Geum.ru

Неукротимая анжелика анн и Серж голон часть первая отъезд глава 1

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   34
Глава 16


Она вслушивалась в ночь. Звуки внутри гарема затихали. Каждая из женщин должна была удалиться в свои покои. Днем женщины пользовались достаточной свободой: могли прогуливаться по садам, наносить друг другу визиты, но ночью каждая должна была оставаться у себя под надзором евнуха и черных служанок. И кто бы осмелился нарушить эти предписания? Ночью на свободу выпускалась пантера Альхади. Каждая женщина, осмелившаяся ускользнуть от своих стражей, рисковала столкнуться с хищником, натасканным бросаться на любую тень в женском одеянии.

Сколько юных прислужниц-мавританок, отправленных своими госпожами на кухню за каким-нибудь лакомством, были потом найдены с перегрызенным горлом! Поутру двое евнухов, воспитавших дикую кошку, пускались на ее поиски по всему дворцу. Поймав зверя, они трубили в рожок, что значило: «Альхади на цепи». Только тогда обитательницы вздыхали спокойно, и жизнь в гареме пробуждалась.

Только одну женщину пантера миловала: Лейлу Айшу, чародейку. Огромная негритянка не боялась ни хищников, ни султана, ни соперниц. Опасалась она лишь Османа Ферраджи. Напрасно она призывала колдунов, приготовлявших магические эликсиры для его погибели. Верховный евнух избегал их чар, ибо он сам владел наукой Невидимого.

Со своего балкона Анжелика смотрела на темное пламя теней, отбрасываемых кипарисами на светлые стены. Деревья росли в маленьком внутреннем дворике. Оттуда доносился их горьковатый запах, смешанный с ароматом и ропотом струящейся воды.

Теперь ограда этого двора очерчивает весь доступный ей мир! С другой стороны, там, где жизнь и свобода, стены были глухими. Это тюрьма. Она чуть ли не завидовала рабам, конечно, измученным голодом и работой, но имеющим возможность хоть ненадолго выходить из дворца. Впрочем, они ведь тоже натыкались на неприступные стены Мекнеса. Однако Анжелике казалось, что стоит ей выбраться из гаремного узилища, остальное не представит труда. Но надо найти сообщников снаружи. Чудо еще, что благодаря расчетливой снисходительности Верховного евнуха ей удалось дважды поговорить с Савари.

Тот мог устроить побег из города, но ей одной предстояло найти выход из гарема. Но пока ее изобретательный ум терялся перед столькими явными и скрытыми препятствиями. Сначала все представлялось доступным, но со временем трудность и жестокий риск побега становились все очевиднее.

Ночью - пантера. Ночью и днем - евнухи, неподвластные страстям, стоящие у каждой двери с копьем в руках или делающие обход с ятаганом наготове. Они и неподкупны, и беспощадны.

Затем - служанки. Анжелика задумалась. Старая Фатима ее очень любит и ей преданна. Но преданность не дойдет до того, чтобы помочь своей госпоже в деле, которое сама Фатима почитала глупостью. Однажды Анжелика попросила ее передать Савари записку. Старуха сопротивлялась, как могла: если ее поймают с запиской от султанской наложницы к рабу-христианину, то бросят в огонь, как вязанку гнилого хвороста, и это самое малое! Что касается раба, то трудно даже вообразить, что его ждет! Испугавшись за Савари, Анжелика не настаивала.

Но она не знала, что делать. Иногда, чтобы придать себе смелости, она вспоминала своих детей. Но Флоримон и Шарль-Анри так далеко, что мысль о них не помогала укрепить волю. Вряд ли она сумеет преодолеть столько препятствий, чтобы добраться до них.

Ей начинало казаться, что запах роз, изысканно-робкие переборы струн под рукой маленькой рабыни-мавританки, убаюкивающей свою хозяйку, - это чистые голоса самой ночи. К чему бороться! Завтра снова будет сладкий пирог с тонким кружевом корочек, под которыми укрыто жаркое из голубя, где легкая горечь перца перебивается корицей и сахаром... И ужасно хотелось чашечку кофе. Она знала, что достаточно хлопнуть в ладоши, как старая Фатима или помогавшая ей негритянка раздует угли в медной жаровне и вскипятит всегда налитый водой сверкающий чайник.

Аромат черного напитка прогонял ее тоску и навевал, словно успокоительный сон, воспоминание о том странном часе в Кандии, который она не могла забыть.

Тогда Анжелика закидывала руки за голову и грезила... На голубой морской глади, как чайка, парит под ветром белый корабль... Человек, купивший ее за цену двух фелук! Этот человек, страстно желавший ее, где он? Вспоминает ли еще о прекрасной пленнице, ускользнувшей из его рук? Теперь она спрашивала себя, почему бежала. Конечно, он - пират, но одной с ней крови. Конечно, он странен, может, ужасен под своей маской. Но он не внушал ей никакого страха. С того мига, как его таинственный притягательный взгляд проник в ее душу, она поняла, что он пришел не взять ее, а спасти. Теперь она знала, от чего: от ее собственной погибельной неосторожности. От наивного безумия, в каком она вообразила, что в Средиземноморье одинокая женщина способна свободно распорядиться своей судьбой. Свободна она - тогда и сейчас - лишь в выборе повелителя. Отказавшись от того, в маске, она попала в руки другого, еще более безжалостного.

По щекам Анжелики текли горькие слезы. Она ощущала двойное рабство пленницы и женщины.

- Выпей кофе, - шепнула ей догадливая Фатима, - сразу станет легче. А завтра я принесу тебе пирог. С пылу, с жару! На кухне поварята уже заводят тесто...

Над черными верхушками кипарисов зеленело небо. На крыльях восхода над минаретами летели жалобные крики муэдзинов, зовущих правоверных на молитву. А по коридорам гарема бегали евнухи и звали пантеру Альхади.


Глава 17


Совсем рядом со своими покоями Анжелика обнаружила прикрытую от посторонних взглядов бойницу в стене, выходящей в город. Это было отверстие в форме замочной скважины, слишком узкое, чтобы в него высунуться, и пробитое слишком высоко, чтобы кого-нибудь позвать, но открывавшее вид на большую площадь, где толпилось множество людей.

С этих пор она проводила у бойницы долгие часы. Она глядела на христиан, истощающих себя в нескончаемых работах. Мулей Исмаил строил и строил. Для того лишь, казалось, чтобы с удовольствием разрушать сделанное и строить заново. Приемы работы позволяли возводить здание с невероятной быстротой. Раствор из глины, щебня, извести и малого количества воды заливали в промежуток между досками, отстоящими друг от друга на толщину будущей стены. Кирпичи и каменные плиты употреблялись только на столбы арок и для оснований дверных косяков.

Для Анжелики эта видимая в бойницу стройка скоро превратилась в захватывающее зрелище. Черные надсмотрщики часто опускали дубинки на хребты пленников, рабы копошились под безжалостным солнцем. А то вдруг все начинали суетиться, когда пешком или на лошади, под зонтом, в сопровождении алькаидов появлялся Мулей Исмаил. Охваченная праздным тюремным любопытством Анжелика сразу оживлялась при его появлении, поскольку с приходом султана всегда что-нибудь случалось. То являлся Колен Патюрель, прося для христиан позволения отпраздновать Пасху и не выходить на работу, в ответ на что султан тотчас приказывал всыпать ему сотню палок. То какой-нибудь раб, не заметивший вовремя опасности, падал с высокой стены, сраженный мушкетным выстрелом, поскольку монарху показалось, что негодный предавался лени. Или же повелитель своею рукой срубал головы двум-трем черным надсмотрщикам, которые, по его разумению, были виновны в медлительности работ.

Ни слов, ни даже голосов она не слышала. Немой спектакль, наблюдаемый из маленькой бойницы, состоял из коротких сценок, трагичных и гротескный. Марионетки падали, убегали, умоляли, били друг друга, карабкались по строительным лесам, не останавливаясь до захода солнца.

В этот час на белой площади можно было видеть распростертых мусульман, уткнувшихся лбами в дорожную пыль, головой в сторону Мекки, где могила Пророка. А рабы возвращались в свои жилища или в подземелья зинданов.

В конце концов Анжелика научилась узнавать некоторых из них. Не зная имен, она отличала, откуда они родом. Французы могли с улыбкой снести удар палкой и пускались в споры с черными тюремщиками, доводя их до остолбенения своими доводами, так что те иногда уступали им, позволяя немного отдохнуть или выкурить трубочку в тени под стеной. Итальянцы часто пели. Пели в едкой пыли негашеной извести. Об этом можно было догадаться по тому, что остальные приостанавливали работу и слушали. Итальянцы часто впадали в слепую ярость, не сдерживаемую даже страхом смерти.

Испанцы отличались высокомерной снисходительностью, с какой работали мастерком. Никогда не жаловались на жару, голод и жажду. Напротив, голландцы трудились с тщанием, не вмешиваясь в споры и ссоры, и жались друг к дружке. Такое же суровое спокойствие отличало всех вообще протестантов. А вот католики и православные от всего сердца ненавидели друг друга и дрались, как стаи бешеных собак. Дубинки надсмотрщиков не всегда могли укротить их священный пыл. Тогда стражи отправлялись за Коленом Патюрелем, который быстро наводил порядок.

Нормандец был всегда в цепях. Руки и спина вечного ревнителя справедливости часто были покрыты кровавыми ранами от кнута или палок. Цепи, однако, не мешали этому геркулесу взваливать на могучую спину тяжелые мешки с известью. Гремя оковами, он карабкался по высоким лесам. За особо тяжелые работы он не брался, и никто не смел ему за это пенять. Однажды, сжав одной рукой всю связку цепей, он сбил с ног негра, набросившегося с побоями на худосочного Жан-Жана-парижанина. Стражи с саблями в руках сбежались к нему, но отступили. Наказывать Колена-нормандца имел право один лишь султан.

Когда вечером последний появился на стройке, он приставил копье к груди раба, и Анжелика, как ей показалось, расслышала роковое:

- Станешь мавром или нет?

Колен Патюрель отрицательно покачал головой. Суждено ли ему сейчас рухнуть, испустив последний вздох?

Анжелика впилась зубами в кулак. Она чуть не крикнула по-французски, что готова стать вероотступницей. Она не понимала упрямства, с которым этот человек выдерживал спор с палачом, готовым пронзить его сердце.

Наконец, Мулей Исмаил в гневе отбросил копье. Позже Анжелика узнала, что султан сказал: «Этот пес желает быть проклятым!»

Безумство Колена Патюреля, его решимость гореть в аду среди демонов, пренебрегая прелестями рая благоверных, преисполняли Мулея Исмаила горечью и печалью.

Анжелика вздохнула от облегчения и отправилась выпить чашку кофе, вернуть себе душевное равновесие. Вновь и вновь она спрашивала себя, что дает силы и смелость тысячам пленных, по большей части обычных людей, морских жителей всех стран мира, - что дает силы бросать вызов смерти и рабству ради неведомого Бога, о котором они, может, и не думали, когда были на свободе? Стоило любому из этих несчастных переменить веру, он быстро смог бы заработать себе на хлеб. Вероотступников ждали жизнь в комфорте, почетная должность и столько женщин, сколько Магомет позволяет иметь. Конечно, в Мекнесе множество вероотступников, но даже во всей Берберии их очень мало в сравнении с сотнями тысяч пленников, проходивших через султанские руки в течение нескольких поколений.

Из бойницы Анжелика увидела караван новых рабов, посланных султану корсарами Сале. Они не ели уже неделю. Их потрепанные грязные одежды еще не походили на обычные лохмотья здешних рабов. Еще можно было различить золотое шитье гранда или полосатую матросскую куртку. Вскоре они все станут братьями - пленными христианами в Берберии. А некоторые из них были вынуждены нести головы своих товарищей, умерших по дороге: стражи боялись быть обвиненными в том, что продали их и присвоили деньги.

И там же, в центре этой площади, где огненное солнце отбрасывало густо-синие тени, на площади, словно созданной для миражей, Анжелика увидела однажды самое странное и несообразное существо из всех, какие могла ожидать: мужчину в камзоле и парике. Высокие каблуки его туфель не свидетельствовали о долгом пешем пути. И манжеты были чисты. Только когда алькаид, трижды поклонившись, приблизился к диковинному персонажу, Анжелика убедилась, что не грезит. Она тотчас бросилась к себе, чтобы послать служанку разузнать, кто это был, но вовремя одумалась. Ведь это выдало бы ее наблюдательный пост. Ей пришлось подождать, пока новость распространится сама собой... что, впрочем, произошло весьма скоро.

Этот чрезвычайный посланник в парике был не кем иным, как добропорядочным буржуа из Сале. Господин Бертран, используя свое положение бывшего обитателя Марокко, явился возвестить о скором прибытии святых отцов из Братства Святых Даров, коих так ожидали.

Добрый христианин, жаждущий прийти на помощь несчастным собратьям, этот торговец предложил свои услуги и свой опыт святым отцам, впервые отважившимся вступить в незнакомые и дотоле ревностно охраняемые от влияния иностранцев земли. Священники продвигались медленно, верхом на ишаках, везя рекомендательные письма и дары султану.

Среди пленных воцарилось радостное ожидание. Жители побережья, многие из которых уже не однажды попадали в рабство и были выкуплены святыми отцами в Алжире или Тунисе, любили этих священнослужителей и ласково называли «братией на ослятях». Ради выкупа рабов монахи бесстрашно углублялись в самые отдаленные уголки, но путь в Марокко был заказан им вот уже пятнадцать последних лет. Колен Патюрель оказал немалую услугу единоверцам, подловив на слове переменчивого монарха.

И вот они прибыли. Седовласый Колоэнс, старейшина пленников, двадцать лет из своих семидесяти проведший в рабстве, пал на колени и возблагодарил небеса. Наконец он сможет надеяться! Его товарищи удивлялись: ведь старый Колоэнс, султанский садовник, любовно обихаживавший дворцовые цветники, всегда казался довольным своим уделом. Он объяснил, что все правильно и ему нельзя будет без слез расстаться с марокканской землей. Но нужно уезжать, поскольку он лысеет. А монарх не любит плешивых. Заметив лысого, он тут же наскакивает и раскраивает ему череп медным набалдашником тяжелого посоха. Сколь ни был стар садовник Колоэнс, но умирать ему не хотелось, особенно так.

«Братия на ослятях» прибыла. Султан позволил всем рабам выйти им навстречу с пальмовыми ветвями в руках в знак гостеприимства.

Анжелика не могла удержаться. В первый раз она сама попросила Верховного евнуха о милости: разрешить ей присутствовать на аудиенции, которую Мулей Исмаил даст французским священникам. Осман Ферраджи прикрыл длинные кошачьи глаза, видимо, прикидывая в уме, что может скрываться за подобной просьбой. Но согласился.

Ждать пришлось долго. Миссию разместили в еврейском квартале и не выпускали оттуда неделю под тем предлогом, что священникам не полагалось никаких посещений ранее монаршей аудиенции. Все это время алькаиды, визири, высокопоставленные вероотступники являлись посмотреть и пощупать подарки бедных святых отцов и прикинуть, сколько денег можно у них вытянуть.

Наконец однажды утром служанка передала французской пленнице совет приготовиться к прогулке. Осман Ферраджи подвел ее к задрапированной красными занавесями коляске с впряженным в нее мулом. В сопровождении многочисленной стражи экипаж проехал под воротами нескольких крепостных стен. Наконец Верховный евнух велел остановить коляску. Анжелика могла видеть все, чуть отодвинув занавеску.

Султан уже обосновался на коврике, скрестив голые ноги в желтых бабушах. В этот день его одежда и тюрбан были зеленого цвета в знак благорасположения. Он прикрыл рот полой бурнуса, и это придавало его взгляду лучистый блеск. Ему тоже было любопытно посмотреть вблизи на христианских священников и не терпелось увидеть их дары... Ренегат Родани заверил его, что привезли часы. Две штуки! Но особенно важно было то, что Мулей Исмаил чувствовал в себе силы для решающего поединка, мысль о котором не давала ему покою.

Если бы ему удалось вырвать безбожие из груди этих «попов», имамов чуждой ему религии, какое было бы деяние во славу Аллаха! Он долго готовил свою речь, и сейчас чувствовал себя исполненным священного жара и уверенности в победе.

Он пожелал, чтобы вокруг него стояли лишь три десятка черных стражей, вооруженных длинноствольными мушкетами с серебряными прикладами. За его спиной держались два негритенка, один из которых обмахивал его опахалом, а другой держал зонт. Алькаиды и ренегаты в роскошном облачении, в тюрбанах и затканных золотом мантиях сидели на корточках вокруг владыки.

Священники появились в глубине площади вместе с двенадцатью рабами, несшими дары. Их сопровождали французский ренегат Родани, еврей Байдоран и алькаид Бен Мессауд. Ради такого чрезвычайного случая святые отцы, добивавшиеся посылки миссии в Марокко вот уже несколько лет, с большим тщанием избрали своих представителей. Их было шестеро. Трое говорили по-арабски и все - по-испански. Каждый по крайней мере трижды побывал с подобными поручениями в Алжире и Тунисе и проявил себя как умелый дипломат. Возглавлял миссию его преподобие отец де Валомбрез, младший сын знатного семейства из Берри, доктор Сорбонны. Он привносил в переговоры хитроумие крестьянина и достоинство знатного вельможи. Трудно было найти человека, лучше подготовленного к единоборству с Мулеем Исмаилом.

Белые священнические одеяния с красным крестом на груди и бороды святых отцов произвели благоприятное впечатление на султана. Они походили на дервишей, столь чтимых мусульманами.

Мулей Исмаил заговорил первым, начав с выражений гостеприимства, хваля рвение и добросердечие священников, подвигнувшие их на столь дальнее путешествие к своим собратьям по вере. Он воздал хвалу и королю Франции. Преподобный отец де Валомбрез, хорошо знакомый с жизнью версальского двора, мог подробно ответить на расспросы, заверив, что король Людовик XIV по значению и великолепию своих деяний признан величайшим монархом христианского мира.

Мулей Исмаил одобрительно кивнул и начал восхваление своего великого Пророка и мусульманского Священного Закона. Анжелика издали не могла следить за длинной речью, но видела, что султан все более и более распалялся. Его лицо сияло, словно грозовые тучи, временами пробиваемые солнцем. Под солнечными лучами это лицо становилось то иссиня-черным, то золотистым. Он размахивал сжатыми кулаками, словно боевыми палицами, призывая собеседников осознать свои заблуждения, признать, наконец, с очевидностью, что учение Магомета - единственный с сотворения мира чистый источник Истины, выверенный и определенный пророками. Конечно, он не приказывает им отречься немедленно, поскольку явились они как послы, а не рабы. Но он призывает их к этому, чтобы потом не держать перед Всевышним ответ за то, что этого не сделал.

Ему доставляет истинное страдание видеть на своей земле столь ограниченных людей, погрязших в заблуждении. Счастье еще, что они не исповедуют кощунственное учение о троице, осмеливающееся утверждать, что есть три бога в одном.

- ...Ведь ясно, что Бог один! Он выше того, чтобы иметь сына. Иисус подобен Адаму, созданному вместе с землей. Он лишь посланник Бога, а его Слово - это Его дух, ниспосланный Марии. Хотя, конечно, Сатана не коснулся ни Христа, ни Матери Его. Так верьте же в Бога и в Пророка его, не говорите, что Бог - в трех лицах, и вам станет хорошо...

Отважные святые отцы терпеливо снесли эту долгую проповедь, может статься, ниспосланную им в наказание за все поучения, какими они донимали других. Они остереглись уточнить, что их братство называется Братством Святой Троицы, а Братство Святых Даров - лишь другое, побочное его название. Колен Патюрель в своем письме настоятельно советовал пользоваться только им, и теперь они убедились, сколь он был прав.

Они поблагодарили султана за заботу об их святости, и заверили, что именно для того, чтобы достичь этой цели, следуя христианским заповедям, они отправились из такого далека, чтобы освободить своих братьев. Но хотя они были бы счастливы ему угодить, им невозможно сменить веру, ибо столь длинный путь они проделали именно ради выкупа их братьев-христиан.

Султан признал силу их доводов и сделал над собой усилие, чтобы не выказать разочарования.

Меж тем рабы распутали веревки тюков и отбили крышки ящиков. Священники принесли в дар несколько кусков богатых тканей, сукна из Бретани и Камбре в чехлах, расшитых золотом, а также три драгоценных перстня и три ожерелья. Мулей Исмаил надел перстни на пальцы, а ожерелья разложил перед собой на земле. Время от времени он брал их в руки и рассматривал. Наконец, распаковали часы. Их циферблаты не слишком пострадали от путешествия. Те часы, что побольше, были с золотым маятником в виде солнца и с цифрами из голубой эмали с золотыми перегородками.

При виде такой красоты султан преисполнился младенческого восторга. Он заверил святых отцов, что выслушает их милостиво и возвратит двести рабов! Никто не мог надеяться на подобную щедрость!..

Тем же вечером, чтобы выказать свою радость и отблагодарить монарха, рабы устроили около обводного рва большой фейерверк. Давид из Льежа и Жозеф-Тома из Сантонжа были весьма умелыми пороховых дел мастерами и затеяли такой спектакль, какого мавры никогда не видели. Из мрака возникла огненная птица, летящая над каналом. Извергая из клюва пламя, она подожгла корабль, галеру и дерево, и все это пламенело в ночи.

Мулей Исмаил был растроган. Он даже сказал, что одни лишь рабы любят его истинной любовью. Ведь когда он одаривает собственных подданных или придворных, те вместо благодарности просят еще, а пленные христиане восхищают его от щедрот своей радости.

И в тот же день он повелел сшить себе плащ из особо приглянувшегося ему бретонского зеленого сукна.


Глава 18


Женщины долго любовались фейерверком. После серьезных колебаний, видя, что климат в замке потеплел, Анжелика попросила у Османа Ферраджи позволения повидать одного из святых отцов миссии, поскольку она нуждается в духовной помощи. Верховный евнух не счел разумным отказать ей.

Два евнуха были посланы в еврейский квартал, где священники ожидали исхода переговоров, принимая пленных, каждый из которых умолял внести его в список отпускаемых французов.

Преподобный отец де Валомбрез был приглашен последовать за черными стражами: одна из жен Мулея Исмаила желает поговорить с ним. При входе в гарем ему завязали глаза. Он оказался перед кованой железной решеткой. За ней сидела плотно закутанная женщина, заговорившая к его удивлению, по-французски.

- Думаю, святой отец, вы удовлетворены исходом вашей миссии? - спросила Анжелика.

Священник осторожно заметил, что дело еще не завершено, настроение султана переменчиво, рассказы пленных, которые он всякий день выслушивает, не вселяют в него особых надежд. Один Бог знает, как он торопится возвратиться в Кадикс вместе с несчастными, чьи души в опасности под властью столь порывистого государя.

- А так как вы были христианкой, сударыня, - я не сомневаюсь в этом, услышав вашу речь, - я бы попросил вас вступиться за нас перед вашим повелителем, чтобы его снисходительность и добрая предрасположенность не иссякли.

- Но я не ренегатка! - с негодованием возразила Анжелика. - Я христианка.

Отец де Валомбрез в замешательстве погладил длинную бороду. Ему приходилось слышать, что все жены и наложницы султана считаются мусульманками и должны открыто следовать предписаниями магометанской веры. У них есть даже своя мечеть.

- Меня взяли в плен, - повторила Анжелика, - но я христианка.

- Я не сомневаюсь в этом, дитя мое, - примирительным тоном прошептал святой отец.

- Моя душа тоже в большой опасности, - страстно продолжала Анжелика, вцепившись в прутья решетки, - но вас это не беспокоит. Никто и не подумает выкупить меня, спасти! Ведь я - только женщина.

Она не могла как следует объясниться, сказать, что с некоторых пор ее более пыток страшит то изощренное сладострастие, что опутывает гарем, медленное разложение души, зарастающей ядовитыми злаками лени, чувственности и жестокосердия. Этого-то и добивался Осман Ферраджи. Он знал повадки дремлющей, но неистребимой женственности, и умел ее пробудить. Священник услышал, что женщина под покрывалом плачет, он сочувственно покачал головой.

- Принимайте ваш жребий с терпением, дочь моя. Вам по крайней мере не грозит ни тягостный труд, ни голод, как братьям вашим.

Даже в глазах доброго святого отца потеря души женщины значила меньше, чем души мужчины! Может быть, он и не презирал женщин, но, видимо, полагал, что слабость и непоследовательность женской натуры заслуживают некоторой снисходительности в глазах Всевышнего.

Анжелика взяла себя в руки. Она сняла с пальца один из перстней, кольцо с огромным бриллиантом, с внутренней стороны которого были выгравированы имя и девиз рода Плесси-Белльер. Она помедлила под взглядом Верховного евнуха, но решилась. Ведь все уже было обдумано заранее. Пройдет немного времени, и, она это знала, Осман Ферраджи отправит ее в султанские покои. Он дал ей понять, что она во всем должна следовать его советам. Разочаровав Верховного евнуха, она потеряет его поддержку. Переча Мулею Исмаилу, погибнет в мучениях.

Она уже спрашивала себя в ужасе, не ожидает ли она сама с нетерпением часа решающего поражения, устав от тревоги обманчивых надежд. Кто мог ей помочь? Изворотливый Савари был всего лишь старым рабом, переоценивающим свои силы. А с Мулеем Исмаилом шутить не приходится. И если пленники все же отважатся на безрассудный побег, они не станут связываться с женщиной. «Из гарема не убегают». И все же нужно попытаться не провести в нем остаток жизни. По ее представлениям, лишь один человек был способен повлиять на несговорчивого султана. Она протянула перстень через решетку.

- Отец мой, умоляю... Заклинаю вас по возвращении отправиться в Версаль. Попросите аудиенцию у короля и передайте эту вещь. Здесь выгравировано мое имя. Вы расскажете ему, что я попала сюда. Вы ему скажете...

Опустив глаза, она закончила сдавленно:

- ...Вы скажете, что я взываю к нему о прощении и помощи.

Увы, еще до окончания переговоров Мулей Исмаил узнал от французского ренегата, что под названием Братства Святых Даров таится Братство Пресвятой Троицы. Гнев его был ужасен.

- Ага, нормандская лиса, твой раздвоенный язык опять солгал! - сказал он Колену Патюрелю. - Но теперь тебе не удастся довести до конца свою шутку.

Сначала он повелел насыпать пороху в бороду, уши и нос хитрецу и поджечь. Потом одумался и ограничился тем, что велел привязать его нагого к кресту под солнцем на площади и приставить двух стражей с мушкетами, чтобы отгонять хищных птиц и не дать им выклевать распинаемому глаза. Один из них неловко выстрелил и ранил нормандца в плечо. Узнав об этом, султан своей рукой отсек голову стража.

Вся дрожа, Анжелика приникла к амбразуре, не в силах оторвать глаз от дыбы. Она видела, как непроизвольно сокращались мышцы, когда нормандец пытался подтянуться и дать передышку распухшим от веревок рукам. Большая голова с длинными светлыми волосами свешивалась на грудь. Но тотчас он выпрямлялся, медленно поводил головой, уставясь в небо. Он постоянно двигался, видимо, чтобы не застаивалась кровь в затекших членах.

Его могучая натура, и на сей раз победила. Когда нормандца сняли с креста, он не только был жив, но, выпив присланный султаном пряный отвар, встал, и, несмотря на кровь, струящуюся из ран, сам пошел навстречу товарищам, уже оплакавшим его гибель.

Новости распространялись очень быстро, и все жили в предгрозовом напряжении. Обуянный яростью монарх отверг дары святых отцов. Ожерелья и перстни раздал своим негритятам, одежды из зеленого сукна разодрал. Но часы не тронул.

Служители ордена, получив приказ немедленно уйти из Мекнеса под угрозой сожжения заживо в доме, где они обосновались, пребывали в полной растерянности. Они обсуждали, что предпринять. Отважные купцы из Сале, господа Бертран и Шап де Лен, не попавшие в проскрипции, предложили себя в качестве посредников. Но священники, опасаясь раздражать капризного и несговорчивого султана, уже собрали пожитки и оседлали ослов. Однако Колен Патюрель, заблаговременно предвидевший возможные препоны, пустил своего рода встречный пал, чтобы погасить пожар властительного гнева. Еще до прибытия святых отцов он повидал все мавританские семьи, имевшие пленных родственников на французских галерах, и поманил их надеждой на обмен пленных.

Теперь, видя, что по царственной причуде переговоры срываются, так и не начавшись, мавры толпой бросились ко дворцу, умоляя султана использовать случай и вернуть пленных мусульман с каторги. Мулей Исмаил вынужден был уступить. Его стражи вскачь погнались за святыми отцами и передали приказ вернуться в город под страхом казни. Переговоры возобновились. Они были бурными и продолжались три недели.

Наконец священники получили двенадцать пленных вместо обещанных двухсот. Каждого отдавали за трех мавров и триста ливров. Святые отцы отправляли их под Сеуту, где те должны были ждать, пока состоится обмен.

Султан выбрал двенадцать рабов среди самых старых и слабых. Он сделал им смотр, причем, естественно, они старались казаться как можно более немощными. Мулей Исмаил довольно потирал руки.

- Все они воистину жалки и никуда не годны.

Стражник подтвердил:

- Доподлинно так, о повелитель!

Для большей верности султан обратился к писцу и спросил, что тот думает. Писец одобрил выбор:

- Ты изрек истину, государь: они убоги и бессильны.

Их уже собрались внести в список, когда вдруг появился хромой пленник, уверяя, что старый Колоэнс не был французом, так как его взяли на судне под английским флагом. Дело было двадцать лет назад, и никто не удосужился проверить сказанное. Бедняга Колоэнс застыл у стены, словно у захлопнувшихся перед ним ворот земного рая. А хромой занял его место.

Святые отцы заторопились с отъездом. Они понимали, что каждый день готовит им новые волнения, опасались зависти и ожесточения рабов, которые преследовали их своими жалобами. К тому же надо было без конца платить и осыпать подарками алькаидов и ренегатов, делавших вид, что оказывают помощь.

Священники покидали Мекнес, сопровождаемые градом камней и воплями как христиан, так и мусульман. Рабы уже не чаяли конца своим невзгодам.

Старый Колоэнс плакал:

- Ах! Когда теперь вернется «братия на ослятях»!.. Нет, видно, я погиб!

Он уже чувствовал лысиной медный шар султанского посоха, а потому поплелся в свою пальмовую рощу и повесился. Колен Патюрель, весьма кстати оказавшийся поблизости, вытащил старика из петли.

- Не отчаивайся, дружище, - успокоил он садовника. - Мы уже исчерпали все способы выбраться, остался последний: бегство. Мне тоже нужно уходить. Дни мои здесь сочтены. Место мое займет Рене де Мерикур, мальтийский рыцарь. Если не думаешь, что слишком стар, иди с нами.

Колен-нормандец совсем не зря настаивал, чтобы монахи привезли часы. Через две недели часы встали. Мартен Камизар, часовой мастер из Женевы, вызвался их починить. Ему только понадобились во множестве разные мелкие приспособления: щипцы, тисочки, подпилки... Какие-то из них неизвестно как затерялись, и к тому времени, когда часы затикали, женевец припрятал достаточно этих мелких вещиц, чтобы в нужный день освободить Колена Патюреля от оков. То же будет и с цепями Жан-Жана-парижанина, неразлучного с Коленом. Кроме них, в побег собрались Пиччинино-венецианец, бретонский дворянин маркиз де Кермев, Франсис Бартус из Арля и баск Жак д'Аррастега.

То были лучшие головы каторги, достаточно безрассудные, чтобы сто раз поставить на кон жизнь во имя надежды достичь христианских земель. К ним примкнул бедняга Колоэнс, чья лысина стоила смертного приговора, а также старый аптекарь Савари, который предложил им несколько десятков самых невероятных способов улизнуть от Мулея Исмаила, заверив, что скоро невероятное станет возможным.