ru
Вид материала | Документы |
- ru, 1763.12kb.
- ru, 3503.92kb.
- ru, 5637.7kb.
- ru, 3086.65kb.
- ru, 12498.62kb.
- ru, 4679.23kb.
- ru, 6058.65kb.
- ru, 5284.64kb.
- ru, 4677.69kb.
- ru, 1675.94kb.
Наиболее явно выраженная специфичность психического пространства воплощена в таком его парадоксальном свойстве, как внеположность по отношению к пространству носителя психики и прямая отнесенность к внешнему, физическому пространству. Все формы кантианского априоризма и вытекающие из них позиции нативизма в этом вопросе свелись к фактически неудавшейся попытке снять необходимость научно-философского объяснения этого парадоксального свойства, трактуя его не как производное и, следовательно, требующее своего объяснения, а как исходную предпосылку самой возможности человеческого опыта. Поскольку эта попытка потерпела научно-философское фиаско, противостоящее априоризму направление философского и конкретнонаучного эмпиризма поставило противоположную задачу – объяснить это парадоксальное свойство психического пространства как результат развития индивидуального опыта человека, как эффект функционирования соответствующих анатомо-физиологических приборов.
В первых главах монографии было показано, насколько теоретически и эмпирически трудна задача представить парадоксальное свойство проекции как прямой психический эффект непосредственного взаимодействия органов чувств с Бездействующим на них внешним раздражителем, отображаемым в структуре психического пространства. Невозможность решить эту задачу, применяя стратегию "снизу вверх", естественным образом привела к попыткам преодолеть эту трудность, используя стратегию научного продвижения "сверху вниз". Чрезвычайно типичным для традиционной психологии и наиболее широко распространенным результатом использования именно такой стратегии является предложенная Шопенгауэром и Гельмгольцем концепция свойства проекции психического пространства. Общий смысл этой концепции, о которой здесь необходимо упомянуть самым кратким образом, лишь в связи с рассматриваемой сейчас аналогией с психическим временем, состоит в том, что проекция как парадоксальное свойство структуры психического пространства является результатом умозаключающей работы мыслительных процессов. Поскольку непосредственный эффект функционирования органов чувств может свестись лишь к проявлению их собственной внутренней организации, а свойство проекции дает сведения о характеристиках внешнего пространства, проекция является результатом умозаключения, производимого от следствий, выраженных в состояниях органов чувств, к причине, вызывающей эти следствия и воплощенной во внешнем объекте-раздражителе. Производя это умозаключение, мы и относим соответствующие особенности психического пространства к внешнему объекту, находящемуся за пределами самого носителя психики. Аналогичность этой концепции психического пространства и рассмотренной выше интерпретации психического времени достаточно ясна: психический эффект проекции субъективного пространства, как и психический эффект фиксации отношений последовательности "до и после", является результатом умозаключающей работы логической мысли.
Сама логическая мысль в соответствии с этими традиционными представлениями совершенно свободна от пространственных компонентов. Сенсорные эффекты сами по себе также не содержат пространственных эффектов проекции. Таким образом, собственно пространственный компонент улетучивается из психического пространства, точно так же, как временной компонент отношений последовательности улетучивается из психического времени; пространство оказывается лишь свойством материального носителя психики и свойством объекта, о котором субъект делает умозаключение на основе работы беспространственной логической мысли. Отсюда вытекает и второй аспект аналогии с психическим временем: поскольку свойство отражать локализацию необходимым образом воплощается уже в сенсорно-перцептивных процессах и поскольку, с другой стороны, проявление этого свойства в сенсорике есть результат умозаключающей работы мысли, мы неизбежно приходим к выводу, что не сенсорика является необходимой предпосылкой возникновения и развития мыслительных процессов, а, наоборот, логическая работа мысли выступает в качестве необходимой предпосылки организации основных свойств сенсорно-перцептивных процессов. Таким образом, в одном случае мышление оказывается предпосылкой структуры психического времени и тем самым предпосылкой не только особенностей, но и основ организации памяти, в другом случае – предпосылкой организации сенсорно-перцептивных процессов. В обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же концептуально-теоретическим перевертышем.
Упоминание об этом перевертыше, как и вообще рассмотрение аналогии положения дел в области проблемы психического пространства и психического времени в связи с памятью, не имело бы здесь никаких оснований, если бы это было лишь вопросом истории. Но, к сожалению, эта теоретико-философская установка, кажущаяся уже давно преодоленной, имеет вполне отчетливо выраженные концептуальные проявления в соответствующей эмпирико-теоретической ситуации сегодня. Такова консервативная сила сложившихся традиций. В большинстве современных научных руководств и учебников психологии свойство ощущений отражать локализацию в пространстве анализируется и излагается совершенно безотносительно к характеристикам и психофизиологическим механизмам отражения самого пространства. Таким образом, получается, что отражение локализации в пространстве осуществляется без отражения пространства (локализация в пространстве без пространства!). Аналогичным образом дело обстоит в отношении анализа и изложения таких фундаментальных свойств перцептивных процессов, как их предметность, целостность и обобщенность. Они также анализируются и излагаются безотносительно к закономерностям отражения пространства и до того, как характеристики и закономерности отражения пространства становятся объектом рассмотрения в последующих разделах соответствующих руководств и учебников психологии.
Таким образом, пространственные и временные характеристики оказываются не необходимым компонентом психических процессов всех уровней их организации, начиная с сенсорики, а особым, самостоятельным, хотя и важным, но отдельным объектом отражения, объектом, который обычно рассматривается в особом параграфе руководств и учебников, помещаемом, как правило, в конце разделов, посвященных восприятию, уже после изложения основных свойств и особенностей сенсорных и перцептивных процессов. Эти разделы или параграфы обычно фигурируют под названием "Восприятие пространства, времени и движения". Так объективная логика консервативных традиций оказывается существенно сильнее субъективной логики авторов соответствующих исследований, хотя эти авторы, естественно, не согласны были бы принять те неизбежные логические выводы, которые отсюда вытекают. И если в результате разрушающего действия консервативной силы традиционных установок от пространственных и временных компонентов освобождается уже сенсорный уровень, то тем более свободной от них оказывается вся строящаяся над сенсорикой иерархия более высоких уровней психики, особенно абстрактное мышление, высшие уровни иерархии чувств или иерархия процессов психического регулирования.
Так закрепляется представление о психике без пространства и без времени. Различие подхода к этим фундаментальным свойствам реальности здесь состоит лишь в том, что положение о беспространственности психики распространено более широко и вошло в концептуальнотеоретический арсенал психологической науки якобы на более законных основаниях. Принято и привычно говорить о беспространственности психики, но не принято и гораздо менее привычно говорить о безвременности психики. По существу дело обстоит аналогичным образом в обоих случаях, различия же создаются лишь гораздо меньшей разработанностью проблемы психического времени и вызываемой этим иллюзией его отождествления с физическим временем протекания психических процессов в мозгу. Иллюзия отождествления психического времени с временем физическим ясно и отчетливо иллюстрируется тем обстоятельством, что в большинстве научных руководств и учебников психологии такая характеристика ощущения, как длительность, психологическая сущность которой несомненным образом выражается в свойстве ощущений отображать длительность воздействующего раздражения, фактически просто отождествляется с длительностью протекания соответствующих процессов в мозговых центрах и органах чувств. Этим с самого начала автоматически снимается вопрос о специфике психического времени и о памяти как необходимом компоненте и внутреннем условии его организации.
Таким образом, если несколько полемически заострить изображение общей сути рассмотренной выше аналогии положения дел в области психического пространства, психического времени и проблемы памяти, то итог этого рассмотрения сведется к следующему: психическое пространство и психическое время оказываются иллюзиями, фактически психика оказывается свободной от пространства и времени. Последние являются общим свойством только материальных объектов и материального носителя психики, но отнюдь не ее самой, а экспериментально и теоретически обнаруживаемые в сенсорно-перцептивных процессах и процессах памяти пространственные и временные компоненты интерпретируются как результат работы беспространственной и безвременной логики мыслительных процессов. Мышление, таким образом, оказывается предпосылкой ощущений, восприятий и памяти.
Итак, мы пришли к тому, что если психическое пространство, психическое время и необходимым образом связанная с ними психологическая специфичность памяти являются не психологической фикцией, не иллюзией, а психической реальностью, то искать ее основы и закономерности необходимо в области исходных уровней организации психики – в области сенсорно-перцептивных процессов, т.е. в области сенсорного пространства и сенсорного времени. Так анализ необходимым образом подвел к рассмотрению вопроса о связи психологической специфичности памяти как запечатления, сохранения и воспроизведения прошлого опыта с природой и закономерностями организации сенсорного времени и сенсорного пространства.
Память, сенсорное время и сенсорное пространство
Как уже упоминалось, постановка проблемы связи памяти с психическим временем принадлежит Аристотелю. Специфику психического времени Аристотель связывал не с абстрактно-мыслительным отсчетом времени, а именно с его ощущением. Обнаруживая глубочайшую философсконаучную проницательность, во многом далеко превосходящую современное понимание этой проблемы, Аристотель связывал ощущение времени с ощущением движения. "Ощущение, – писал он, – происходит от внешних предметов, а припоминание из души, направляясь к движениям или остаткам их в органах чувств" (Аристотель, 1984). Движение, связанное с припоминанием, оставляет в душе след, природа которого – и это особенно существенно в настоящем контексте – подчиняется, согласно Аристотелю, тем же самым общим закономерностям, что и процессы ощущения. Этот след воплощает в себе "...реализацию того же общего принципа чувствительности, благодаря которому мы воспринимаем и понятие времени" (цит. по: Роговин, 1966, с. 15). Таким образом, проникая в самую глубину существа проблемы, Аристотель связывает припоминание, т.е. память, ощущение движения и ощущение времени в один концептуальный узел.
Затем, как упоминалось, в изучении этой проблемы последовала многовековая пауза, после которой чрезвычайно глубокие идеи Аристотеля получили некоторое развитие, хотя в теоретической и экспериментальной психологии они и доныне не реализованы полностью.
В новое время дальнейшее развитие аристотелевские идеи о природе психического времени получили по преимуществу, хотя, конечно, не исключительно, во французской философско-психологической научной школе. Начало возрождению этих идей положил французский философ Ж. Гюйо (1899). Чрезвычайно существенно, что он отверг не только кантовскую трактовку времени как априорного условия возможности опыта, которая по самой сути своей автоматически исключает связь памяти с психическим, и в частности с сенсорным временем, но и рационалистическую трактовку психологической оценки времени как результата мыслительного конструирования. С точки зрения Ж. Гюйо, идея или понятие о последовательности является результатом последовательности не идей, а мышечных и внутренних ощущений. Здесь содержится, таким образом, указание не только на то, что психическое время по своему существу есть время сенсорное, но и на то, что последнее особенно тесно связано именно с мышечными ощущениями, а через них – опять-таки с движениями и действиями. Дополнительно к тому, что здесь воспроизводятся высказанные уже Аристотелем положения, представляет существенный интерес и соображение Ж. Гюйо о связи психического сенсорного времени с ощущением не только движений, но и боли и удовольствия. Здесь содержится интереснейшее указание на органическую взаимосвязь психического времени не только с чисто сенсорными, но и с сенсорно-эмоциональными компонентами психических процессов.
Дальнейшую чрезвычайно глубокую разработку проблема связи памяти с психическим сенсорным временем получила в работах Анри Бергсона, хотя он и дал ей ложную философскую интерпретацию. Далеко опережая последующий ход экспериментально-теоретического развития, А. Бергсон (1911) с большой отчетливостью показал, что психическое отражение длительности по самому своему существу не может изолировать настоящее от прошедшего и будущего и с необходимостью включает в себя целостное отражение единства настоящего, прошлого и будущего, их последовательного перехода одного в другое.
Тем самым А. Бергсон очень четко уловил органическую связь памяти и отражения времени, которая до сих пор, как Синяя птица, ускользает из рук исследователей. В самом деле, если отражение длительности действительно не есть просто статическая фиксация величины временного интервала, как это по сути дела чаще всего трактуется до сих пор по прямой аналогии со статической фиксацией интервала пространственного, а есть фиксация связи настоящего с прошлым и будущим и фиксация их последовательного перехода одного в другое, то тогда из самой сути отражения длительности вытекает включенность памяти в это отражение и невозможность отражения длительности без памяти. Забегая вперед, скажем, что отражение времени есть не только его восприятие, но вместе с тем и память, поскольку отражение длительности по необходимости фиксирует не только настоящее, но и прошлое в его переходе в настоящее. Но фиксация прошлого, в особенности с оценкой его отнесенности именно к прошлому, по самому существу и даже по определению есть память. Здесь содержится очень глубокая и адекватная эмпирическая констатация, которая, однако, получила у А. Бергсона неадекватную интерпретацию: "память духа" он считал независимой от материальной субстанции, выражением чисто духовной сущности.
Поскольку органическая связь памяти и восприятия времени непреложным образом вытекает из невозможности отделить прошлое от настоящего и будущего в сенсорном времени, дальнейшая разработка проблемы связи памяти с отражением времени сконцентрировалась вокруг вопроса о так называемом "кажущемся настоящем", о психологическом времени презентности или о так называемом "психическом настоящем". Этот вопрос получил разработку во многих исследованиях, в частности в работах У. Джемса, Д. Уорда, Б. Рассела и многих других. Однако наиболее полную и тонкую, хотя все же достаточно фрагментарную, философско-теоретическую разработку он получил, продолжая указанную выше традицию, во французской философско-психологической школе в исследованиях И. Тэна, Т. Рибо, А. Пьерона, А. Валлона, П. Жане. Исследования всех этих авторов представляют и сегодня несомненный интерес не только с точки зрения этой частной, может быть, сравнительно узкой проблемы кажущегося настоящего, или психологического времени презентности, а именно с точки зрения рассматриваемой в данном параграфе проблемы соотношения памяти и восприятия времени, памяти и сенсорного времени вообще.
Завершая указания на основную схему исторического маршрута этих идей, необходимо еще раз подчеркнуть одно совершенно поразительное обстоятельство. Несмотря на то, что положения об интимнейшей органической связи памяти с восприятием времени и движения достаточно отчетливо выражены уже у Аристотеля, несмотря, далее, на то, что эти идеи получили дальнейшую философскопсихологическую разработку в философии нового времени и в современной философии и гносеологии, и вопреки тому красноречивому обстоятельству, что положения об органической связи памяти с восприятием времени просто навязываются эмпирическими материалами прикладной, в особенности клинической, психологии, нейропсихологии и психиатрии, в современную экспериментальную психологию как таковую эти идеи почти совершенно не проникли. В экспериментальной психологии многосторонне, методически оснащенно изучается вопрос о природе психического настоящего, об оценках длительности и последовательности, о временных группировках и т.д. Еще основательнее изучаются различные аспекты проблемы памяти и ее нейрофизиологических механизмов. Однако, испытывая на себе прямое воздействие инерционности сложившихся эмпирических установок, эти исследования процессов восприятия времени, с одной стороны, и процессов памяти – с другой, развиваются почти параллельно, и их маршруты пересекаются лишь в редчайших случаях. Даже во французской психологической школе, в которой идеи об органической связи отражения времени с процессами памяти получили наиболее многостороннее и глубокое развитие, в собственно экспериментальную психологию они почти не проникли. В четвертом выпуске "Экспериментальной психологии" под редакцией П. Фресса и Ж. Пиаже отражены обширные, многосторонние и тонкие исследования процессов памяти, свободные, однако, от каких бы то ни было соотнесений с закономерностями восприятия времени. Шестой выпуск содержит интереснейшие в экспериментальном и теоретическом отношении разнообразные исследования процессов восприятия пространства (работы Ж. Пиаже) и восприятия времени (работы П. Фресса). Поль Фресс – крупнейший специалист по психологии восприятия времени – в соответствующем разделе представил разнообразные и многосторонние исследования процесса восприятия временной последовательности и оценок временной длительности, однако этот анализ странным образом произведен им почти безотносительно к рассмотрению закономерностей природы памяти.
Такое положение дел не является, конечно, монопольной специфичностью французской экспериментальной психологии в ее соотношении с философско-психологической теоретической мыслью (оно, быть может, здесь просто выражено отчетливее в силу более полного развития соответствующих идей в работах французских философов и психологов). То же самое наблюдается и в американской психологии, что подтверждается, в частности, тем, как изложены процессы памяти и процессы восприятия времени в солидном труде "Экспериментальная психология" под редакцией С. Стивенса. Не составляет исключения и положение дел в советской экспериментальной психологии. Выше уже упоминалось, что именно такого рода параллельность и взаимообособленность этих двух теснейшим образом между собой связанных аспектов получила свое воплощение во многих научных руководствах и учебниках психологии. Такая рассогласованность не миновала и некоторые существенные аспекты исследования, представленного в данной монографии. Поэтому здесь, в контексте специально поставленных задач психологической теории памяти и ее интегративной функции, необходимо вернуться к исходной постановке проблемы природы сенсорного времени и сенсорного пространства.
В первых разделах монографии было показано, что специфика сенсорных процессов как простейшей формы психической информации по сравнению с общекодовой структурой сигнала нервного возбуждения выражается в парадоксальном своеобразии именно их пространственновременной организации: свойства и особенности физического пространства и физического времени воспроизводятся здесь в инвариантной форме, имеющей разные уровни обобщенности и разную степень полноты. В предельно адекватных образах сенсорно-перцептивного диапазона достигается полная конгруэнтность сенсорного пространства-времени по отношению к отображаемому в нем физическому пространственно-временному континууму. Далее, в соответствии с большим количеством современного экспериментально-психологического материала, вполне подтверждающего проницательность аристотелевского прогноза, было показано, что парадоксальная специфичность сенсорного пространствавремени базируется на особенностях сенсорноперцептивного отражения движения, которое играет генетически исходную роль и на базе которого только и может быть понят процесс организации форм сенсорного пространства и сенсорного времени, доводящих воспроизведение физического пространственно-временного континуума до предельных форм инвариантности. Исходную генетическую функцию в этих процессах сенсорноперцептивного отражения движения играет движение объекта относительно покоящейся рецепторной поверхности анализатора. На этой основе, под регулирующим воздействием простейших сенсорных структур организуется собственная двигательная активность субъекта, которая, в свою очередь, выполняет далее существенную функцию построения более высоких уровней организации сенсорноперцептивного пространства.
Рассмотрение этого относительного, взаимного перемещения объекта и рецепторной поверхности анализатора привело анализ в сферу тех состояний непосредственного взаимодействия носителя психики с объектами психического отражения, которые, как было показано, только и могут служить адекватной физической основой и тем исходным материалом, из которого формируются соответствующие простейшие формы сенсорноперцептивной психической информации. По самому своему существу эта связь пространственно-временной структуры сенсорно-перцептивных процессов с процессами психического отражения движения предполагает и органически включает в себя равномерное, симметричное рассмотрение пространственных и временных компонентов сенсорных процессов и сенсорных структур. Если анализ здесь и может несколько отклониться от этой симметричности и сместить акценты в сторону одного из двух основных компонентов пространственно-временной структуры, то по логике дела это смещение должно было бы быть произведено в сторону преобладания именно временных компонентов отражения движения и изменяющегося взаимодействия носителя психики с объектом. Именно временные компоненты теснее всего связаны с изменением состояния взаимодействия и именно поэтому они составляют исходную генетическую основу формирования пространственных характеристик ощущений и восприятий. Эта исходная генетическая роль временных компонентов в процессе организации симультаннопространственных сенсорных и перцептивных гештальтов была ясно подчеркнута в соответствующих разделах монографии (см. также Веккер, 1974, ч. 2., гл. 2). Там было показано, что симультанно-пространственный характер сенсорной психической структуры как парциального метрического инварианта, адекватно воспроизводящего метрику фона и затем соответствующую локализацию на нем объекта-раздражителя, не является изначальным. Изначальная симультанность неизбежным образом оставляла бы сенсорный гештальт только в пределах метрики самого носителя психического отображения и никак не могла бы обеспечить возможность довести в определенных диапазонах это инвариантное воспроизведение до конгруэнтности объекту. Конгруэнтность сенсорно-перцептивного гештальта объекту является результатом симультанирования сукцессивных компонентов процесса отражения движения, т.е. она является эффектом преобразования сукцессивного временного ряда в симультанную пространственную структуру сенсорного гештальта.