.php lang="ru-RU"> Сталина Сайт «Военная литература» - страница 23

Сталина Сайт «Военная литература»



1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   23
Сколько же прекрасных людей, сильных характеров перемолола сталинская мясорубка! Мы проговорили до конца антракта. Но и после второго действия Чжоу Эньлай не ушел. Стал рассказывать о том, как трудно строить новую жизнь в Китае.

— У нас, — сказал он, — были в разное время местные «венгерские события». В Ухани, Сиани, Чэнду возникли серьезные беспорядки, в которых участвовали не только буржуазные элементы, но и рабочие, крестьяне. Мы, конечно, с этим сами справились. Но одной силой проблемы не решить. Надо серьезно проанализировать, почему такое происходит — ив Венгрии, и в Польше, и в Восточной Германии, и у нас [389] в Китае. Что-то не в порядке во взаимоотношениях между руководителями и руководимыми, возникают противоречия внутри общества — между партией и народом и внутри самой партии...

Чжоу Эньлай сказал, что обсуждал этот вопрос с побывавшей недавно в Китае советской делегацией в составе Ворошилова и Рашидова.

— Но они, — продолжал он, — отнеслись к этому легко. «У вас в Запретном городе, как и у нас вокруг Кремля, высокие стены», — сказал Ворошилов. А я ответил, что эти же стены не спасли китайского императора. Мы все должны подумать, как действовать, чтобы в народе не было недовольства.

Премьер поинтересовался, где я успел побывать в Китае и какие вообще у меня пожелания. Я сказал, что после поездки на северо-восток, где я намерен посетить Дальний и Порт-Артур, хотел бы побывать на юге, в провинции Юннань и на острове Хайнань. Интересно было бы также съездить в Ланьчжоу, где развивается китайская атомная энергетика. Но заметил, что, кажется, во все эти места неохотно пускают иностранцев.

— Я поинтересуюсь вашим маршрутом. Думаю, что ваши пожелания можно удовлетворить.

И действительно, он сдержал слово. Никаких проблем в дальнейшей поездке по стране у меня не было.

После окончания третьего и последнего акта зажегся свет, но никто из зрителей не шевельнулся.

Чжоу Эньлай поднялся, пожал мне руку, пожелал приятного пребывания на китайской земле и вышел из зала. Только теперь зрители как бы очнулись и стали покидать театр. Они все знали, видели, как мы оба антракта проговорили, но никто не подал виду, никто ни знаком, ни возгласом не помешал нашей беседе.

Мне объяснили, что Чжоу Эньлай часто посещает оперу, садится в партере среди публики, и пекинцы к этому привыкли. Но для меня, знавшего наши порядки, все это казалось невероятным. Если Сталин или Молотов собирался посетить театр, то билеты туда заранее распределялись среди благонадежной публики. Подъезжали они к особому подъезду, поднимались на специальном лифте. Ложу, которую они занимали, так задрапировывали, чтобы их, если они того желали, не могли видеть из зала. Рядом с ложей в небольшом [390] холле их ждали закуски, сладости и напитки. И никакого общения с публикой, даже избранной, у них не бывало. А кругом сновали офицеры охраны в форме и в штатском.

Меня несколько смущало, что у Чжоу Эньлая не было видно охраны. Наверняка ребята из службы безопасности находились где-то поблизости. Но они держали себя так, что их абсолютно не было заметно.

На следующий день мне сообщили из отдела печати МИД, что интервью для журнала даст маршал Чжу Дэ. Тем самым намекнули, что беседа с Чжоу Эньлаем носила доверительный характер.

Все же меня сверлило любопытство: зачем вообще он устроил эту встречу? Некоторые местные китаеведы объясняли, что, поскольку в моем списке на первом месте стояло имя премьера, он решил компенсировать свой отказ своеобразной китайской вежливостью. Возможно, так оно и было. Но мне думается, не хотел ли Чжоу Эньлай тем самым как-то выразить чувство уважения к своему другу и соратнику Бородину?..

После возвращения из Китая, где пробыл почти полгода, я, договорившись с главным редактором Леон-тьевым, с утра до позднего вечера сидел, запершись в своем кабинете, и отстукивал на пишущей машинке путевые очерки. Помимо меня в редакции была еще заместитель главного редактора Наталья Сергеевна Сергеева. На время этой моей работы она взяла на себя выпуск каждого номера, хотя обычно мы чередовались.

Как-то, выйдя из кабинета, чтобы наполнить термос кипятком, я. столкнулся в коридоре с молоденькой девушкой. Поразительно красивая, высокая, стройная, со спадающими на плечи волнистыми каштановыми волосами, она сразу же привлекла мое внимание. Я никогда раньше не видел ее в редакции. Поздоровавшись, прошел мимо и, придерживаясь правила никогда не смотреть женщине вслед, направился к титану, всегда наполненному горячей водой. Однако, пройдя шагов десять, все же не удержался и обернулся. В то же мгновение обернулась и таинственная незнакомка. На какую-то секунду наши взгляды встретились...

Мне, разумеется, не стоило труда выяснить, что заинтересовавшая меня девушка в мое отсутствие поступила к нам корректором. Потом, закончив свои очерки, [391] я уехал в командировку в Англию. Затем — на Брюссельскую всемирную выставку 1958 года. Но взгляд, которым мы с ней обменялись, сопровождал меня повсюду.

В начале 60-х — ей тогда исполнилось 25 лет — Лера (она и теперь не любит, чтобы ее называли Валерией Михайловной) переехала ко мне. В 1966 году мы поженились, а вскоре у нас родился сын Андрей.

Сейчас, когда я заканчиваю свое жизнеописание, уже и Андрей порадовал меня внуком, тогда как от старших сыновей у меня две взрослые внучки.

Постскриптум

В 1992 году меня пригласили прочитать курс лекций в Монтерейском институте международных исследований в Калифорнии. Я внимательно слежу за всем, что происходит дома.

Мое повествование началось с периода, когда в ужасах кровавой гражданской войны, в обстановке разрухи, голода и страшных народных лишений происходило становление советского общества. Я заканчиваю его, наблюдая развал и исчезновение государства, в котором прошла моя жизнь.

На протяжении трех четвертей века СССР оказывал решающее влияние на глобальное развитие, вызывая в окружающем мире целую гамму чувств — от восхищения дерзостью жителей одной шестой суши, возомнивших себя способными построить «идеальное общество» и показать всем пример, достойный подражания, до осуждения, отвержения и полного неприятия самой идеи, лежащей в основе этого небывалого эксперимента, осуществленного «кремлевскими мечтателями» на живом теле народа.

Гибель советской власти так же потрясает мир в наши дни, как и ее рождение в начале века. И так же сопровождается страданиями народов как бывшего Советского Союза, так и стран, которых соблазнила или которым навязала Москва порочную «модель строительства социализма».

Нищета, отчаяние, бесконечные очереди за самым необходимым, потеря веры в «светлое будущее», опустошенность, безнадежность и страх, наполняющие души, — все это вырывается наружу в разных уголках [392] бывшего СССР в страшном облике насилия и может в любой момент превратиться во всеобщую братоубийственную гражданскую войну.

Как тогда — 70 с лишним лет назад — «дети Красного Октября» уповали на заморскую тушенку и консервированное молоко, которые раздавала в несчастной России «Американская администрация помощи голодающим», так и теперь нашим людям приходится надеяться на помощь с Запада.

После провалившегося августовского путча, инициаторы которого хотели «укрепить идеи Октября» танками, заполнившими улицы Москвы, произошел стремительный распад Советского Союза, в конце декабря 1991 года прекратившего свое существование. Ничего подобного еще совсем недавно никто не мог даже предположить. Но ведь столь же стремительно наступила в 1917 году и гибель Российской царской империи. Факторы, приведшие ее к краху, и причины нынешнего развала Советского Союза различны. Но есть тут и нечто общее: государственное образование, опирающееся на силу и страх, на репрессии и лживую пропаганду, не выдерживает внутренней напряженности, едва исчезает боязнь, а правда становится доступной простым людям.

Все это еще раз подтверждает истину, что стабильность любого государства достигается не действиями репрессивного аппарата, каким бы изощренным он ни был. Не обеспечивается стабильность и одной лишь военной мощью. Прочность любой государственной системы прежде всего основывается на степени общественного согласия. Такого согласия ни в царской России, ни в коммунистическом СССР не было, во всяком случае в последние десятилетия существования советской власти. И когда старые структуры стали рушиться, не оказалось ничего, что смогло бы скрепить искусственное образование.

Оглядываясь на прожитое, на исторические события и чудовищные катаклизмы уходящего столетия, свидетелем и участником которых мне довелось быть, я никак не могу поверить, что дожил до конца противоречивой и во многом поразительной «советской эпохи», эпохи, которая, несомненно, войдет в историю человечества как еще одна дерзкая, но неудавшаяся попытка построить справедливое общество. За эту идею, вольно [393] или невольно, отдали жизнь миллионы людей. Но, как сказал некогда Оскар Уайльд, «если человек отдал жизнь за идею, это вовсе не означает, что он погиб за правое дело».

Наш опыт сопровождался страшными жертвами, разрушениями, физическими и духовными, неимоверными страданиями и утратами. Но вместе с тем мы были полны надежд, веры, энтузиазма, жертвенности в своем стремлении создать «лучшее будущее» — не для себя, а для грядущих поколений.

А ведь в нашей жизни было достигнуто и кое-что важное: при всей неустроенности, просчетах и ошибках была ликвидирована неграмотность десятков миллионов людей, введено всеобщее обучение, бесплатное высшее образование, медицинская помощь, а некогда отсталые народы царских окраин приобщились к достижениям национальной и мировой культуры.

Наши жертвы не были напрасны. Общественное развитие не остановится на «развитой технологии», «информационном обществе» и прочих достижениях современного капитализма. Передовые умы будут и впредь стремиться к совершенствованию жизни. И опыт нашей страны, наши успехи и неудачи могут послужить ориентирами на пути человечества в будущее.

Создание на развалинах царизма новой общественной системы потребовало невообразимых жертв. Осколки империи оказывали тогда вооруженное сопротивление новой власти. Также и теперь старые командно-административные структуры и их носители стараются удушить ростки новой жизни. Их подрывные действия в значительной степени привели к неудаче горбачевской перестройки, обусловили личную драму реформатора и его уход с политической сцены. Тем не менее Горбачев занял прочное место в истории.

Если нарождающаяся демократия в России и в других государствах бывшего СССР погибнет, то это будет величайшей трагедией не только для нашего народа, но и для всего мира. Остается надеяться, что развитые страны не повторят ошибок начала века, когда они после Февральской революции 1917 года способствовали гибели русской демократии, вынуждая Временное правительство продолжать бойню в первой мировой войне, вместо того чтобы сразу же помочь голодающей и [394] изнуренной поражениями на фронте стране. Если и ныне Запад будет выжидать и наблюдать, что произойдет дальше, то результаты, при наличии на территории бывшего СССР ядерного оружия и атомных электростанций, могут быть куда более страшными, чем гражданская война и интервенция 1918—1921 годов.

Хочется верить, что народам нашей страны, да и других стран, не придется заплатить столь страшную цену за то неизведанное, что грядет на смену исчезнувшему Советскому Союзу.

Мне было полтора года, когда рухнула царская империя. Моему внуку — Даниле — тоже исполнилось полтора года, когда развалилась советская империя. Не дай Бог ему пережить то, через что было суждено пройти моему поколению.