Geum.ru

hypermart net/pravda/salo html ‹

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   29

заключение, а потом

убил бы его.

- В ежовское время погибло много известных физиков, - Меркулов

достал плоскую

серебряную коробочку с кокаином, понюхал.

- Это могло случиться и до Ежова. И после, - Берия хрустнул своими

длинными

пальцами. - Мне нужно. Первое: точное место приземления самолета.

Второе:

быстрая информация от ученых-фундаментальщиков.

- Мы ведем самолет, товарищ Берия, - вытер нос платком Меркулов, -

а вот насчет

быстрой информации... Он переглянулся с Абакумовым.

- Займитесь Сахаровым, - Берия достал из ящика стола и распечатал

новую пачку

папирос "Тройка".

- Patron, но вы же сказали - после праздников? - поправил очки

Абакумов.

- После праздников будет поздно, князь, - Берия закурил и с

наслаждением

подставил свое лицо под струю воздуха.


Академика Сахарова арестовали в МГУ в 15.22, когда он, проведя,

как всегда,

бурный, "непричесанный", по словам профессора Мигдала, семинар для

аспирантов

кафедры теоретической физики по теме "гнилые кольца времени",

стремительно вышел

из душной, еще дышащей жаром дискуссии аудитории и, удовлетворенно

шевеля своими

большими, толстыми, испачканными мелом пальцами, направился в

туалет.

Через час его мускулистое тело мастера спорта по вольной борьбе

висело на дыбе в

бетонном подвале Лубянки,

Сахарова допрашивал знаменитый Хват - живая легенда МГБ, дважды

Герой Советского

Союза, следователь по делу зловещего вредителя Вавилова,

посвятившего свою жизнь

выведению "быстрой спорыньи" и заразившего ею кубанскую пшеницу

Маленький, сухой и подвижный Хват сидел за своим, известным

каждому сотруднику

Госбезопасности, "подноготным" столом, курил трубку и ждал, пока

подвешенный

перестанет кричать. На застеленном коричневой клеенкой столе

лежали

многочисленные приспособления для пыток в области ногтей

Симпатичная черноглазая

стенографистка примостилась в углу за маленьким столиком.

Наконец голое, мокрое от пота тело академика перестало дергаться,

и вместо крика

из его перекошенного дрожащего рта обильно потекла слюна.

- Ну, вот и славно... - Хват выбил трубку, натянул черные кожаные

перчатки,

встал и подошел к подвешенному. - Знаешь, Сахаров, я люблю

работать с учеными.

Не потому, что вы слабее военных или аристократов. А потому, что

глубоко уважаю

ваш труд. Это у меня с детства. Я в Таганроге вырос. Семья у нас

была - семеро

по полкам. Отец - работяга запойный, мать прачка. Жили в огромном

коммунале -

сто квартир, один сортир. Чего там я только не насмотрелся. И

мордобой, и

пьянство, и ебля беспробудная, не разберешься кто в кого сует. Но

было одно

светлое пятно. Жилец. Возле самого сортира. Маленькая комната.

Шесть метров.

Очкарик. Студент. Математик. Сам невзрачный. Прыщавый. Одет

аккуратно, но в

обноски. Голос слабый, гайморитовый. Зайдет, бывало, на кухню:

"Товарищи, могу я

попросить кружку кипятка?" И все наши громилы татуированные, все

лахудры

неподмытые, все старухи скрипучие - враз притихнут. Почему - не

понятно. Я

бывало, как просрусь, из сортира выйду, подойду к его двери, к

замочной скважине

нос приложу, потяну Запах. Необычный. Умным человеком пахло.

Приятнее этого

запаха для меня тогда ничего не было. С ним в ноздрях я и в органы

пришел. Я и

сейчас умных людей по запаху отличаю. Вот ты, например, - Хват

понюхал блестящие

от пота ягодицы академика, - тоже умный. Да и Вавилов был умный. И

Виноградов, И

Вовси. И Пропп. И тем обиднее мне, Сахаров. Тем больнее.

Он вернулся к столу, взял тонкую папку дела, открыл:

- Посмотри, до чего ты додумался. Время - качан капусты, а все

события - просто

тля, его разъедающая. Ебгна мать! Это как в том еврейском

анекдоте: "И с этой

хохмой этот поте едет в Бердичев?", - Хват переглянулся с

улыбнувшейся

стенографисткой. - Качан капусты! Сколько ты получал в

университете?

- Шесть... ты... тысяч... - прохрипел Сахаров.

- Шесть тысяч, - кивнул Хват. - И пять в конверте, как академик.

Одиннадцать

штук. Не хуй собачий. И чем же отплатил академик Сахаров

советскому народу за

такую охуительную зарплату? Концепцией "время - качан капусты".

‹б-ти хуй!

Значит, и революция, и гражданская война, и первые сталинские

пятилетки, и

Великая Отечественная, и подвиги советских солдат, и героическое

возрождение

разрушенного народного хозяйства, и сталинская медикаментозная

реформа, и его

бессмертная теория Внутренней и Внешней Свободы, - все это только

полчища тли на

гнилом капустном листе, мандавошки, блядь какие-то!

Он кинул папку на стол, склонился над "подноготными"

инструментами, выбирая:

- Вавилов был страшной гнидой. Я поседел в тридцать лет, пока

расколол его, Но

он был явный вредитель. Вредитель по убеждению. Ты же - вредитель

тайный. Не по

убеждению, а по гнилой антисоветской природе твоей. Господь дал

тебе умную

голову, здоровое тело. Великий Сталин - цель в жизни. Советский

народ обеспечил

идеальные условия для работы. А ты, сучий потрох, за все это

попросту насрал. И

Господу, и Сталину, и народу.

- Но... я... де... лал бомбу... - прохрипел Сахаров.

- Бомба - бомбой. А время... это - время. Выбрав две похожие на

наперстки

насадки, Хват завел в них пружины, капнул азотной кислоты и надел

набольшие

пальцы ног академика. Насадки зажужжали. Тончайшие иглы вошли

Сахарову под

ногти, впрыснули кислоту Он мускулисто качнулся, словно зависший

на кольцах

гимнаст, и закричал протяжным криком.


Через 28 минут, исходящий розовой пеной, Сахаров вспомнил, как

летом 49-го в

санатории "Красная Пицунда" подвыпивший Курчатов рассказал ему о

странной гибели

профессора Петрищева, "потрясающе талантливого, но еще до войны

свихнувшегося на

проблеме чего-то голубого". Петрищев, один из ведущих

отечественных

термодинамиков, сделавший быструю и блистательную карьеру, ставший

в 25 лет

профессором, написавший известный каждому студенту учебник по

термодинамике,

неожиданно уволился из МГУ, полностью порвал с научной средой,

затворился с

женой на даче в Песках и прожил там вплоть до 49-го. Жена,

вышедшая утром в

магазин, вернулась и обнаружила профессора лежащего на участке

лицом в маленькой

луже. Курчатов считал погибшего сумасшедшим, однако, заметил, что

Петрищевы

всегда жили широко - до затворничества и после, хотя богатыми

наследниками не

были.

- Ну вот, уже кое-что, - Хват удовлетворенно снял "наперстки" с

посиневших ног

академика.

Вдову профессора Петрищева Хват не стал подвешивать. Грудастую

корпулентную даму

раздели, приковали к мягкой кровати, сделали ей инъекцию

люстстимулятора пополам

с кокаином. Хват сменил кожаные перчатки на резиновые, растер

между ними вазелин

и, присев на кровать, стал массировать даме клитор, одновременно

сжимая ее

рыхлую венозную грудь.

- Мамочка... мама... - сладко плакала раскрасневшаяся вдова.

- Сделаем хорошо хорошей девочке... сделаем сладко... - зашептал

Хват ей в

розовое ухо. - Девочка у нас красивая, девочка нежная, девочка

умная... девочка

расскажет все нам... девочке будет так приятно, так хорошо...

Он почти довел ее до оргазма и сразу остановился. Петрищева хотела

было помочь

себе толстыми бедрами, но Хват схватил их, развел:

- Нельзя, нельзя... девочка еще не сказала. Так повторялось три

раза. Петрищева

билась на кровати, как тюлень, обливаясь слезами и слизью.

- Девочка расскажет... и я ей сразу сделаю... а потом к девочке

жених придет...

высокий, стройный чекист... голубоглазый... за дверью ждет с

букетом... расскажи

про голубое, сладкая наша...

Пуская пузыри и захлебываясь слезами, Петрищева рассказала. Из ее

сбивчивых

речей, прерываемых криками и стонами, стало ясно, что в 35-ом

профессора

Петрищева вызвал в Кремль Сталин и показал ему девять страниц из

некой книги,

написанной по-русски, кровью на оленьей коже. На этих девяти

страницах было

описание вещества голубого цвета, которое должны прислать из

будущего для того,

чтобы мир изменился. Вазелиновые попытки Хвата, выяснить

подробности этих

свойств, успехом не увенчались: вдова, дама с незаконченным

гуманитарным

образованием, как не билась, ничего вразумительного из себя не

выдав ила.

- И ну поделай, и что это... и ну поделай, и что это... -

подмахивала она руке

Хвата, - и... что мир изменит... мир изменит... и ну поделай, и

что это... и...

не гниет... не тлеет... не нагревается... и ну поделай, и что

это... и ну

поделай... и ну поделай... ну поделааай!"

- Хуй тебе, - Хват встал с кровати, стянул с рук жирные перчатки,

отдернул

ширму, за которой прилежно трудилась стенографистка. - Оформишь -

сразу ко мне в

кабинет!

- И ну поделай! И ну поделай! - металась Петрищева.

Захватив дело и трубку, Хват вышел в коридор подземной тюрьмы,

заспешил к лифту,

скрипя новыми сапогами. Курносый старшина с автоматом на груди

открыл перед ним

дверь лифта.

- Минуту! - подбежал к лифту майор Королев с двумя толстенными

томами "дела

банкиров" под мышкой. - Приветствую, товарищ Хват!

- Здорово, Петь, - Хват протянул ему руку. Лифт тронулся наверх.

- А в отделе говорят - Вы в отпуске! - белозубо улыбнулся майор.

Хват раскурил трубку, устало посмотрел майору в переносицу:

- Баб допрашивать - все равно, что из говна пули лепить. Понял?

- Понял, товарищ полковник! - еще белозубей заулыбался майор.

В 16.31 самолет Сталина пересек границу СССР в районе Праги.

Берия раздвинул темно-желтые шелковые шторы на янтарной карте

мира, посмотрел:

- Теперь ясно к кому он летит.

Он вернулся к столу, взял листы хватовских допросов, посмотрел,

разорвал и

бросил в корзину.

- Может, допросить химиков, patron? - спросил Абакумов - Не может

быть, чтобы о

таком уникальном веществе ничего не...

- Прошлогодний снег, - оборвал его Берия.

- Я бы, товарищ Берия, попотрошил Власика, - заворочался

широкоплечий Меркулов.

- У него рыло в пуху. Он тогда, после убийства Кирова...

- Прошлогодний снег, - проговорил Берия, хрустнул пальцами и

выдвинул правый

ящик стола. В столе лежал инкрустированный янтарем пистолет с

cksxhrekel.

- Кто стреляет по вальдшнепу, который уже пролетел? - спросил

Берия и выстрелил

в лоб Абакумову.

Князь рухнул на оранжево-палевый ковер. Собиравшийся понюхать

кокаину, Меркулов

замер с раскрытой коробочкой.

- Только очень глупый охотник, - Берия выстрелил ему в правый

глаз.

Меркулов навалился грудью на стол. Серебряная коробочка упала на

папку дела

"Самолет", кокаин высыпался из нее.

Берия послюнил палец, обмакнул в порошок и задумчиво провел им по

своей верхней

десне.


Два гибких русоволосых стюарда подавали десерт - фрукты в

мандариновом желе,

когда в салон вошел борткомандир и, приложив руку к сине-белой

фуражке, доложил:


- Товарищ Сталин, наш самолет пересек границу СССР и вошел в

воздушное

пространство Третьего Рейха.

- Хорошо, - кивнул Сталин и посмотрел на часы. - Сколько еще?

- Минут сорок и мы на месте, товарищ Сталин. Зачерпнув золотой

ложечкой желтое

желе из хрустальной розетки, Хрущев покосился в иллюминатор:

- Облачно.

- В Праге дождь, товарищ Хрущев, - заметил борткомандир.

- В какой? В Западной или Восточной? - тяжело глянул на него граф.

- В... обеих, товарищ Хрущев, - серьезно ответил пилот.

- Не может быть. Это провокация, - покачал головой жующий граф.

Борткомандир непонимающе стоял посередине салона.

- Вы свободны, - улыбнулся Сталин. Пилот и стюарды вышли.

- Пап, а в Праге стену когда построили? - спросил Василий.

- Сразу после войны, дубина, - томно потянулся Яков.

- Через трое суток после завершения Потсдамской конференции были

заложены первых

два камня, - ответил Сталин.

- А почему - два?

- Потому что Пражская стена строилась взаимными усилиями двух

держав-победителей: СССР и Германии. Один кирпич положил фон

Риббентроп, другой

- Молотов.

- А зачем стену делать обязательно через Прагу? - заговорила

Веста, натягивая

мохеровую "трубу" на левретку. - Сделали бы чуть подальше. Там же

родственники,

друзья. И вдруг - живут в разных городах. Если б Москву

перегородить по Красной

площади, это значит - я в Восточной Москве останусь, а Машка

Жукова и Натали

Малиновская - в Западной. Ужас. Зачем обязательно через Прагу?

- Так войска остановились, stupid girl, - зевнул Яков.

- Что у тебя по Истории СССР, Василий? - спросил Хрущев.

- Четыре, граф. Просто... у нас учитель странный какой-то.

Интроверт.

- Не клевещи на Сергея Арнольдовича, - с укором заметила

@kkhkseb`. - Он

замечательный педагог.

- Учителей-интровертов наш народ давно уже превратил в лагерную

пыль, - произнес

Сталин. - А историю своей родины надо знать.

Через сорок минут самолет пошел на посадку и после долгого

планирования над

баварскими Альпами приземлился на личном аэродроме Гитлера близ

Берхтесгадена.

Этот просторный, почти всегда пустой аэродром был обустроен в

Альпах после

произведенного здесь подземного атомного взрыва, расчистившего

древние горы.

Длинное, непривычно ровное поле аэродрома напоминало застывшее

горное озеро и

упиралось в гранитное лицо Гитлера, вырубленное из целой горы

усилиями Арно

Брекера и шести тысяч франко-английских заключенных.

Умно-сосредоточенное лицо с высоким лбом, горбатым прусским носом,

маленьким

упрямым подбородком и красивыми властными губами со спокойной

величавостью

исполина смотрело на жужжащее белое насекомое, подползающее к нему

по посадочной

полосе.

Турбины остановились, подъехал трап.

- Gruss Gott, Deutschland, - встал с кресла и захрустел пальцами

Хрущев.

- Ой, как здесь капитально! - посмотрела в иллюминатор Веста. -

Буду на горных

лыжах кататься.

- На саночках с мамочкой... - пробормотал Василий, собирая

леденцы, выпавшие из

коробки ему на колени. - Яш, дай закурить.

- Хуй тебе, - прошептал одними губами Яков, надевая поданный

стюардом пиджак.

- Распорядись насчет экипажа, - кивнул Хрущеву Сталин и первым

направился к

выходу

Свежий горный ветер приятно охладил его лицо. Сталин шагнул на

резиновую

площадку трапа и с удовольствием вдохнул полной грудью. Внизу

вождя страны

Советов ждали худой, подтянутый Мартин Борман, полноватый,

коренастый фон

Риббентроп и ничем не примечательный командующий лейбштандартом СС

"Адольф

Гитлер" Зепп Дитрих.

Надежда встала рядом с супругом, и они, неторопясь, спустились по

трапу.

- Guten Tag, Herrschaften! - громко приветствовал встречающих

Сталин и уверенно

ступил на немецкую землю.

- Herr Gensek! Ich darf Sie im Namen der Regierung des Dritten

Reiches

willkommen heissen! - прохрипел лиловощекий фон Риббентроп, и

начались

рукопожатия.

Хрущев и дети Сталина присоединились к церемонии. Военный оркестр

заиграл гимн

Советского Союза, все на время замерли; затем Сталин с

Риббентропом двинулись

вдоль шеренги эсэсовского почетного караула.

В лайнере, тем временем, ниндзя, Аджуба и Сисул быстро и

профессионально удавили

экипаж самолета.

Подъехали четыре темно-синих "Хорьха". В первом разместились

Сталин с супругой и

фон Риббентроп, во втором Хрущев с Борманом, в третьем дети

Сталина с Зеппом

Дитрихом, в четвертом четверо ниндзя, колонна с золотым шприцем,

Сисул и Аджуба,

поранивший себе руку брошью задушенного стюарда. Два черных

мерседеса охраны

выехали из-под подбородка каменного Гитлера, и эскорт тронулся.

Дорога на Оберзальцберг плавно вилась серпантином вкруг одной

горы, затем

другой, забираясь выше и выше. Наверху было облачно, туманно и

лежал чистый

снег. Густой ельник обступал серпантин, местами наползали

желтовато-серые скалы,

разверзающиеся пропастями, с мелькающей далеко внизу светлой и

темной зеленью

лугов и предгорий.

Вскоре эскорт въехал на просторное плато, большую часть которого

занимала

сумрачная громада "Бергхофа" - замка рейхсканцлера Третьего Рейха

Адольфа

Гитлера.

Выстроенный по проекту Шпеера в стиле нео-готики, замок потрясал

своим

нечеловеческим размахом и удивительной архитектурой: словно кусок

чудовищных сот

соорудили здесь невиданные огромные пчелы, и, не наполнив их

небесным медом, в

испуге покинули навсегда, уступив во владение одному из самых

великих и

необычных людей Земли.

Машины въехали в раскрывшиеся позолоченные ворота замка, обогнули

громадный

фонтан, изображающий борьбу титанов с богами, и остановились возле

широкой

мраморной лестницы парадного входа. Черные эсэсовцы отворили

дубовые готические

двери, и по серо-голубому мрамору сошел вниз Адольф Гитлер.

Высокий, худощавый, он был похож лицом на свое казенное изваяние в

Берхтесгадене. Длинные прямые волосы пепельного цвета доходили

рейхсканцлеру до

узких плеч. На нем был темно-синий френч, переходящий в узкие

галифе с высокими

сапогами.

- Mein her zlicher Freund! - произнес Гитлер мягким низким

голосом, и его

большие нервно-бледные руки пианиста сомкнулись вокруг смуглой

руки Сталина.

- Mein teurer Freund! - Сталин накрыл ладони Гитлера своей левой

рукой.

Они молча смотрели в глаза друг другу. Гитлер был голубоглазым.

Карие глаза

Сталина здесь, в высокогорье Альп, слегка посветлели.

- Йа очшень рат! - произнес Гитлер и улыбнулся своей неуловимой

магической

улыбкой.

- Ich auch, mein Freund! - ответил Сталин, улыбаясь с мягкой

искренностью.

Порыв горного ветра пошевелил пепельные волосы Гитлера, качнул

стоячий ворот

сталинского плаща. Пальцы их расстались. Гитлер поцеловал руку

Надежде,

поприветствовал остальных и плавным жестом дирижера пригласил

гостей войти.

Все поднялись по лестнице, переступили кованый порог замка с

Copyright © 2023. All rights Reserved.