Geum.ru

Спит гаолян, сопки покрыты мглой На сопках Маньчжурии воины спят, и русских не слышно слёз*

Вид материалаДокументы
Подобный материал:

Евгений Петропавловский

НЕ СКАЖЕТ НИ КАМЕНЬ, НИ КРЕСТ, ГДЕ ЛЕГЛИ…


«Спит гаолян, сопки покрыты мглой... На сопках Маньчжурии воины спят, и русских не слышно слёз*...»

Музыка этого вальса была мне знакома с детства, но его слова я впервые услышал значительно позже, когда проходил срочную службу в Латвии: приехав по каким-то хозяйственным нуждам в древнюю Либаву, нынешнюю Лиепаю, я решил побродить по городу. Был воскресный день, в порту играл военный оркестр, и в музыку вплетались щемящие пронзительные слова:

«Страшно вокруг, лишь ветер на сопках рыдает. Порой из-за туч выплывает луна, могилы солдат освещает. Белеют кресты далёких героев прекрасных. И прошлого тени кружатся вокруг, твердят нам о жертвах напрасных…»

И я вспомнил, что именно отсюда, из порта Либавы, в октябре 1904 года вышла 2-я Тихоокеанская эскадра адмирала Рожественского, направляясь на помощь осаждённому японцами Порт-Артуру. Никто не знал, что эскадра плыла навстречу своей гибели… Да и я в тот день, с которого начал своё повествование, очень мало знал о трагедии, разыгравшейся на Дальнем Востоке в начале ХХ века. Я просто шагал по лиепайской улочке, и в моей душе какой-то глубинной тягучей тоской отзывались давно затихшие за спиной слова старого вальса:

«Средь будничной тьмы, житейской обыденной прозы, забыть до сих пор мы не можем войны, и льются горючие слезы. Героев тела давно уж в могилах истлели, а мы им последний не отдали долг и вечную память не спели...»

Да, большинство русских могил той войны остались безымянными, брошенными на гаоляновых* полях далёкой Маньчжурии. Но не все имена героев канули в забвение. Одним из них был Илья Алексеевич Шатров, служивший капельмейстером в 214-м Мокшанском полку. В феврале 1905 года, когда разгорелась кровопролитная Мукденская битва, полку пришлось туго: двенадцать суток удерживали мокшанцы свои позиции, отбивая атаку за атакой. В конце концов, на соседних флангах уже никого не осталось в живых, но 214-й Мокшанский продолжал сражаться в окружении. Силы русских воинов таяли, и когда поражение уже казалось неминуемым, в тылу у оборонявшихся вдруг… грянул полковой оркестр! Это двадцатишестилетний капельмейстер Илья Шатров собрал музыкантов и, приказав играть военные марши, дирижировал в продолжение всего дальнейшего боя. Марши, сменяя друг друга, воодушевляли бойцов, и очередная атака японцев была отбита. А затем над русскими окопами разнеслось последнее смертное «ура», и 214-й Мокшанский, ринувшись в яростную атаку, прорвал кольцо окружения.

Немногие вышли живыми из боя. Семеро уцелевших музыкантов были награждены георгиевскими крестами и почетными серебряными трубами, а капельмейстер Илья Шатров - офицерским орденом Святого Станислава третьей степени с мечами... И летом 1906 года он сочинил знаменитый вальс «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», посвятив его своим погибшим товарищам.

…А началась эта война в ночь с 26 на 27 января* 1904 года, когда японский флот внезапно, без объявления войны атаковал русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура. Эскадренные броненосцы "Цесаревич", "Ретвизан" и крейсер "Паллада" были выведены из строя, получив тяжёлые повреждения от взрывов японских торпед. С наступлением дня подвергся бомбардировке и сам город… И лишь 28 января Япония объявила войну официально. Спустя многие годы нападение японского флота на Порт-Артур историки назовут репетицией Пёрл-Харбора.

Россия не была готова к войне. Японцев презрительно называли «макаками» и считали, что они «не посмеют». В этом свете интересны воспоминания великого князя Александра Михайловича об одной его беседе с Николаем II:

«Мы сидели после завтрака в кабинете государя, курили и разговаривали о незначительных вещах. Императрица была беременна, и Никки надеялся, что на этот раз родится мальчик. Он ни слова не говорил о положении на Дальнем Востоке и казался весёлым. Это была его обычная манера избегать разговоров на неприятные темы. Я насторожился. «В народе идут толки о близости войны, - сказал я. Государь продолжал курить. - Ты всё ещё намерен избегнуть войны во что бы то ни стало?» - «Нет никакого основания говорить о войне», - сухо ответил он. «Но каким способом ты надеешься предотвратить объявление войны японцами, если ты не согласишься на их требования?» - «Японцы нам войны не объявят». - «Почему?» - «Они не посмеют». - «Что же, ты примешь требования Японии?» - «Это становится наконец скучным. Я тебя уверяю, что войны не будет ни с Японией, ни с кем бы то ни было»…

Но война началась. И первый же её день ознаменовался подвигом моряков крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец». Эти корабли были блокированы в нейтральном корейском порту Чемульпо японской эскадрой, состоявшей из шести крейсеров и восьми миноносцев. Утром 27 января командовавший эскадрой контр-адмирал Уриу потребовал, чтобы русские корабли к полудню покинули порт, пообещав, что в противном случае они будут атакованы на якорной стоянке. Командиры находившихся в Чемульпо иностранных крейсеров - британского «Тэлбот», итальянского «Эльба», французского «Паскаль», и американской канонерки «Виксбург» - собрались на совещание, после которого сообщили капитану «Варяга» Всеволоду Фёдоровичу Рудневу, что не собираются защищать русские корабли; и предложили ему покинуть рейд.

- Значит, мой корабль - кусок мяса, брошенный собакам? – с горечью воскликнул Руднев. - Что ж, если мне навяжут бой - приму его. Сдаваться я не собираюсь, как бы ни была велика японская эскадра.

Затем, построив на палубе крейсера офицеров и матросов, он сообщил им о своём решении:

- Идём на прорыв! Будем сражаться до последней возможности, до последней капли крови!

«Варяг» и «Кореец», подняв якоря, направились к выходу с рейда. Уриу на реях флагманского корабля «Нанива» поднял сигнал: «Предлагаю сдаться без боя». Но Руднев отказался, и в 11.45 «Варяг» и «Кореец» вступили в неравный бой с японской эскадрой… Целый час длилась дуэль корабельных комендоров. Однако её финал был предрешён: в полученные «Варягом» пробоины набралось много воды, это создало сильный крен на левый борт – и, не в состоянии продолжать бой, крейсер вернулся в бухту Чемульпо. За ним последовал «Кореец».

В этом сражении вражеская эскадра потерпела ощутимый урон: пошёл ко дну японский миноносец, на крейсере «Асама», превосходившем «Варяг» по бронированию и вооружению, была повреждена кормовая башня, изрядно досталось также крейсерам «Такачихо» и «Чиода»…

После совещания Руднева с капитаном «Корейца» Григорием Павловичем Беляевым было решено пустить корабли ко дну, чтоб они не достались врагу. «Корейца» взорвали, а на «Варяге» открыли кингстоны, и он погрузился в море с поднятым флагом. Команды русских кораблей перебрались на нейтральные английский, французский и итальянский крейсера. Позже их доставили в Одессу, где в честь героев-моряков был устроен салют, и всем вручили Георгиевские кресты. Затем их принимал в Петербурге император Николай II - и каждому подарил по памятному серебряному сервизу…

О подвиге экипажей «Варяга» и «Корейца» заговорил весь мир. Австрийский драматург и поэт Рудольф Грейнц написал балладу о «Варяге». Опубликованная на страницах мюнхенского журнала «Югенд», она вскоре была переведена на русский язык женой профессора Брауна из Санкт-Петербургского университета Евгенией Студенской. Этот перевод появился в апрельском номере «Нового журнала иностранной литературы, искусства и науки», издававшегося в Санкт-Петербурге, - и музыкант 12-го гренадёрского Астраханского полка А. С. Турищев положил стихи на музыку. Так родилась знаменитая песня, которая была впервые исполнена на уже упоминавшемся мною торжественном приеме, устроенном императором Николаем II в честь офицеров и матросов «Варяга» и «Корейца»:


Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает,

Врагу не сдаётся наш гордый Варяг,

Пощады никто не желает.

Все вымпелы вьются и цепи гремят,

Наверх якоря поднимают,

Готовьтеся к бою, орудия в ряд

На солнце зловеще сверкают.

Из пристани верной мы в битву идем,

Навстречу грозящей нам смерти,

За Родину в море открытом умрем,

Где ждут желтолицые черти!

Свистит и гремит, и грохочет кругом,

Гром пушек, шипенье снаряда, -

И стал наш бесстрашный, наш верный "Варяг"

Подобьем кромешного ада!

В предсмертных мученьях трепещут тела,

Гром пушек, и дым, и стенанья.

И судно охвачено морем огня,

Настала минута прощанья.

Прощайте, товарищи, с Богом, ура,

Кипящее море под нами.

Не думали мы ещё с вами вчера,

Что нынче уснём под волнами.

Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы русского флага.

Лишь волны морские прославят в веках

Геройскую гибель "Варяга".


Впоследствии - во время Первой мировой войны - из песни изъяли третье четверостишье: его сочли оскорбительным для японцев, которые в ту пору были союзниками России.

Любопытный факт. Строила крейсер «Варяг» в Филадельфии фирма «Чарльз Уильям Крамп и сыновья». Её владельцы неплохо нагрели руки на российском заказе. Они сэкономили на металле, оставив палубные орудия не только без бронированных башен, но даже без защитных щитов (из-за этого в бою с эскадрой контр-адмирала Уриу осколками японских снарядов выкосило почти четверть экипажа «Варяга» - потери составили более ста человек убитыми и ранеными). Вместо надёжных паровых котлов системы Бельвилля жадные заокеанские подрядчики установили на крейсере недостаточно испытанные, зато более дешёвые котлы системы Никлосса, из-за чего в ходе первого же плавания на «Варяге» начались поломки, которые затем случались постоянно. А радиотелеграф на крейсере оказался и вовсе бракованным.

Отплыв из Филадельфии, «Варяг» 3 мая 1901 года прибыл в Кронштадт, а затем с грехом пополам добрался до Порт-Артура - и тотчас потребовал капитального ремонта. В ответ на законные претензии российской стороны Чарльз Крамп на голубом глазу заявил, что создал «шедевр технической мысли», и лишь неумелое обращение русских довело крейсер до столь плачевного состояния… Поскольку произвести полную замену энергетической установки в условиях Порт-артурской базы не представлялось возможным, на «Варяг» махнули рукой. И отправили его в Чемульпо, придав пребывавшему в состоянии перманентного ремонта «бракованному» крейсеру канонерскую лодку «Кореец» - в качестве курьера.

Таким образом, назвать «Варяг» полноценным боевым кораблём вряд ли возможно. Это был глубокий инвалид. Но тем ярче пример высокого воинского духа, который явила миру его команда!

Позднее японские специалисты обследовали затонувший «Варяг». Инженер Араи в крайнем удивлении доложил контр-адмиралу Уриу, что вся его эскадра «целый час не могла утопить безнадёжно неисправный корабль». Микадо распорядился поднять крейсер со дна бухты. Потратив миллион йен, японцы извлекли «Варяг» из вод бухты. И долго пытались отремонтировать корабль, чтобы ввести его в боевой строй - однако из-за множества дефектов, заложенных в него «от рождения», восстановление провалилось. До 1916 года крейсер (получивший новое название - «Сойя») выполнял функции учебного корабля японского императорского флота. Затем Россия выкупила крейсер и вернула ему прежнее имя.

А капитана Руднева в 1907 году император Мицухито наградил орденом Восходящего Солнца. Руднев, хотя и принял присланную ему награду, но как рассказывали, никогда её не надевал.

…Итак, 1904 год. Первые выстрелы, подобно горсти камешков, брошенных с горы, увлекли за собой кровавую лавину событий.

Японцы высадились в Корее. Навстречу им двинулись передовые казачьи полки под командованием генерала Павла Ивановича Мищенко: они пересекли пограничную реку Ялу и, отбросив корейских пограничников, направились на юг. В окрестностях Пхеньяна произошло несколько стычек с японцами, но затем генералу Мищенко было приказано отойти из Кореи.

22 февраля 1904 года японская эскадра вице-адмирала Камимуры подошла к Владивостоку: крейсера легли на боевой курс и, продвигаясь вдоль берега, открыли огонь. На улице Вороновской в Матросской слободе снаряд пробил деревянный домик мастера Кондакова, убив его беременную жену. А на плацу перед казармами Сибирского флотского экипажа разорвавшийся снаряд ранил пять матросов. Крепость на бомбардировку не ответила, поскольку орудия Владивостокских батарей не имели достаточной дальности стрельбы, чтобы достать японские корабли. Русские крейсера вышли для преследования противника, но не сумели догнать быстро ретировавшуюся японскую эскадру.

В России по-прежнему царили шапкозакидательские настроения. Имея регулярную армию численностью более миллиона человек, военное министерство продолжало держать отборные силы на западных рубежах империи, а на войну посылались мобилизованные запасники старших возрастов… Японцев в прессе продолжали называть «косорылыми» и «макаками». Позднее в русской армии получила распространение горько-ироничная поговорка: «Японцы - макаки, да и мы кое-каки»…

Главнокомандующим российскими вооруженными силами был назначен наместник императора на Дальнем Востоке Евгений Иванович Алексеев. А на должность командующего сухопутными силами в Маньчжурии император поставил генерала Алексея Николаевича Куропаткина.

Шестидесятилетний контр-адмирал Евгений Иванович Алексеев - внебрачный сын Александра II и, соответственно, дядя императора Николая II - являлся одним из главных сторонников «маленькой победоносной войны» с Японией и русской экспансии на Дальнем Востоке. К сожалению, контр-адмирал не имел никакого понятия о боевых действиях на суше…

Алексей Николаевич Куропаткин прославился тем, что во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 годов был ближайшим боевым сподвижником М. Д. Скобелева. Знаменитый генерал Скобелев отозвался о своем подчинённом следующим образом: «Он очень хороший исполнитель и чрезвычайно храбрый офицер... Он храбр в том смысле, что не боится смерти, но труслив в том смысле, что он никогда не в состоянии будет принять решение и взять на себя ответственность». Скобелев оказался прав. Неплохой администратор и храбрый офицер, Куропаткин отнюдь не был полководцем. Ещё недавно, в бытность свою военным министром, генерал в своих бодрых реляциях утверждал, что Япония к войне не готова, а русский Дальний Восток превращён в «нерушимый Карфаген». Теперь же Куропаткин отступал под натиском «макак», желая выиграть время для подхода войск, растянутых по огромным пространствам Сибири. Однако из-за низкой пропускной способности Великого Сибирского пути подкрепления, направленные на фронт из европейской России, достигли Дальнего Востока лишь через три месяца после начала боевых действий. За это время японцы успели многое: на корейской границе разбили Восточный отряд генерала М. И. Засулича (младшего брата революционерки Веры Засулич), высадились на Ляодунском полуострове и отрезали Порт-Артур от главных сил русской Маньчжурской армии.

Порт-Артур сражался в кольце окружения. Из горожан, не призванных по мобилизации, но способных носить оружие, были сформированы три дружины общей численностью полторы тысячи человек. Дружины использовались для несения караульной службы, доставки боеприпасов на передовую и строительства укреплений. Чтобы во время боёв иметь бесперебойную связь штаба с боевыми позициями, из местного населения набрали добровольцев в велосипедную «летучую почту». А для быстрой транспортировки раненых придумали своеобразные велоэкипажи: носилки размещали между двумя соединенными велосипедами.

Обороной руководили начальник Квантунского укрепрайона генерал Анатолий Михайлович Стессель, комендант крепости генерал Константин Николаевич Смирнов и начальник сухопутной обороны генерал Роман Исидорович Кондратенко. Но, как гласит пословица, у семи нянек дитя без глаза. Так вышло и с обороной Порт-Артура: командиры с трудом находили общий язык, между ними постоянно шла борьба амбиций. Генерал Кондратенко, единственный из троих толковый военачальник, порой в сердцах восклицал:

- В Порт-Артуре трудно маневрировать силами и оружием, но ещё труднее маневрировать между этими превосходительствами!

Кондратенко неустанно заботился об укреплении подступов к фортам, батареям и редутам, об устройстве траншей и стрелковых окопов, о создании проволочных заграждений. Между прочим, защитники Порт-Артура впервые в истории пустили по «проволочному забору» на передовой позиции электрический ток напряжением 3 000 вольт!

Коль речь коснулась изобретений, то в осаждённой крепости русские умельцы под руководством генерала Кондратенко – по принципу «голь на выдумки хитра» - создали много оборонительных новшеств, которые затем были переняты армиями всего мира. Так, здесь родился прототип нынешней осветительной ракеты - «сигнальный огонь» поручика Дебогория-Мокриевича или «бомба-звезда», как окрестили хитроумную придумку солдаты. Будучи впервые применён, «сигнальный огонь» навёл ужас на японские войска… А штабс-капитан Карасёв изобрёл шрапнельные фугасы, представлявшие собой противопехотные, выпрыгивающие из земли мины, с которыми много общего имеют современные мины-«лягушки».

На передовых позициях применялись морские шаровые мины заграждения, скатывавшиеся по желобам на противника - своеобразный прототип подвижных мин. Однако это направление минного оружия впоследствии не получило развития в России, хотя немцы во время Второй мировой войны создали для уничтожения танков и ДОТов подвижные гусеничные мины «Голиаф», управлявшиеся по проводам… Впервые на суше применил шаровую мину лейтенант Подгурский, скатив её из форта по сколоченному из досок желобу на японских сапёров. Эффект от взрыва был огромен. На месте проведения сапёрных работ возникла огромная воронка, вокруг которой лежали десятки вражеских трупов... Ошеломлённые мощным взрывом, японцы долго не предпринимали активных действий на этом участке фронта. Несколькими днями позже шаровые мины Подгурского фактически решили в пользу русских исход трёхдневного сражения за Высокую Гору, отсрочив на два месяца падение Порт-Артура. За эти бои Николай Люцианович Подгурский был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени.

Вообще, что касается мин, то этим портартурцы отличились особенно. Они придумали камнемётные фугасы - как приводившиеся в действие электричеством, так и самовзрывные, нажимного действия. Один из подобных образцов представлял собой деревянный ящик размером 30 х 30 сантиметров, под крышкой которого находился свободно катающийся стальной шарик, который - при наклоне ящика или прогибании крышки под весом наступившего на него солдата - замыкал контакты электрической цепи. Провода от этого ящика уходили - с одной стороны - к русским позициям, а с другой - к рядом лежавшему ящику с пироксилиновым зарядом. Фактически это была фугасная противопехотная неизвлекаемая управляемая мина нажимного действия. То есть, с пульта управления мина легко приводилась в боевое или безопасное положение, что обеспечивало свободу действий русской пехоты, но исключало возможность её обезвреживания врагом (поскольку каждая такая мина находились под постоянным наблюдением с русских позиций, и в любой момент её можно было взорвать).

Когда участились ночные атаки, русские ввели ещё одно новшество: они развернули на передовой систему прожекторов, снятых с кораблей, - и таким образом лишили противника фактора внезапности.

Из стреляных гильз мелкокалиберных орудий в Порт-Артуре изготавливали самодельные ручные гранаты, изобретённые лейтенантом Подгурским: гильзы наполняли пироксилином или порохом и присоединяли бикфордов шнур.

В крепости не хватало пулемётов, и капитан Игнатий Шметилло сконструировал «артурский пулемет» - приспособление, позволявшее одному человеку стрелять одновременно из пяти-восьми спаренных винтовок, которые были снабжены также механизмом одновременной перезарядки.

Но самым удивительным оказалось изобретение начальника артиллерийских мастерских капитана Леонида Николаевича Гобято и мичмана Сергея Николаевича Власьева… Окопы японцев находились совсем близко от русских позиций, местами это расстояние измерялось несколькими десятками метров. Вести огонь в таких условиях из артиллерийских орудий по вражеским позициям было опасно, так как в результате большого рассеивания снарядов часть их могла попасть в свои окопы. И тогда мичман Власьев и инженер-капитан Гобято придумали новый способ борьбы с укрывшимся противником: лёгкие 47-милиметровые морские пушки установили на колеса так, что они могли стрелять непосредственно из окопов при больших углах возвышения – причём, самодельными шестовыми минами, а не обычными снарядами. Так снятые с кораблей орудия превратили в новый, доселе не существовавший ни в одной армии мира грозный вид оружия – миномёты, которые позволяли вести навесной огонь с закрытых позиций, что резко повысило живучесть артиллерии в бою.

Рождение РЭБ – радиоэлектронной борьбы, без которой немыслимы современные боевые действия, - тоже произошло благодаря смекалке защитников крепости: в апреле 1904 года во время артобстрела японской эскадрой Порт-Артура радиостанции российского броненосца «Победа» и берегового поста «Золотая Гора» создали помехи в эфире, затруднив связь вражеских кораблей-корректировщиков с основной эскадрой. Об эффективности первого в мировой истории случая постановки радиопомех свидетельствовал контр-адмирал Ухтомский в докладе адмиралу Алексееву: «Неприятелем выпущено более 60 снарядов большого калибра. Попаданий в суда не было».

А капитан броненосца «Ретвизан» Эдуард Николаевич Щенснович вспоминал в своих мемуарах о попытках создания в Порт-Артуре боевых субмарин:

«Некоторые офицеры стремились сделать подводные лодки. К числу попыток относится установка полковником Меллером бензиновых двигателей на лодку Джевецкого сухопутного ведомства, каким-то образом очутившуюся в порту.

Результатов это не имело - лодка бездействовала. Техник Налётов строил подводную лодку, которая была спущена на воду и даже один раз затоплялась в Артурском доке, но не была закончена и никакой пользы осаждённому городу не принесла…»

И действительно, подлодка, построенная в Порт-Артуре талантливым изобретателем Михаилом Петровичем Налётовым, успешно прошла испытания, но сразиться с врагом не успела, ибо осаждённая крепость пала, и «потаённое судно» пришлось взорвать… Позже М. П. Налётов спроектировал первый в мире подводный минный заградитель «Краб». На минах, выставленных «Крабом» у Босфора летом 1915 года, подорвался германский крейсер «Бреслау»…

С моря Порт-Артур защищала 1-я Тихоокеанская эскадра под командованием вице-адмирала Степана Осиповича Макарова. Вместе с ним прибыл на Дальний Восток живописец Василий Васильевич Верещагин, автор картин батального жанра, в прошлом и сам выпускник Морского кадетского корпуса (его дружба с Макаровым началась ещё в годы Русско-турецкой войны 1877 - 1878 годов)... Адмирал Макаров в конце 90-х годов XIX века прославился как исследователь Арктики. По его инициативе был построен ледокол «Ермак», на котором Степан Осипович совершил арктические экспедиции к Земле Франца-Иосифа, Шпицбергену и Новой Земле. А книгу Макарова «Рассуждения по вопросам морской тактики», изданную в Японии в 1898 году, высоко оценивал командующий японским Соединённым флотом вице-адмирал Хэйхатиро Того.

Сразу же после прибытия в Порт-Артур Макаров активизировал действия эскадры и ремонт поврежденных японскими торпедами кораблей. Он организовал дозорную службу, руководил отражением ночных атак японских миноносцев, широко использовал минное оружие. Несколько раз адмирал предпринимал вылазки против японских крейсеров, избегая при этом столкновений с броненосцами адмирала Того. В очередной раз русская эскадра вышла навстречу японскому флоту 31 марта – и тут случилась трагедия: флагманский броненосец «Петропавловск» напоролся на японскую мину и затонул; в море упокоилось 662 человека экипажа, в том числе адмирал Макаров и художник Верещагин.

Эта потеря явилась катастрофой для русской эскадры. Потрясла она и японцев. Известный поэт, считающийся основоположником реализма в японской литературе, Исикава Такубоку написал стихотворение «Памяти адмирала Макарова» - я приведу здесь несколько строф:


Утихни, ураган! Прибой, не грохочи,

Кидаясь в бешенстве на берег дикий!

Вы, демоны, ревущие в ночи,

Хотя на миг прервите ваши клики!

Друзья и недруги, отбросьте прочь мечи,

Не наносите яростных ударов,

Замрите со склонённой головой

При звуках имени его: Макаров!

Его я славлю в час вражды слепой

Сквозь грозный рёв потопа и пожаров.

В морской пучине, там, где вал кипит,

Защитник Порт-Артура ныне спит.

О, солнце Севера! Как величаво

Сошло оно в крутой водоворот.

Пусть, как в пустыне, всё кругом замрёт,

Ему в молчанье воздавая славу…


Стихотворение публиковалось на страницах японских газет, и – поразительно: со стороны властей не последовало не только преследования, но даже каких-либо нареканий в адрес поэта. Столь велико было в Японии уважение к Степану Осиповичу Макарову!

После гибели Макарова руководство 1-й Тихоокеанской эскадры несколько раз менялось; дважды предпринимались попытки вывести её во Владивосток, но они не имели успеха. В результате русские корабли остались запертыми а Порт-Артуре, перейдя к пассивной обороне. Моряки адресовали своему бездарному руководству язвительный каламбур: «У японцев - Того, а у нас - никого!»

В итоге случилось то, чему противился покойный адмирал Макаров: порт-артурскую эскадру прибрал к рукам генерал Стессель – и с кораблей по его приказу стали снимать орудия для укрепления оборонительных позиций, а моряков из флотских экипажей переводили на сушу для пополнения гарнизона крепости…

В Порт-Артуре таяли запасы продовольствия. В конце сентября бойцы гарнизона получали по 1/3 фунта конины на человека два раза в неделю, а хлеба - по 3 фунта в день. Ещё хуже было положение гражданского населения. На базаре продавалось собачье и ослиное мясо, а конина считалась недосягаемой роскошью. Зато поговаривали, что Вера Алексеевна Стессель спекулировала провиантом, наживая на этом огромные барыши. Бог весть, правда ли это, но известно, что бойкая генеральша сразу после своего возвращения в Санкт-Петербург купила доходный дом.

Над крепостью витал призрак близкого голода. Особенно страдали местные китайцы, которые составляли основную массу населения Порт-Артура: в их рационе уже давно не водилось ничего, кроме лепёшек и каши из чумизы* и гаоляна. Нехватку продовольствия можно было в значительной мере восполнить за счёт рыболовства, но Стессель запретил местному населению выходить на рыбный промысел, приказав уничтожать все джонки, обнаруженные в море: генерал подозревал китайских рыбаков в шпионаже в пользу Японии.

Лейтенант Шрейбер пытался наладить разведку позиций противника с помощью воздушных змеев… Вот что он писал подполковнику В. А. Семковскому о первом опыте боевого применения воздушных змеев 12 мая 1904 года: «…12-го их запустили, но как только пять штук были в воздухе, - неприятель сосредоточил по ним такой шрапнельный огонь, что людям пришлось ретироваться - никого, благополучно, не ранили, а змеи летали и расстреливались старательно часа полтора. Таким образом, они отвлекали огонь с других пунктов, и своё дело сделали. (Нельзя было допускать и мысли, что на них сразу можно было подыматься, тем более, что меня не было.)…» Николай Николаевич Шрейбер в мае-июне 1904 года поднимался на воздушных змеях с палубы минного крейсер «Всадник», а в июле произвёл несколько подъёмов на берегу, укрепив на змее фотоаппарат. Увы, все снимки получились неудачными.

Пытался организовать разведку с воздуха и лейтенант Михаил Иванович Лавров. Вместе с командой из 70 матросов он изготовил два сферических аэростата: «Попугай» и «Орел». Но из-за недостатка водорода удалось совершить лишь два подъёма на «Попугае» - практически безрезультатно...

Все теснее сжималось кольцо японской осады. Общее истощение, цинга, дизентерия и тиф уносили больше жизней, чем боевые действия. Чтобы передать обстановку в крепости, вновь обращусь к воспоминаниям капитана Щенсновича:

«…Число больных всё увеличивалось, и недели через две дошло до того, что на Тигровом Хвосте больных было 200 в одной только команде Ретвизана. Вскоре начались смертные случаи, повторявшиеся каждый день. На дачных местах в это время были только одни больные.

Цинга быстро распространялась и подкашивала силы человека. Болезнь обыкновенно начиналась с опухания дёсен, наступало кровотечение дёсен, опухоль ног, появлялись на ногах пятна, ноги болели, человек не мог совсем двигаться, впадал в забытьё и тихо умирал.

Из десанта возвращались больные, которые не могли двигаться.

По берегу от Крестовой горы к дачным местам ежедневно тянулись больные на перевязку к домику, занятому перевязочным пунктом.

Таковы были условия, в которых мы жили. Мы ожидали помощи с севера. После получения известия об отступлении наших войск на север от Ляояна, надежды на выручку стало мало, хотя всё-таки уверенность в силе нашего оружия поддерживалась и жила между нами настолько, что большинство верило, что наши войска не так сильно разбиты (как об этом передавали) и, получив подкрепление, генерал Куропаткин отбросит японцев и придёт к нам на выручку…»

Но Куропаткин терпел поражение за поражением, отступая всё дальше от Порт-Артура. Мало того, летом японские войска высадились на Камчатке. Однако в ночь на 17 июля отряд народных ополченцев под командованием старшего унтер-офицера Сотникова, совершив марш из Петропавловска-Камчатского, внезапно атаковал и разгромил главный японский десант в посёлке Явино. Командир японского отряда лейтенант Сечу Гундзи был взят в плен. За этот бой Максиму Ивановичу Сотникову присвоили чин подпоручика… Высаживались на полуострове и другие японские отряды, но ни один из них не имел успеха: камчадалы, прирождённые следопыты и охотники, неслышно подкрадывались к ним под покровом ночной темноты и разили врагов без промаха из своих стареньких ружей… По сути, оборона Камчатки явилась единственной заметной победой России в этой войне.

Японский главнокомандующий в Маньчжурии маршал Ивао Ояма 11 августа бросил три своих армии на штурм русских позиций близ города Ляоян. Десять дней длилось сражение. Казалось, ни одной из сторон успеха не добиться. Тем не менее, 21 августа Куропаткин отдал приказ об отступлении. Русская армия отошла на север, не потерпев под Ляоянском поражения! Впоследствии стало известно, что маршал Ояма тоже собирался отдать приказ об отступлении. Увы, Куропаткин его опередил!

К осени 1904 года русская армия, получив подкрепления, обрела заметное численное превосходство. Воспользовавшись этим, 22 сентября генерал Куропаткин предпринял наступление у реки Шахэ. Это была его последняя попытка оказать помощь Порт-Артуру, поскольку становилось ясно, что крепость долго не продержится. Но двенадцать дней упорных боёв ни к чему не привели: наступление захлебнулось… Порт-Артур был обречён.

Чтобы понять причину поражений русской армии, следует упомянуть о хорошо организованной разведке японцев. Задолго до начала войны Порт-Артур и Владивосток наводнили шпионы под видом торговцев, носильщиков, мастеровых и прочего рабочего люда. Они нанимались судовыми стюардами, парикмахерами, поварами, прачками и домашней прислугой. Местные власти обращали на них мало внимания. После войны журнал «Сибирские вопросы» писал, что фактически «…крепость Владивосток и крепость Порт-Артур были построены руками японских шпионов».

Китайская прислуга многих полков порт-артурского гарнизона была завербована японцами. Вполне закономерно, что во время осады крепости врагу моментально становились известными все изменения в схеме русских боевых позиций и минных полей. Тайными курьерами, доставлявшими эти сведения на японскую сторону, были оголодавшие китайцы из беднейших слоёв городского населения: им платили по пять рублей за одно донесение, и они были довольны: ведь в осаждённой крепости фунт собачины стоил на базаре 50 копеек, а курица – 25 рублей.

В качестве иллюстрации приведу свидетельство венесуэльского мошенника и авантюриста Рафаэля де Ногалеса, жившего в описываемую пору в Порт-Артуре и работавшего на японскую разведку. Вот что он рассказал о шпионских приёмах китайца по имени Вау-Лин, который имел несколько полых золотых зубов: «Каждую ночь Лин вычерчивал при свече на грязном полу нашей комнаты план линии окопов, которые наблюдал в течение дня. После этого он заносил с помощью лупы наши заметки и рисунки на крохотный кусочек чрезвычайно тонкой бумаги, толщиной приблизительно в одну треть папиросной. После прочтения и одобрения мною записанного Лин сворачивал бумажку, вынимал изо рта один из трёх или четырёх своих золотых зубов, клал туда шарик, заклеивал зуб кусочком воска и вставлял его на место». В таком виде Лин переправлял разведдонесения японцам…

В ходе боевых действий в Маньчжурии, как правило, впереди японских частей двигались китайцы для того, чтобы установить, есть ли поблизости русские войска. Подобное содействие местного населения объяснялось очень просто. Японцы отбирали у китайских семей отцов и сыновей, причём отцов оставляли заложниками, учитывая традиционное почитание старших в китайских семьях, - а сыновей отправляли шпионить.

Через своих китайских агентов японцы умело распространяли и всевозможную дезинформацию. Так, возымели действие слухи о предстоящей осаде Владивостока, пущенные для того, чтобы заставить русское командование перебросить часть своих войск туда, где на самом деле не планировалось боевых операций – и Куропаткин направил подкрепления во Владивосток, ослабив свою оборону перед решительными сражениями в Маньчжурии.

Россия откровенно проигрывала Японии на «невидимом фронте».

Война уже достигла своего апогея, когда в Маньчжурию был командирован чиновник иностранного отдела русской политической полиции генерал А. М. Гартинг, которому надлежало организовать контрразведку в районе боевых действий. Но хотя ему удалось изловить нескольких японских шпионов, заметных результатов генерал не добился.

Заметнее были успехи русской разведки в Европе. Так, летом 1904 года военный агент в Германии полковник Шебеко сумел наладить регулярную добычу сведений о японских военных заказах на заводах Круппа, подкупив одного из крупповских служащих в Эссене. А начальник Отделения по розыску о международном шпионстве И. Ф. Манасевич-Мануйлов осенью 1904 года внедрил своих агентов в японские посольства в Париже, Лондоне и Гааге, что позволило ему раздобыть часть вражеского дипломатического шифра – и, как следствие, быть в курсе «всех японских дипломатических сношений».

Манасевича-Мануйлова наградили орденом Святого Владимира 4-й степени… Помимо служебного жалованья он получал крупные ассигнования – на «почтовые», «экстренные», «личные» и прочие расходы, которые никто не контролировал. Это ему нравилось. Но чтобы получать деньги, надо постоянно выдавать какие-то результаты своей работы. И Манасевич-Мануйлов буквально завалил Департамент полиции документами, якобы добытыми разведывательным путём. Однако при ближайшем рассмотрении все эти документы оказались лишёнными какого-либо значения «склеенными обрывками бумаг на японском языке из японских миссий в Париже и Гааге». Среди разведывательной «добычи» оказались даже фотокопии… страниц китайского словаря! Был большой скандал, но с Манасевичем-Мануйловым обошлись довольно мягко: его просто уволили из Департамента полиции…

Ещё один печально прославившийся мошенник от разведки - полковник Николай Александрович Ухач-Огорович, начальник центрального разведывательного отделения при штабе главнокомандующего. Создавая имитацию разведдействий, он попросту присваивал казённые средства, выделенные на оплату агентов. Но этих денег полковнику показалось мало… Поскольку Ухач-Огорович совмещал руководство разведкой с должностью начальника управления транспортов Маньчжурской армии, в его обязанности входило нанимать подрядчиков, которые должны были закупать у китайцев продовольствие и на лошадях и мулах доставлять его в действующую армию. Для реализации своих преступных замыслов полковнику потребовался помощник, и он привлёк к делу Мераба Иоселиани, отбывшего 12 лет на Сахалинской каторге за грабежи банков. Иоселиани официально назначался начальником транспортов с продовольствием – и устраивал инсценировки ограблений, в которых участвовала шайка его подручных. Затем всё «награбленное» привозили полковнику, и он вторично продавал продовольствие Маньчжурской армии… Вскоре после окончания войны Ухач-Огорович ушёл в отставку в чине генерал-майора и осел в Киеве. Но возмездие настигло хапугу: в 1912 году он был предан военному суду, разжалован, лишён орденов и дворянства и послан на три с половиной года в арестантские роты. Между прочим, в ходе следствия обнаружили записную книжку, в которой Ухач-Огорович фиксировал все денежные поступления на свой счёт. За время войны сумма поступлений составила 1 миллион 125 тысяч рублей. Сюда вошли и казённые средства, выделенные на разведывательные цели…

Не удивительно, что с такими горе-организаторами русская разведка пребывала в плачевном состоянии!

Осаду Порт-Артура с суши вела 3-я армия генерала Маресукэ Ноги. Уже несколько массированных штурмов выдержала крепость; её защитники восстанавливали укрепления прямо под огнём противника, бросались в контратаки, устраивали ночные вылазки. Армия генерала Ноги несла большие потери в живой силе. Так и не добившись желаемого успеха, японцы прибегли к последнему средству: они стали рыть подкопы под русские укрепления с целью их подрыва туннельным минами. Но портартурцы держали на позициях специально обученных собак, предупреждавших лаем о каждом подкопе – в таких случаях русские вели контрподкопы и подрывали японских сапёров удачно поставленными камуфлетами*.

К середине ноября в штабе японского Соединённого флота стало известно, что эскадра адмирала Рожественского, спешившая на выручку Порт-Артуру, уже вошла в Суэцкий канал. Адмирал Того отправил своего флагманского офицера к генералу Ноги:

- Передай, что в январе здесь могут появиться корабли Рожественского. К этому времени крепость должна быть нашей. Но в первую очередь мне нужна гора Нирейсан!*

…Новый штурм был страшен. Толпы японцев обрушивались на крепостные форты и редуты, проваливаясь в «волчьи ямы», оставляя сотни трупов на заграждениях из колючей проволоки и проволочных сетях с пропущенным через них электрическим током. Гарнизон отражал атаки залпами картечи, винтовочным огнём, ручными гранатами и яростными штыковыми контратаками. Японцы отступали и, собравшись с силами, вновь бросались на приступ… Так продолжалось один день, второй, третий… В конце концов, люди потеряли счёт времени. Число погибших было огромно. Некоторые стрелковые роты просто перестали существовать.

«Положение крепости становилось опасным, - вспоминал об этих днях участвовавший в защите Порт-Артура генерал Костенко, - люди постоянными боями были измучены до крайности, так как перемены не было и одним и тем же частям приходилось драться беспрерывно; резервы все иссякли, и люди с одного пункта позиции перебегали на другой оказать помощь товарищам, а полевые орудия передвигались крупной рысью».

Получившая свежие подкрепления армия генерала Ноги насчитывала 100 тысяч бойцов, а число оборонявшихся составляло 20 тысяч человек. В ночь с 22 на 23 ноября японцы овладели горой Высокой. При её штурме был убит сын генерала Ноги. Узнав об этом, генерал хотел совершить харакири – но, по слухам, его отговорил сам император Мицухито. Кроме того, в эти дни погиб один из японских принцев крови. Из штаба 3-й армии прислали парламентёра с просьбой позволить отыскать его тело – и защитники крепости дали согласие. Но поиски оказались тщетными: нашёлся лишь древний самурайский меч, принадлежавший принцу.

С горы Высокой японцы принялись обстреливать город и гавань из 11-дюймовых гаубиц. В первые же дни были потоплены стоявшие на рейде броненосцы «Полтава», «Ретвизан», «Пересвет», «Победа», крейсеры «Паллада» и «Баян», минный заградитель «Амур», канонерки «Бобр» и «Гиляк», пароход Красного Креста «Монголия». А 2 декабря взрыв вражеского снаряда оборвал жизнь генерала Кондратенко… Через два дня, несмотря на продолжавшиеся бои, на похороны любимого командира собралась толпа солдат. Многие плакали.

- Без Исидорыча нам амба, - говорили в толпе. – Стессель продаст Артур ни за понюх табака.

Вместо погибшего Кондратенко Стессель назначил начальником сухопутной обороны генерала Фока, который тотчас приказал уменьшить вдвое гарнизоны фортов, узлов обороны и постоянных батарей - для «сокращения ненужных потерь». Вскоре ослабленные форты были захвачены японцами.

На заседании военного совета, состоявшемся 16 декабря, Стессель, Фок и начальник штаба полковник Рейс предложили сдать Порт-Артур неприятелю, но большинство офицеров отвергли это предложение, высказавшись за продолжение борьбы.

Новый штурм крепости японцы предприняли 18 декабря. Два дня непрерывных атак закончились тем, что японцы овладели русскими позициями на горе Большое Орлиное Гнездо. После этого Стессель, уже ни с кем не советуясь, капитулировал. Весть о предательской сдаче крепости явилась для большинства её защитников катастрофическим внезапным ударом. У моряков не осталось времени на выход в море, и они принялись спешно взрывать свои корабли. Просочиться сквозь кольцо блокады сумели под покровом ночи всего шесть миноносцев… Тем временем Стессель названивал в порт и грозил военным судом всем, кто станет что-либо уничтожать, ведь он честным генеральским словом поручился сдать японцам имущество и вооружение в сохранности!

А последний бой произошёл 20 декабря, уже после капитуляции Порт-Артура. Японцы пожелали напоследок показать самурайскую удаль и ринулись на штурм замерших в растерянности русских позиций. Но их смял и обратил в бегство находившийся в резерве морской десант, множество японцев были убиты и захвачены в плен более тридцати «победителей»…

После войны генералы Стессель, Смирнов, Фок и полковник Рейс были преданы суду. Фок отделался выговором, Смирнова и Рейса оправдали, но все трое были уволены со службы. А Стесселя суд признал виновным в преступной сдаче крепости, приговорив его к расстрелу, который Николай II заменил на десятилетнее заточение в Петропавловской крепости. Правда, отсидел генерал всего год, после чего по монаршей милости был освобождён.

…Падение Порт-Артура высвободило 3-ю армию генерала Ноги. Чтобы воспрепятствовать её переброске на север, 27 декабря Куропаткин отправил в рейд по японским тылам сводный казачий отряд генерала Мищенко с целью вывода из строя железной дороги и захвата Инкоу - вероятного порта высадки армии Ноги… Перед выступлением Павел Иванович Мищенко объявил:

- Предупреждаю, казаки: раненых и захворавших будем против всяких человеческих правил бросать в дороге, чтобы не умалять скорость движения. Если кто сомневается, может остаться: в набег пойдут только охотники.

«Охотников» - то есть добровольцев - набралось 7500 сабель (к слову, раненых Мищенко по дороге всё-таки не бросал); 26 декабря отряд, с боем проломившись сквозь японские позиции, переправился по льду через реку Ляохэ и двинулся по вражеским тылам... К сожалению, о предстоящем рейде казаков в ставке маршала Оямы знали задолго до его начала. Войсковой старшина Свешников вспоминал: «Всё дeло заключалось в скрытности, неожиданности и быстроте действий, на самом же дeлe произошло следующее: о набeгe Мищенко стали говорить ещё в концe октября, и до конца декабря все только и говорили об этом предприятии, любезно предоставляя неприятелю время достаточно обдумать наше намерение и достаточно к нему подготовиться»…

Немудрено, что в Инкоу отряд генерала Мищенко уже ждали. На окраинах города казаков встретили винтовочными залпами. После нескольких часов боя овладеть Инкоу так и не удалось. Между тем, к японцам спешили подкрепления. Дабы избежать окружения, отряд Мищенко был вынужден отойти на север, предварительно подвергнув город артобстрелу и разрушив снарядами железнодорожную станцию. После этого Инкоу горел несколько дней… Во время отступления в деревне Синюпученза отряд всё-таки был окружён японскими войсками, но сумел отбросить противника и прорваться к своим.

За восемь дней похода казаки уничтожили 600 вражеских солдат, разобрали два участка железнодорожного полотна, сожгли несколько продовольственных складов, прервали сообщение по телеграфным и телефонным линиям, пустили под откос два поезда, захватили 60 пленных и 600 повозок с различным имуществом. Особенно интересен один из трофеев: телега с установленным на ней крупнокалиберным станковым пулемётом - из этого можно сделать вывод, что японцы предвосхитили создание тачанок, грозного оружия гражданской войны.

Потери отряда Мищенко оказались тоже немалыми: 408 человек… Вскоре казаки сочинили песню, посвящённую набегу на Инкоу:


За рекой Ляохэ загорались огни,

Грозно пушки в ночи грохотали,

Сотни храбрых орлов

Из казачьих полков

На Инкоу в набег поскакали.


Пробиралися там день и ночь казаки,

Одолели и горы, и степи.

Вдруг вдали, у реки,

Засверкали штыки,

Это были японские цепи.


И без страха отряд поскакал на врага,

На кровавую страшную битву,

И урядник из рук

Пику выронил вдруг...

Удалецкое сердце пробито.


Он упал под копыта в атаке лихой,

Кровью снег заливая горячей.

Ты, конёк вороной,

Передай, дорогой,

Пусть не ждёт понапрасну казачка.


За рекой Ляохэ угасали огни -

Там Инкоу в ночи догорало.

Из набега назад

Возвратился отряд,

Только в нём казаков было мало...


Любопытна дальнейшая история песни. В 1924 году её присвоил Николай Мартынович Кооль, слегка переиначив текст: у него уже «сотня юных бойцов из будёновских войск на разведку в поля поскакала» - и пробито было, конечно же, «комсомольское сердце»… Биография Кооля тоже весьма любопытна. Белгородский чоновец, собиравший по уезду продразвёрстку, он отказался от отца, эстонского «кулака». Войдя в состав бюро укома комсомола, возглавлял уездный политпросвет, и тут впервые проявилось его литературное «дарование»: юноша сочинил сценарий «Комсомольской пасхи». Согласно этому сценарию на Пасху комсомольцы, впрягшись в повозку, возили по городу тряпичную куклу, на которой было написано: «БОГ». Выехав на площадь, они бросили куклу на мостовую, обложили её вязанками хвороста и подожгли. После чего принялись приплясывать вокруг костра, выкрикивая: «Долой монахов, раввинов, попов! На небо мы залезем - разгоним всех богов!» Рвение Кооля было замечено, и в 1923 году его назначили заведовать политпросветотделом в райкоме комсомола города Курска. В курских газетах стали появляться его первые стихи и комсомольские частушки за подписью «Колька-булочник»… А вскоре была украдена и испохаблена печальная казачья песня о набеге на Инкоу – свой «римейк» «Колька-булочник» назвал «Смерть комсомольца».

Однако вернёмся к событиям русско-японской войны.

В Маньчжурии 12 января 1905 года главком Куропаткин предпринял наступление у города Сандепу. Но армии маршала Оямы выдержали натиск, и после четырёх дней тщетных атак русские войска получили приказ вернуться на исходные позиции.

А 6 февраля под Мукденом ударили японцы. Двадцать дней бросались навстречу граду пуль и шрапнели пять армий маршала Оямы. На правом фланге они вышибли с позиций 2-ю армию генерала А. В. Каульбарса и принялись обходить русских, чтобы замкнуть их в кольцо окружения. Опасаясь за свои линии коммуникаций, Куропаткин отдал приказ об отступлении. Мукденское сражение было проиграно.

Следующая катастрофа разразилась на море. Поскольку Порт-Артур пал, то у двигавшейся с Балтики эскадры адмирала Рожественского оставалась одна дорога: во Владивосток. Но русские корабли поджидал флот адмирала Того. И 14 мая у острова Цусима две морских армады сошлись на расстояние пушечного выстрела: 30 русских боевых кораблей против 121 японского. Силы были неравны, и в результате двухдневного сражения русская эскадра была разгромлена, адмирал Рожественский попал в плен, а прорваться во Владивосток смогли лишь 2 крейсера и 2 миноносца… Причём одному из них - миноносцу «Бравому» - удалось спастись благодаря воздушному змею: 17 мая, израсходовав весь запас угля, «Бравый» не дотянул нескольких десятков миль до Владивостока, однако моряки с помощью змея подняли радиоантенну на высоту, достаточную для того, чтобы связаться с Владивостоком, - и вызвали помощь.

К слову, японский флот не рисковал показываться вблизи Владивостока с тех пор, как неприятельской разведке стало известно о том, что в порт доставили по железной дороге подводные лодки. Это были первые в истории военные субмарины, и подготовить их к реальному боевому применению удалось только в самом конце войны. Однако страх перед «потайными чудовищами», способными пустить на дно любой броненосец, сковывал активность японцев на подступах к городу… По мнению многих моряков того времени, именно подлодки спасли Владивосток от неприятельского штурма…

Несмотря на то, что Россия терпела поражение за поражением, в боях с японцами доблестно проявили себя многие из тех, чьим именам предстояло взойти над полями сражений грядущих войн. Так, подал рапорт с просьбой о своём направлении в действующую армию капитан Антон Иванович Деникин… В историю русско-японской войны вошло название «Деникинская сопка»: на ней Антон Иванович поднял казаков в штыковую атаку и отбил неприятельское наступление. Закончил войну тридцатитрёхлетний Деникин полковником, в должности начштаба дивизии знаменитого генерала Мищенко.

Подполковник Генштаба Лавр Георгиевич Корнилов с небольшим отрядом китайцев и маньчжуров, замаскировавшись под местных жителей (узкоглазый и коренастый Корнилов смахивал на азиата) пробирался в неприятельский тыл и совершал диверсии. А в ходе Мукденского сражения, собрав три русских полка, отставших от основных сил и угодивших в окружение, он принял на себя командование и поднял солдат в штыковую атаку. Вражеское кольцо удалось прорвать, сохранив знамёна и вынеся раненых с поля боя. За это Лавр Георгиевич был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени и получил звание полковника.

Пётр Николаевич Врангель с началом войны по собственному желанию определен во 2-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска и «за отличие в делах против японцев» произведён в сотники.

Александр Васильевич Колчак в Порт-Артуре командовал миноносцем «Сердитый» - тралил мины, нёс сторожевую службу, ставил минные заграждения, участвовал в морских боях. Затем его перевели на сушу - командовать морской батареей вооруженного сектора Скалистых гор. Вместе со своими матросами и солдатами Колчак участвовал в боевых вылазках, отражая атаки японцев. Когда Порт-Артур пал, он с острым приступом суставного ревматизма был направлен в госпиталь, откуда вместе с другими ранеными и больными офицерами эвакуирован японцами в Нагасаки, а оттуда в апреле 1905 года отправлен через Америку в Россию… Боевая доблесть Колчака была вознаграждена орденами Святой Анны 4-й степени, Святого Станислава 2-й степени и Золотым оружием с надписью "За храбрость".

Подполковник 52-ro драгунского Нежинского полка Карл Густав Маннергейм командовал двумя эскадронами и в боях показал себя храбрым офицером. В начале 1905 года за успешные разведоперации в окрестностях Мукдена Маннергейм произведён в полковники.

Получил боевое крещение в Маньчжурии и будущий советский маршал Семен Михайлович Будённый. Осенью 1903 года его призвали в кавалерию. «Познаю службу с потом и кровью, - писал он отцу, - но духом не падаю, потому что дело своё понимаю… Когда наберусь опыта - и служба пойдёт веселей. Я твердо решил стать военным. Чего я дома не видел? Али нрав старосты? Здесь же, если стать справным солдатом, никто изгаляться не будет. Задумка у меня есть: отслужу своё и останусь на сверхсрочную… Определят меня в школу, и стану потом унтер-офицером»… В Маньчжурии Будённый служил в 46-м Донском казачьем полку, охранявшем коммуникации русской армии. Он не раз участвовал в боевых стычках и прослыл среди однополчан лихим рубакой.

…После Мукдена японцы не отваживались на новое наступление. Армия была измотана, в ней росли антивоенные настроения. Если в начале войны японские солдаты часто предпочитали плену смерть, то теперь они сдавались вполне охотно. А на передовых позициях тайком от офицеров солдаты микадо переписывали друг у друга стихотворение поэтессы Ёсано Акико «Не отдавай, любимый, жизнь свою!» - хотя за это можно было подвергнуться наказанию.

Россия, обладая гигантскими материальными и людскими ресурсами, посылала всё новые пополнения в Маньчжурию. А возможности Страны Восходящего Солнца были истощены, и продолжение боевых действий грозило ей экономическим крахом. Оставался единственный выход: раскачать внутриполитическую обстановку в России настолько, чтобы она уже не могла вести войну.

И здесь снова выступает на сцену японская разведка… С 1904 года она щедро финансировала наиболее радикальные российские партии, подталкивая их к революционным выступлениям. От одного только военного атташе полковника М. Акаси, в связи с войной перебравшегося из Петербурга в Стокгольм, более миллиона йен получили эсеры, Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров, Финляндская партия активного сопротивления и Польская социалистическая партия. Кстати, от последней Юзеф Пилсудский примчался в Токио в начале войны, опасаясь, как бы его никто не опередил с предложением своих услуг японской разведке. Но его опасения были напрасны: японцы старались использовать всех, кто разделял идею вооруженного восстания в России. Получали деньги от полковника Акаси польская Лига народова, Бунд и Дашнакцутюн. При посредничестве Веры Засулич Акаси встретился с Лениным и выделил Владимиру Ильичу 50 тысяч йен. «Коллеги-социалисты считают Ленина способным на все методы борьбы для достижения своих целей, - докладывал полковник Акаси в Токио. - У меня о нём сложилось впечатление как об искреннем человеке, лишённом эгоизма. Он пойдёт на всё ради своей доктрины. Ленин - это личность, способная вызвать революцию».

Кроме всего прочего, японская разведка помогала революционерам переправлять из Европы в Россию оружие и нелегальную литературу.

И в январе 1905 года, после «Кровавого воскресенья», началась первая русская революция. Страну захлестнули забастовки и демонстрации. Ширились вооружённые столкновения рабочих дружин с правительственными войсками; в городах вырастали баррикады... Россия быстро погружалась в хаос. Императору Николаю II срочно требовалось развязать себе руки на Дальнем Востоке для борьбы с внутренними врагами. И он согласился на мирные переговоры с Японией. В результате Россия потеряла Порт-Артур, половину острова Сахалин и покинула Маньчжурию.

А ведь ещё немного – и Россия одолела бы Японию! Так уж исстари сложилось, что победа сразу не даётся нашей армии: сначала учимся воевать, а потом уж ломим врага… Кем бы мы считали Кутузова, если б Александр I заключил с Наполеоном мир сразу после взятия французами Москвы? «Будущий историк, подводя итоги Русско-японской войне, спокойно решит, - писал Куропаткин, - что наша сухопутная армия в этой войне, хотя несла неудачи в первую кампанию, но, всё возрастая в числе и опыте, наконец достигла такой силы, что победа могла быть ей обеспечена, и что поэтому мир был заключён в то время, когда наша сухопутная армия не была ещё побеждена японцами ни материально, ни морально».

Увы, Куропаткину не было суждено стать вторым Кутузовым: Япония переиграла Россию на невидимом фронте. И этот опыт не канул втуне: в октябре 1917 года изнемогшая от войны Германия подкинула денег большевикам – и покатилась по России новая революция!

…А вот какими словами заканчивается старый вальс, услышанный мною в Лиепае в исполнении военного оркестра: «Так спите ж, сыны, вы погибли за Русь, за Отчизну. Но верьте: ещё мы за вас отомстим и справим кровавую тризну».

И отомстили. И справили… 9 августа 1945 года – в тот самый день, когда американцы сбросили атомную бомбу на Нагасаки, - советские войска нанесли удар по Маньчжурии, Корее, Южному Сахалину и Курилам… «Летом 1945 года, дойдя до Порт-Артура,* - вспоминал один из ветеранов, - мы поклонились праху погибших там в начале века русских солдат и сказали: мы вернулись, мы рассчитались за вас»...

И 3 сентября - день победы над Японией - Сталин объявил праздничным днём. И пили моряки и солдаты уже не «наркомовские» сто грамм, а - на полную катушку!.. И пели грустные песни:


В Цусимском проливе далеком,

Вдали от родимой земли,

На дне океана глубоком

Забытые есть корабли.

Там русские спят адмиралы,

И дремлют матросы вокруг,

У них прорастают кораллы

Меж пальцев раскинутых рук...

Когда засыпает природа,

И яркая светит луна,

Герои погибшего флота

Встают, пробуждаясь от сна.

Они начинают беседу -

И, яростно сжав кулаки,

О тех, кто их продал и предал,

Всю ночь говорят моряки...


-------------------------------------------------

* Слова Степана Скитальца (текст песни имеет много вариантов, написанных разными авторами).

* Гаолян - вид сорго; продовольственная, кормовая и поделочная культура. Из зерна получают крупу и муку; водка из гаоляна очень популярна в Китае.

* Здесь и далее все даты даны по старому стилю.

* Чумиза - злаковое растение; используется как продовольственная и кормовая культура. Из зерна чумизы производят крупу и муку.

* Камуфлеты – контрмины.

* Нирейсан - русские называли её горой Высокой. Возвышаясь на 203 метра над уровнем моря, гора господствовала над городом, и с неё можно было обстреливать гавань, в которой укрывались уцелевшие корабли порт-артурской эскадры.

* 29 января 1905 г. во Владивостоке, на крейсере «Громобой», состоялось первое в мире совещание по вопросу боевого использования подводных лодок. Председательствовал начальник отряда крейсеров контр-адмирал К. Иессен. Командующий отрядом подводных лодок капитан 2-го ранга И. Плотто доложил, что полностью готова к походам лодка «Сом», но у неё нет торпед; почти готова лодка «Дельфин». Остальные субмарины могли быть подготовлены к плаванию лишь к 1 марта 1905 г., после чего им потребуется две недели для тренировки команд.

* Порт-Артур снова стал русским портом, и туда перебазировалась часть кораблей Тихоокеанского флота. После подписания 14 февраля 1950 г. договора о взаимопомощи, дружбе и сотрудничестве Порт-Артур стал советско-китайским военным портом, а 31 мая 1955 г. он, уже как Люйшунь, возвращён Китайской Народной Республике.