Geum.ru

Лев Николаевич Толстой

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   70   71   72   73   74   75   76   77   ...   89

VI.




Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву.

Графиня все была нездорова, и не могла ехать, -- а нельзя было ждать ее

выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно

было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было

воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему

его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они

приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич

решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно

предлагавшей графу свое гостеприимство.

Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в

старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала

замуж. Сыновья ее все были на службе.

Она держалась все так же прямо, говорила также прямо, громко и

решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала

других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности

она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним

хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и

тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по

будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый

день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда

бывало человека три-четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на

ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она

делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым

важным лицам в городе.

Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала

дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья

Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в

дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было

подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы

она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как

разместить гостей и их вещи.

-- Графские? -- сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с

кем не здороваясь. -- Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! -- крикнула

она на девок. -- Самовар чтобы согреть! -- Пополнела, похорошела, --

проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу.

-- Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, -- крикнула она на графа,

хотевшего подойти к ее руке. -- Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка,

bonjour, -- сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое

слегка-презрительное и ласковое отношение к Соне.

Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья

Дмитриевна по порядку перецеловала всех.

-- Душой рада, что приехали и что у меня остановились, -- говорила она.

-- Давно пора, -- сказала она, значительно взглянув на Наташу... -- старик

здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об

этом после поговорим, -- прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим,

что она при ней не желает говорить об этом. -- Теперь слушай, -- обратилась

она к графу, -- завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? -- она

загнула один палец; -- плаксу Анну Михайловну? -- два. Она здесь с сыном.

Женится сын-то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал,

а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их -- она указала

на барышень -- завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер-Шельме заедем.

Ведь, небось, все новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот

что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть,

точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день -- новая мода. Да у

тебя-то у самого какие дела? -- обратилась она строго к графу.

-- Все вдруг подошло, -- отвечал граф. -- Тряпки покупать, а тут еще

покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко

выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.

-- Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я

их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, -- сказала Марья Дмитриевна,

дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.

На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к

m-me Обер-Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток

уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна

заказала почти все приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из

комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.

-- Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца!

Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). --

Наташа радостно краснела. -- Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты

ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный

старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да

против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница,

сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот все и

хорошо будет.

Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в

сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя

Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что

никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя

Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей

ничего не нужно было.

-- Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю.

Золовки -- колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с

тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты

моложе ее. Как твой-то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и

тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?

-- Лучше, -- неохотно отвечала Наташа.