Geum.ru

Лев Николаевич Толстой

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   78

VII.




Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была

давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к

перилам, стоял князь Несвицкий.

Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя

лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.

Только-что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и

повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не

оставалось, как улыбаться.

-- Экой ты, братец, мой! -- говорил казак фурштатскому солдату с

повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, -- экой

ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.

Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на

солдат, запружавших ему дорогу: -- Эй! землячки! держись влево, постой! --

Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь,

двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь

Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь,

рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на

мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с

чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из-под киверов лица с широкими

скулами, ввалившимися щеками и беззаботно-усталыми выражениями и движущиеся

ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными

волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между

солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда,

как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар,

денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех

сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и

прикрытая кожами, повозка.

-- Вишь, их, как плотину, прорвало, -- безнадежно останавливаясь,

говорил казак. -- Много ль вас еще там?

-- Мелион без одного! -- подмигивая говорил близко проходивший в

прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый

солдат.

-- Как он (он -- неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, --

говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, -- забудешь чесаться.

И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.

-- Куда, чорт, подвертки запихал? -- говорил денщик, бегом следуя за

повозкой и шаря в задке.

И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо,

выпившие солдаты.

-- Как он его, милый человек, полыхнет прикладом-то в самые зубы... --

радостно говорил один солдат в высоко-подоткнутой шинели, широко размахивая

рукой.

-- То-то оно, сладкая ветчина-то. -- отвечал другой с хохотом.

И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему

относилась ветчина.

-- Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют.

-- говорил унтер-офицер сердито и укоризненно.

-- Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро-то, -- говорил, едва

удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, -- я так и обмер.

Право, ей-Богу, так испужался, беда! -- говорил этот солдат, как будто

хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка,

непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре,

нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец,

привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах

сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная,

здоровая девушка-немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти

выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока

проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились

только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка

непристойных мыслей об этой женщине.

-- Ишь, колбаса-то, тоже убирается!

-- Продай матушку, -- ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат,

обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким

шагом.

-- Эк убралась как! То-то черти!

-- Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.

-- Видали, брат!

-- Куда вы? -- спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже

полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.

Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.

-- Хочешь, возьми себе, -- говорил офицер, подавая девушке яблоко.

Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не

спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли

такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как

это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся

толпа должна была ждать.

-- И что становятся? Порядку-то нет! -- говорили солдаты. -- Куда

прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост

подожжет. Вишь, и офицера-то приперли, -- говорили с разных сторон

остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и все жались вперед к выходу.

Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый

для него звук, быстро приближающегося... чего-то большого и чего-то

шлепнувшегося в воду.

-- Ишь ты, куда фатает! -- строго сказал близко стоявший солдат,

оглядываясь на звук.

-- Подбадривает, чтобы скорей проходили, -- сказал другой неспокойно.

Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.

-- Эй, казак, подавай лошадь! -- сказал он. -- Ну, вы! сторонись!

посторонись! дорогу!

Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он

тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять

нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты,

потому что их давили еще сильнее.

-- Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! -- послышался в это время сзади

хриплый голос.

Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него

живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на

затылке и в молодецки-накинутом на плече ментике Ваську Денисова.

-- Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, -- кричал. Денисов,

видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как

уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей,

которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.

-- Э! Вася! -- отвечал радостно Несвицкий. -- Да ты что?

-- Эскадг'ону пг'ойти нельзя, -- кричал Васька Денисов, злобно открывая

белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который,

мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя

пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов

был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. -- Что

это? как баг'аны! точь-в-точь баг'аны! Пг'очь... дай дог'огу!... Стой там!

ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! -- кричал он, действительно вынимая

наголо саблю и начиная махать ею.

Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов

присоединился к Несвицкому.

-- Что же ты не пьян нынче? -- сказал Несвицкий Денисову, когда он

подъехал к нему.

-- И напиться-то вг'емени не дадут! -- отвечал Васька Денисов. -- Целый

день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться -- так дг`аться. А то чог'т

знает что такое!

-- Каким ты щеголем нынче! -- оглядывая его новый ментик и вальтрап,

сказал Несвицкий.

Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах

духов, и сунул в нос Несвицкому.

-- Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.

Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность

Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они

протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у

выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив

свое поручение, поехал назад.

Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно

сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на

двигавшийся ему навстречу эскадрон.

По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало

несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд,

растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.

Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с

тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким

встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых,

щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.

-- Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!

-- Что от них проку! Только напоказ и водят! -- говорил другой.

-- Пехота, не пыли! -- шутил гусар, под которым лошадь, заиграв,

брызнула грязью в пехотинца.

-- Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки-то бы повытерлись, --

обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; -- а то не человек, а птица

сидит!

-- То-то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, -- шутил

ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.

-- Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, -- отозвался гусар.