Терять сознание легко. Удар, небеса оказываются у тебя под ногами, и все. Приходить в себя – тяжелее. Первой, еще до мыслей и эмоций, просыпается боль. Тупая боль в том месте, куда пришелся удар. Очень быстро боль становится невыносимой. Она заполняет всю голову и начинает изнутри стучаться в закрытые веки. Ты открываешь глаза, и тут начинается самое тяжкое. Я попытался открыть глаза, но сразу же снова их закрыл. Подождал с полминуты и попытался еще раз. Левый глаз заплыл и не открывался совсем. В правом на мгновение мелькнул окружающий мир. Глумливый и коварный, он норовил уплыть вбок, расплывался и не желал принимать узнаваемые формы. По мере того как я приходил в себя, боль обнаруживалась в самых неожиданных местах. Болело почти все… ну, кроме разве что пальцев ног. Языком я пощупал зубы. Вроде бы все на месте. Это хорошо. Зубы и ребра – самое главное. Их всегда ломают в первую очередь. Стул, к которому я был привязан, стоял посреди комнаты. Та была небольшая и плохо обставленная. Диван, ковер, пара стульев. В углу черно-белый телевизор. На диване лежал здоровенный бритоголовый тип и крутил ручку настройки радиоприемника. Радио-певцы испуганно хрюкали внутри. Еще один здоровяк сидел на стуле прямо напротив меня. На физиономии здоровяка расплылся огромный, от уха до носа, синяк. Набитые кулаки, пятьдесят четвертого размера пиджак, шея борца-тяжеловеса. А на шее – дебильная голова пятилетнего ребенка. Чтобы все достоинства столь замечательной головы были лучше видны окружающим, парень наголо брил свой недоразвитый череп. – Дима, он очнулся. У парня был недружелюбный голос. Его дорогой пиджак был весь заляпан грязью. Есть от чего быть недружелюбным. – Очнулся? Это хорошо. Лежавший на диване Дима оставил в покое приемник, встал и потянулся. У него был огромный… необъятный организм. Дима шагнул поближе ко мне. – Значит, ты у нас тот самый журналист Стогов? – «Тот самый»? Развяжи руки, я дам тебе автограф. – Давай лучше я дам тебе по зубам. Хочешь? – Не-а. – Хорошо, что не хочешь. По идее, глядя на него, я должен был описаться от испуга. Терпеть не могу типов, ведущих себя как герои дешевых gangsta-movie. Я попробовал угадать: – Грабить будете? – Зачем грабить? Нам чужого не надо. Ты нам, Стогов, наше отдай. – А я что-то брал? Дима походил по комнате, а потом сел верхом на колченогий стул. – Стогов, давай не будем ссориться. – Давай. – Отдай бумагу по-хорошему. Я напрягся, пытаясь понять, о чем он. – О чем ты? – Я о бумаге, которую тебе в туалете передал китаец. Я закрыл глаза. Голова гудела. Перед глазами плавали тухлые огненные круги. Кроме того, меня слегка поташнивало. Возможно, от удара по затылку. А может быть, после девяностошестиградусной китайской водки. Китайцы… китайцы… Бизнесмен Ли? Консул Дэн? Как много новых китайских друзей появилось у меня за последние сутки! – Никакую бумагу мне никто не передавал. – Можешь умничать сколько хочешь. Пока не отдашь бумагу, отсюда не выйдешь. – Но я действительно не в курсе насчет бумаги. – Значит, ты никогда отсюда не выйдешь. – Да? В таком ключе мы поговорили с ним еще какое-то время. Бритоголовый Дима кусал ноготь большого пальца и злился. – Ты вчера с шаболдой в «Moon Way» ходил? – Ходил. Только без шаболды. Она ко мне уже там подошла. – Китаец с вами был? – Ну, был. Только он не со мной был. С девушкой. В смысле – с шаболдой. – А ты? – Что я? – Ты с ним о чем разговаривал? – Ни о чем я с ним не разговаривал! Нужен мне твой китаец! Он хотел купить мне водки. Давайте-ка, говорит, ребята, я вас алкоголем угощу. Очень он у вас тут в России вкусный. – Ну и?.. – Что "и"? – Дальше-то что было? – А ничего не было. Пошел китаец за водкой… по дороге в туалет заглянул… там его и застрелили. Не ты, кстати? – И бумагу он тебе не передавал? – Он хотел мне стакан с водкой передать. Но не успел. – Пердула получается, а? Когда он в «Moon Way» шел – бумага была у него. На трупе бумаги уже не было. А в клубе, кроме тебя, он ни с кем не разговаривал. Куда ж она делась? – Ну как сказать? Все-таки человек в туалет пошел. Знаешь, зачем в туалете бумага нужна? – Ты поостри, поостри! На Северном кладбище целая аллея отведена для тех, кто со мной острил. Скажу честно: я не люблю долго разговаривать с незнакомыми людьми. От этого я непроизвольно завожусь, нервничаю. Я вообще нелюдимый человек. Но как мне было не поболтать с Димой, если я сидел привязанным к стулу, а он стоял надо мной и задавал вопросы? Вопросов было много. Вопросы были глупыми и непонятными. Сам Дима тоже был глупым и непонятным. За окном светало. Распаляясь и краснея шеей, он продолжал задавать вопросы по поводу бумаги, китайца и туалета. Два раза он порывался ударить меня по лицу. Правда, ударил только один раз. Он кричал: – Порву, как грелку! Я отвечал: – Не ори. По утрам я пью таблетки, и глухота почти прошла. Не исключено, что, если бы я испугался их бритых черепов, расплющенных носов, растатуированных бицепсов, ребята бы просто убили меня. Было бы жаль. Я неплохой парень. Однако страшно мне не было. Ну разве что самую малость. Спустя еще час Дима плюнул мне под ноги и не оборачиваясь прошагал в кухню. Обладатель синяка подошел поближе, наклонился ко мне и прошипел: – Я до себя, сука, еще доберусь… Ты мне за свои нокаутирующие справа еще ответишь… После этого он тоже ушел на кухню. В комнате я остался один. От нечего делать я разглядывал помещение и прикидывал, где все-таки нахожусь. Где-то я читал, что в последнее время бандиты любят снимать квартиры у небогатых старичков и потом старички с большим трудом выводят с обоев кровяные брызги и выветривают из квартиры приторный запах жженого мяса. Утешало одно: возможно, эту историю я не читал, а сам сочинил для какого-нибудь издания. Разве упомнишь все, что для кого-либо писал? Из кухни Дима вернулся минут не скоро. Но вернулся-таки. – Ладно, Стогов. Считай, что я тебе поверил. Я все проверю, поговорю с пацанами и рано или поздно найду бумагу. И если окажется, что ты меня обманул, – можешь вешаться. Потому что кранты тебе. Понял? Я согласно закивал. Понял-понял. Чего тут не понять? Дима тщательно осмотрел меня и распорядился: – Развяжите этого придурка. Отвезите его в город. Он зло посмотрел на меня, еще раз сплюнул на пол и добавил: – Выкиньте его из машины где-нибудь подальше от дома. Пусть прется пешком.
