Geum.ru

Анжелика в квебеке анн и Серж голон перевод И. Н. Пантелеевой часть первая прибытие

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   39

***


- Мадам де Кастель-Моржа! - повторила Анжелика. - Женщина! Стреляла из пушки! Но она сумасшедшая! Она же могла убить собственного сына...

- Она не знала, что он находится на борту.

Виль д'Аврэй прыснул со смеху.

- Она была вне себя от злости, узнав, что Квебек не собираются защищать от вас и что ее муж уступил Фронтенаку. И она, решила сама пробраться на редут, и, накинувшись на солдат и офицеров, находившихся там, приказала им потопить ваш флот. Говорят, она собственноручно поместила мешок с порохом в жерло пушки и проткнула его штыком. Солдат-артиллерист выстрелил, так как испугался, что она, размахивая штыком, выколет ему глаза или подожжет порох и взорвет всех и вся... Однако, надо признать, что за неистовая женщина!

- Лучше скажите, что за сумасшедшая!

Слушая эту, по меньшей мере, удивительную новость, Анжелика пропустила тот момент, когда они миновали вход в собор.

Она внезапно очутилась в глубине храма в первом ряду перед скамейкой для молитвы, сделанной из резного дерева, с бархатной подушечкой цвета граната с золотой бахромой.

Анжелика преклонила колени. Перед ней в полутьме блестел золотом алтарь, по обе стороны от него стояли колонны из черного мрамора, а над ними деревянная скульптура голубки - символ Святого Духа.

Тем временем позади нее церковь наполнилась шумом входящих.

Одно казалось в Квебеке главным: занять место, соответствующее рангу.

Иерархия званий, служебных должностей, богатства создавала в этой маленькой столице множество споров о превосходстве одних над другими, каждый считал, что защищая собственную честь и достоинство, он защищает одновременно честь и достоинство короля, Новой Франции и даже Господа Бога.

И при любых обстоятельствах проявлялся этот дух жесткого соперничества и соблюдения табели о рангах.

В этом лихорадочном стремлении каждого занять подобающее ему место, не дать сопернику опередить себя, люди совершенно не отдавали себе отчета в том, что они находятся в храме, рядом со Святым распятием. Возникло даже что-то вроде потасовки, и еще немного, и посланник короля господин де Бардане остался бы без молитвенной скамейки или же оказался бы во втором ряду.

Чтобы выправить положение, господин де Фронтенак вынужден был уступить ему свою скамейку, находящуюся немного впереди мест, отведенных для графа и графини де Пейрак. При этом он бросил недовольный взгляд на интенданта Карлона, занявшего место справа от Виль д'Аврэя. Маркиз же в своем непреклонном стремлении находиться рядом с Анжеликой занял как раз то место, которое предназначалось де Барданю.

Губернатору удалось урегулировать эту путаницу с местами, но при этом ему пришлось поставить свою скамеечку совсем рядом с балюстрадой, ограждающей алтарь. Епископ, направляясь к ступенькам алтаря, заметил это и нахмурился. Между тем месса началась. Дети, поющие в хоре, заняла свои места.

Певчие начали гимн Богу:

Воздаем хвалу тебе, о Боже,

Ты наш Всемогущий Господь

Святой, святой, святой Отче!

Небеса и земля наполнены Твоей

Благодатью и Славой.

Анжелика уже много лет не присутствовала на торжественной католической мессе. Она скиталась по лесам и морям, вела жизнь искательницы приключений, отвергнутая обществом, к которому принадлежала когда-то.

"Как это странно", - говорила она себе.

Приглушенные звуки органа, запах ладана, монотонные голоса певчих - все это повергло Анжелику в некоторое оцепенение. В ее памяти вдруг стали всплывать забытые лица, обрывки событий. Воспоминания наплывали, казалось, из этого теплого, душистого воздуха, дрожащего от тысячи свечей, в мерцании которых как бы двигались и шевелились деревянные резные скульптуры, щедро украшающие внутренность храма.

Вдруг ей на память пришли слова проклятий, изрыгаемые пастором Новой Англии, преподобным отцом Патриджем:

"Папская церковь проповедует религию распутников и фанатиков!" Это именно от его руки погиб отец де Вернон.

Анжелика подняла голову, чтобы разглядеть иезуитов, стоявших двумя рядами наверху возле хоров.

Как всегда в черном, но с надетыми поверх белыми стихарями по случаю торжеств. Их гладко выбритые или бородатые лица были одинаково холодны и безмятежны. Белые жесткие воротники с округлыми краями придавали им сходство с испанскими грандами, одному из которых, великому Игнатию Лойоле, они и обязаны были своим возникновением. Их собрание показалось ей похожим на Совет волчьей стаи. Осторожные и сдержанные, всегда и ко всем подозрительные и связанные каким-то общим уставом, они были не врагами, а силой. И эта сила, возможно, могла присоединиться к ним.

Она обратила внимание на руки молодого иезуита, державшего свой молитвенник. На левой руке не хватало большого пальца, и еще два других были отрезаны на уровне первой фаланги. На другой руке не хватало указательного пальца. Его остроконечная, короткая темная борода, тщательно подстриженная, окаймляла совсем еще юное лицо. Но он уже был лысым. Его природная лысина увеличивалась за счет следов от раны, покрывавшей половину черепа. Приглядевшись, можно было заметить, что у него была отрублена половина левого уха. Подвергшийся совсем недавно истязаниям, ныне он служил торжественную мессу в соборе Квебека и, казалось, не помнил о тех пытках, которые изуродовали его. У него было нежное и невинное лицо. Анжелика вспомнила его имя: отец Жоррас.

Анжелика вновь вспомнила об отце Верноне, с которым она плавала на "Белой Птице" и который погиб от руки английского пастора.

"О, мой друг! Почему вы умерли? Вы видите, я в Квебеке, как вы и просили..."

Она обхватила голову руками, стараясь восстановить в памяти уже забытые черты его лица и разгадать ту тайну, которую она читала в его глазах.

"Он любил меня!" - подумала она. - Я уверена, что он меня любил".

Анжелика была настолько поглощена этим немым диалогом с призраком, что забыла, где она находится и сколько прошло времени.

Со стороны казалось, что она полностью погружена в молитву, и та сосредоточенность, с которой она предавалась медитации, поразила всех присутствующих в храме.

Все взгляды были прикованы к белокурому затылку этой знатной дамы, которая в такой униженной позе распростерлась перед алтарем.

- Неужели она так набожна? - прошептала мадам де Меркувиль на ухо соседке, мадам Дюперэн. - Ну, это уж слишком! Уверяю вас, я уже больше ничего не понимаю... после всего, что нам рассказали об этих людях! Что они безбожники, враги Церкви... Что они даже не воздвигли у себя в колонии Крест! Ах, моя дорогая, кому же верить после этого...

Звон колоколов прервал размышления Анжелики и вернул ее к действительности. Она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на тех, среди кого ей придется прожить некоторое время.

Возле нее, откинув голову назад и скрестив на груди руки, стоял Жоффрей. Какие мысли одолевали его? Были ли его чувства подобны тем, что испытывала она? Он казался удовлетворенным, но по тем ли причинам, что и она?

Справа от нее - Виль д'Аврэй, очень похожий на набожного петуха. Так как он в самом деле любил бывать в церкви и молиться. Позади находились Пискаретт и еще два индейских вождя: гуронов и алгонкинов. А за ними - причудливое смешение пестрой толпы. Тут было великое множество индейцев в индианок, одни - полуголые, другие - завернутые в одеяла. Бок о бок с ними стояли элегантные господа: дамы в корсетах, офицеры в парадных мундирах, трапперы, обросшие к бородатые, в одежде из замши. Многие француженки носили крестьянские головные уборы из своих родных мест, другие - белые чепцы.

Повсюду были дети, один - светловолосые и светлоглазые, другие - смуглые, с блестящими черными глазами индейцев.

Справа стояла матушка Буржуа, окруженная своими "дочерьми". Их бледные лица выражали искреннюю радость от того, что, наконец, они добрались до Квебека. В толпе легко было распознать новых иммигрантов, прибывших в этот самый день, по их худобе, бледному цвету лица, покрасневшим векам и общему жалкому и затравленному виду, привезенному из Старого Света. Все это пройдет, достаточно им будет получить несколько арпанов земли или же начать охотиться.

Для этих вновь прибывших людей сегодняшняя церемония была едновременно началом и концом.

Для них, приехавших в Канаду в поисках лучшей жизни, старое королевство отдалялось подобно тяжелогруженому кораблю, увозящему их прошлое.

Маргарита Буржуа подняла голову, встретилась взглядом с Анжеликой и заговорщицки улыбнулась ей. В последний раз они виделись в Тадуссаке. "Ну вот, видите! Все устроилось наилучшим образом", - казалось, говорила эта улыбка.

Анжелика улыбнулась ей в ответ и почувствовала общее дружелюбие и теплоту окружавших ее людей.

И лишь одна женщина свирепо взглянула в ее сторону.

Она стояла немного позади, с правой стороны, на коленях. Вся ее напряженная поза, с резко выпрямленной спиной, выражала гнев и непреклонность.

Очень высокая, одетая как бы в глубокий траур, но с пышностью, подобающей самой знатной даме. Ее взгляд, брошенный на Анжелику, был подобен острой бритве. Затем она отвернулась и подчеркнуто сосредоточенно стала созерцать витраж. Всем своим видом она хотела показать, что не замечает окружающих. Полумрак базилики освещал острые черты ее бледного, как мел, лица. "Маска смерти", - подумала Анжелика. Опущенные вниз углы ее узкого, ярко накрашенного рта, похожего на шрам, придавали выражение глубокой скорби ее мертвенно-бледному лицу. Ее руки так сильно дрожали, что казалось, объемистый молитвенник вот-вот выпадет из них.

Одного взгляда было достаточно Анжелике, чтобы понять, что перед ней воинственная Сабина де Кастель-Моржа.


***


Одну за другой Анжелика отстегивала булавки, которыми был прикреплен жемчужный пластрон к ее голубому платью, и складывала их в чашу из оникса. Зеркало в деревянной золоченой раме отражало ее лицо, подобное распускающемуся цветку утренней зари, на котором сияли зеленые глаза, блеском своим спорящие со сверканием алмазов в ее ушах. Но почему ее отражение было хотя и ослепительным, но слегка замутненным? Причиной этого, несомненно, был горячий пар, поднимающийся из приготовленной для нее ванны. Она попыталась протереть зеркало, но это ни к чему не привело.

Из этого Анжелика сделала вывод, что она немного пьяна. Но это было и неудивительно, после всех событий сегодняшнего дня и после всего выпитого.

Лишь глубоко за полночь ей удалось наконец остаться одной. И теперь она даже находила некоторое расслабляющее удовольствие в таком скучном занятии, как отстегивание булавок.

Это чудесное платье ее не предало. Они с ним оба соблюдали тот договор, который заключает Женщина и ее Наряд, тот секретный договор, который помогает им взаимодействовать в их красоте.

Теперь она была счастлива, оставшись одна. За долгие годы ее свободной жизни она отвыкла от светского этикета, и ей показалось, что она уже не сможет снова стать придворной дамой, окруженной слугами и лакеями. Во всяком случае, не так сразу... К тому же существовала проблема с цветком лилии на ее плече - этим позорным клеймом, из-за которого она могла довериться только самым преданным служанкам.

Тем хуже! Она предпочитала уколоть себе пальцы булавками, но зато наслаждаться какое-то время одиночеством.

Она наконец сняла пластрон, расстегнула корсаж и, отбросив их подальше, вздохнула с облегчением. Затем она распустила волосы. Зеркало, покрытое по-прежнему облаком пара, отражало ее, стоявшую в тончайшем прозрачном белье, сквозь которое просвечивала белизна ее кожи и двумя более темными пятнами обозначились кончики груди.

Над зеркалом висело громадное распятие из серебра и слоновой кости. В доме Виль д'Аврэя распятия были повсюду, но они были так искусно выполнены, что казались украшениями, а не предметами культа.

Сняв рубашку, Анжелика осталась обнаженной. Она подобрала волосы лентой и приблизилась к ванне. Еще раз вздохнув, она вступила в теплую воду. Дневная усталость исчезла. Ее охватило блаженство, все мысли ушли, и, опершись головой о край ванны, она погрузилась в мечтания.

Она была в Квебеке.

И для нее это звучало почти столь же торжественно, как в тогда, когда она осознала, что ОНА БЫЛА В ВЕРСАЛЕ.

Важно было оценить, какой путь ей пришлось преодолеть, чтобы сейчас праздновать эту победу.

Она была в Квебеке, и после жизни, полной блужданий, он показался ей гаванью, полной чудес.

Она была в городе. В городе французской провинции с его домами, церквами, садами, лавками.

Она была здесь, в ванне, наполненной горячей водой, а вокруг нее - молчание тихой ночи. Зеркала отражали ее лежащее тело. Висящие повсюду, они увеличивали, раздвигали пространство этой маленькой комнатушки, в которой маркиз соорудил роскошную ванную комнату.

Они смогли попасть в дом маркиза де Виль д'Аврэя еще до наступления темноты, что было почти так же трудно, как и сама высадка в Квебеке. Каким чудом им удалось в конце концов закончить всю эту церемонию приветствий и поздравлений и отправиться в дом маркиза, которым он так гордился?

- Но он совсем маленький, - вскричала Анжелика при виде дома.

- Но он очарователен, - возразил маркиз.

С этим нельзя было не согласиться. Несмотря на свои скромные размеры, дом был уютным и приветливым.

Маркиз сказал Анжелике, что она испорчена воспоминаниями о королевских замках. Для Квебека этот дом был достаточно просторным.

Он был двухэтажным, к нему примыкал широкий двор со службами, крытым гумном, дровяным сараем, пристройками, и Виль д'Аврэй заявил, что вскоре он приобретет соседнее поле, чтобы построить там конюшни, ферму, держать скот и выращивать овощи.

Войдя в дом, они очутились в большой низкой комнате, в глубине которой приветливо горел камин, а посредине стоял стол, покрытый белой дамасской скатертью и уставленный серебряной посудой; справа была видна гостиная, обставленная мебелью, покрытой коврами.

- Я привез большинство своей мебели из Франции, - заявил Виль д'Аврэй.

Как он и предупреждал, служанка ждала их, стоя возле стола, застывшая, как деревянная статуя, и сама казавшаяся частью декора.

Это была высокая полная женщина, со спокойным лицом, с робким взглядом из-под бретонского чепца. Она прижимала к груди, как ребенка, свою знаменитую фаянсовую "гусятницу", над которой возвышалась золотистая корочка паштета из дичи.

- Моя дорогая! Ты неповторима! - вскричал маркиз, целуя ее в обе щеки. - Ах, более того, ты фея! Я всегда это говорил!

Виль д'Аврэй хотел повести Анжелику на второй этаж, чтобы показать ей расположение комнат.

Но Анжелика, глядя вокруг, спрашивала себя, каким образом они смогут все здесь поместиться. Она хотела подождать прихода мужа, чтобы решить этот вопрос.

Слуги и люди, сопровождавшие их, начинали собираться у порога: конюхи, метрдотель и его помощники, несущие корзины с посудой и бельем; затем "дочери короля" и некоторые музыканты, флейтисты и барабанщики, уставшие целый день дуть в свои инструменты или стучать своими палочками. Эти люди желали выпить что-нибудь, так как весь день они провели за работой.

Тем временем произошло именно то, что Анжелика предвидела. Служанка маркиза, узнав, что ее хозяин не собирается оставаться в доме и что он не только покинет его, но и предоставит в распоряжение этой чужой женщины, к которой он, казалось, питает неумеренную страсть, собралась уходить, унося из дома свое достоинство и свою "гусятницу".

Ей было невыносимо видеть, как ее хозяин собирается оставить Анжелике этот дом, так заботливо приготовленный ею, его преданной служанкой, для него, а сам перебирается в какую-то лачугу в Нижний город, даже не предложив ей сопровождать его, после того как она так долго его верно ждала.

Виль д'Аврэй разразился негодованием:

- Ты что, принимаешь себя за королеву Франции? Посмотрите на эту нахалку! Эти слуги из колонии не имеют стыда! Ах, если бы ты была по другую сторону океана, в Старом Свете, ты бы не посмела себя так вести, негодная! Ты отведаешь палки!

Вне себя, он отвесил ей несколько чувствительных ударов тростью.

Служанка, согнувшись от ударов, тем не менее ушла, унося свою стряпню.

- Что же мы будем есть сегодня вечером? - вздыхал маркиз.

Но метрдотель с "Голдсборо" сообщил, что он готов приготовить им все, что они пожелают, и вместе с Флоримоном они отправились на кухню. Флоримон научился готовить, когда служил юнгой на корабле.

Продолжали вносить сундуки, узлы, кофры.

Толпа все росла. Люди столпились у дверей, желая скорее обрести пристанище, так как с каждым часом становилось холоднее. Большая кухонная зала уже не могла всех вместить.

В это время кто-то сообщил, что поместье, высокие трубы и часть белого фасада которого виднелись неподалеку, было тем самым жилищем, которое губернатор Фронтенак отдал в распоряжение господина де Пейрака, его семьи и всех его людей и которое, по всей видимости, было очень просторным и удобным.

Люди экипажа уже перенесли туда часть их имущества.

Был отдан приказ, и собравшиеся у дома маркиза поспешили отправиться в указанном направлении.

В это самое время прибыли две дамы из братства "Святого Семейства", готовые приютить "дочерей короля". Анжелика отправила девушек с ними.

Неожиданно появился Анн-Франсуа де Кастель-Моржа и начал в отчаянии причитать:

- Мадам! Мадам! Простите меня, то что произошло - это ужасно!

- Да, да! Я вас прощаю... я вам все прощаю, - повторяла Анжелика, чувствуя, что дневная усталость валит ее с ног.

В это время Виль д'Аврэй повел ее показать свой дом. Он демонстрировал Анжелике свое жилище так, будто собирался его ей продать.

- И еще, моя дорогая, я хочу вам сообщить то, что вы не знаете... Вы слышали о том поместье, которое Фронтенак приготовил для мадам де Модрибур... Это тот самый замок де Монтиньи, который вам сегодня предложили. Вы же не поселитесь там, где некогда обитала она?

Наконец он ее покинул, сказав, что о нем не стоит беспокоиться. Он сумеет устроиться в Нижнем городе.

Ближе к вечеру, после ухода Виль д'Аврэя, явился толстый мальчуган лет двенадцати передать им новости о коте. Он сообщил, что кот себя чувствует хорошо и, кажется, подружился с кухаркой из харчевни "Корабль Франции", где он получает все, что ему нужно. Мальчика сопровождали двое слуг, принесшие горшки и кастрюли, в которых были рагу и бланманже, овощной суп, булочки - все это в подарок от хозяйки.

Могли ли они мечтать о такой любезности? Мальчик сообщил, что он сын мадам Гонфарель, что ему девять лет. Он выглядел настоящим крепышом. Анжелика хотела сделать ему маленький подарок, но он отказался. Тогда она расцеловала его в круглые щеки и попросила передать его матушке, что она завтра придет навестить ее, как только сможет, чтобы поблагодарить и забрать кота.

И вот наконец Анжелика осталась одна с Иолантой.

Дети спали в комнате на первом этаже, позади кухни. Близость очага делала эту комнату самой теплой.

В доме стоял нежный, приятный запах, так как мебель была начищена воском, содержащим благовония, повсюду стояли и висели многочисленные изящные безделушки, блестели серебром распятия. Какое счастье было находиться в этом уютном, опрятном доме в столице Новой Франции, бывшей для них еще недавно недоступной вражеской крепостью.

Внезапно ее мысли омрачились, в памяти возникли слова, услышанные недавно. Вопросы, на которые она не могла ответить, кружились перед ней, как стая черных птиц...

Отсутствие отца д' Оржеваля! Загадочно... Безумие мадам де Кастель-Моржа... Бессмысленно... И кем мог быть спрятавшийся в толпе человек, бросивший фразу при виде Жоффрея де Пейрака со знаменем: "Послушайте! На Средиземном море его серебряный щит был на красном фоне!"

Человек, несомненно, знавший, что Жоффрей - это Рескатор.

И что он был когда-то на галерах короля.


***


Анжелика вновь открыла глаза. Какое-то предчувствие угнетало ее. Вода в ванной была все еще теплой. Она поняла, что, должно быть, уснула. Одна свеча погасла, другие догорали.

Анжелика вновь увидела в зеркале, висевшем над ней, свое отражение. Обнаженная женщина, лежащая в мерцающей воде, чьи глаза испуганно блестели в полумраке.

Почему Жоффрея до сих пор не было?

Того короткого мгновения, на который она заснула, было достаточно, чтобы изменить ее отношение к окружающей обстановке.

Тишина показалась ей полной тревоги.

Снаружи башенные часы пробили три удара. Это был голос спящего города. Города-ловушки.

Она едва дышала. Ей не хотелось, чтобы страх проникал в нее.

Где был Жоффрей? Где были его солдаты? Люди его экипажа? Его испанцы? Офицеры?

Она воображала самое худшее. Она начинала опасаться, что тот восторженный прием, который им оказали, был лишь мираж, ужасная комедия, предназначенная усыпить их бдительность.

Ей почудилось, что истина проступает на зеркале горящими буквами: "Они его арестовали..."

Живое воображение Анжелики рисовало ей этот момент, когда он входит в замок Святого Людовика, и его тут же окружают люди со шпагами в руках.

"Господин де Пейрак, у нас приказ арестовать вас. Именем короля!"

Все начинается сначала...

И когда она услышала какой-то шум внизу, в темном и уснувшем доме, она не сомневалась, что все опять будет как тогда, когда несчастный Куасси-Ба стонал и звал ее: "Мадам! Мадам!.. Они забрали мою саблю!"

Она вскочила, сопровождаемая всплеском, и, накинув простыню, кинулась из ванной комнаты к лестнице.

Крик замер у ее горла.

Внизу, у лестницы, стоял человек.

Человек, одетый в черное.


***


Это был Жоффрей де Пейрак.

Он был одет весь в черное.

Подняв голову, он смотрел на Анжелику.

Он был одет в широкий плащ с короткими рукавами, с высоко поднятым воротником из медвежьего меха.

Анжелика, опершись о перила, застыв, смотрела на него, как на привидение.

А Жоффрей, очарованный ее появлением, но удивленный трагическим выражением ее лица, с недоумением поднял брови.

Она стояла полуголая, с распущенными волосами, с нее струйками стекала вода. Она была очаровательна.

Увидев чудесную улыбку на обращенном к ней лице, Анжелика не могла в это поверить.

Вполголоса она сказала:

- Итак? Вам удалось от них ускользнуть?

- Ускользнуть?

- Что произошло? Я ждала вас так долго... Я заснула и...

- И... вы еще не пришли в себя, моя дорогая, как мне кажется... Я же предупреждал вас о Большом Совете в замке Святого Людовика... В самом деле, мне действительно, в конце концов, удалось оттуда ускользнуть. Все это тянулось так долго... Но все закончилось наилучшим образом.

Вздох облегчения вырвался у Анжелики.

Слетев со ступенек, она бросилась в его объятия, повторяя:

- О, как это глупо! Боже, как это глупо.

Она зарылась лицом в складках его одежды и потерлась о нее щекой.

- Нас опять начинают посещать злые духи? - шутливо спросил де Пейрак. - Какое событие могло превратить блестящую королеву Квебека в эту испуганную нимфу?

- Я подумала, что вас арестовали!

- Что за глупости! Неужели вы не поняли сегодня, что это не так просто? Я надежно защищен, и у меня верные союзники. К тому же ветер удачи дует в нашем направлении. Вы должны в это поверить.

- Это могла быть уловка.

- Нет! Французы из Канады слишком прямодушны для этого.

- - Но вы меня очень напугали, - сказала она. - И особенно, когда я заметила вас, стоящего у лестницы во всем черном.

- Я хотел именно в таком виде присутствовать на этом ночном собрания.

- Почему?

- Черный человек, - сказал Жоффрей. - Вы помните черного человека, стоящего позади демонической женщины, из видения матушки Магдалины? Я знал, что меня охотно за него признавали. Разместив своих людей в поместье, я переоделся и в таком виде отправился на совет в сопровождении моих испанцев.

Анжелика была поражена.

- Жоффрей, это так неразумно, - сказала она, волнуясь. - Мы находимся в осином гнезде, любое недоразумение может обернуться против нас, а вы развлекаетесь тем, что напоминаете им о предсказании, о котором, может быть, некоторые и забыли, но другие хорошо помнят и боятся.

- Это еще один повод для того, чтобы увидеть все в истинном свете. Мне хотелось понаблюдать за их реакцией, и я ее увидел. Меня обвиняли в том, что я и есть этот человек в черном, равно как и вы - женщина-демон. Чтобы разрушить этот миф, я предстал перед ними, как реальный живой человек. Но, с другой стороны, я вижу, вы тоже не боитесь явиться как "голая женщина, выходящая из вод".

- Но я же не явилась в таком виде на Большой Совет...

- Слава Богу! Анжелика, любовь моя, вы слишком серьезно относитесь к жизни, и вы опять становитесь той очаровательной маленькой канонницей, которую я когда-то отправил к свирепым протестантам в Ля Рошель. Но поверьте, после всех талантов, которые в вас обнаружились, эта роль вам вовсе не к лицу.

Он прижал ее к груди и начал осыпать поцелуями, и именно это могло сейчас наилучшим образом развеять ее тревогу.

Она подняла голову, чтобы еще раз посмотреть на него и убедиться в его присутствии.

Из ее груди вырвался крик.

За его спиной, в глубине залы, она увидела череп с двумя маленькими блестящими глазами и растянутый в насмешливом оскале рот.

Пейрак обернулся.

- Добрый вечер, господин Маколле, извините за то, что потревожил ваш сон.

- Ничего страшного, - проскрипел голос старого траппера. - Чего же мне жаловаться на такое приятное зрелище.

Зрелище действительно было необычное.

Граф де Пейрак, в сапогах и в тяжелой меховой одежде, сжимал в своих объятиях Анжелику в костюме наяды. Старый Элуа вытащил из сумки красный колпак и напялил его на свою оскальпированную голову. Затем широко зевнул и пробормотал что-то насчет медведя, которого он убил на королевской ферме и из-за которого господин ле Башуа его преследует, и вот почему он вынужден теперь скрываться в их доме.

- Я подумал, что у вас я буду в безопасности... как в Вапассу.

- Вы правильно подумали.

- Но где же вы спали? - спросила Анжелика, кутаясь в соскальзывающую с нее простыню.

- На складной кровати, "кровати нищего", как говорят у вас. Там есть немного соломы и покрывало... Если это вам не помешает, мадам.

И он ушел устраиваться на ночлег.

Из погреба донеслось блеяние козы.

Никаких сомнений. Они были в Канаде.

Обняв Анжелику, граф де Пейрак медленно повел ее по лестнице. Поднявшись, они остановились, затаив дыхание. Справа от них открывалась комната, где находилось огромное роскошное ложе, уже упомянутое Виль д'Аврэем. Оно было поистине королевским и занимало все пространство от стены до стены.

- Наш маркиз - несравнимый хозяин, - сказала Анжелика.

Но они не сразу вошли в комнату, а остановились у высокого окна, находившегося в центре лестничкой площадки, по обе стороны которого стояли друг против друга две банкетки.

Привлеченные лунным светом, струившимся через квадратики оконного переплета, они уселись рядом, и Жоффрей, откинув полу своего плаща, накрыл им плечи Анжелики и прижал ее к себе.

- Что это за одежда? - спросила Анжелика. - Ткань плотная, но такая грубая.

- Это подарок одного купца из этого города. Он мне понадобился для сегодняшнего переодевания. Я надеюсь, он войдет в моду в здешних краях, а возможно, и в Париже.

- Это одежда крестьянина!

- Но очень удобная для свиданий с красавицами ледяной ночью.

Обнявшись, они любовались лунным пейзажем.

На другой стороне улицы можно было разглядеть деревья фруктового сада. В ночной темноте вырисовывались неясные очертания ближайших домов. Но вдали виднелся четкий силуэт колокольни собора. Луна, вышедшая из облаков, сияла позади собора, и в ее ажурном свете были видны перила и колоннада башни, и высокий крест, уносящий далеко в ночное небо маленький флюгер, прикрепленный на самом его конце. На фоне мутно-молочных облаков он казался рисунком тушью, выполненным гигантским пером. Вокруг него виднелись башни и колокольни семинарии, монастыри урсулинок, иезуитской церкви и прочих маленьких церквей.

Жоффрей говорил вполголоса.

Он вспоминал о событиях сегодняшнего дня, которые, Слава Богу, закончились для них столь удачно. Безумный поступок мадам де Кастель-Моржа, казалось, его скорее развеселил.

- Я признаю, что питаю некоторую слабость по отношению к таким неистовым и дерзким женщинам, идущим до конца в том, что они задумали. Преданная своему духовнику, отцу д'Оржевалю, она, несмотря на его бегство, продолжала осуществлять его план. Ну и, кроме того, это женщина из Аквитании. А мы, гасконцы, можем друг друга понять и простить.

- Я считаю, что вы слишком легкомысленно воспринимаете поступок, который мог повлечь гибель "Голдсборо", - возразила Анжелика. - Вообразите, что было бы, если бы снаряд попал в цель: этот великолепный, корабль потонул бы, а вместе с ним все богатства и оружие, бывшие на борту. И, возможно, были бы человеческие жертвы.

- Жизнь редко делает нам столько зла, сколько могла бы... Что касается меня, то когда опасность миновала, я не пугаюсь того, что могло бы произойти, а радуюсь, что все так хорошо закончилось...

- Мне кажется, вы сегодня выпили слишком много французского вина, - сказала Анжелика.

- Но кто же выиграл, в конце концов? "Голдсборо" по-прежнему качается на якоре у подножия скалы Рок, тогда как дом Кастель-Моржа сильно поврежден.

И он добавил, что Фронтенак был вынужден поместить семейство Кастель-Моржа в крыле замка Святого Людовика.

Все это время он держал Анжелику в своих объятиях и время от времени целовал ее в лоб или в висок так, как будто ее лицо непреодолимо его притягивало.

Она догадалась, в конце концов, что он говорил так беспечно, чтобы успокоить ее, чтобы передать ей свою уверенность, так как на самом деле, несомненно, он не был так уж радостно настроен.

- Жоффрей, - сказала она покорно, - я признаюсь, что поддалась панике. Передо мной вдруг выросли все те препятствия, которые нам могут помешать. Мне внезапно почудилось, что в этом доме есть сходство с тем самым, куда нас поместили, когда мы должны были присутствовать на свадьбе короля в Сан-Жан-де-Луце. Вы помните? Было сплошное ликование, но король воспользовался этим весельем и суматохой, чтобы арестовать вас.

- Забудьте же ваши воспоминания о прошлом, дорогая. Времена изменились. Ничто не повторяется в точности, как это было раньше, поскольку жизнь - это движение. Сейчас король уже не тот юный монарх, озабоченный прежде всего тем, чтобы уменьшить влияние принцев, которые вместе с Фрондой угрожали его трону. Теперь его могущество несомненно. Ни один сильный вассал уже не сможет стать королем в своей провинции. А именно в этом подозревал он меня в те времена. Теперь времена иные.

- Король стал другим.

- А вы, вы теперь другая женщина. И вы сегодня доказали это, и с каким блеском! Я сегодня смотрел на вас, и мне казалось, что ту, что приближается ко мне, я не совсем хорошо знаю. Как мне объяснить вам, что я ощутил, видя, что вы притягиваете все восхищенные взоры? Я видел вас во всех ваших обличиях: ослепительную в Версале, уверенную в себе и бесстрашную перед ирокезами, непоколебимую перед Амбруазиной-Демоном. Все это не сулит мне спокойной жизни... Но я люблю риск и новизну.

- Это так! Вы слишком любите риск. Я права, когда волнуюсь за вас. Помните, когда вы отправились на свидание с этим Варанжем в бухту Благодарения, поверив лишь записке, подписанной Фронтенаком. Вы отправились туда совершенно один, и он ждал вас там, чтобы убить.

- Я, должно быть, предчувствовал, что ангел-спаситель встретится мне на пути. Все, что замышляется вокруг нас, не всегда нам понятно. Без вас я был бы мертв. Но вы явились, и вы убили его.

Анжелика вздрогнула.

- Что замышлял этот человек? Он оставил у меня странное впечатление. Как некий дух он растворился в вашей жизни, злой дух из видений. Я уверена, что он был одним из сообщников Амбруазины, одним из тех, кто ожидал ее и знал, что она из себя представляет.

- Она мертва, вы победили ее. Она не сможет больше нам навредить. Ее адское воинство отступило и скрылось во тьме.

И он поднял руку к окну, как бы производя заклинание, но при этом он улыбался.

У подножия Рока Святой Лаврентий нес свои воды в море, огибая мысы, острова и бухты.

В этот час уже несколько индейских каноэ прочертили поверхность реки, подобно черным насекомым.

Ему удалось рассеять ее тревоги и сомнения и вернуть ей чувство уверенности.

- Мы ушли уже слишком далеко, чтобы "они" могли нас настигнуть, - снова сказал Пейрак. - Разве вы этого не чувствуете? Все, что может еще с нами произойти опасного или трагического, уже не будет столь серьезно.

- А злопамятство отца д'Оржеваля? Когда я увидела кого-то в черном у подножия лестницы, я решила, что это он.

Жоффрей де Пейрак разразился смехом. - Что за идея! Я плохо себе представляю иезуита, даже этого, который мог бы прийти к даме посреди ночи.

- Он мог решить изгнать из меня злых духов.

- У вас слишком богатое воображение, моя дорогая. - И, помолчав немного, добавил:

- Не бойтесь его. Он больше не придет.

- Где же он? - прошептала Анжелика.

- Он покинул город... Так говорят.

- Но он, однако, был в нем за несколько дней до нашего приезда.

- А теперь его больше нет.

Анжелика вспомнила, что Жоффрей воспринял новость об отсутствии отца д'Оржеваля с удивлением, но так, будто он это предвидел. Она спрашивала себя, что он замыслил такое, чего она не знала, во что он ее не посвящал... У него был тайный шпион в Квебеке. Он ее как-то поддразнил по этому поводу: "Я же не сказал, что это мужчина..."

- А если он вернется?

- Он не вернется.

- Может быть, он умер?

- Нет, он не умер.

Он сжал ее в своих объятиях, его рука ласкала ее плечи. Она почувствовала, как вышивка его камзола царапает ее обнаженную кожу, и это пробудило в ней тайное сладострастие.

- Почему он скрывается? Почему отказывается он встретиться с нами открыто? Я хочу знать.

Жоффрей де Пейрак сказал:

- Какое это имеет значение!

Она видела его улыбку и чувствовала его желание.

- Тем хуже, мадам! Вы не узнаете тайну зеленых свечей.

Его глаза весело блестели. И Анжелика рассердилась:

- Нет, все это не так просто. Мне было слишком страшно.

- Когда же, любовь моя?

- Только что.

- Я уже говорил: страх вам не идет.

- В прошлом году мы едва не умерли от голода... Если бы ирокезы не подоспели вовремя...

- Но они пришли... Я их позвал.

Анжелика высвободилась из его объятий.

- И вы мне об этом не сказали?

- Я не знал, смогут ли они ответить на этот зов. А иногда напрасные ожидания отнимают последние силы...

- Вы меня плохо знаете.

- Сбывается лишь то, что держится в тайне.

Сжимая друг друга в объятиях, они растягивали эту сладостную ссору, сопровождая ее ласками, долгими поцелуями, фразы начинались и обрывались на полуслове, уступая место молчанию, тогда как их губы продолжали узнавать друг друга и друг другу отвечать.

Город лежал у их ног, узкий и зажатый со всех сторон, как остров посреди океана лесов, и в этот час цвета олова, свинца, серебра, стали синеватые, едва различимые струйки дыма медленно поднимались вверх, смешиваясь с утренним туманом. Опасаясь пожара больше, чем холода, жители Квебека предпочитали гасить огонь в очагах, прежде чем ложиться спать.

Некоторые жители этого города знали их прошлое. Одни помнили о мадам дю Плесси-Бельер, другие - о Рескаторе или о знатном тулузском сеньоре.

Но у всех этих спящих людей были и собственные секреты, собственные страхи и воспоминания. И, находясь среди них, Жоффрей де Пейрак и Анжелика могли, наконец, отдохнуть и под покровом ночи вернуться к другому предназначению судьбы: быть мужчиной и женщиной, которые любят друг друга.

Все было забыто. Они перестали быть изгнанниками, чтобы стать избранными того королевства без имени, завоевание которого зависело только от их влюбленных сердец и от дрожи их переплетенных тел.

Пальцы Жоффрея погрузились в волосы Анжелики, скользили по ее гладкой коже, ласкали ее нежные формы.

- Вы совсем другая женщина в своей красоте, в своей силе, - говорил он ей совсем тихо. - И та же самая... так как мы всегда остаемся тем, что мы есть. Но ваша душа блуждала, подобно звездам, по опасным и темным местам и, подобно звездам, приобрела еще более ослепительное сияние, лучи которого уходят за пределы видимых границ. Та же самая... но вышедшая из очистительных вод, обновленная, подобно Афродите, рожденной из перламутра раковины и дыхания весны.

- Вы навсегда останетесь поэтом из Лангедока.

- И я всегда буду воспевать Даму моих грез. А вы слушаете меня, глядя так, что будите во мне нетерпеливое и страстное желание сражаться с драконом.

- Это от того, что ваши слова приводят меня в состояние блаженства. С тех пор, как я вас узнала, мне кажется, что всякое слово из ваших уст вдыхает жизнь в мою душу.

- О! Но и у вас вполне достаточно поэтического вдохновения, мадам! Какой прекрасный образ! А ваше божественное тело?

Анжелика смеялась под его поцелуями.

- ВЫ неисправимый распутник! Вы хорошо знаете, что вы с ним сделали.

Жоффрей де Пейрак взял в руки это прекрасное, чистое лицо, которое как бы светилось от счастья, нежности и любви к нему.

Он прошептал:

- Демоны скрылись в складках ночи.