Geum.ru

Православного Гуманитарного Университета Дворкин Александр Леонидович Очерки по истории Вселенской Православной Церкви курс лекций

Вид материалаКурс лекций
Подобный материал:
1   ...   83   84   85   86   87   88   89   90   91
3. Почему же, несмотря на финансовые потери и постоянную головную боль, фанариоты стремились к правлению в румынских землях? Прежде всего они руководствовались имперской идеей - идеей возрождения Византии. Под их правлением неовизантийская культура могла обрести новый дом в задунайских княжествах. Греческая аристократия могла укрепиться там, греческие академии могли дать образование гражданам новой Византии, и новые земли могли стать тем ядром, вокруг которого начнется формирование новой Империи.

Однако такие планы нуждались в поддержке Церкви. Да, патриархи перешли на содержание фанариотов, но они по-прежнему возглавляли православный миллет. Патриархи многое приобрели от связей с фанариотами: например, благодаря фанариотскому влиянию за XVIII в. на патриаршем троне сменился только 31 человек по сравнению с 61 в XVII в. Хотя бакшиш был по-прежнему высок, фанариоты удерживали его от повышения и брали на себя его большую часть. Они использовали свои власть и влияние, чтобы облегчить участь Церкви. Но Церковь должна была платить им за помощь. Реформы 1741 и 1755 гг. значительно урезали власть Синода. Теперь Церковь контролировалась мирянами, которые использовали ее в качестве орудия для исполнения своих политических планов.

Фанариоты руководствовались многими прекрасными идеями. Например, они очень высоко ценили образование. Под их влиянием была возрождена Патриаршая академия в Константинополе, академии в Бухаресте и Яссах улучшены и расширены, основаны академии в Смирне, на Хиосе, в Янине, в Загоре на Пелионской горе и в ряде других мест. Академии предназначались для улучшения греческого мирского образования; их основатели и учредители в подавляющем большинстве получили образование на Западе. Образцом для всех новых греческих школ была вовсе не древняя византийская традиция, а современный Падуанский университет. В куррикулум могли входить отцы Церкви, но образование опиралось прежде всего на классическую филологию вкупе с древней и современной философией, а также точные науки. Конечно, большинство профессоров являлись верными сынами Православной Церкви, не принимавшими ни латинства, ни протестантизма; но и они оказались затронутыми западными интеллектуальными модами того времени, тенденцией к рационализму и боязнью прослыть приверженцами "суеверий". Профессоры хотели показать, что как они сами, так и вверенные им студенты не менее просвещенны, чем их высокомерные западные коллеги.

Сила Византийской Церкви была в наличии высокообразованных мирян, глубоко и профессионально вовлеченных в богословское творчество. Теперь миряне начали смотреть свысока на традиции Церкви, а традиционно настроенные священно- и церковнослужители, не говоря уже о монашествующих, начали с подозрительностью относиться к современному образованию, часто уходя в другую крайность и впадая в агрессивный обскурантизм. Разрыв между интеллектуалами и традиционалистами, выявившийся после введения в куррикулум Патриаршей академии неоаристотелизма, все расширялся. Под влиянием фанариотов многие иерархи восприняли модернистские тенденции. На Западе входила в моду древнегреческая культура, и фанариоты, понявшие, что им тоже есть чем гордиться, стремились показать, что они по языку и по крови - потомки тех самых античных греков. Их сыновья, образованные в новом стиле, теперь занимали ведущие позиции в патриархате. В результате всего этого патриархат начал утрачивать связи с основной массой верующих, для которых вера значила гораздо больше, чем философия, а христианские святые - больше, чем софисты древних времен.

4. Но более всего фанариоты нуждались в поддержке Церкви для воплощения в жизнь своих политических целей. Они мотивировались в первую очередь так называемой "Мегали Идеа" - "Великой Идеей": идеей имперской судьбы греческого народа. Да, теперь греки порабощены турками, но до этого они были великой нацией, создавшей европейскую цивилизацию. Они неизбежно должны были вновь воспрянуть. Фанариоты пытались совместить несовместимое: националистические силы эллинизма с приверженностью вселенским традициям Византии и Православной Церкви. Они стремились к воссозданию Византии, Нового греческого Рима, который станет новым центром греческой цивилизации, а она, в свою очередь, распространится на весь православный мир. Дух, движущий Великой Идеей, был неовизантинизмом в соединении с острым национальным ощущением эллинизма. Но в соответствии с ведущими тенденциями мира того времени национализм взял верх над вселенскостью. Геннадий Схоларий, наверное, подсознательно почувствовал опасность в вопросе о своей национальности. Мы помним, что он ответил на него так: "Я не называю себя эллином, потому что я не верую в то, во что веровали эллины. Я мог бы назвать себя византийцем, потому что я был рожден в Византии. Но я предпочитаю просто называть себя христианином (т.е. православным. - А.Д.)". Для того чтобы Православная Церковь могла продолжать быть духовной силой, она должна была оставаться вселенской. Она не должна была - не имела морального права - делаться исключительно греческой церковью.

Цена, заплаченная Константинопольским патриархатом за свое подчинение фанариотам, оказалась высокой. Прежде всего это значило, что Церковь все больше и больше служила интересам греческого народа, а не всего Православия. Договор, заключенный между Мехмедом-Завоевателем и патриархом Геннадием, поместил всех православных в Оттоманской империи под власть патриархата, который, естественно, являлся греческим. Но первые века после завоевания патриархи помнили о своих вселенских обязанностях. Автокефалии патриархатов Сербии и Болгарии были отменены, когда оба царства завоевали турки, но обе Церкви продолжали сохранять определенную автономию под митрополитами (временами - номинальными патриархами) в Пече и Охриде. Они сохранили славянское богослужение, местное священство и епископат. Это более не устраивало фанариотов.

С церквами Валахии и Молдавии разобраться было довольно легко, так как все ключевые позиции в них уже давно занимали греки, да и в самих церквах было сильное неприятие средневековой гегемонии Сербии. Фанариотские правители не подавляли румынского богослужения и даже, наоборот, поощряли переход на румынский со славянского. Высшая иерархия Румынской Церкви была достаточно эллинизирована, и это фанариоты считали достаточным.

Однако болгары и сербы далеко не были так послушны. Они совершенно не стремились к эллинизации, и протестовали как могли против назначения греческих митрополитов. Им удалось добиться восстановления Сербского патриархата в Пече, который просуществовал с 1557 по 1755 г. Фанариоты, стремившиеся к более тесному контролю над балканскими церковными структурами, начали закручивать гайки. В 1766 г. была отменена автономная Печская митрополия, а в 1767-м - митрополия Охридская. Сербская и Болгарская Церкви были помещены под начало назначаемых патриархом экзархов, которые, в свою очередь, правдами и неправдами ставили греческих иерархов на все балканские кафедры.

Негодование сербов и болгар росло. Сербы получили религиозную автономию в начале XIX в. вместе с обретением политической автономии от турок. Болгары смогли освободиться от греческого церковного правления лишь в 1870 г. Своей политикой фанариоты добились лишь обратных результатов: греков стали ненавидеть все населявшие Балканы народы, и когда греки восстали против турок с требованием независимости, их не поддержали ни сербы, ни болгары; даже румыны предпочли остаться в стороне. Никто из балканских народов не желал сменить турецкое политическое иго на греческое, тем более что все они уже испытали на себе, что значит религиозное правление греков.

Лишь Черногорская Церковь смогла сохранить свою независимость. Туркам не удалось покорить это небольшое горное княжество. Оно управлялось наследственной династией воинственных князей-епископов, в которой племянники наследовали дядям. В 1799 г. султан Селим III признал князя-епископа Петра I Петровича Негоша независимым правителем; с тех пор Фанар даровал Черногории полную религиозную автономию.

5. Как мы помним, исторические восточные патриархаты также находились в сфере влияния Фанара; патриархи чаще всего жили в Константинополе и патронировались той или иной фанариотской семьей. Все патриархаты были в руках греков. Это греческое националистическое влияние, доминировавшее в Православной Церкви в XVII-XVIII вв., нанесло громадный вред Православию. Оно противоречило древней византийской традиции. Хотя в самой Византийской империи знание греческого языка было необходимым для любой официальной позиции, никого не интересовали ни национальность, ни раса человека; византийцы поощряли богослужение на местных языках и были чрезвычайно осторожны и гибки в назначении греческой иерархии для других народов. Но Великая Идея дала возможность грекам считать себя избранным народом; а избранные народы редко бывают популярными, да и вообще не слишком вписываются в христианскую жизнь.

Попытка превратить Православную Церковь исключительно в греческую была следствием политики фанариотов. Она также привела к упадку культурных ценностей, ибо греческая культура противопоставлялась всем остальным православным традициям; а Церковь делалась носителем националистических чувств: возможно, они, особенно поначалу, были и искренними, и демократическими, но и весьма далекими от духовной жизни.

В то же самое время патриархат был поставлен перед нравственной дилеммой: фанариоты вовлекали Церковь в политику, и не просто в политику, а в подрывную деятельность. Не было ли обязанностью Церкви воздавать кесарю кесарево? Могли ли патриархи пойти на нарушение соглашения между их великим предшественником Геннадием и султаном Мехмедом? Могли ли они отказаться от присяги, которую они давали султану при своей интронизации? Более того, на практическом уровне имели ли пастыри право участвовать в заговоре, в случае провала которого их паства, несомненно, была бы подвергнута самым кровавым репрессиям? Самые мудрые патриархи не могли с легким сердцем поддерживать революционный национализм. Но, если они отказались бы поддержать освободительное движение либо из чувства чести и верности данному слову, либо из благоразумия, либо вообще потому, что они ставили духовное над светским, их заклеймили бы как изменников эллинизму, и Церковь потеряла бы значительную и наиболее активную часть своей паствы. Эта дилемма была неразрешимой.

6. Итак, фанариоты с их политическими и духовными амбициями поставили под угрозу то, что до сих пор было одной из главных достоинств православной жизни. Восточное христианство не знало ни Реформации, ни массовых всеохватывающих еретических движений, таких, например, как катары на Западе. Это было потому, что Церковь никогда не утрачивала связи с народом.

Приходской священник, как правило, был выходцем из крестьян и мало чем отличался от них по своему социальному статусу и материальному положению. Приход был единым целым, черпающим свою силу в совместном богослужении и совместном участии в таинствах; турецкое завоевание лишь укрепило это единство чувством противостояния неверному захватчику и угнетателю.

Однако всегда существовала опасность, что такая простота легко может перейти в магизм, смешанный со старыми языческими суевериями. Для того чтобы деревенская религия не претворялась в магические церемонии, она нуждалась в наблюдении за ней и некоем направляющем влиянии. Деревне могло повезти, если недалеко от нее был монастырь, являющийся центром активной духовной жизни. Но и монастыри также нуждались в наблюдении и руководстве, которое помогло бы им сохранить определенный духовный стандарт. Местный епископ должен был поддерживать связи с приходами и монастырями, а сам быть достойным человеком. Митрополит должен был направлять епископа; но и его собственное соответствие своему посту проверялось патриаршим двором, связи с которым он постоянно поддерживал. Приход или монастырь являлись самодостаточными: они могли просуществовать довольно долго, даже если все их связи с высшими властями были бы прерваны; но, если высшие церковные власти не интересовались постоянно их состоянием, неизбежно начинался период застоя.

Именно эта тенденция и происходила в истории Церкви под оттоманским владычеством. От приходского священника никогда не требовалось быть ученым-энциклопедистом - но нравственно от него требовалось быть примером для своих прихожан. Если в XVII в. иностранные путешественники отмечали невежество священников и монахов, то в XVIII в. подавляющее большинство из них пишет о нравственном упадке греческих клириков, об их корыстолюбии и о тех непомерных поборах, которым они подвергали своих прихожан.

В XVI в., как и в византийские времена, патриарший двор состоял из клириков, большая часть которых начинала свою карьеру в том или ином провинциальном монастыре. По мере их восхождения по ступеням иерархии они могли научиться давать и брать взятки и прибегать к интригам, но все же они оставались людьми с религиозными интересами и устремлениями, а большинство из них помнило о своем провинциальном происхождении.

Однако турецкое завоевание взвалило на патриархат светские обязанности. Для их исполнения куда больше годились миряне, к которым отходило все больше должностей при патриаршем дворе. С XVII в. под влиянием фанариотов это обмирщение патриархата продолжилось. Новые патриархийные функционеры практически все были выходцами из Константинополя. Они презирали провинции за грубость, невежество и варварство. Полученное ими образование отвратило их от традиций Церкви. К XVIII в. они все восприняли западную философию и западный рационализм. То светское образование, которое они распространяли, означало соответствующий упадок в образовании религиозном. Очень немногие иерархи при патриаршем дворе могли рискнуть навлечь на себя презрение фанариотов, высказав недовольство их модными увлечениями. Но среди благочестивых людей в провинциях зрела реакция против новомодной учености, увы, зачастую приводившая их к другой крайности. Если чтение книг приводит к безбожному рационализму, считали они, то лучше вообще не читать никаких книг.

Монастырская ученость также постепенно приходила в упадок. Конечно, в нескольких знаменитых монастырях, таких, как Великая Лавра на Афоне и Сумела близ Трапезунда, все еще оставались великолепные библиотеки. Их фонды даже пополнялись. Но это было скорее исключением из правила. Попытка патриарха основать академию на Афоне в середине XVIII в. окончилась провалом: монахи отказались посещать лекции ее ректора, философа-вольнодумца Евгения Вульгариса, и он вынужден был покинуть Афон. Эта история хорошо иллюстрирует взаимное отчуждение, которое происходило между Афоном и греками в Константинополе. Но даже и на Афоне начал развиваться национализм. Греческие монастыри стали выказывать враждебность поначалу к сербским и болгарским монастырям, а вскоре и к румынским и русским. Эта враждебность в XIX в. будет лишь усиливаться.

7. Но если на Афоне национализм проявлялся в соперничестве христианских народов, то вне его он был направлен против турецких угнетателей. Греки в провинциях не понимали тонкой политики патриархата в отношениях с Верховной Портой. Они смотрели на своего сельского священника, местного игумена или епископа как на защитника от турецких властей и поддерживали любого, кто мог ему реально предоставить поддержку. В дни расцвета Оттоманской империи, когда администрация была эффективной и имело смысл добиваться справедливости, греческий национализм можно было контролировать. Но в XVIII в. начался распад империи. Провинциальные паши (губернаторы) один за другим восставали против султана - и почти всегда они могли рассчитывать на поддержку греков. Многие беглецы от турецких властей нашли себе убежище в горах. В славянских землях они получили турецкое название гайдуки, а в греческих - клефты. Эти современные Робин Гуды грабили в основном турок, но не брезговали поживиться и богатым христианином. Обычно они могли рассчитывать на поддержку местного сельского населения и найти убежище в одном из местных монастырей.

В то же самое время дух восстания начал распространяться и на образованные греческие круги. Ионические острова, бывшие под властью Венеции, в конце XVIII в. перешли под власть Франции. Так как между ними и основной частью Греции было интенсивное движение, французские революционные идеи начали распространяться среди греков. Благодаря растущему интересу к греческой античности путешественники всех национальностей приезжали в Грецию и также привозили с собой новомодные идеи. В румынских княжествах греки поддерживали постоянные контакты с Австрией и Россией.

Во всей Европе это был век тайных обществ, особенное распространение получило франкмасонство. Греки не могли остаться в стороне. Похоже, в самой Оттоманской империи не имелось ни одной ложи, но многие фанариоты и другие богатые греки стали масонами во время своих поездок на Запад. В 1811 г. ложа была основана на о. Корфу (тогда находившемся под властью Франции). Масонство XVIII в. было резко враждебно к традиционным церквам. В Греции ситуация несколько отличалась от обычной: среди членов лож обреталось даже несколько греческих клириков, но в целом это движение ослабило влияние Православной Церкви на общество.

Вдохновленные масонскими идеями, греческие энциклопедисты и поэты-романтики строили схемы освобождения своего народа и возрождения великой Империи. Многие молодые фанариоты увлекались этими романтическими мечтами, уходя в то же самое время от Церкви и чрезвычайно критически относясь к иерархии. В конце XVIII - начале XIX в. за границами Оттоманской империи было опубликовано несколько книг, резко атакующих иерархов Церкви за продажность и сервилизм по отношению к туркам, а низших клириков - за обскурантизм и невежество.

8. Патриархия с беспокойством следила за этими тенденциями. Подобные книги убедили многих членов патриаршего двора, что, возможно, турецкое правление было полезнее для религиозной жизни, чем новомодный дух вольнодумства и восстания. В 1798 г. в Константинополе был опубликован документ под названием "Отцовское увещевание". Автор его неизвестен до сегодняшнего дня. Подозревается, что им был патриарх Григорий V (1797-1798; 1806-1808; 1818-1821), в то время в первый раз возглавлявший Константинопольскую кафедру. Документ начинается выражением благодарности Богу за основание Оттоманской империи в то время, когда Византия начала сползать в ересь. Победа турок и их терпимость к христианам были способом сохранения Православия. Следовательно, добрые христиане должны быть вполне удовлетворены, оставаясь под турецким правлением. Автор обличает иллюзорное стремление к политической свободе как "диавольский соблазн и смертоносный яд, предназначенный для того, чтобы втянуть народ в беспорядки и саморазрушение", и завершает свой трактат стихотворением, в котором призывает народ почитать султана, поставленного Богом для власти над ним.

Документ был, конечно, не совсем тактичен, но он стоял на твердом богословском основании. Церковь не могла и не должна была заниматься подрывной националистической деятельностью. Сам Спаситель отличал Богово от кесарева. Св. Павел приказывал христианам повиноваться царю, хотя царь этот был языческим римским императором. Ранняя Церковь отказывалась повиноваться властям, только если они отказывали ей в свободе богослужения или заставляли ее членов совершать поступки, противоречащие совести христианина. Турки не выдвигали таких требований. Послушные члены Церкви должны быть добрыми гражданами, а не революционными заговорщиками.

С практической точки зрения "Увещевание" также имело смысл. Турецкая империя была в упадке - но тем не менее ей до сих пор удавалось подавлять все восстания против ее власти. Карательные меры, всегда предпринимаемые после разгрома восстания, лишь ухудшали положение христиан. Возможно, автору "Увещевания" не стоило столь уж расшаркиваться перед султаном, - но высказанная в документе точка зрения весьма понятна для благочестивого пастыря, искренне верующего в то, что Церковь должна быть свободна от политики, стремящегося быть верным данной им султану присяге и желающего уберечь свою паству от худшей доли.

Однако призыв автора "Отцовского увещевания" не был услышан. В ответ ему было немедленно опубликовано "Братское увещевание", в котором объявлялось, что первый документ не выражает мнения греческого народа, а его автор - "либо глупец, либо пастырь, который превратился в лютого волка". Фанариоты стояли на распутье. Молодое поколение бредило немедленной революцией. Они возлагали свои надежды на нового русского царя - просвещенного Александра I, который, как им казалось, не может не поддержать их начинаний. Старики считали, что нужно ждать. Время работало на них, думали они: рано или поздно прогнившая, но сохранившая все свои территории Оттоманская империя сама упадет им в руки, и тогда они преобразуют ее в возрожденную Византию.

9. Но, несмотря на революционный энтузиазм молодых фанариотов, сам Фанар не пользовался популярностью среди новой греческой интеллигенции. Для нее все, что было связано с официальной Церковью, отдавало сервилизмом перед турками, предательством и атмосферой "растленной Византии", сменившей героический дух древней Эллады. Поэтому, когда Фанар, повинуясь приказу султана, издал указ с угрозой отлучения от Церкви всех - мирян или клириков, - кто окажет помощь клефтам, даже простые деревенские жители и провинциальное духовенство восприняли его с негодованием. Наконец стало ясно, что, когда вспыхнет восстание, патриархия ни за что не возглавит его.

Заговоры продолжились. Появилось несколько тайных обществ с такими именами, как "Афина" и "Феникс". Первое надеялось освободить Грецию с помощью Франции, а второе возлагало надежду на Россию. В 1814 г. три греческих купца, Николай Скуфас, Иммануил Ксантос и Афанасий Цакалов (первый из них был членом "Феникса", а остальные два - масоны), основали в Одессе тайное общество "Этерия тон Филикон" ("Общество друзей"). Вскоре оно взяло верх над другими обществами и стало центром подготовки восстания.

"Этерия" была организована частично по масонскому образцу и частично по образцу того, что его основатели считали организацией ранней Церкви. В обществе было четыре уровня. Низший назывался "кровные братья": в него принимали только неграмотных. Потом шли "рекомендованные", которым сообщалось о патриотических целях общества лишь в самых общих чертах; они не знали имен своих начальников и даже не знали о существовании "кровных братьев". Над ними были "священники", которые имели право инициировать "кровных братьев" и "рекомендованных". Они приносили торжественные клятвы, после чего им раскрывались конкретные планы общества. Над ними были "пастыри", которые руководили "священниками" и следили, чтобы они инициировали лишь достойных кандидатов; подходящий "рекомендованный" мог стать "пастырем", минуя уровень "священника".

Из "пастырей" избирались руководители общества, называвшиеся "архи". Их имена не сообщались никому, кроме их самих, а собрания проходили в строгой тайне. Это было необходимо не только по причинам безопасности от внешних сил, но и для престижа самого общества. Если бы их имена были известны, то против многих из них, возможно, возникла бы оппозиция. Однако тайна, окружавшая руководителей, могла позволить кое-кому намекнуть, что среди "архи" были такие могучие фигуры, как, например, сам русский царь.

Члены всех уровней приносили клятву в безоговорочном повиновении "архи", которые держали связь с организацией через 12 "апостолов", чьей задачей было вербовать новых членов и организовывать отделения "Этерии" в новых регионах и странах.

Однако два самых авторитетных грека того времени отказались вступить в "Этерию". Один из них - бывший патриарх Григорий V. Он был во второй раз низложен в 1808 г. и жил на Афоне, где его и посетил один из "апостолов". Григорий V справедливо отметил, что он не мог принести клятву в безоговорочном повиновении неизвестным лидерам тайного общества и что в любом случае он связан принесенной ранее султану присягой. Отказался также вступить в общество самый влиятельный греческий политик - граф