Первая. Корни гнева глава 1
| Вид материала | Документы |
- Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 5106.96kb.
- Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 1589.66kb.
- А. И. Уткин глобализация: процесс и осмысление оглавление Глава первая, 3584.73kb.
- Первая. Железная звезда Глава вторая, 4801.96kb.
- Содержание вступление часть первая дзэн и Япония глава первая дзэнский опыт и духовная, 12957.71kb.
- Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
- Арсений Владимирович Гулыга Искра Степановна Андреева Предисловие Глава первая. Корни, 4854.84kb.
- * книга первая глава первая, 3492.97kb.
- Аристотель Физика книга первая глава первая, 2534kb.
- Аристотель. Физика книга первая (А) глава первая, 2475.92kb.
Прическа Таты была той же, что и всегда, только очень тщательно уложенной и пышной. Фиолетовое с розовым оттенком, очень чистого цвета платье из блестящей тафты туго обтягивало стройную фигуру. Открытые плечи изменили привычный облик девушки, сделали ее лицо вдохновенно-серьезным, почти суровым. Несимметричный вырез низко спускался на левую грудь, обегая обнаженную руку. Только здесь, над грудью, единственное украшение оттеняло простоту чистого цвета и плавных линий платья. Вышитый золотом китайский дракон широко разевал пасть, прильнувшую к обнаженной коже девушки, внося ноту недоброй дисгармонии. Ни одного украшения, кроме обычного платинового кольца с невзрачным камнем, которое Тата носила не снимая.
- Приговор, высокоуважаемые судьи!
- Ошеломлен! Нет слов. Ушла милая студентка, явилась королева, гордая и даже чуточку недобрая. Не подготовился, а потому сражен наповал. Молю о пощаде у ног прекрасной дамы и сейчас буду читать Блока.
Тата чуть покраснела и перевела взгляд на Евгению Сергеевну.
- Уймите Мстислава, Евгения Сергеевна! Я хочу знать правду, серьезно!
- Совершенно серьезно - Мстислав ошеломлен. И я, признаться, тоже. Где, в каком комиссионном вам удалось найти эту вышивку, такое платье? Вы великолепны, Тата, настолько, что я начинаю думать, годится ли неумелый геолог сопровождать такую даму.
- Что вы, Евгения Сергеевна! - расхохоталась Тата.
- Смотри, теперь ты знаешь, на что идешь! - шутливо сказала мать, и смысл ее слов был ясен Мстиславу, как продолжение их разговора.
Они сидели за маленьким столиком далеко от оркестра. Тата, розовая от вина и танцев, положила руку на пальцы Мстислава, слабо двигавшиеся в такт ритмическим синкопам.
- Вам хорошо, Мстислав?
- Очень! С вами! И я считал себя неплохим танцором, но вы... Скажите, есть что-нибудь, что вы делаете плохо?
- Зачем вы так идеализируете меня, Мстислав, и ваша мама тоже? Это налагает на меня обязательства, которых я выполнить не могу.
- Кто говорит об обязательствах? Довольно быть такой серьезной, милая, - Ивернев чуть запнулся на последнем слове, смутился и спросил:
- Я давно хотел спросить, зачем вы носите это кольцо? - Он приподнял ее руку и чуть повернул к свету. Небольшой камень, плоско отшлифованный в форме квадрата с закругленными углами, блеснул, и в глубине его замерцал косой крест. Тата вздрогнула и убрала руку.
- Никогда не видел эти камни, вделанные в кольца, - продолжал геолог, пожав плечами.
- А вы знаете, что это за камень?
- Конечно. Любой минералог вам скажет, что это хиастолит, разрезанный поперек главной оптической оси. Только он дает такую любопытную игру на свет - концентрические кольца и крест. Он вам не идет, всему вашему облику, вот почему я спросил вас о кольце.
- Это подарок, и носить я его обещала, - глухо сказала Тата. Ее слова укололи геолога.
- Я не расспрашиваю, если вы находите нужным умолчать о чем-либо.
- О, я не собираюсь умалчивать! Может быть, это смешно, но была большая школьная дружба. Можно, если хотите, назвать это детской любовью. Его семья была родом из Свердловска, и это кольцо как-то связано с семейной историей, его надо было носить всегда. И мы поклялись быть вместе потом, после школы, а он разбился на мотоцикле, едва получив аттестат. Но клятва осталась, и я ношу это мрачное кольцо. Но если оно вам так не нравится... - Она с усилием сорвала кольцо, опустила в сумочку и посмотрела покорно и ласково.
- Может быть, хватит этого, Тата? - Ивернев кивнул головой на шумящий зал.
- Я только что собиралась попросить вас. Пойдемте погуляем.
У Невы, блестевшей полированной сталью, они оказались среди целого шествия влюбленных пар. Ивернев повел Тату через мост Шмидта, мимо египетских сфинксов, к Университетской набережной. Вода тихо плескалась внизу, на каменных ступенях. Тата села на гранитный барьер. В странном освещении белой ночи ее фиолетовое платье потемнело, так же как и глаза, ставшие непроницаемыми. Снова повторялась сказка, случавшаяся уже с миллионами влюбленных на набережных Невы в белые ленинградские ночи. Девушки и женщины превращались в принцесс и волшебниц, заставляя мужчин склоняться перед ними.
Иверневу было совершенно все равно - был ли он первым или сто миллионов сто тысяч первым в числе плененных белыми ночами. Дважды в этот день девушка, которую он полюбил, восхитительно менялась.
- Тата... - Она стремительно обернулась к нему...
...Маленькая компания друзей собралась отпраздновать помолвку Ивернева и Таты Черных.
Тата, как ни хотелось Иверневу, отказалась надеть свое "королевское" платье, объясняя, что нельзя хозяйке принимать гостей чересчур нарядной - вдруг гостьи придут одетые скромно. Она оказалась права - жены его закадычных друзей Сугорина и Солтамурада Бехоева явились в легких пестреньких платьях.
- Удивил, удивил! - восклицал Солтамурад, поводя угольно-черными бровями. - Скажи, пожалуйста, наш тихоня и холостяк. Такая девушка, ай-яй! Одобряем, правда, Глеб?
- Глеб-то одобрит, вы лучше спросите нас, - вмешалась жена Сугорина, веселая молодая женщина с монгольскими чертами лица.
- Спрашиваю! - вскричал Бехоев.
- Мы скажем по секрету самой Тате, нечего вас баловать! А ты что молчишь, Глеб? Влюбился? Не позволю! Отправляйся скорей в поле, там я присмотрю за тобой.
- Ишь ты! - рассмеялся Глеб, поднимая бокал. - За дар Алтая!
- Кто вам выдал тайну? - спросила Тата.
- Вот это и есть тайна! - отозвался минералог. После ужина хозяева и гости мгновенно убрали посуду и расселись с папиросами у настежь раскрытого окна кухни. Евгению Сергеевну посадили поодаль, хотя она уверяла, что иногда любит побыть в накуренном воздухе.
- Напоминает молодость, - сказала она, - но я жду! Или для сегодняшнего торжества изменим старому обычаю? У нас принято, - пояснила она сидевшей с ней рядом Тате, - когда собираемся, рассказывать новости науки. Ведь вся среда кругом ученая, хоть и разных наук, - добавила она чуть извиняющимся тоном.
- Что вы, Евгения Сергеевна, надо и мне просвещаться. Хорошо, если бы разговор велся популярно!
- Об этом не беспокойтесь. Я тут самая малограмотная, но и мне почти все понятно, - уверила ее жена Солтамурада, такая же, как муж, узколицая смуглянка.
- Во всяком случае, это хороший обычай, - твердо сказала Ивернева. - Куда как лучше, чем дикая традиция, распространившаяся в последнее время среди ленинградской молодежи, таскаться друг к другу с подарками по любому пустячному поводу. Тебе приносят бесполезные вещи, и ты должен носиться по магазинам, как угорелый, стараясь найти подарок пооригинальнее. А ничего оригинального-то в этом нет. Персидские нравы, которые кто-то удумал возродить на советской почве. Глупо! Но моя молодежь не следует моде. Вот и ты, Тата, осталась без подарков, только цветы и вино...
- У меня, как на грех, для такого исторического, легендарного вечера ничего, - начал Сугорин. - Правда, два-три интересных минерала поступили в музей, да вот еще великолепнейший опал прислали из Забайкалья. Не уступит самым лучшим из Индии и Южной Америки. Вот такой, - он показал на пальцах кружок с голубиное яйцо.
- Постой-ка, Глеб! - сказал Ивернев. - Помнишь, месяца два назад ты говорил мне о серых камнях из княжеского сейфа?
- А, это! Действительно. Ничего не получилось! Камни украли!
- Что, как, где?! - наперебой воскликнули присутствующие.
- Из нашего музея. Из лаборатории. Крупная была неприятность. Кому и для какого черта, простите, Евгения Сергеевна, они понадобились? Мерзавец небось ткнулся туда-сюда к скупщикам и выбросил. Так и погибли для науки. Первый случай за двести пятьдесят лет существования Горного института. И вор-то ничего не понимающий, рядом лежали куда более ценные вещи.
- А может быть, утащили просто потому, что были в лаборатории, а не в музее, украсть легче? - спросил Ивернев.
- Никуда не годится наш минералог, - начал Бехоев, - интересного нет, а было - так украли. Плохо двигают науку геологи. То ли дело мы, гуманитарщики!
Тата оцепенело уставилась на Сугорина. Она так задумалась, что вздрогнула, когда Евгения Сергеевна прикоснулась к ее плечу, и сказала:
- Послушаем, чем похвастают гуманитарщики.
- Мой учитель Павел Архильевич, - чеченец назвал знаменитого индолога профессора Муравьева, - поручил мне разобраться у него в личном архиве. Это громадное хранилище! Две комнаты в его квартире уставлены шкафами от потолка до пола. А высота потолков пять метров...
- Да ты не увлекайся потолками, - заметил Сугорин. - Переходи к шкафам, Солтамурад. Давай суть дела!
- Помолчи, пожалуйста, прошу! Зачем поручил мне профессор Муравьев рыться в его архиве? Да потому, что прочитал в газетах - сначала коротенько в европейских, а потом получил из Южной Африки - там уже все подробности. Какие-то итальянцы-киноактеры, путешествовавшие на собственной яхте "Аквила" у берегов Южной Африки, нашли под водой целый флот судов античного типа, погибших в незапамятные времена. Ученые высказывались в газетах по-разному, но когда мой старик натолкнулся на заявление какого-то иоганнесбургского историка, что найденные остатки флота не что иное, как пропавший без вести флот Александра Македонского, то пришел в раж.
- Ого! Вот это интересно! - воскликнул Ивернев.
- Да разве это интересно? Дело в том, что итальянцы подняли с самого большого корабля черную корону, украшенную драгоценными камнями. Случайно или нет, корона снова упала в воду и погибла безвозвратно. Итальянцев даже обвиняли, что они нарочно утопили находку, которую хотела отобрать полиция.
- Невероятно! Наверно, газетная утка! - нервно воскликнула Тата.
- Может быть, и утка! - согласился Бехоев. - Но суть дела, как любит говорить наш точный Глеб, не в этом. Профессор Муравьев вспомнил, что очень давно, еще до революции, он разбирал частную коллекцию индийских рукописей одного германского исследователя, кажется, Кейзерлинга. Не помню точно и не ручаюсь за правильность фамилии.
- Не все ли равно, какая фамилия! Давай дальше, - подогнал друга Сугорин.
- Ага, пробрало каменную душу! Погоди, то ли еще будет. В этой коллекции была санскритская рукопись примерно начала нашей эры с легендой об Александре Македонском. Как известно, легенд об Александре множество, существовал даже сборник их в виде эллинистического романа. Первый в истории роман приключений, не дошедший до нас полностью. Индийская легенда не была пересказом или вариантом известных историй, она говорила о таком моменте жизни Александра, какой не был затронут античными преданиями. Павел Архильевич заинтересовался, переписал рукопись и увез в Россию, чтобы на досуге перевести легенду и опубликовать. Первая мировая война, в которой он участвовал добровольцем, затем революция, гражданская война, большая работа по восстановлению науки. Короче, профессор забыл о своем намерении, и копия рукописи очутилась, как говорят, в долгом ящике его громадного архива. И действительно, я перерыл уже четыре шкафа и только вчера нашел ее. Теперь старик хочет выполнить стародавнее желание - перевести ее и опубликовать, а в Кейптаунскую газету послать статью. Потому что в ней тоже есть черная корона! - с торжеством выкрикнул Солтамурад и сделал паузу, обводя взглядом присутствующих.
- Так что же вы нас томите? - упрекнула Бехоева Евгения Сергеевна.
- Знаю только то, что рассказывал профессор. Рукопись-то еще не переведена. Так вот, как известно, Александр вторгся в Индию, выдержал два больших сражения, одно проиграл, но в общем-то вся Индия лежала перед ним открытая. И тем не менее он повернул назад, ушел в свою новую столицу в Вавилоне, где скоро умер. Историки объясняют это усталостью армии, находившейся на грани бунта, ранением самого Александра в голову при штурме крепости в среднеазиатском походе и еще разными причинами. Легенды дают более поэтическую версию о тоске Александра по морю. Завоеватель якобы всегда мечтал об острове, "лежащем на море шумно широком, в гремящем прибое", как говорит Гомер об острове Фаросе. В таком месте мечтал Александр кончить свои дни, а не в знойных равнинах Месопотамии или еще более жаркой долине Инда... Но индийская легенда рассказывает, что Александр, перейдя Инд и решив дойти до сердца Индии - Деккана, наткнулся на развалины очень древнего города. Интересно, что эта часть легенды совпадает с наличием в долине Инда остатков протоиндийской цивилизации, родственной критской и относящейся ко второму-третьему тысячелетию до нашей эры.
- Бог мой, какая невозможная древность! - вырвалось у Евгении Сергеевны.
Бехоев довольно усмехнулся, наслаждаясь интересом своих слушателей.
- Среди развалин уцелел незапамятной древности храм. Несколько жрецов жили в нем среди населенной львами пустыни, охраняя священную реликвию прошлого - черную корону царей исчезнувшего народа. Тех времен, когда людьми правили боги или герои, происшедшие от союза смертных женщин с небожителями. Существовало предание, что, если человек божественного происхождения наденет эту корону и выйдет в ней на свет полуденного солнца, его ум обострится волшебным образом, и он, познав сущее и вспомнив прошедшее, приобретет равную богам силу. Но если корону наденет простой смертный - горе ему! - он лишится памяти и станет, как младенец, игрушкой в руках судьбы и людей. Александр слышал это предание и потребовал от жрецов корону. Те сначала отказали ему, завоеватель пригрозил разобрать храм по камешку и все равно найти укрытое сокровище. Жрецы предупредили царя, что только дитя богов может безнаказанно надеть черную корону, но Александр рассмеялся. Версия о его божественном происхождении от союза его матери Олимпиады с Дионисом, вначале сочиненная его матерью, ненавидевшей отца Александра, хромого Филиппа, с годами приобрела силу факта. И Александр, без сомнения, сам верил. Без колебания он вошел в святилище храма, где жрецы окурили его дымом священного дерева и увенчали черной короной. Александр вышел на залитые солнцем ступени и, гордо оглядевшись, стал ожидать нисхождения божественной силы. Вдруг великий завоеватель пошатнулся, его загорелое лицо побелело, и он грохнулся на ступени, покатившись вниз, на песок. Едва соратники подняли своего полководца, тот очнулся, но тут обнаружилось, что он забыл все, о чем думал и чем жил в последнее время. Память Александра сохранилась для прошлого. Легенда говорит о том, что царь излечился от тоски по Элладе и от любви к Таис - знаменитой греческой гетере, сопровождавшей царя в его походах. Освирепевшие воины, обвиняя жрецов в том, что они нарочно погубили полководца, истребили их, а корона попала в личную сокровищницу Александра. Главное же в том, что Александр забыл, зачем он пришел в Индию, забыл свои планы на будущее и повернул войско назад. Вернувшись в Вавилон, царь заболел лихорадкой и скоро умер. Вот и вся легенда.
- Очень занятно, - первым заговорил Сугорин. - Но какая тут связь с находкой итальянцев у Южной Африки? Что-то не понимаю.
- Конечно, дорогой. Так и должно быть, надо знать историю. Она говорит, что, когда Александр умирал в Вавилоне, при нем были его приближенные, иначе диадохи: Птолемей, Селевк, Неарх и другие. Обратите внимание - Неарх. При разделе царств Неарх - один из сверстников Александра, рожденный в горах Крита, молчаливый воин и непобедимый пловец - унаследовал флот, тот самый огромный флот с тысячами людей, который был подготовлен по мысли Александра для колонизации аравийских земель. Флот исчез, отправившись неизвестно куда, исчез и Неарх. Теперь сделайте лишь одно допущение, что черную корону из сокровищницы Александра взял Неарх, что тогда?
- Ого! - воскликнул Ивернев.
- Конечно, здесь не одно, а два допущения, что уже хуже, - не сдавался Сугорин. - Что флот, обнаруженный у берегов Южной Африки, есть флот Неарха и что именно Неарх взял корону.
- Правильно! Но разве ничего не говорит то совпадение, что на главном корабле находят корону? Больше того, легенда почти никому не известна, а выходит, что черная корона существует, и, следовательно, еще один миф становится реальностью. Впрочем, мы уже привыкли к тому, что считавшееся сказками в прошлых веках подтверждается точными исследованиями нашего времени. Но это еще не все. Кейптаунские газеты, главным образом "Аргус", сообщили, что итальянская женщина с яхты, нашедшая корону и надевавшая ее, была поражена неясным психическим заболеванием, которое врачи приписали слишком глубокому погружению с аквалангом!
Слушатели, включая Сугорина, разразились аплодисментами.
- Ну, уважил, Солтамурад! - Евгения Сергеевна стала обмахиваться.
- Даже жарко стало. Лучшая история из всех, какую я от вас слышала.
- Если только это хоть наполовину правда! - процедил Сугорин.
- Все равно, дорогой, скажи по совести, стоило рыться в архиве?
- Безусловно! - признался минералог.
- Ну, если сознался, тогда иди в наказание за угощением.
Глеб попросил сумку и послушно вышел. Остальные сидели, задумавшись над рассказом индолога. Звонок телефона прервал их размышления.
- Междугородная, - сказала Евгения Сергеевна. - Возьми трубку, Мстислав. Это, конечно, тебя вызывает Москва.
Мстислав услышал мощный голос профессора Андреева. Его поздравления услышали все присутствующие.
- Полагается свадебный подарок, - зычно прервал благодарность Ивернева профессор, - спешу поднести! Вчера обсуждали кандидатуры для поездки в Индию. Консультации исследований кристаллических пород древнего щита... - Леонид Кириллович выдержал паузу. - Ваша поездка решена единогласно! Скоро вызовут для оформления. Невеста пусть не горюет, приедет к вам после, когда вы исхлопочете ей паспорт. Пока вы у нас ходите в холостяках! Ну, очень рад! Очень! Дай-ка мне дражайшую Евгению Сергеевну, расспрошу немного об избраннице. Жму руку, Мстислав!
- Одну минуту, Леонид Кириллович! - заторопился Ивернев. - Знаете, что встречей с моей Татой, чудеснейшей девушкой на свете, я обязан вам?.. Очень просто. Помните, месяца два назад вы хотели приехать в Ленинград и даже прислали мне телеграмму, а потом, видимо, раздумали? Я ездил встречать вас на вокзал и там случайно познакомился с Татой. Поэтому сейчас будет тост за вас, как за посаженого отца и доброго гения!
- Постой, молодой человек, тут что-то не так! Влюбился - и в голове туман! Никакой телеграммы я не присылал, ехать не собирался!
- Ничего не понимаю, Леонид Кириллович! Телеграмма была мне и подписана вами, только с профессором, а не просто, как вы всегда пишете.
- Сохранили ее?
- Боюсь, что нет!
- Жаль. Чья-нибудь шутка, нашей, здешней молодежи. Глуповато, ничего не скажешь! Попробую выяснить и оторву голову... Ну, давайте маму!
Взволнованный Ивернев отдал трубку матери и поспешил сообщить новость. Тут только он заметил, как побледнела Тата. Он подумал, что мысль о близкой разлуке расстроила ее. Он поспешил ее утешить, уверяя, что они расстанутся на срок не больший, чем если бы Ивернев уехал в обычную экспедицию. Зато потом совместное путешествие по Индии! Что можно желать лучшего в первый же год брака?
Тата слушала, вцепившись в его руку и не отрывая своего взгляда, темного и почему-то показавшегося Иверневу трагическим.
Ивернев стоял посреди своего номера в гостинице "Турист", не снимая мокрого плаща и уставив в пространство невидящий взгляд. Телеграмма, до боли зажатая в пальцах, была от матери. "Мстислав несчастье ушла Тата ничего не понимаю приезжай". Ивернев встряхнул головой, провел рукой по лбу. Выпил воды. "На субботу назначена регистрация нашего брака... Нет, не может быть! С Татой что-то случилось... Но ведь мама так и говорит - ушла! Если бы исчезла! Фу, какое-то наваждение".
Ивернев заставил себя успокоиться и позвонил Андрееву. Извинившись, сообщил, что дома что-то случилось. Он немедленно вылетает в Ленинград и просит позвонить завтра в министерство и перенести прием на другой день.
Через несколько минут он мчался на такси в Шереметьево.
Евгения Сергеевна выбежала ему навстречу и вдруг показалась ему маленькой, беспомощной, постаревшей. Ивернев впервые видел свою мудрую, спокойную мать такой подавленной. Мучительная жалость сдавила ему горло. Он не смог произнести ни слова и только молча стоял, вопросительно глядя на нее.
- А Тата... ушла во вторник, и я сразу же дала тебе телеграмму. Как только нашла записку, - Евгения Сергеевна протянула сыну лист из большого блокнота, исписанный крупным, ровным почерком Таты.
"Простите меня, простите! Евгения Сергеевна, дорогая, бесконечно милая и добрая, объясните Мстиславу, что я скверная, что я поступаю недостойно, но иначе я не могу. Не ищите меня. Через несколько часов я буду далеко и никогда не вернусь сюда, где мне было дано узнать двух чудесных людей - вас и Мстислава. Оба вы приняли меня сразу всей душой, и я... я наношу вам такую обиду и причиняю страдания. Эта мысль ужасно мучит меня, не дает покоя. Если можете, то простите и позвольте поцеловать на прощание вашу ласковую руку и... - тут что-то было тщательно зачеркнуто, потом более неровными буквами приписано: - и поцелуйте Мстислава за меня, если можете. Прощайте. Тата".
Ивернев несколько раз перечел лист бумаги, разрушивший одним махом его счастье, все планы его жизни.
- Тут что-то не так, - хрипло выдавил он из себя.
- Что же заставило ее убежать, как воровку, боясь прямого и открытого признания?..
- Не надо, мама! Как можем мы судить? Надо знать все обстоятельства!
- Нет таких обстоятельств, чтобы скрыть правду от тех, кого любишь!
- А как же святая материнская ложь? Легенда о белом покрывале? Как судить только от себя, со своей стороны, если все в мире имеет две?
- Как ты любишь ее, Мстислав!
- Люблю, но не думай, что я готов ее оправдывать только поэтому. Я обвиняю Тату, но не выношу окончательного приговора, который принесет или прощение, или отравит всякое воспоминание о том, что было.