Geum.ru

В. Г. Кушнаренко-Суртаева Молитвы Рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
В. Г. Кушнаренко-Суртаева





Молитвы

Рассказ


Горно-Алтайск

Серия «София Ургас»


Молитвы


Видимо, отсутствие технических средств для передачи музыки, сослужило мне хорошую службу, потому что вначале я полюбила музыку природы. Я заслушивалась журчанием ручья, протекающего не далеко от дома, шуршанием хвои елей, пихт, кедра, сосны, ведь каждое дерево звучало по-разному. А лиственница не шуршала вовсе, а только поскрипывала ветками. Береза шумела на ветру, а осина шелестела, так, словно её листья рождались подсохшими.

Но птичек я любила за то, что они повторяли свои песни, и их легко можно было поддразнивать. Особенно синичек. Бабушка однажды передразнила синичку так: «Чичики – вичики, вязаны рукавички, мужики – на пашню, бабы за ишенку-у-у», так импровизировалось в дразнилкё слово «яичница». С тех пор я так и слышу в чириканье синиц, насмешку над людьми.

Я не помню, чтобы у нас кто-нибудь напевал что-то дома. Разве только для послевоенного братишки мать пела баюкалки, но они были так безыскусны, что за песни их принять нельзя.

И только лет в семь я услышала пение. И не какое-то заурядное, а слаженное, многоголосное, взывающее к самому сердцу. Это были молитвы.

Я тогда уже жила у своей тёти воспитанницей и случилось это на какой-то престольный праздник. В то время были жестокие гонения на всё, что было связано с Богом, со служением Ему, с пением молитв. В селе сожгли церковь, и женщины, постоянные участницы церковного хора, остались не у дел, но непобедимая тяга к музыке, вернее, к пению молитв, к духовному общению оказались сильнее страха перед гонителями. Женщины собирались петь по церковным праздникам то у одной, то у другой хористки, где на данный момент было наиболее безопасно. Многие женщины из хора вообще перестали петь из-за страха за своих близких.

Однажды бывший церковный хор собрался у нас. Я залезла на печку, чтобы не мешать им и лучше видеть всё, что будет происходить. Чужие люди не часто приходили просто так, посидеть, попраздновать. Бабушка и тётя напекли всякой-всячины, поставили наш ведёрный самовар на стол, уже вскипевший, расставили посуду и присели отдохнуть.

— Ой, Маня, не донесли бы на тебя!

— Да что бояться, мама?! Чему быть, того не миновать.

— И то, правда, доченька. А Богу молитвы попеть — греха нет. Наоборот. Бог покарает не нас, а тех безбожников, кто матушку-церковь сжёг, будь они прокляты, нехристи окаянные!

— А вот и гостеньки милые пришли.

В избу стали входить женщины. Они крестились на иконы, раздевались, мыли руки под рукомойником и вытирали красивым кружевным, расшитым рушником. Его у нас я увидела тогда впервые. И только после этого рассаживались за столом, но не как попало, а группами. Трое сели по одну сторону стола, двое по другую, ещё две женщины сели поодаль. Одна вообще сидела в одиночестве.

Тётя стала раскладывать постряпушки по большим тарелкам: шанежки отдельно, калачики отдельно, пышки тоже наособицу. Скоро стол покрылся горками пахучей еды, а тётя всё ставила и ставила на стол то мёд, то разные варенья, то соленья.

Женщины стали пробовать петь. Вот соседка тетя Зина запела басом. Это она села одна. У неё дрожал голос, и мне её пение не понравилось. У другой женщины голос был писклявый и дребезжал как-то очень неуверенно. У некоторых голоса хрипели. И бабушка запела тоже неуверенно, словно боялась, что её услышат.

А тётя, кажется, начинает ставить на стол уже поверх всего, что уже поставлено, потому что поставить ещё было что, а ставить некуда. Тётя и меня не забыла, наложила на тарелку всего так, что всё едва держалось, а потом подала ароматного обжигающего чаю.

— Ох, что-то не получается у нас без тебя, Маня! Угомонись!

— Давайте, начнём с распевки, — отозвалась тётя.

К еде не потянулась ни одна рука, словно исходящий вкусными ароматами стол был нарисованным, а не настоящим.

— Надо встать, — предложила тётя, подходя к иконам и зажигая на божничке свечку.

— Ой, Маня, кто-нибудь придёт!

— Ну и пусть! — решительно заявила тётя, отшагнула назад два шага, перекрестилась, поклонилась, коснувшись троеперстием пола, и повернулась к хору.

Распевка была короткой. Все взяли свои партии и пропели гласные. После этого тётя одна запела:

— Отче наш! Иже еси на Небеси!..

Женщины дружно перекрестились и подхватили господню молитву.

Голос у тёти очень высокий, звонкий и красиво вибрирующий. Я замерла. Я впервые услышала, как поет моя тётя Маня. И женщины запели красиво, уверенно, словно не они несколько минут назад пели кто во что горазд, сипя и кашляя. Одна молитва сменялась другой, третьей, четвертой. Я уже забыла, кто я, где я, почему сижу на раскаленной печке, отодвинув занавеску, почему не ем аппетитные бабушкины постряпушки, а слушаю, слушаю, слушаю…

Бабушка была больна, и я видела, как она переминается с ноги на ногу всё чаще и чаще, а потом в перерыве между молитвами попросила:

— Давайте, сёстры, сядем за стол. Бог нас простит. Попоём сидя. Да давайте потрапезуем, чем Бог послал. Маня, налей-ка нам чаю.

Женщины сели, тихонько переговариваясь, перекрестясь, стали, есть угощение. Я тоже вспомнила о целой горе еды у себя под носом и стала есть. Все ели как-то торжественно, не спеша, красиво, так же, как пели.

Потом, перекрестившись, говорили бабушке и тёте спасибо и немного отодвигались от стола, чтобы положить на колени руки. Я обратила внимание, что ни одна не навалилась на спинку стула. Все сидели, выпрямившись. И даже полные тётушки имели красивую осанку.

Снова стали петь. Некоторые молитвы повторялись через какое-то время, и я даже не заметила, как стала подпевать. Сначала никто не обратил внимания, а потом кто-то сказал:

— Маня, девчушка нам пособляет.

— Ты хочешь с нами попеть? — спросила тётя.

— Ага…

— Ну, иди, садись ко мне.

И снова полились мелодии негромкого, слаженного пения. Я старалась петь как тётя. Она, прижав меня к себе, чуть повернула ко мне голову, чтобы лучше было слышно её голос. Тётя пела так красиво, что в груди у меня стало расти сердце. Оно уже не вмещалось, оно рвалось наружу, и я уверенно запела со всеми:

— Спит Сион во мраке ночи…


Многое зависит от того, что случается в жизни впервые. Услышав такое пение, я уже могла сравнивать по нему — что хуже, что лучше. Это стало критерием любой музыки, что звучала на протяжении долгих лет. Мне хотелось знать, что такое молитвы. Почему тогда женщины так боялись петь, и всё-таки пели. Они понимали, что нетерпимость властей к церкви была из-за невежества, и они умаляли, оскорбляли, запрещали всё, что не понимали. А, может, у них уже были омертвевшие сердца. А что может быть мертвеннее замолкнувшего сердца?! Вот и боялись женщины, но не за себя! За своих близких, которые могли невинно пострадать за их пение молитв.

Конечно, спроси я тогда каждую из женщин, приходившую к нам, что такое — молитва, ради которой они переступали через страх, ни одна бы не смогла объяснить это вразумительно. Объяснение пришло много лет спустя, и мне хочется поделиться им со всеми, кто стремится это узнать.


Молитва — это гармония ритма, мелодии и слов, обращенных к Богу. Это – раскрытие души. Мелодия молитвы проникает глубже, чем может проникнуть любое другое впечатление внешнего мира. Духовная музыка и молитвенная музыка очень близки и могут вознести душу над пределами формы, над словами и действиями. Каждая молитва как преддверие того, о чем говорится в ней, но она – не заключение. Скорее молитва – ожидание последствий просьбы, ведь в ней просьба о будущем, а не о прошлом. Вот почему молитва считается вратами в будущее.

Внешняя, не проникновенная молитва не поможет сложить ступень к Высшему Миру. Она не создаст нужной вибрации. Даже если слова лишены смысла, но содержат звучание их в молитве, идущей от сердца — сама радость молитвы творит будущее.

Особенно интересно воздействие голоса, даже без слов. Само качество голоса имеет особое значение. Голос грудной может дать больше резонанса, чем внешний носовой или плоский. Не сила, не выражение, но внутренний магнетизм, вот что лежит в основе всякого пения. И молитва имеет качество магнита. Звуки вообще действуют на все предметы в большей или меньшей степени. Но на магнит сердца они действуют сильнее всего.

Музыка — это свой мир, как это есть у поэзии, у искусства ваяния или живописи. Но, если что-то невозможно выразить в статуе, в красках или словах — можно выразить в звуке. Музыка как живое существо может говорить о добре и зле, о прекрасном и безобразном, о божественном и самом низменном. Вибрации молитвы возвышают душу, возносят над чувствами, выражают самое глубинное в человеке — дух его. Именно музыка опьяняет, проникая в самое сердце, впечатляя его, творит в нем, зажигает и остается в нём, раскрывая душу, интуитивные способности, становясь двигателем поступков.

Но не все люди одинаково воспринимают молитвы или другую музыку. Чем глубже человек, тем он восприимчивее к музыке. Он различает многообразие музыки и в цвете, и в линиях, и в природе, и в сердцах человеческих. У одних людей музыка не идет дальше ушей, другие допускают её до ума, третьи чувствуют душой, а четвёртые пропускают её через сердце.

Традиции любого искусства или даже науки возникают из интуиции. Каждый народ, где бы он ни обитал, имеет традиции в искусствах, в танцах, в музыке. Каждый свои чувства выражает по-своему, но одно непреложно: искренность выражения чувств. И недостаточно того, чтобы человек (или сообщество) был музыкальным и занял своё сердце и душу музыкой — надо развить интуицию, чтобы предвидеть действие музыки или молитвы на будущее, будь то будущее одной минуты или будущее целой жизни.

Например, шаманы при молениях, заклинаниях и обращениях применяли сложные у рта руки, трубы, разные отверстия, чтобы, как бы усилить, уплотнить звук. Это происходило во многих молениях разных народов планеты, потому что трубный звук как бы напрягает пространство, а ударные ритмы сосредотачивают его.

При многоголосном пении такие усилия не нужны, потому что пространство уплотняется вибрациями голосов. Таким образом, интуиция подсказывает, как передать звуки и отворить будущее.

Очень важно уберечь детей ото лжи вообще, а в музыке особенно. Музыка — искусство искусств. Это пища для души, источник духовного совершенства. Пение же имеет двойной источник вдохновения: изящество музыки и красоту поэзии. И если у детей не развивать понимание красоты, им никогда не понять истинного языка музыки. Можно поставить голос, можно выработать мастерство исполнения, но человек никогда не передаст чувство, изящество, красоту, пока сердце не развито.

Голос всегда стоит выше всех музыкальных инструментов, потому что обладает магнетизмом, каким не обладают инструменты, как бы они ни были искусно и совершенно сделаны. Голос — это идеальный природный инструмент, по образу которого и смоделированы все инструменты мира. Эффект, производимый пением, зависит от глубины чувства поющего. Голос певца, умеющего сочувствовать, совершенно отличен от голоса бессердечного, как бы тот ни старался.


Мне повезло, что первая встреча с музыкой была — музыка молитв. Но ведь так бывает редко, особенно сейчас, когда музыка гремит в уши ещё не родившегося ребенка из радио и телевизора.

Мать должна помнить о детях и не желать им дурного. Ради будущего своих детей они откажутся от многих видов музыки. А их, этих видов – много. Это и развлекающая музыка для весёлого времяпровождения, и бравурная, и тяжёлая, и легковесная. Важно знать, что в любом человеке живёт постоянный, непрекращающийся ритм, который является признаком жизни в нём; ритм, который выражен в его пульсе, ударах сердца, даже в самом сердце. И от этого ритма зависит его здоровье. И не только здоровье, но и настроение. Поэтому, где бы то ни было, постоянно продолжающийся ритм должен иметь влияние на всех людей, и на каждого человека. Это влияние определённо и индивидуально.

Раздражающая музыка влияет на нервы, на психику, а, значит, на здоровье как психическое, так и физическое. Музыка — это настроение. Радость жизни зависит от совершенной настройки ума и тела. По тому, какую музыку любит человек, он и узнаётся. Весёлый, не очень далекий человек любит легкую музыку, серьёзный — классику, интеллектуал любит сложную, ну а не развитый — любит барабан!

И только воспитанная, чуткая душа возвышенной личности слышит музыку сфер. Это музыка вдохновения. Ритм. Тайна звука в музыке – есть мистицизм. Вот почему музыка считается искусством искусств.


Молитвы, услышанные мной в детстве, привнесли в моё сердце любовь. А ведь любовь не может быть прошлым. Путь любви есть напряжение энергии космической для каждого человека, в чьём сердце горит любовь.

Страшно, если у человека окаменелые мозги, но куда страшнее окаменелое сердце! Любовь не может заставить сердце освободиться от беспощадного чувства вечного долга… перед чем? Перед кем? Я долго искала ответ, и он найден. Чувство вечного долга перед Истиной, которая находится за пределами человеческих понятий. Вот почему слагаются молитвы, в которых звучит просьба не о себе, в которых возвеличивается Мать Света, Мать – Заступница, Мать Бога – Спасителя человечества. Именно эта запредельность щемит сердце, будоражит и возвышает. А творческое воображение авторов молитв или музыки души есть крылья духу, потому и называют возвышающую в Запредельность музыку — духовной. Ведь рассудок не может возвышаться, если не дано зерно сердца. А без осознания значения музыки невозможно понять и звучание самой Природы. Человек должен слушать прекрасную музыку и пение. Иногда одна гармония уже навсегда пробудит чувство прекрасного. И это чувство соединяет два Мира — Земной и Неземной в одно целое.