Geum.ru

России Сайт «Военная литература»

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   16
Иностранные инвестиции в России на 1914 год (в тысячах золотых рублей)
Страны Сумма Доля от общего числа Франция 731747 32,6% Англия 507480 22, % Германия 441593 19,7% Бельгия 321602 14,3% США 117750 5, 2% Голландия 36457 1,6% Швейцария 33479 1,5% Швеция 23772 1,1% Дания 14727 0,7% Австро-Венгрия 7550 0,4% Италия 2506 0,1% Норвегия 2300 0,1% Общая сумма 2240955 100%
Нет сомнений в том, что Россия никогда бы не получила такого дождя западных капиталов, если бы не соответствующее воздействие французского правительства, которое преследовало стратегические цели. Более трети французских займов пошло на создание стратегических железных дорог.

Но, хотя инвестиции Франции и Британии в Россию значительно превосходили германские, общий характер экономических связей России был таков, что Германия по влиянию в экономической сфере значительно превосходила своих соперников.

Экономические отношения России с Францией шли в ногу с ее германскими партнерами вплоть до середины Х1Х века. В период между 1841-1850 годами торговля с Францией была вполне сопоставима с торговлей с Германией (73 млн. франков — Франция, 85 млн. франков — Германия). Но последующая половина века изменила это соотношение. К началу нашего века германская торговля увеличилась в одиннадцать с половиной раз, а французская — лишь в три раза. В 1901-1905 годах импорт России из Германии составлял 35,8% ее общего импорта, а импорт из Франции лишь 4,3%. Договор 1905 года дал экономическому наступлению Германии новый импульс. В 1913 году доля Германии в импорте России составила почти пятьдесят процентов, а доля Франции — 4,6%. Общий объем торговли России с Германией накануне первой мировой войны составил 1095 млн. рублей, а с Францией — 157 млн. рублей.

Вторым по важности партнером России в торговле к 1914 году стала Британия, но и в этом случае нужно отметить, что британская торговля была в четыре раза меньше по объему немецкой. Собственно говоря, Британия на протяжении более чем полувека, предшествовавшего войне, теряла свои позиции в России, предприняв усилия по изменению этой тенденции лишь после 1907 года. Нижеследующая таблица характеризует эту тенденцию.
Период Доля в общем импорте России
Англии Германии 1846 — 1848 29,2 15,7
1898 — 1902 18,6 4,6 1903 — 1907 14,8 37,2 1908 — 1912 13,4 41,6 январь 1913 — июнь 1914 12,8 48,9 январь — июнь 1914 13,3 49,6

Источник: А.Giraud. La commerce exteriеure de la Russie. P., 1915, р.101.

Итак, Германия владела половиной русской торговли. От нее зависела модернизация страны, от нее же исходила опасность превращения России в экономического сателлита. Германия приложила чрезвычайные усилия для занятия доминирующих позиций в России, действуя энергично и с примерной немецкой методичностью. В стране жили примерно 170 тысяч германских подданных и 120 тысяч австро-венгров (что трудно сопоставить с 10 тысячами французов и 8 тысячами англичан). То был уникальный случай, когда огромная страна, обладавшая неисчерпаемыми ресурсами, зависела от концентрированной мощи гораздо более развитого партнера. Как пишет американец Дж. Спарго, «хладнокровная, безжалостная манера, с которой Германия осаждала Россию со всех сторон, как в Азии, так и в Европе, систематические усилия по ослаблению своей жертвы, его экономическая эксплуатация вызывает в памяти удушение Лаокоона и его сыновей. Троянские жертвы были не более обречены в объятиях монстра, чем Россия в руках Германии».

Германское экономическое проникновение, по мнению английского историка Б. Пеэрса, «было чем-то вроде триумфального шествия по России, и у русских появилось нечто вроде привычки позволять немцам делать в России все, что они считали необходимым для себя. Теперь Германия стояла огромной враждебной силой между Россией и европейской цивилизацией».

Основная группа германских политиков (в которую входили Бетман-Гольвег и семья кайзера) считала Россию своим главным противником. П. Лиман так отразил мысли наследного принца в книге, появившейся в мае 1914 года: «Население России растет с потрясающей скоростью. Через два или три десятилетия царь будет править более чем 200 миллионами подданных... Россия пытается даже сейчас сократить импорт наших индустриальных товаров и наших сельскохозяйственных продуктов; она старается постепенно создать своего рода китайскую стену против нас, перегородить дорогу Германии и ее рабочим». Проблема сокращающегося рынка на европейском востоке должна быть решена германским мечом, и далее ждать нельзя. «Настроение русского народа становится все более агрессивным... Не начнет ли вскоре русский прилив бить в германскую плотину?». В саморазрушительном порыве, который единственный и мог сделать Россию и Запад союзниками, тот же Лиман писал: «Британия всегда будет стремиться угрожать нам вооруженным нейтралитетом и если мы обратимся к оружию, она разрушит наше процветание». Именно эти угрозы России и Западу создали их прочный военный союз. Когда граф Мирбах писал 26 июня 1914 года, что нужно отбросить Россию далеко на Восток, чтобы она там неизбежно сразилась с Британией, то итогом таких угроз мог быть лишь союз двух этих стран.

Сверхзависимость от Германии порождала смятение и недовольство тех национальных элементов в России, которые (по разным причинам) желали диверсифицировать связи с Европой, осуществить независимый курс, выйти на уровень экономической независимости. Русские видели перед собой две главные цели: первая и основная — оторваться от германской пуповины, стать самостоятельным индустриальным центром; вторая — избежать угрозы преобладания в Европе германского «второго рейха». Сказывалась и ущемленная национальная гордость и озлобление теснимых немецкими производителями конкурентов на внутреннем российском рынке. Разбить монополию Германии хотели две стороны — русская, стремящаяся к подлинной экономической самостоятельности своей страны, и западноевропейские правящие круги, боявшиеся того, что тандем Германии с подчиненной экономически Россией будет необорим, и он будет для Германии основанием гегемонии в Европе и мире.

Враждебность к германскому экономическому могуществу была в России исключительно ощутимой на обоих флангах политического спектра. Ее разделяли как справа — партия крупного русского капитала, так и слева — народники и их политические наследники социал-революционеры. Так эсэр Огановский утверждал, что Россия, будучи формально независимой страной, все больше принимает черты германской колонии, особенно в том смысле, что русское население превратилось в объект эксплуатации со стороны правящего класса германского народа. Справа русские капиталисты указывали на тяготы русской промышленности, отступающей перед натиском германских производителей. По меньшей мере три политические партии буржуазии — кадеты, октябристы и умеренные правые призвали в 1914 г. к денонсации «невозможного, несправедливого, оскорбительного и наносящего материальный ущерб» торгового соглашения, навязанного Германией России в период ее военного кризиса. В России ширилась буквально общенациональная кампания за освобождение страны от германского экономического засилья. Часто цитировались слова министра торговли Тимирязева: « Мы не можем позволить, чтобы русская промышленность была полностью сокрушена германской индустрией».

Союз южных российских экспортеров принял в марте 1914 г. в Киеве следующую резолюцию: «Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу. С этой целью нужно предпринять немедленные шаги для расширения нашей торговли с другими государствами, особенно с Британией, Бельгией и Голландией, которые не имеют заградительных тарифов на сельскохозяйственные продукты. Когда будет заключено новое соглашение с Германией, оно должно предусматривать такое положение, когда русские рабочие, отправляющиеся в Германию, будут заключать письменные контракты, которые обеспечат сезонным русским блага, предусматриваемые германским законодательством.

Следует учитывать возможности использования в самой России сотен тысяч русских сезонных рабочих, ежегодно отправляющихся в Германию. Желательно введение тарифа для компенсации открытых и скрытых привилегий германским промышленным трестам».

Русское министерство транспорта пригрозило, что передаст будущие контракты не традиционным германским партнерам, а их французским и английским конкурентам. В апреле 1914 года русское военно-морское министерство издало циркуляр, согласно которому ограничивались контакты с германскими фирмами. Военное министерство последовало за министерством транспорта и военно-морского флота.

Министр финансов России Барк указывал на желательные экономические перспективы: «Именно за счет своей торговли с Россией, Францией и Англией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты!... Наши рынки должны быть для Германии закрыты. Наши друзья французы заменят немцев на русском рынке».

Тесные отношения с демократическими державами Запада казались многим из правящей элиты России неестественными. Против союза с Западом сражались на внутреннем фронте Священный Синод и министерство образования, имевшие дело с основной массой народа России. Просвещенным верхам с их точки зрения не следовало с такой легкостью играть на европейском расколе, на противостоянии Запада центральным державам. Эти верхи верили, что масса корабля последует за рулем, что паруса российского государства выдержат. Не разумнее ли было усомниться?

Как видно сейчас — по прошествии самого тяжелого (после «смутного времени») века, Россия нуждалась не в расширении своей территории, а в интенсивном внутреннем развитии. Впрочем, это было ясно и многим современникам. Два наиболее талантливых государственных деятеля России начала века, два премьера — С.Ю. Витте и П.А. Столыпин резко выступали против участия России в коалиционном противостоянии в Европе. Столыпин просил двадцать лет мира. В тон ему Витте полагал, что катастрофу влечет уже сама постановка вопроса, требующая выбора между Парижем и Берлином. С его точки зрения именно союз Петербурга с обоими антагонистами — Парижем и Берлином обеспечивал России два необходимых условия своего развития — безопасность и свободный контакт с Европой. С.Ю. Витте был убежден, что континентальный «союз трех» не только обеспечит России условия для развития, но и создаст предпосылки прочной взаимозависимости главных европейских стран, их последующий союз с Соединенными Штатами Америки.

Возможно самым трезвым и расчетливым в системе русского управления было министерство финансов, которое, вопреки министерству иностранных дел, стремилось все же закрепить союзные, дружеские связи с Западом. Первым среди политической элиты России это министерство завязало деловые отношения с Соединенными Штатами.

Мнение министра финансов, обладавшего в императорском правительстве России большим влиянием, всегда запрашивалось в случае крупных дипломатических инициатив. И, что характерно, с этой стороны практически всегда рекомендовалась сдержанность. Владелец русского кошелька понимал, сколь важны для русского развития иностранные инвестиции и иностранный технический опыт. И он хорошо знал, как бедно население, сколь незначительные суммы приносят налоги и сколь далек еще путь к западному уровню экономики. Любой русский министр между 1856 и 1917 годами знал, что содержание огромной военной машины ложится на страну относительно большим бременем, чем в любой европейской державе. Министры финансов от Ройтерна до Коковцова знали об опасности разрыва с Западом, о важности Запада в экономическом и культурном прогрессе России. Ничто не могло помешать сокращению дистанции между Россией и Западом более надежно, чем война. И они сопротивлялись военным устремлениям России.

Министр финансов Ройтерн противился участию России в войне с Турцией в 1877 г., он видел тяжесть непомерной внешней активности для незрелого промышленно-финансового организма страны. Наследнику Ройтерна Бунге достались лучшие времена — мирное царствование императора Александра III, но и он противился непомерным военным расходам, губительным для бедной в своей массе страны. В конечном счете это противодействие Бунге стоило ему министерского поста. Среди министров финансов императора Николая Второго противодействием военному росту отличался Витте. Самым приметным случаем его противодействия внешнеполитическим авантюрам было категорическое несогласие со схемами Нелидова, обещавшими России Константинополь, но тем самым ссорившими ее с Британией (1897г.). Именно под воздействием Витте, категорически отказавшего в поддержке широкомасштабным планам модернизации русской артиллерии, царь внял идеям выступить организатором всемирной конференции по разоружению (1897г.). Витте противился, тем кто пытался использовать сложности Британии с связи с бурской войной. Витте руководствовался основополагающим принципом: мир идет на пользу растущей России, война ставит этот рост под угрозу.

Именно в свете этой позиции он выступил против авантюр на Дальнем Востоке летом 1903 года. Он считал, что даже отступление перед японским напором выгоднее России, чем риск безумной растраты небогатых ресурсов. Летом 1905 года, после маньчжурских унижений, Витте писал главнокомандующему русскими войсками генералу Куропаткину, что в интересах России не следует пытаться играть лидирующую мировую роль, гораздо целесообразнее отойти на второй ряд мировых держав, организовывая тем временем страну, восстанавливая внутренний мир. «Нам нужно от 20 до 25 лет для решения собственных внутренних дел, сохраняя спокойствие во внешних делах».

Внутри России конкуренция европейского центра и Запада наглядно показывала слабость собственно русской промышленности. Нужны были годы труда, обучения, восприятия опыта, рационального использования природных ресурсов, чтобы поставить Россию в первый ряд гигантов мира. В начале века, накануне крестного пути России, Витте доказывал царю Николаю: «В настоящее время политическая мощь Великих Держав, призванных выполнить исторические задачи, создается не только духовною силой их народов, но их экономической организацией... Россия возможно более других стран нуждается в надлежащем экономическом основании ее национального политического и культурного здания... Наше недостаточное экономическое развитие может вести к политической и культурной отсталости».

Целью министерства финансов было развить русские ресурсы с европейской помощью. По существу, это министерство стало своего рода центром «позднего западничества».

Решая задачу сближения с Европой, Витте стоял перед проблемой финансирования русского индустриального развития. Возможно, если бы отношения России с Британией были лучше, он обратился бы к Сити. Но тяжелое наследие XIX века делало Россию и Британию почти «естественными противниками». Британское правительство и британские промышленники вовсе не желали помогать России в развитии ее поразительного потенциала, строить ее дороги, улучшать инфраструктуру будущего гиганта, который мог, «оборотившись», начать движение на юг, в направлении Индии. У Витте не было выбора, кроме как обратиться за финансовой помощью к Франции и Бельгии.

Россия уже начинала создавать свой центр экономического влияния. Он был слабым по сравнению с центральноевропейским, западноевропейским или американским, но он уже помогал России создавать прочную зону влияния там, где конкуренция с Западом отсутствовала, — в Северном Китае, Афганистане, Северном Иране, Корее. Такие образования как Русско-Китайский Банк служили твердой основой русского влияния. Но в те времена, в годы «ажиотации», «легкого» восприятия мировой эволюции, когда казалось, что колосс России непоколебим и будущее обеспечено в любом случае, скучных финансистов не желали слушать. Великие проблемы мира не решаются на конторских счетах. Мемуары этого времени лучше всего прочего свидетельствуют, как высокомерны и самонадеянны были наиболее важные фигуры этого периода. Царь Николай возмущался просьбами Витте оговорить более выгодные условия русского займа во время визита в Париж. Джентльмены не говорят о низком.

Основой привязанности России к общеевропейскому рынку министерство финансов считало конвертируемость рубля — его органическую связь с основными европейскими валютами. Эта конвертируемость была осуществлена С.Ю. Витте в 1897 году с введением золотого стандарта. Ради связи с Европой, с мировым рынком русское правительство шло на многие жертвы, в частности, стимулируя экспорт зерна в голодные годы. Ради сохранения русского экспорта министерство финансов использовало, помимо зерна, еще два экспортных продукта — нефть и сахар. В обоих случаях оно помогло русским экспортерам в создании картелей с иностранными фирмами. Русские нефтяные компании образовали картели с американскими партнерами.

Французский посол Бомпар отмечал, что Витте не верил в военные возможности России, в ее способность выдержать европейскую войну: вследствие этого он не мог придумать ничего более эффективного, чем союз с Германией. Но такой союз сам по себе сделал бы Россию сателлитом Германии, поэтому он настаивал на включении в этот союз Франции как третьего участника. В представлении господина Витте Германия олицетворяла собой силу, а Франция — деньги; укрепляя связи с этими двумя нациями, Россия получала благоприятную возможность пользоваться в своих интересах силой одной нации и деньгами другой, избегая при этом опасности подпасть под гегемонию обеих этих стран.

Создавался немалый парадокс. Русские западники (в лице министерства финансов) категорически противились массовому импорту (особенно активному со стороны Германии). Этот импорт означал для них прежде всего вывоз за границу русского золота. Более того, убежденные западники (такие, скажем, как Вышнеградский) противились массовым выездам русских в Европу видя в них утечку русских ресурсов, ведущую к ослаблению русской экономики. Парадокс заключался в том, что принципиальные противники изоляционизма выступили за крайние изоляционистские меры. Великий Менделеев отразил этот парадокс в известном эпизоде, когда он закричал, обращаясь к аграриям: «Вы не можете пахать всю русскую землю германскими плугами. Я никогда не соглашусь на это». Тот же парадокс виден и в отношении к займам Запада. Казалось бы, «золотой дождь» из Франции безусловно укреплял развивающуюся промышленность России. Но западникам приходилось отбиваться от обвинений в том, что они уродуют бессмертную душу России, ставя ее на путь чуждого ей капиталистического развития.

Внутрироссийские противники Витте настаивали на массовом выпуске бумажных денег, что облегчило бы кредит местным промышленникам, не оторвало бы Россию от мировых экономических связей. Экономисты эсеровского толка требовали достижения самодостаточности России, гарантии ее независимости от флюктуаций мирового рынка, т.е. фактически — изоляции.

Помимо блестящих русских финансистов в России были трезвые силы, не завороженные быстрым течением Босфора. Так, русский морской офицер А.В. Немиц писал для министерства иностранных дел: «В Константинополе, точке связи Западной Европы и Малой Азии, активно проявляют себя главные мировые силы. Государство, которое захватит Константинополь силой, немедленно встретит противодействие мощных факторов, за которыми стоят все великие державы мира, прежде всего наши союзники... Ни один серьезный русский патриот не может желать своей стране ни правления в Константинополе, ни конфликта с Европой... Политика в этом отношении не должна ослаблять, она должна, напротив, укреплять ее связи с Францией, Англией, с реорганизованной Германией, Румынией, Болгарией, Сербией и Италией».

Видным сторонником сохранения мира за счет сближения с Германией (даже за счет Франции) был министр внутренних дел П.Н. Дурново. В написанном в феврале 1914 года меморандуме он утверждал, что центральным фактором современных международных отношений является соперничество Германии и Британии. Поддерживать последнюю абсолютно не в интересах России. Германия только тогда начала поддерживать Австрию на Балканах, когда Петербург устремился навстречу Лондону. «Жизненные интересы России и Германии нигде не противоречат друг другу... Будущее Германии находится на морях, в то время как Россия, по существу, наиболее континентальная изо всех великих держав, не имеет на этих морях интересов». Наблюдая приближение того, что он считал национальным несчастьем для России, Дурново указывал на то, что должно было быть подлинными целями русской внешней политики: Иран, Памир, Кульджа, Кашгария, Джунгария, Монголия. Территориальное расширение России будет проходить на границе с Китаем, для гарантии успешности этого продвижения требуется только одно — безопасность западной границы. Интересы России и Германии нигде не входят в противоречие. И если России желает открыть проливы, то это гораздо легче сделать при помощи Германии, нежели блокируясь против нее. Война подорвет русские финансы, для России вовсе нежелательно резкое ослабление Германии. Если место Германии в России займет Англия, то это будет многократно опаснее, ведь англо-русские противоречия могут вспыхнуть по широкому периметру.

Еще один участник внутренней борьбы в России — дипломатический представитель России в Японии Розен видел опасность вовлечения неокрепшей, неорганизованной страны в борьбу с индустриальными гигантами современности. Розен предупреждал Петербург от авантюризма как на Востоке, так и на Западе. Он был глубоко убежден, что Россия не готова к войне и должна остерегаться вмешательства в битву научно-промышленных гигантов. Привязывание России к англо-французскому Западу в пику связям с Германией было бы громадной ошибкой. Ничто не могло быть более бессмысленным для державы с необозримыми горизонтами, чем желание господствовать на Балканах. Перенапряжение грозит России развалом и революцией. Увы, в традиционной для всех русских манере Розен искал не ошибочные идеи, а конкретных виновников, которых находил в лице премьера Сазонова и военного министра Сухомлинова.

Последний выдающийся министр финансов В.Н. Коковцов, пожалуй, не менее энергично отвергал обязывающие внешние союзы и участие в международных авантюрах. В эпоху, когда союз с Западом стал видеться военным альянсом против Германии, Коковцову (ставшему к этому времени председателем совета министров) пришлось нелегко. В январе 1914 года он был смещен потому, что «император упрекал его в подчинении общей и внешней политики интересам министерства финансов». В.Н. Коковцов указал на то, что «война есть величайшее бедствие и истинная катастрофа для России, потому что мы противопоставим нашим врагам, вооруженным до зубов, армию, плохо снабженную и руководимую неподготовленными вождями... Я знал всю нашу неготовность к войне, всю слабость нашей военной организации и отлично сознавал, до чего может довести нас война, и держался поэтому самого примирительного тона во всех моих повседневных беседах с кем бы то ни было». Следуя линии Витте и Столыпина, он приложил все возможные усилия, чтобы Россия не потеряла свой превосходный темп развития 1907-1914 годов, чтобы она цивилизационно окрепла и создала предпосылки подлинного единения с Западом. Позиция В.Н. Коковцова стала критически важной осенью 1912 года, во время балканского кризиса, когда военный министр В.А. Сухомлинов убедил императора Николая пойти на мобилизацию двух приграничных военных округов. Военный министр Сухомлинов считал, что «все равно войны нам не миновать, и нам выгоднее начать ее раньше... мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас». Одновременно министр сельского хозяйства Кривошеин призвал больше верить в русский народ и его исконную любовь к родине, которая выше всякой случайной неподготовленности. «Довольно России пресмыкаться перед немцами». Кривошеина поддержал министр железных дорог Рухлов: произошел колоссальный рост народного богатства; крестьянская масса не та, что была в японскую войну и «лучше нас понимает необходимость освободиться от иностранного влияния. Большинство министров говорили о необходимости «упорно отстаивать наши насущные интересы и не бояться призрака войны, который более страшен издалека, чем на самом деле». С немалой горячностью последний подлинно ответственный премьер-министр Коковцов выступил при царе против военного министра и окружавших его генералов. «Наши противники ответят войной, к которой Германия готова и ждет только повода начать ее... Я закончил горячим обращением к Государю не допустить роковой ошибки, последствия которой неисчислимы, потому что мы не готовы к войне, и наши противники прекрасно знают это, и играть им в руку можно только закрывая себе глаза на суровую действительность». В 1912 году катастрофы удалось избежать, но положение продолжало оставаться взрывоопасным.