Geum.ru

Àðòóðî ÏÅÐÅÑ-ÐÅÂÅÐÒÅ: ÊÎÆÀ ÄËß ÁÀÐÀÁÀÍÀ, ÈËÈ ÑÅÂÈËÜÑÊÎÅ ÏÐÈ×ÀÑÒÈÅ

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   31

***


Это был худший обед в его жизни. Пенчо Гавира едва прикоснулся к еде, и только призвав на помощь все свое хладнокровие, сумел до самого десерта удержать на лице улыбку и заставить себя не вскакивать из-за стола каждые пять минут, чтобы позвонить секретарше, по всей Севилье разыскивавшей Перехиля. Временами, в самый разгар разговора с членами совета "Картухано", банкир буквально умолкал на полуслове под слегка удивленными взглядами собеседников, и лишь колоссальным усилием воли ему удалось собраться настолько, чтобы довести начатое до конца. На самом деле это время сейчас было бы куда нужнее ему для того, чтобы как следует обдумать ситуацию, сложившуюся в связи с исчезновением священника прихода Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, и прикинуть, что и как следует предпринять, тем более с учетом отсутствия Перехиля; однако такой возможности у него не было. Предстоящее заседание совета также имело решающее значение для его будущего, поэтому он вынужден был оказывать своим гостям соответствующее внимание. Он сейчас бился на два фронта: так Наполеону при Ватерлоо пришлось сражаться одновременно и с английской, и с прусской армиями. Улыбка, глоток "Риохи", быстрое размышление, длящееся ровно столько времени, сколько требуется, чтобы закурить сигарету. Члены совета мало-помалу поддавались; но отсутствие известий от Перехиля и о Перехиле все больше тревожило его. Гавира был уверен, что его помощник имеет отношение к исчезновению священника, а также - от этой мысли его пробивал холодный пот - может иметь отношение и к смерти Бонафе. У него мурашки бегали по спине, однако, несмотря ни на что, банкир, что называется, держал лицо. Другой, менее умеющий владеть собой человек на его месте уже давно уткнулся бы лицом в скатерть и разрыдался.

Лавируя между столами, к ним приближался метрдотель, и по его взгляду Гавира понял, что он идет к нему. Подавляя неудержимое желание броситься ему навстречу, молодой финансист договорил начатую фразу, загасил сигарету в пепельнице, отпил глоток минеральной воды, аккуратно вытер губы салфеткой и поднялся, улыбнувшись своим собеседникам.

- Простите, я на минутку.

После чего направился к двери в вестибюль, по пути легкими наклонами головы приветствуя знакомых и держа правую руку в кармане, чтобы она не дрожала. Ощущение пустоты в желудке усилилось, когда он увидел Перехиля с растрепанной прической и в кошмарном галстуке.

- Хорошие новости, - выпалил Перехиль.

Они были одни. Гавира почти втолкнул его в мужской туалет и, удостоверившись, что там никого нет, запер дверь.

- Где ты был?

Перехиль довольно ухмыльнулся:

- Принимал меры, чтобы завтра месса не состоялась.

Все напряжение, вся накопившаяся тревога взорвались внутри него, как мина замедленного действия. Он убил бы Перехиля на месте. Собственными руками.

- Что ты сделал, скотина?

Улыбка исчезла с лица Перехиля. Он растерянно моргнул.

- Что я сделал... - пробормотал он. - То, что вы сказали. Нейтрализовал священника.

- Священника?

Под натиском Гавиры Перехиль прижался спиной к умывальнику. В неоновом свете его плешь блестела под вздыбленными над левым ухом прядями волос.

- Да, - подтвердил он. - Одни мои друзья, так сказать, изъяли его из обращения до послезавтра. В полном здравии.

Он недоумевающе хлопал глазами, не понимая этой внезапной агрессивности своего шефа. Гавира отступил на шаг, прикидывая в уме.

- Когда это произошло?

- Вчера вечером. - Перехиль рискнул сопроводить эти слова робкой улыбкой, следя, однако, за реакцией шефа. - Он в надежном месте, обращаются с ним хорошо. В пятницу его отпустят, и все.

Гавира покачал головой. Что-то не сходилось.

- А тот, другой?

- Кто - другой?

- Бонафе. Журналист.

Он увидел, как Перехиль внезапно побагровел, как будто в лицо ему накачали литр крови.

- А-а, этот... - Изменившись в лице, он поднял руки, словно чертя ими что-то в воздухе. - Ну... Я все могу объяснить, поверьте. - В свете неона его вымученная улыбка выглядела темной щелью на лице. - История довольно-таки странная, но я могу объяснить. Клянусь вам.

На Гавиру волной накатила паника. Если его помощник имеет какое-то отношение к смерти Онорато Бонафе, это значит, что все проблемы еще только начинаются. Он сделал несколько шагов, силясь быстро сообразить, что предпринять. Но вид белых кафельных плиток только усугубил ощущение абсолютной пустоты внутри. Он снова взглянул на Перехиля.

- Тогда постарайся, чтобы объяснение было вразумительным. Этого священника разыскивает полиция.

Вопреки его ожиданиям, это известие не особенно впечатлило Перехиля: скорее, на лице его выразилось облегчение оттого, что разговор принял иное направление.

- Какие они шустрые. Но все равно, не беспокойтесь.

Гавира не верил своим ушам.

- "Не беспокойтесь"?!

- Абсолютно. - Его помощник нервно усмехнулся. - Только это обойдется нам еще в пять-шесть миллионов.

Гавира снова надвинулся на него, прикидывая, опрокинуть ли его на пол ударом кулака и начать бить ногами по голове или же продолжать допрос. Усилием воли справившись с собой, он снова задал вопрос:

- Ты это серьезно, Перехиль?

- Вполне. Не беспокойтесь.

- Послушай. - Банкир сжал ладонями виски, стараясь сдержаться. - Ты меня разыгрываешь.

- Да что вы, шеф. - Улыбка Перехиля была прямо-таки симфонией невинности и простодушия. - Да мне бы и в голову не пришло. Даже спьяну.

Гавира снова прошелся по туалету.

- Ну-ка, ну-ка... Ты сообщаешь мне, что похитил и держишь у себя священника, которого полиция разыскивает за убийство, и хочешь, чтобы я не беспокоился?

У Перехиля отвисла челюсть.

- Как это - за убийство?

- Да вот так.

Перехиль взглянул на запертую дверь, потом на дверь кабинки, потом вновь на Гавиру.

- За какое еще убийство?

- За то, которое произошло. А обвиняют в нем твоего проклятого священника.

- Что вы такое говорите... - Перехиль коротко хохотнул с выражением полного отчаяния на лице. - Не шутите так со мной, шеф.

Гавира подошел к нему вплотную - так, что бедняге пришлось почти сесть на умывальник.

- Посмотри на меня. У меня что - такой вид, как будто я шучу?

Вид у него был совсем не такой; последние остатки сомнения покинули Перехиля, и лицо его побелело, как кафельные плитки стены.

- Убийство?

- Вот именно.

- Настоящее убийство?

- Да, черт побери. И говорят, что это сделал твой поя.

Перехиль поднял руку, прося передышки, чтобы переварить все услышанное. Он был до того ошарашен, что даже не чувствовал, что длинные пряди волос свесились ему на плечо.

- До или после того, как мы его взяли?

- Откуда я знаю! Думаю, что до. Перехиль шумно, с трудом сглотнул.

- Погодите, шеф. Давайте разберемся. Кого он все-таки убил?


***


Оставив Перехиля в обнимку с унитазом, Пенчо Гавира простился с членами совета, сел в "мерседес", ожидавший перед рестораном, сказал шоферу, чтобы тот включил кондиционер и пошел перекусить, а сам, с мобильным телефоном в руке, задумался. Он был уверен, что помощник рассказал ему правду, и это - теперь, когда первоначальная паника улеглась, - придавало делу совершенно иной оборот. Было трудно установить, имеет ли место цепь случайностей или люди Перехиля действительно похитили священника чуть ли не сразу после того, как он оприходовал журналиста. Тот факт, что, по мнению полиции, смерть Бонафе наступила около девяти часов вечера, а старик исчез - по свидетельству самой Макарены и священника, приехавшего из Рима, - уже около полуночи, лишал отца Ферро какого бы то ни было алиби. Но, виноват он или нет, все это сильно меняло дело. Священник находился под подозрением, его искала полиция; задерживать сто дольше было рискованно. Гавира был уверен, что обретение отцом Ферро свободы никоим образом не повредит успеху его проектов. А скорее, даже будет способствовать, потому что допросы и прочая дребедень не оставят старику и минутки свободной. Если его отпустят ночью, да с учетом интереса к нему полиции, вероятнее всего, завтрашняя утренняя месса в церкви Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, отслужена не будет. Главное - отделаться от священника и вернуть его к общественной жизни аккуратно, без шума и скандала. Убежит он или сдастся полиции, для Гавиры это не имело значения. Так или иначе, Приамо Ферро должен был временно выбыть из игры, и, пожалуй, этому мог бы способствовать анонимный звонок, донос или что-нибудь еще в том же роде. Архиепископ Севильский не станет торопиться искать ему замену; что же касается дона Октавио Мачуки, то для прагматичного банкира хорошо все то, что хорошо кончается.

Оставалась еще Макарена, но и в этом вопросе новая ситуация сулила некоторые выгоды. Идеально было бы представить ей освобождение священника как услугу со своей стороны, списав все остальное на излишнее рвение Перехиля. Сказать ей что-то вроде "как только я узнал от тебя обо всем, я тут же взялся за дело. Поскольку история с Бонафе грозит неприятностями всем, а в особенности ее обожаемому дону Приамо, она наверняка станет вести себя благоразумно. Не исключено даже, что все это будет способствовать их сближению. Что же касается священника, пусть им занимаются Макарена и этот святой хлыщ из Рима - с полицией или без нее. Лично он, Гавира, ничего не имеет против старика: пусть себе сдается полиции или эмигрирует. Если хоть чуточку повезет, ему конец - так же как и его церкви.

Кондиционер, мягко урча, поддерживал внутри "мерседеса" идеальную температуру. Позволив себе немного расслабиться, Гавира откинулся на черном кожаном сиденье, удобно уложив затылок на его спинку, и удовлетворенно оглядел свое отражение в зеркале. В конце концов, может быть, сегодня не такой уж плохой день. На его лице играла улыбка Аренальской акулы, когда он набирал номер "Каса дель Постиго".


***


Положив трубку, Макарена Брунер продолжала смотреть на Куарта. Казалось, она была погружена в размышления, неподвижно сидя на краешке стола, заваленного книгами и журналами. Он стоял в углу одной из комнат верхнего этажа, превращенной в кабинет: его стены украшали изразцы с растительными мотивами и мальтийскими крестами, балки высокого потолка почернели от времени, а первым, что бросалось в глаза вошедшему, был огромный черный мраморный камин. Это был кабинет Макарены, и все в нем несло на себе ее отпечаток: телевизор с видеомагнитофоном, небольшой музыкальный центр, книги по истории и искусству, старинные бронзовые пепельницы, удобные кресла, обтянутые вельветом, вышитые подушечки. На широкой полке вперемешку лежали связки старинных рукописей, толстые тома, переплетенные в пожелтевший пергамент, видеокассеты; на стенах висела пара хороших картин: "Святой Петр" кисти Алонсо Васкеса и еще одна, неизвестного автора, изображающая битву при Лепанто. Возле окна стояла под стеклянным колпаком вырезанная из дерева фигура хмурого архангела с поднятым мечом в руке.

- Вот так, - произнесла Макарена.

Куарт встал, напрягшись, готовый действовать. Она же осталась на месте, как будто еще не все было сказано.

- Это была ошибка, и он просит прощения. Уверяет, что не имеет к этому никакого отношения и что люди, косвенно работающие на него, переусердствовали без его ведома.

Куарту было все равно. Выяснением, кто прав, а кто виноват, можно заняться и потом. А сейчас самое главное - добраться до отца Ферро прежде, чем это сделает полиция. Виновен тот или нет, он является служителем Церкви, а Церковь не может ограничиться ролью наблюдателя.

- Где они его держат?

Взгляд Макарены выразил колебание, но только на миг.

- Он жив и здоров, а находится на каком-то судне, стоящем у старого аренальского мола... Пенчо позвонит, когда все уладится. - Она сделала несколько шагов по комнате, взяла со стола сигарету и достала из-за декольте зажигалку. - Он предлагает передать его мне, а не полиции, в обмен на мир. Хотя что касается полиции, это явный блеф.

Куарт с облегчением перевел дыхание. По крайней мере, эта часть проблемы решена.

- Ты собираешься рассказать матери?

- Нет. Лучше, чтобы она ничего не знала, пока все не устроится. Это известие может просто убить ее. - Она горько повела бровями, по-прежнему держа в одной руке зажигалку, в другой - незажженную сигарету, о которых, казалось, забыла. - Если бы ты только слышал Пенчо, - прибавила она. - Любезный, внимательный, весь к моим услугам... Он знает, что почти выиграл партию, и пытается купить нас на несуществующую альтернативу. Дон Приамо не может скрыться, когда его освободят.

Она проговорила это холодно, поглощенная своей единственной заботой - заботой об отце Ферро. Куарт слушал ее почти с отчаянием, вызванным отнюдь не ее словами. Всякий раз, когда какое-либо движение или жест Макарены пробуждали воспоминания о недавно случившемся, его охватывала бесконечная, безнадежная печаль. После того как они были так близки, вместе побывали там, где стираются все границы и теряет смысл все, кроме разделенного одиночества и нежности, она снова отдалялась. Еще не настало время определять, что дала священнику Лоренсо Куарту и что отняла у него теплая плоть этой женщины; но фигура преданного им храмовника маячила перед его мысленным взором, преследуя его как укор совести. Все это было огромной старой западней, ловушкой, где протекала эта спокойная река, по которой плыло ничего не щадящее время, унося с собой знамена хороших солдат. У Куарта Севилья отняла слишком много, оставив взамен лишь болезненное ощущение самого себя. Он жаждал барабанного боя, который вернул бы ему покой.

Вернувшись из своего далека, он увидел прямо перед собой темные, эгоистичные глаза Макарены. Однако ее интересовал не Куарт. Он не разглядел в них ни медовых переливов, ни лунного света, трепещущего в листьях бугенвилий и апельсиновых деревьев. В них не было ничего, имеющего отношение к нему; и на мгновение агент ИВД задался вопросом: что, черт побери, он еще делает тут, отраженный в этих чужих глазах?

- Я не понимаю, почему отец Ферро должен скрываться, - сказал он, делая усилие, чтобы вернуться к словам и к дисциплине, которую они несли с собой. - Если причина его отсутствия - похищение, это сильно смягчает подозрения против него.

Однако этот довод, похоже, ничуть не успокоил ее.

- Это ничего не меняет. Будут говорить, что он запер церковь вместе с находящимся в вей трупом.

- Да. Но, возможно, как сказала твоя подруга Грис, он сумеет доказать, что не видел его. Будет лучше для всех, если все наконец объяснится. Лучше и для тебя, и для меня. И для него.

Она покачала головой:

- Я должна поговорить с доном Приамо прежде полиции.

Говоря это, она отошла к окну и, оперевшись руками о подоконник, стала смотреть во двор.

- Я тоже, - сказал Куарт, подходя к ней. - И будет лучше, если он явится в полицию сам - вместе со мной и с адвокатом, которого я вызвал из Мадрида. - Он посмотрел на часы. - И который сейчас, по идее, должен находиться с Грис в полицейском управлении.

- Она никогда не обвинит дона Приамо.

- Разумеется, нет.

Она повернулась к Куарту. В ее темных глазах билась тревога.

- Они арестуют его, да?..

Он поднял было руку, чтобы коснуться пальцами этих губ, но ее мысли занимал не он, а другой. Какая чушь - ревновать к старому, маленькому, грязному священнику, и все же он ревновал. Он ответил не сразу.

- Не знаю. - И, заколебавшись, отвел глаза. Внизу, у изразцового фонтана, чуждая всему происходящему, Крус Брунер мирно читала, сидя в кресле-качалке. - Судя по тому, что я видел в церкви, - боюсь, что да.

- Ты думаешь, что это сделал он, правда? - Макарена тоже взглянула на мать. Взглянула с бесконечной грустью. - Хотя он исчез и не по своей воле, ты все равно думаешь, что это он.

- Я не думаю ничего, - не сумев справиться с раздражением, резковато ответил Куарт. - Думать - не моя работа.

Ему вспомнился один из псалмов: "...дерзнул он прикоснуться к Святыне, и Господь, разгневавшись за дерзость его, поразил его, и умер он на месте, рядом со Святынею..."

Макарена опустила голову. Ее пальцы теребили так и не закуренную сигарету, и частицы табака сыпались на пол.

- Дон Приамо никогда не сделал бы такого.

Куарт покачал головой, но ничего не сказал. Он думал о мертвом Онорато Бонафе в исповедальне, пораженном беспощадным гневом Всемогущего. Насколько он представлял себе отца Ферро, именно тот мог сделать такое.


***


Без четверти одиннадцать. Прислонившись к столбу фонаря под Трианским мостом, Селестино Перехиль слушал удары часов, не отрывая взгляда от огоньков, отражавшихся в черной воде реки. Конусы света от фар проезжавших по мосту машин скользили по желтым перилам, по аркам и каменным опорам, по деревьям и кустам аллеи Христофора Колумба возле "Маэстрансы". Но внизу, на берегу, все было спокойно. Отклеившись от фонарного столба, Перехиль нырнул под мост и направился к старым аренальским причалам. Бриз, долетавший со стороны Санлукара, начал слегка морщить темную поверхность Гвадалквивира, и ночная свежесть приободрила подручного Гавиры. После волнений последних часов наконец-то, кажется, все приходило в норму, и даже его язва вроде бы решила пойти на мировую. Встреча была назначена на одиннадцать, возле кораблика, где ожидали дон Ибраим и его товарищи, и сам Гавира надавал Перехилю целую кучу инструкций, как и что следует сделать, чтобы все прошло без сучка без задоринки: придут сеньора и высокий священник, а ему, Перехилю, надлежит только проследить, чтобы им благополучно передали старика. Они должны забрать его с "Канела Фина" и спрятать в одном из заброшенных портовых складов, ключ от которого лежал в кармане у Перехиля, Что касается денег для трех негодяев, Перехилю стоило некоторого труда уговорить шефа раскошелиться; однако срочность дела и желание банкира поскорее отделаться от старого священника облегчили ему задачу. С довольной усмешкой Перехиль похлопал себя по животу: четыре с половиной миллиона в десятитысячных банкнотах были спрятаны у него под рубашкой, прижатые резинкой трусов; а дома у него лежали еще пятьсот тысяч, которые ему удалось выцыганить у шефа в последний момент под предлогом необходимых расходов на окончательное улаживание дела.

Денежный корсет вокруг талии заставлял его держаться неестественно прямо, однако это было всего лишь временное неудобство, так что он принялся весело насвистывать. За исключением двух-трех парочек и одинокого рыболова, набережная до самых причалов была пустынна. В камышах у берега квакала лягушка, и Перехилю даже понравились эти звуки. Над Трианой вставала луна, и мир был прекрасен. Без пяти одиннадцать. Он ускорил шаг. Ему хотелось поскорее покончить с этим делом и отправиться прямиком в казино - посмотреть, что можно сделать, имея в кармане полмиллиона. Впрочем, подумал он, пять тысяч дуро нужно будет приберечь для вечеринки с Черной Долорес.

- Эй, Перехиль! Вот так сюрприз.

Он остановился как вкопанный. Две сидевшие на одной из каменных скамеек фигуры при его приближении встали. Одна - худая, высокая, зловещая: Цыган Майрена. Другая - небольшая, изящная, с точными движениями танцора: Цыпленок Муэлас. Облако закрыло луну, а может быть, это вдруг заволокло туманом глаза Перехиля. Перед ним заплясали черные точки, а его язва, мигом проснувшись, рванула с места в карьер. Ноги у него стали ватными. "Обморок, - подумал он. - Сейчас я грохнусь в обморок".

- Угадай, какой сегодня день.

- Среда, - едва слыша сам себя, пробормотал он, но все же сделал слабую попытку возразить:

- У меня остался еще один день.

Две тени приблизились. На темном фоне каждой из них - у одной повыше, у другой пониже - светилась огненная точка сигареты.

- Плохо у тебя с бухгалтерией, - сказал Цыган Майрена. - У тебя остался один час, потому что четверг начинается сегодня ночью, ровно в двенадцать. - Он зажег спичку; язычок огня выхватил из темноты руку с обрубком мизинца и циферблат часов. - Один час и пять минут.

- Я заплачу, - выдавил из себя Перехиль. - Клянусь вам.

Послышался дружелюбный смех Цыпленка Муэласа.

- Ну конечно. Поэтому мы посидим тут, на этой скамейке, все втроем. Составим тебе компанию, пока наступает четверг.

В полной панике Перехиль огляделся по сторонам. Воды реки - это не убежище: с таким же успехом можно пытаться скрыться, удирая по пустынной набережной. В принципе сумма, которая была при нем, могла бы временно решить проблему, но имелось два "но": во-первых, она не покрывала полностью долга Перехиля ростовщику, а во-вторых, он не сумеет оправдаться в ее потере перед Пенчо Гавирой, которому задолжал уже в общей сложности одиннадцать миллионов. Это не считая похищения старого попа, назначенной встречи с сеньорой и долговязым священником и того, какие лица будут у дона Ибраима, Удальца из Мантелете и Красотки Пуньялес, если он оставит их с носом. А плюс к тому - мертвец в церкви, полиция и целый букет прочих прелестей. Он снова посмотрел на черную поверхность реки. Ей-богу, дешевле будет прыгнуть в воду и утопиться.

Он испустил глубокий, очень глубокий вздох и достал пачку сигарет. Затем взглянул на высокую тень, потом на маленькую, смиряясь с неизбежным. В конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанское, подумал он.

- У вас есть спички?

Цыган Майрена еще не успел чиркнуть спичкой, как Перехиль уже во весь дух несся по причалу назад, к Трианскому мосту, несся так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, так оно и было.

На какое-то мгновение ему показалось, что он спасен. Он бежал, стараясь дышать равномерно - раз-два, раз-два; кровь колотилась в висках и в сердце, а легкие жгло так, будто их выдирали из груди и выворачивали наизнанку. Он мчался почти вслепую, слыша сзади топот четырех ног, ругань Цыгана Майрены, сопение Цыпленка Муэласа. Пару раз ему показалось, что его хватают за плечи и за ноги, и, обезумев от ужаса, он припустил еще быстрее, чувствуя, как увеличивается расстояние между ним и его преследователями. Огни автомобилей на мосту быстро приближались. Лестница, смутно вспомнил он. Там есть лестница, где-то слева, а наверху уже улицы, огни, машины, люди. Он свернул направо, приближаясь к стене наискосок; что-то ударило его в спину, и он, вскрикнув, еще прибавил ходу. Вот она, лестница: он, скорее, угадал, чем увидел ее очертания в темноте. Он сделал последнее усилие, но ему становилось все труднее координировать движения ног. Они цеплялись за что-то, спотыкались, земля уходила из-под них. Легкие болели, как одна сплошная живая рана, и не находили воздуха, чтобы вдохнуть. Так он добрался до подножия лестницы и успел мельком подумать, что, может быть, ему все-таки удастся. Тут силы покинули его, и он рухнул на колени как подстреленный.

Он был едва жив. Намокшие от пота банкноты под рубашкой прилипли к телу. Он перевернулся на спину, откинул голову на первую ступеньку, и все звезды завертелись перед ним вместе с темным небом, как на ярмарочном аттракционе. Куда делся весь кислород, подумал он, прижимая одной рукой сердце, чтобы оно не выскочило через раскрытый рот. Рядом с ним, сопя, привалившись к стене, Цыган Майрена и Цыпленок Муэлас старались перевести дух.

- Ну и сукин сын, - послышался задыхающийся голос Цыгана. - Летит как пуля.

Цыпленок Муэлас встал на четвереньки, дыша со свистом, как дырявая волынка. Свет фонаря у моста осветил его дружелюбную улыбку.

- Ну ты даешь, Перехиль, правда, - произнес он почти с нежностью, трепля его по щеке. - Мастак драпать, честное слово.

Потом с трудом поднялся на ноги и, не переставая улыбаться, еще раз дружески потрепал его по щеке. После чего вспрыгнул на его правую руку, которая с треском сломалась. Это была первая из костей, которые ему сломали в эту ночь.