Geum.ru

Православие обрядоверия

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
ПРАВОСЛАВИЕ ОБРЯДОВЕРИЯ


В жизни Православной Церкви мы испокон веков наблюдаем перевес культа и обряда над учением и моральной стороной христианства: «Брань, драка, пьянство – меньший грех, чем нарушение поста; нарушение целомудрия легче отпустится духовником, чем не хождение в церковь; участие в богослужении - более спасительное дело, чем чтение Евангелия; отправление культа важнее дел благотворительности. Наш народ недаром усваивал христианство не по Евангелию, а по Прологу (жития святых), просвещался не проповедями, а богослужением, не богословием, а поклонением и лобызанием святынь… Православный православен не только в догматах и, может быть, менее всего в них, а в том, что он не ест прежде, чем не прослушает раннюю обедню, что в праздник он ест пироги, что, не перекрестя лба он не сядет за стол, что по субботам он парится в бане, словом живет в определенном быту… От «попа» никто не ожидает ни особенного благолепного служения, ни проповедей, ни устроения прихода, ни даже нравственного руководительства. Его дело – служить, крестить, венчать, хоронить, отправлять молебны, освящать куличи на Пасху и плоды на Спаса. Конечно, энергичный священник может понять свои обязанности шире и заняться просвещением своего прихода, воспитанием в прихожанах нравственных привычек, приняться за искоренение пьянства, улучшение семейных отношений, наконец открыть кредитное товарищество или потребительскую лавку, но все это будет принято, как нечто сверхдолжное, а настоящий православный, пожалуй, заподозрит здесь лютеранский дух и осудит такую деятельность» (свящ. Павел Флоренский. Православие). Так было тысячелетиями, так остается и сейчас.

Однако, сегодня, в условиях постоянной конкуренции с западными христианскими конфессиями и сектами, отводящими в делах распространения веры первое место разумению, рассудку и анализу, православные богословы начинают ощущать ущербность нашего обрядоверия. Когда речь заходит об обряде, мы начинаем лихорадочно оправдываться: мол это не так надо понимать, мол это высоко символический смысл и пр. Мы как бы пытаемся своими «богословствованиями» отодвинуть обрядность на задний план: умаляем значение обряда в деле спасения человека и выдвигаем на первое место изучение Богословия, чтение Евангелия и устную проповедь.

Например, современный семинарский учебник по миссиологии указывает на ошибочность мнения, что человека можно привести к Богу через обряд: «предпочтителен другой путь – от Христа и Евангелия – к церковному обряду, который только в этом случае осмысливается и наполняется реальным жизненным содержанием». Получается без знания катехизиса нет смысла молиться, креститься, участвовать в богослужении. Оказывается, надо вначале прочитать человеку курс лекций по «Закону Божиему», убедить его разум и рассудок в истинности христианства и только после тщательной экзаменовки пустить его в храм. Казалось бы, в идеале все верно, но в истории и жизни Церкви все совсем по-другому.

Например, вот какой случай приводит старец Паисий об одном из смиренных подвижников-простецов, старце из монастыря Есфигмен, который не знал, казалось бы, элементарных вещей, но сподобился от Бога дара чудотворения. По своей малограмотности он считал почему-то, что слово «Аналипси» (по-русски – «Вознесение») – это имя святой, и молился ей: «святая Аналипси, моли Бога о нас». Как-то он должен был навестить в монастырской богадельне одного больного монаха, а угостить его было нечем. Что же делает старец? Спускается по лестнице, открывает окно, выходящее к морю, простирает руку и восклицает: «Святая Аналипси, пошли мне рыбку для брата!» И внезапно – из воды выскакивает огромная рыбина и оказывается у него в руках. «У нас есть знания, – заключает старец Паисий, – мы знаем когда празднуется память такого-то святого, когда было Вознесение, где и каким образом, но вот хоть такусенькой рыбешки нам не получить! Это все тайны духовной жизни. Логика тех образованных людей, которые сконцентрированы на самих себе, а не на Боге, их не вмещает, ибо у таковых есть голое мирское знание вместе с мирской духовной болезнью, и нет Святаго Духа».

Значит можно достигать высоких степеней духовности без элементарных знаний катехизиса и даже значения элементов богослужения, просто молясь и живя церковной жизнью.

Если же обратиться к церковной истории, то можно заметить, что часто именно богослужение являлось проповедью Христа. Возьмем хотя бы крещения Руси. Когда послы, отправленные князем Владимиром для исследования разных вер, вернулись в Киев, они рассказали о богослужении греков, о красоте, стройности и ангельском пении, и как вывод сообщили, что в Богослужении греков Бог явно пребывает с людьми: «И приидохомъ же въ грекы, - пишет летописец от лица послов, - и ведоша ны, идеже служатъ Богу своему, и не свемы, на небе ли есмы были, или на земли: несть бо на земли такого вида, ни красоты такоя, и недоумеемъ бо сказати: токмо то вемы, яко онъ де Богъ с человека пребываетъ, и есть служба ихъ паче всехъ странъ. Мы убо не можемъ забыти красоты тоя». Т.е. Богослужение явилось показателем истинности христианства, способное обратить язычников русов в христиан.

«Итак, на основании несомненных исторических данных мы должны установить положение: русский народ получал и получает свое христианское ведение и воспитание путем созерцания красоты церковной по преимуществу. Да иначе и быть не может. Счастливая духовными дарованиями Греция, привыкшая еще со времен языческих разбираться в тонкостях философских построений, на вселенских соборах и в писаниях своих церковных учителей вполне уяснила христианское учение, которое и должна была передать своей молодой крестнице, России. Но как передать?… Возможно ли было в России такое же наукообразное усвоение христианской догматики? Конечно, нет. Первыми проповедниками были греки, которые едва ли могли, при плохом знании русского языка, ввести еще не привыкшую к диалектическим тонкостям мысль народа, только что вступившего на путь исторической жизни, во все богатство отвлеченной области строго обработанной догматики. О самостоятельном книжном изучении нашими предками памятников христианской письменности не может быть и речи, особенно если мы примем во внимание, что даже и в настоящее время мы, русские, плохо освоились с ними. Но оставался еще путь усвоения христианских истин - это путь наглядный, посредством созерцания красоты христианского богослужения и обрядов его. Вот этим-то путем и воспользовался в свое время наш русский народ, чтобы войти в дух и понимание высокого христианского вероучения. Этот путь для нашего народа был именно тем млеком, которое, по Апостолу, и нужно давать всякому младенцу по духу, а не твердую пищу (Евр. 5, 12-13)… "Я утверждаю, - писал в 1880 году в своем "Дневнике" Ф. М. Достоевский, - что наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение Его. Мне скажут: "Он учения Христа не знает, и проповедей ему не говорят", - но это возражение пустое: все знает, все то, что именно нужно знать, хотя и не выдержит экзамена из катехизиса. Научился же в храмах, где веками слышал молитвы и гимны, которые лучше проповедей. Повторял и сам пел эти молитвы еще в лесах, спасаясь от врагов своих, в Батыево нашествие еще, может быть, пел: "Господи сил, с нами буди"» (прот. Павел Левашов. Зачем так много у нас обрядов?).

Об этом же свидетельствует недавнее советское прошлое периода «воинствующего атеизма». Когда проповедники молчали, только богослужение являлось средоточием православия. Оно непрестанно проповедовало о себе, маня детей безбожников вернуться в храмы, оставленные их отцами.

Мы часто видим причину равнодушного отношения наших детей к Православию в отсутствии соответствующих предметов ­­- «Закона Божия» в школах и ВУЗ-ах. Однако, обратимся примеру дореволюционной России, где учащиеся обязательно изучали «Закон Божий». Но разве это спасло Россию от революции? Что дали Ленину эти уроки, кроме обращения в марксизм? А ведь и Сталин был воспитанником семинарии.

Вот что писал по этому поводу в конце XIXв. Харьковский архиепископ Амвросий: «Говорят, наши дети еще малы; что они понимают в церкви? надобно, чтобы они сначала выслушали уроки закона Божия. Вот на что мы больше всего надеемся: уроки и уроки! Но уроками ли совершается самое раннее развитие детей? Чрез ум ли детский проходят все образы и картины жизни, и в виде ли логических понятий укладываются в их душах все впечатления, получаемые ими в природе и общежитии? Нет! Жизнь теснится в их души помимо их сознания; она проникает во все поры их нравственного существа прежде всякого научного исследования. Все мы знаем, как возбудительно действуют на детские души жизнь и картины природы - и солнечный свет, и небесные светила, и леса, и луга, и воды, и цветы, и птицы и животные. Все это вы спешите показать детям для из созерцания, наблюдений и удовольствий; а прежде всего признаете для них необходимым чистый воздух и движение. Теперь спросим: почему вы их не держите в классных комнатах, вдали от природы, пока они не узнают научным образом астрономию, чтобы насладиться видом звездного неба, минералогию, чтобы с удовольствием собирать камешки на берегу реки, ботанику, чтобы полюбить цветы, орнитологию и зоологию, чтобы любоваться птицами и животными, и пр. Вы знаете, что дети отупеют, прежде нежели путем науки доберутся до созерцания природы, что они умрут без чистого воздуха и движения. Предоставьте же их и в религии, как и в природе, прежде всего созерцанию и силе впечатлений, показывайте им храмы и богослужение, поставьте их под влияние красоты церковной, в благоговении молящихся, дайте им почувствовать невидимое присутствие Божие и веяние Его благодати и потом уже учите их и объясняйте им то, что они видели, испытали и уже полюбили».

И вот более чем через сотню лет мы повторяем ошибки наших предшественников. Все нам кажется, что Церковь в своем обрядоверии закостенела и не способна приспосабливаться к новым условиям. Мы обвиняем наше обрядоверие в том, что многие уходят из церкви к сектантам не найдя здесь ответов на вопросы своего высокоумствующего рассудка, а лишь «тупое» исполнение ритуала. И для большинства тех, кто считает себя православными, обряд становится магическим действом, направленным на получения благ «века сего». Поэтому мы часто пытаемся посредством «умных» рассуждений навести мостики между архаизмом церковной жизни и высокоумствующей современностью. Но не есть ли подобные «богословствования», оторванные от культовой жизни, «метанием бисера перед свиньями»? Не воспитав в себе должного «обрядоверия», мы пытаемся рассуждать что важно в обряде, а что второстепенно. Уже привычны споры о нецелесообразности сегодня длинных служб и церковно-славянского богослужебного языка; встают вопросы: что можно сокращать в службе, а что нельзя; зачем читать одни и те же малопонятные кафизмы; обязательно ли женщинам ходить в длинных юбках и косынках; можно ли сидеть в храме и не делать земных поклонов; важно ли соблюдать так строго посты и вычитывать длинные молитвенные правила и т.д. и т.п. Главное ведь – Евхаристия.

«Чем такие разговоры кончаются, уже известно, – замечает диакон Андрей Кураев, – Вторым Ватиканским собором (у католиков)... Если уяснено "главное" - от второстепенного можно избавиться. А затем выяснится, что есть еще более важное и в главном есть второстепенное... А в итоге в храме остается получасовая месса, в которой само Таинство ощущается уже какой-то досадной интермедией в промежутке между проповедями... Вроде и в этой усеченной мессе есть "главное". Но почему-то становится холодно... Православие ищет не редукции к минимуму, а раскрытия полноты смысла. Если для этого раскрытия важен даже цвет литургических одежд - надо сохранить и раскрыть их символику - хотя, несомненно, Литургия останется Литургией даже при отсутствии в ризнице фелони нужного цвета...».

Обрядоверие – есть основа Православия. Только через обряд большинству из нас открыта дорога к Богу. Если мы не умеем креститься, не делаем земные поклоны, не носим крестика, не ставим свечи, не лобызаем со слезами икон и мощей, то можно однозначно сказать – мы не православные, даже если выучили наизусть все учебники по догматическому богословию и можем защитить своими рассуждениями православное вероучение от нападок сектантов.

«Религия ни в каком случае не дело рассудка; для не признающего религию возмутительно не только обрядоверие, но и религиозная философия; а признающий религию за дело реальное должен признать, что религия не в рассудке и даже не в познании, а в действительном отношении к Богу; религия - не рассуждение о божественных вещах, а принятие Божественного в свое существо. Поэтому молитва, в которой Бог нисходит в душу молельщика, для верующего выше даже чтения Библии; лобызание мощей, из которых как из переполненного сосуда льется благодать, важнее усвоения богословской премудрости; евхаристия, принятие в свое тело Тела Господа, бесконечно важнее всех проповедей, учреждения богоугодных заведений, школ, больниц и т.д. Православный считает богодейственными не только вышеназванные акты: молитвенные формулы, произносимые в церкви, мелодии, которые поются там, лампады, возжигание свечей – все это не просто слова и жесты, это – священнодействия, т.е. такие формулы и такие акты, которые при всем своем сходстве с обычными словами и движениями отличаются таинственной, мистической, сверхъестественной силой. Освященная вода ничем по виду не отличается от простой, но от нее бегут бесы, она излечит от дурного глаза, она поможет во всех болезнях.

Отсюда понятен упорный консерватизм русского православия, не позволяющий изменить ни одной буквы, ни одного движения в обряде. Спасительными оказались именно эти формулы, а каковы будут новые – еще не известно» (свящ. Павел Флоренский. Православие).

Более того, обряд - это и Откровение. Это иная божественная реальность. Обряд выше нашего падшего понимания, а значит для падшего человека он выглядит как бессмыслица и юродство. Вот почему подвиг веры для многих новоначальных христиан начинается именно с обрядоверия. Как порой тяжело и даже невозможно начать в первый раз креститься, делать земные поклоны, целовать мощи и иконы и т.д. (конечно, имеется в виду не только в храме, где делают это все, но прежде всего в повседневности). Все эти действия сегодня кажутся нецелесообразными, а значит тот, кто решается их делать, часто является в глазах окружающих смешным. Поэтому кто начинает следовать обряду, тот внешне и внутренне становится «не от мира сего». В обряде человек отрешается как от собственной воли и представлений, так от мирских понятий и смыслов, чтобы освободить место для действия в нем божественной воли и реальности. И более того, привнося обряд в повседневную жизнь верующий ее (жизнь) освящает. После освящения дома – для хозяев он становится малым храмом, в котором все свято. Освящается всякая вещь быта – будь то машина, одежда или еда. Старец Паисий указывал, что даже мусор после себя православные сжигали в отдельных ямах, как это делают в храмах. После окропления святой водой в праздник Богоявления весь тварный мир преображается и освящается. Божественная реальность присутствует не только в определенном святом месте, но сама посредством обряда входит в тленный мир. В результате сама жизнь начинает восприниматься как обряд, а божественная реальность становится более реальной, нежели реальность повседневная.

«Строгое подчинение церковным постам, обязательные посещения служб, молитва перед каждым делом пронизывает насквозь жизнь христианина, скрепляют ее, делают ее прежде всего стройной и крепкой. Участник такой размеренной, крепкой жизни чувствует себя на своем месте, не торопится, а сознание, что он делает дело, которое до него делали сотни поколений, делает его уверенным в себе, степенным и торжественным. Кроме того, постоянная молитва создает тишину в душе и особую мягкость, в соединении с глубокой серьезностью. Еда для православного – священное дело, он не ест, а вкушает; входит он в чужой дом, крестится перед иконами, и этот акт настраивает его глубоко серьезно и по отношению к дому, в который он входит и к людям, с которыми он сейчас будет говорить» (свящ. Павел Флоренский). Во всем чувствуется незримое присутствие вечности и Бога. Напротив, жизнь современного обывателя сплошь суета и пустота. Мы не едим, а «перехватываем». Мы вечно куда-то спешим. Жизнь для нас есть процесс беготни от рождения до смерти. Мы воистину не живем, а существуем, при этом наше существование для нас столь же призрачно как и сама наша жизнь. Отсюда в нашей жизни нет никаких ценностей, ибо в ней нет ничего постоянного и вечного («все течет, все меняется»). И человек нашего общества не священный «образ божий», а функциональный винтик социальной машины. Поэтому и наши физиономии поражают своей безвыразительностью, в то время как с ликов православных пишут иконы, в которых сочетаются индивидуальные черты временной жизни с вечным «образом Божиим».

Часто обрядоверие сравнивают с магическими и языческими обрядами. Но ведь лжечудеса существуют по причине наличия истинных чудес. И лжебоги существуют по причине существования истинного Бога. Как есть обряды, которые ведут ко Христу в жизнь вечную, так есть и обряды, ведущие в вечную погибель. Человек не только духовен, но в своем падшем состоянии более даже телесен. Чему будет служить тело, тому будет служить и человеческий дух. Поэтому не случайно, что все человеческое общество на протяжении человеческой истории пропитано обрядами в зависимости от целей развития. Как пишет один нехристианский автор: «Чайная церемония делает самурая, а не фехтование. Пехотинца делает строевая, а не стрельбы. Чтобы стать буддистом, недостаточно знакомства с большой и малой колесницами. Нужно лет десять покрутить молитвенный барабан» (Дмитирий Корчинский).

Скажут, что многие в православии к обрядам подходят по-магически или по-фарисейски. Да, есть в храме как первые, так и вторые. Но причем здесь сам обряд? Если сыновья первосвященника Скевы, желая изгнать злых духов из одного человека, магически пользовались именем Иисуса и были тем самым посрамлены от бесов (Деян. 19, 13-16), то это не означает, что именем Иисуса бесы не изгоняются (Мк. 9, 38-39). Причина здесь в самих людях. С чем они пришли в Церковь? Всякая душа христианка, но зависит от веры и чистоты человека откроется ли в обряде для него жизнь в Боге, или все это останется для него закрытым. Одни приходят по наущению бесов и, естественно, уходят ни с чем. Другие в своем сердце на место Бога ставят себя. Как и фарисеи, они по гордости для людской славы выполняют все обрядовые предписания, и впадают в прелесть, считая себя, а не Бога, виновником собственного спасения. Само же обрядоверие направлено для смирения тех, кто ищет веры во Христа и не имеет уже надежды на себя. Уместно здесь привести сравнение Святителя Феофана Затворника православной обрядности с ризой Христа, к которой прикоснулась кровоточивая жена и исцелилась. Многие теснили Господа и прикасались к ризе, но исцелилась только она, так как имела веру во Христа как в Бога и уже не надеялась на себя. Так и в храме многие внешне соблюдают обряды, но ищут ли они в них Бога, найдут ли они подлинное исцеление от грехов?…

Зачем же нужны православным догматы и катехизисы, если все можно черпать из богослужения? Дело в том, что догматическое богословие в православии развивалось вынужденно. По сути дела, догматика появилась благодаря еретикам. Земная Церковь, как известно, состоит из уже просвещенных, имеющих веру от видения и ведения Бога, которых ап. Павел называет «духовными», так и тех, кто еще находится на пути к прозрению, имеющих пока веру от слышания (здесь уместно понимать «слышание» Богослужения). Последних ап. Павел называет «душевными» – их сегодня подавляющее большинство в Церкви. Не будучи просвещенными и еще находящиеся в плену логических рассуждений своего падшего рассудка душевные люди легко могут соблазниться какой-либо ересью. Поэтому для охранения сих «малых» святые оставили нам догматы, дабы нам духовным слепцам не заблудиться на пути к Богу. Т.е. то, что принято понимать сейчас под богословием, оставлено опять же людям, уже принадлежащим к Церкви, и лишь прилагается к культу, который в научении христианской жизни занимает обязательно центральное место.


Иерей Алексий Чаплин