Geum.ru

Габриель Гарсия Маркес. Любовь во время чумы

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   35

самом деле перепродал его за двойную цену консерваторам,

воевавшим против правительства.

И еще "Справедливость" сообщала, что Лоренсо Даса купил по

очень низкой цене излишек солдатских сапог у англичан в ту

пору, когда генерал Ра-фаэль Рейес создавал военно-морской

флот, и на одной этой операции за шесть месяцев удвоил свое

состояние. По словам газеты, Лоренсо Даса отказался принять

прибывшие в порт назначения сапоги на том основании, что все

они были на правую ногу, однако, когда в соответствии с законом

таможня стала распродавать их с торгов, он оказался

единственным покупателем и купил их все за символическую цену в

сто песо. Теми же самыми днями его сообщник купил на тех же

условиях груз сапог на левую ногу, прибывший на таможню в

Риоачу. А потом Лоренсо Даса сложил пары сапог как положено и,

использовав родственные отношения с семейством Урбино де ла

Калье, продал сапоги новорожденному военному флоту с прибылью в

две тысячи процентов.

И заканчивала "Справедливость" сообщением о том, что

покинул Лоренсо Даса Сан-Хуан-де-ла-Сьенагу в конце прошлого

столетия вовсе не только в поисках светлого будущего для своей

дочери, как любил повторять, а потому, что его поймали на

прибыльном дельце: подмешивал в табак измельченную бумагу, да

так ловко, что самые утонченные курильщики не замечали обмана.

Раскрылись и его связи с подпольным международным предприятием,

наиболее доходным промыслом которого в конце прошлого столетия

стал нелегальный ввоз китайцев из Панамы. А вот подозрительная

торговля мулами, так навредившая его репутации, похоже,

оказалась единственной честной коммерцией.

Едва встав с постели, Флорентино Ариса, с еще саднящей

спиной, взял в руки толстый посох вместо зонта и в первый же

свой выход из дому направился к Фермине Дасе. Такой он ее не

знал: на кожу легла неизгладимая печать лет, а горькая обида

умертвила всякое желание жить. Доктор Урбино Даса, дважды

навещавший Флорентино Арису во время его заточения, поведал,

как потрясли ее публикации в "Справедливости". Неверность мужа

и предательство подруги, о которых она прочитала в первых

статьях, привели ее в такую ярость, что она перестала по

воскресеньям ходить в фамильный мавзолей, как было заведено,

ибо не могла смириться, что он там, в своем ящике, нс услышит

оскорблений, которые ей хотелось выкрикнуть: она воевала с

мертвецом. А Лукресии дель Реаль дель Обиспо она велела

передать, если кто-то того захочет: пусть утешится тем, что в

толпе, прошедшей через ее постель, был один настоящий мужчина.

Что касается публикации о Лоренсо Дасе, то трудно сказать, что

задело ее больше - сам ли факт обнародования или то, что она

так поздно узнала, кем на самом деле был ее отец. Но независимо

от того, что повлияло больше, она была раздавлена. Волосы,

прежде чистого стального цвета, так ее облагораживавшие, теперь

походили на пожелтевшие космы кукурузного початка, а прекрасные

глаза пантеры не сверкали как прежде, даже в гневе. Каждый

жест, каждое движение говорили о том, что она не хочет жить.

Уже давно перестала она запираться в ванной комнате или другом

укромном месте, чтобы покурить, но впервые начала курить на

людях, с нескрываемой жадностью, сперва сворачивая сигареты

сама, как ей всегда нравилось, а потом стала курить и самые

простые, готовые, которые удавалось купить: не хватало ни

времени, ни терпения сворачивать их самой. Другой человек, не

Флорентино Ариса, непременно задался бы вопросом: какое будущее

может быть у такого, как он, старика, хромого да еще с

истерзанной и облезшей, точно у осла, спиной, и женщины, не

желавшей иного счастья, кроме смерти. Другой - но не он. Среди

развалин и обломков он отыскал крохотный лучик надежды, ибо ему

показалось, что несчастье возвеличивало Фермину Дасу, гнев и

ярость красили ее, а злость на весь свет вернула ей дикое

своенравие, каким она отличалась в двадцатилетнем возрасте.

У нее появились новые основания быть ему благодарной: он

послал в "Справедливость", опубликовавшую подлые статьи,

замечательное письмо - об этической ответственности прессы и об

уважении к чужой чести. "Справедливость" не опубликовала

письма, но автор послал копию в "Диарио дель Ко-мерсио", самую

старую и серьезную газету Карибского побережья, и там его

поместили на первой странице. Письмо под псевдонимом Юпитер

было написано так убедительно, так остро и таким прекрасным

слогом, что авторство стали приписывать некоторым наиболее

известным писателям провинции. Это был одинокий голос в океане,

но голос глубокий, и он был услышан, и Фермина Даса догадалась,

кто автор письма: она сразу узнала некоторые мысли и даже

буквально целую фразу из размышлений Флорентино Арисы на тему

нравственности. И в мрачном запустении своего одиночества

откликнулась помолодевшим вдруг чувством приязни. И в те же

самые дни Америка Викунья, оказавшись субботним вечером одна в

спальне на Оконной улице, по чистой случайности наткнулась в

незапертом шкафу на машинописные копии размышлений Флорентино

Арисы и написанные от руки письма Фермины Дасы.

Доктор Урбино Даса был рад, что возобновились визиты

Флорентино Арисы, которые так поднимали дух его матери. Совсем

иначе к этому отнеслась Офелия, его сестра: она вернулась из

Нового Орлеана с первым же пароходом, груженным фруктами, едва

узнала, что Фермина Даса завела странную дружбу с человеком,

чьи моральные устои, судя по всему, оставляли желать лучшего.

Она не сдерживала своего беспокойства, и не прошло недели, как

разразился скандал: она поняла, что Флорентино Ариса был своим

человеком в доме и влияние его велико, увидела, как они

перешептываются или вдруг затевают ссоры, точно молодые

влюбленные, во время его визитов, затягивавшихся до ночи. То,

что доктор Урбино Даса считал благотворной привязанностью двух

одиноких стариков, ей представлялось чуть ли не тайным

сожительством. Такая уж она была, Офелия Урбино, вылитая донья

Бланка, будто приходилась ей не внучкой по отцовской линии, а

родной дочерью. Такая же благовоспитанная, такая же

высокомерная, и точно так же, как та, питавшаяся

предрассудками. Она просто не способна была представить, что

возможна невинная дружба между мужчиной и женщиной. Даже если

им всего пять лет от роду, а тем более - восемьдесят. В жаркой

перепалке с братом она заявила: чтобы окончательно утешить

мать, Флорентино Арисе остается только залезть в ее вдовью

постель. У доктора Урбино Дасы никогда не хватало ни слов, ни

духу ответить ей, и на этот раз тоже не хватило, но вмешалась

его жена и спокойно заметила, что любви покорны все возрасты.

Офелия взорвалась.

- Любовь смешна и в нашем возрасте! - закричала она. -А в

их возрасте любовь - просто свинство. Она вознамерилась во что

бы то ни стало изгнать из дому Флорентино Арису, и это достигло

ушей Фермины Дасы. Та позвала ее к себе в спальню, как

поступала всегда, когда желала, чтобы не слышала прислуга, и

попросила ее повторить обвинения. Офелия не стала ничего таить,

она была убеждена, что Флорентино Ариса - а всем известно, что

он извращенец, - напрасно домогался матери, что эти отношения

наносили больший ущерб доброму имени семьи, чем темные делишки

Лоренсо Дасы и невинные шалости Хувеналя Урбино. Фермина Даса

выслушала ее, не проронив ни слова, не моргнув, а когда дочь

закончила, она была уже другой: снова вернулась к жизни.

- Единственное, о чем жалею, что у меня нет сил выпороть

тебя как следует за дерзость и дурномыс-лие, - сказала она

дочери. - А теперь сию минуту уходи из этого дома, и клянусь

прахом матери: пока я жива, ты на этот порог больше не ступишь.

Не было силы, способной переубедить ее. Офелия ушла жить в

дом к брату и оттуда принялась засылать к матери высоких

эмиссаров с просьбами о прощении. Но все было напрасно. Ни

посредничество сына, ни вмешательство подруг не переменили ее

решения. Невестке, с которой у нее всегда были отношения

по-простонародному свойские, она в конце концов сказала, сочно

и метко, как в лучшие свои годы: "Сто лет назад нам с ним

изговняли жизнь потому, что мы, видите ли, были слишком молоды,

а теперь хотят изгадить потому, что слишком стары". Она

прикурила новую сигарету от окурка и наконец вырвала яд,

который разъедал ей нутро.

- Пусть катятся в задницу, - сказала она. - Единственная

отдушина есть у нас, вдов, - никто нам не указ.

Делать было нечего. Убедившись, что никакие просьбы не

помогают, Офелия в конце концов уехала к себе в Новый Орлеан.

Ей удалось добиться от матери лишь одного - после долгих просьб

и уговоров Фермина Даса все-таки согласилась попрощаться с ней,

однако в дом войти не разрешила, ведь она поклялась прахом

матери, единственным, что в те мрачные дни оставалось чистым в

ее глазах.

В один из первых вторников Флорентино Ариса, рассказывая о

своих судах, пригласил Фермину Дасу совершить прогулку по реке

на пароходе. А если затем еще один день проехать на поезде, то

можно добраться и до столицы республики, которую они, как

большинство людей их поколения в кариб-ских краях, называли

по-старому, Санта-Фе, как называли ее до прошлого столетия.

Однако Фермина Даса все еще разделяла предрассудки мужа и не

имела никакого желания увидеть холодный и мрачный город, где

женщины, как ей рассказывали, выходят из дому только к заутрене

и не имеют права зайти в кафе поесть мороженого или появиться в

общественных местах, а на улицах там постоянно заторы из-за

похоронных процессий, и дождь сыплет - не перестает со времен

Потопа: хуже, чем в Париже. А вот к реке ее, наоборот, тянуло;

хотелось увидеть, как на песчаных отмелях греются под солнцем

кайманы, хотелось проснуться среди ночи от воплей морской

коровы, однако пуститься в столь трудное путешествие в ее

возрасте, вдове, да еще одной, представлялось совершенно

невозможным.

Флорентино Ариса еще раз повторил свое приглашение по

прошествии времени, когда она уже решила продолжать жить без

супруга, и теперь затея показалась ей более вероятной. Теперь,

после ссоры с дочерью, после стольких горьких переживаний из-за

отца, испытывая запоздалую злобу на мужа и ярость на лицемерную

лесть Лукреции дель Реаль, которую столько лет считала лучшей

подругой, теперь она казалась и сама себе лишней в этом доме. И

однажды вечером, прихлебывая настой из разных сортов чая, она

оглядела постылый двор, где уже никогда не поднимется дерево ее

беды.

- Одного хочу - уйти из этого дома, уйти куда глаза глядят

и больше сюда не возвращаться, - сказала она.

- Вот и уйди - на пароходе, - сказал Флорентино Ариса.

Фермина Даса в задумчивости поглядела на него. - А что,

вполне может быть, - сказала она. Еще минуту назад она ничего

такого и не думала, а тут сказала - и все, решено. Сын с

невесткой, узнав, обрадовались, А Флорентино Ариса поспешил

уточнить, что Фермина Даса будет почетным пассажиром, и в ее

распоряжение предоставят каюту, где она будет чувствовать себя

как дома; обслуживание он обещает превосходное, а капитан

самолично позаботится о ее безопасности и благополучии. Чтобы

заинтересовать ее, он принес карты маршрута, открытки с

полыхающими закатами, стихи, воспевающие незамысловатый рай на

реке Магдалене, написанные знаменитостями, путешествовавшими по

этим местам, или же теми, кто стал знаменит благодаря

прекрасным стихам. Она просматривала их, когда была в добром

расположении духа.

- Не надо меня завлекать, как ребенка, - говорила она ему.

- Если я поеду, то потому, что решила, а не ради красот

природы.

Сын предложил, чтобы невестка поехала с нею, но она резко

возразила: "Я достаточно взрослая и в присмотре не нуждаюсь".

Она сама собралась, продумав все детали. И почувствовала

огромное облегчение, предвкушая восемь дней плавания вверх по

реке и пять - обратного плавания вниз, имея при себе лишь самое

необходимое: полдюжины платьев из хлопка, туалетные

принадлежности, пару туфель - чтобы подняться на пароход и

сойти с него. и домашние бабуши для парохода, а больше -

ничего: мечта жизни.

В январе тысяча восемьсот двадцать четвертого года Хуан

Бернарде Элберс, основатель речного пароходства, занес в списки

судов первый пароход, который стал ходить по реке Магдалене,

примитивную посудину мощностью в сорок лошадиных сил под

названием "Верность". Более века спустя, седьмого июля, в шесть

часов вечера доктор Урбино Даса с женой посадили Фермину Дасу

на пароход: она отбывала в первое в своей жизни плавание по

реке. Это был первый пароход, построенный на местных верфях,

который Флорентино Ариса в память о славном предшественнике

окрестил "Новая Верность". Фермина Даса никак не могла

поверить, что это так много говорившее им обоим название было

историческим совпадением, а не еще одним изящным выражением

хронического романтизма Флорентино Арисы.

В отличие от других речных судов, старинных и современных,

на "Новой Верности" рядом с капитанской каютой были еще одни

апартаменты, просторные и удобные: гостиная с бамбуковой

мебелью ярких цветов, убранная в китайском стиле супружеская

спальня, ванная комната и застекленная широкая палуба в виде

балкона, в носовой части судна, украшенная свисавшими из

горшков папоротниками; с палубы открывался прекрасный вид на

реку и на оба берега - правый и левый, а бесшумная система

охлаждения ограждала от лишних шумов и поддерживала климат

непроходящей весны. Роскошные покои носили название

Президентской каюты, поскольку именно в них совершали плавание

три президента республики, и не использовались в коммерческих

целях, а предназначались исключительно для высоких

представителей власти и особо чтимых гостей. Флорентино Ариса

распорядился оборудовать помещения с представительскими целями

сразу же, как только стал президентом Карибского речного

пароходства, тая надежду, что рано или поздно они станут

счастливым приютом в их с Ферминой Дасой свадебном путешествии.

И день настал: она вошла в Президентскую каюту на правах

хозяйки и госпожи. Капитан оказал почести ступившим на его

судно доктору Урбино Дасе и его супруге - шампанским и копченым

лососем. Капитан Диего Самаритано, облаченный в белую

полотняную форму, был само совершенство от кончиков штиблет до

фуражки с вышитым золотом гербом КРП, и, как все остальные

речные капитаны, был крепок, точно сейба, обладал командирским

голосом и манерами флорентийского кардинала.

В шесть часов дали первый сигнал к отплытию, и Фермина

Даса почувствовала, как звук острой болью отдался в ее левом

ухе. Накануне ей снились дурные сны, и она не решилась

разгадывать предзнаменований. Но рано утром велела отвести ее

на расположенное поблизости семинарское захоронение, кладбище

"Ла-Манга", и там, у подножия фамильного склепа, примирилась с

покойным супругом, произнеся монолог, в котором прорывались и

справедливые упреки, давно стоявшие комом у нее в горле. Потом

она рассказала ему о предстоящем плавании и попрощалась

ненадолго. Она не хотела никому говорить, что уезжает; почти

всегда, уезжая в Европу, она поступала так во избежание

утомительного прощания. Она немало путешествовала, однако на

этот раз у нее было ощущение, будто она уезжает первый раз, и с

каждым часом тревога возрастала. Поднявшись на судно, она вдруг

почувствовала такое одиночество, такую печаль, что пожелала

остаться одна - чтобы всплакнуть.

Когда прозвучал последний предупредительный сигнал, доктор

Урбино Даса и его жена попрощались с Ферминой без надрыва, и

Флорентино Ариса дошел с ними до поручней трапа. Доктор

отступил, пропуская его вперед, вслед за своей женой, и только

тут понял, что Флорентино Ариса тоже отплывает на пароходе.

Доктору не удалось скрыть недовольство. - Мы так не

договаривались, - сказал он.

Флорентино Ариса показал ключ от своей каюты с явным

умыслом: мол, обычная каюта на общей палубе. По мнению доктора

Урбино Дасы, это не являлось убедительным оправданием. Он

посмотрел на жену, как утопающий на соломинку, ища у нее

поддержки, и наткнулся на ледяной взгляд. Очень тихо и строго

она сказала: "И ты - тоже?" Да, и он тоже, как и его сестра

Офелия, считал, что в определенном возрасте любовь выглядит

неприлично. Но сумел вовремя совладать с собой и попрощался с

Флорентино Арисой пожатием руки, в котором было больше

смирения, нежели благодарности.

Оставшись у перил, Флорентино Ариса смотрел, как они

спускались по трапу. Прежде чем сесть в автомобиль, доктор

Урбино с женою - как желал и надеялся Флорентино Ариса- еще раз

посмотрели в его сторону, и он помахал им на прощанье рукой.

Оба помахали ему в ответ. Он не отходил от перил, пока

автомобиль не исчез в клубах пыли на грузовом причале, а потом

пошел к себе в каюту переодеться для первого ужина на борту

парохода, в капитанской столовой.

Вечер был великолепный, и капитан Диего Самаритано

сдабривал его сочными рассказами из своей жизни, жизни

человека, сорок лет плавающего по реке, но Фермина Даса делала

над собой усилие, стараясь показать, будто ей это интересно.

Хотя последний предупредительный сигнал дали в восемь часов,

после чего все провожавшие покинули судно и трап был поднят,

отчалил пароход, лишь когда капитан кончил ужинать и поднялся

на капитанский мостик. Фермина Даса и Флорентино Ариса

наблюдали за отплытием, стоя у поручней в общем салоне, среди

гомонящих пассажиров, которые наперебой старались угадать

огоньки города, пока пароход не выбрался из бухты и не пошел по

невидимому глазу судоходному каналу, по заводям с дро-

жавшими на воде огоньками рыбацких лодок и наконец тяжело,

всей грудью задышал на открытом просторе великой реки

Магдалены. И тогда оркестр грянул модную мелодию, пассажиры

взорвались восторгом, и пошли танцы.

Фермина Даса предпочла уединиться в своих покоях. За весь

вечер она не проронила ни слова, и Флорентино Ариса дал ей

вволю думать о своем. И прервал ее думы лишь у дверей ее каюты,

чтобы попрощаться, но ей не хотелось спать, она немного

замерзла и предложила посидеть - посмотреть на реку с ее

балкона. Флорентино Ариса подкатил два плетеных кресла к самым

перилам, погасил свет, накинул ей на плечи шерстяной плед и сел

рядом. Она свернула сигарету из пачки, которые он дарил ей,

свернула с удивительной сноровкой, медленно закурила, ни слова

не говоря, а потом свернула еще две, одну за другой, и выкурила

их без передышки. Флорентино Ариса мелкими глотками выпил два

термоса горького кофе.

Отсветы города скрылись за горизонтом. С темной палубы

гладкая и замолкшая река и пастбища по обоим берегам казались

одной светящейся равниной. Время от времени по берегам

попадались соломенные шалаши рядом с огромными кострами,

оповещавшими, что здесь продаются дрова для пароходных котлов.

У Флорентино Арисы сохранилась память о путешествии по реке,

совершенном в юности, и теперь одно за другим всплывали

воспоминания, словно это было вчера. Он стал рассказывать их

Фермине Дасе, думая подбодрить ее, но она курила в другом мире.

Флорентино Ариса замолчал, оставив ее наедине с ее

воспоминаниями, и принялся сворачивать для нее сигареты, одну