Таинство брака. Майк мейсон
| Вид материала | Документы |
- Таинство Святого Причащения и как к нему готовиться современному человеку Введение, 202.04kb.
- Урок № Тема урока: Таинство брака и свадебный обряд народа мари, 292.52kb.
- Таинство священства, 107.62kb.
- Семейное, 401.83kb.
- Тема состоит из двух семинаров, 16.86kb.
- Тематический план № п/п Название разделов и тем Всего часов, 73.33kb.
- Миссионерский отдел московской епархии таинство Причастия, 63.59kb.
- 3. 3 Вопросы, разрешаемые судом при вынесении решения о расторжении брака., 1261.27kb.
- Темы эссе по Семейному праву. Понятие, предмет семейного права. Признаки семейного, 14.67kb.
- Прож по адресу:, и гр-ка, прож, 48.47kb.
Когда я держу в ладонях лицо жены, глажу теплую, упругую, нежную кожу, пробегаю пальцами через шелк ее волос, то часто думаю, что под кожей и волосами скрывается череп. Я представляю, как бежит кровь по сложной сети сосудов, как напрягаются мышцы, как посылают импульсы нервные окончания. Воображаю себе извилины ее мозга, думаю о грандиозном коммутаторе в человеческом мозгу, о работе каждой клеточки. И я не могу понять, как миллионы крохотных частиц плоти и крови могут образовать такое нежное лицо! Это все равно, что сделать воду из камня! Меня поражает это хитросплетение физики, биофизики, метафизики, квантовой механики, какой-то внеземной химии и Божьей благодати, в результате которого она была сотворена.
Но я все равно не перестаю думать о ее черепе. Мне нравится мысленно видеть его белым, словно фарфоровым. Каким странным будет взгляд пустых глазниц, устремленный в вечность! Меня это волнует, волнует не меньше, чем изгиб и упругость ее груди. В смерти есть своя эротика, потому что нервный центр эротики — в бессмертии.
Я не думаю, что в моих рассуждениях есть что-то угрюмое. Дело в том, что череп есть у каждого, как и кости, которые по иронии судьбы переживают своих хозяев. Это какая-то вселенская шутка, загадка — неразрешимая, но очень ловко придуманная для того, чтобы возбудить наше любопытство, прекратить наши умствования и подтолкнуть к молитве. Загадка в том, что твердые, белые, крепкие кости одеты живой плотью. Эта плоть прекрасна, но со временем она обречена умереть и отпасть от костей, словно скорлупка с ореха. В такую почву и должно попасть зерно веры. Вопросы роятся в мозгу: откуда такая поразительная красота? Почему она так быстротечна? Почему вообще хоть что-то существует? Зачем жить, если суждено умереть? И дело здесь в спасении не души, о котором мы, смертные, так печемся, а нашего бренного любимого тела. Тело — наше сокровище, без которого мы себя не мыслим.
Когда я дотрагиваюсь своими пальцами — косточками, обвитыми плотью, — до глаз жены, то ловлю себя на мысли: а ведь здесь могло бы быть все что угодно, кроме карих, проницательных, прекрасных и сияющих глаз. И глаза эти становятся мне безумно дороги, потому что их там могло бы и не быть. Они не покажутся чудом, пока я не увижу их такими, какие они есть: зависшими в глазницах черепа, как земля в космическом пространстве.
Мне нужен этот череп. Мне нужен этот ужасный и возбуждающий вопросительный знак: жизнь здесь, рядом, она — теплая и трепещущая на фоне черной бархатной подушечки, она — на краю пропасти.
Иезекииль это знал. Именно поэтому в долине сухих костей он пророчествовал о великой тайне искупительной Божьей любви. Господь подхватил пророка и опустил
в самую гущу пира Смерти, на кладбище человечества, обвел его «кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи» (Иез. 37:2). Бог заставил его заглянуть в пустые глазницы и подумать, что остается от человека после того, как он перестает дышать, лишается теплого трепещущего покрова плоти. Подобно Гамлету, первому экзистенционалисту в западной литературе, глядящему на череп Йорка, Иезекииль понял, что конечная перспектива человека — превратиться в глину, которой можно замазать любую дыру. В сухости и мертвенности белых костей Иезекииль увидел чудо Божьей благодати, чудо любви: когда-то Господь вдохнул в них жизнь и пообещал, что вновь призовет верных из могил. Ибо то, что сделал Господь однажды, Он может и повторить.
«Сын человеческий! оживут ли кости сии? я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это».
Хвалебная речь
Таким образом, мы узнаем, что супружеская любовь от начала до конца должна быть проникнута чем-то вроде атмосферы радостных похорон. Мария показала Иисусу свою любовь, возлив драгоценное миро на Его живую плоть, готовя Его здоровое тело к погребению (Ин. 12:3). Но ведь многие умерли без такого участия, и в сердцах живых остались глубокие, незаживающие раны: они продолжают сожалеть, что при жизни не любили усопших так, как следовало, ибо всю силу своей любви осознали лишь после их смерти.
Нам нужно научиться скорбеть по любимым при жизни. Не ждите, пока они уйдут: тогда скорбь никому, кроме нас, пользы не принесет. Хоть один поцелуй в день следует разбавлять слезами! И это будет сродни пробуждению: мы осознаем чудо чужой жизни, ощутим любовь и веру, О костях нужно помнить всегда, отдавайте им должное перед тем, как предаться празднику плоти. Любовь нужно сдабривать раскаянием, постепенно вырывая из смерти жало, платя ей дань — проявляя любовь к любимым. Сегодня настало время говорить хвалебные речи, дарить цветы. Сегодня — время перелагать бремя любимых на свои плечи.
Эпилог
По утрам я открываю глаза и вижу розовые отблески рассвета на коре трех берез, растущих под окном. Между двумя из них еще виден месяц: только что было полнолуние, и он начал убывать, превращаясь в букву «с». Он такой же бледно-розовый, как и стволы берез. Деревья и луна кажутся полупрозрачными, будто кто-то сзади подсвечивает их фонариком.
И само утро полупрозрачное. Воздух — словно хрусталь. Даже гора — самое непрозрачное из Божьих творений — светится внутренним светом. Она видна через южное окно и наполняет комнату отблесками коричневого, серого и зеленого цветов, сверкающими, будто на воде.
Гора, водопад, луна, розовые стволы берез — все это реальность. Сами по себе они удивительны, но еще поразительнее эта их полупрозрачность, способность показывать, что есть нечто большее помимо них, есть один истинный Свет, который заключен и в них. Можно ли представить себе мир в виде окна, из-за которого на нас смотрит лицо нашего Господа?
Каждое утро я вижу перед собой такую картину. Аккомпанемент — шум быстрых, серебристо-голубых стремительных горных рек. Этот звук проникает в мои уши, пока рассветные лучи поднимают мои веки.
Но есть нечто большее, более грандиозное, чем эти величественные и прекрасные творения, нечто вмещающее в себя еще больше света. На кровати рядом со мной лежит женщина. Я могу протянуть руку и коснуться ее. Это не сложнее, чем дотронуться до самого себя. Когда я об этом думаю, то поражаюсь больше, чем при виде гор или луны. Окажись эта женщина ангелом — и тогда я бы так не удивился. Сердце мое не разрывается от благоговения только по двум причинам: во-первых, рядом с этой женщиной я просыпался уже сотни раз; во-вторых, миллионы других мужчин и женщин по всему миру каждый Божий день уже тысячи лет вот так просыпаются друг рядом с другом.
Так рушатся чудеса, превращаются в повседневную жизнь. Так статистика засыпает своей пылью удивительную красу жизни, превращая небесное в земное, невозможное — в неизбежное. Но если чудо любви мужчины и женщины можно лишить его величия, покрыть пылью, похоронить под грузом текущих забот, то как такие мужчины и женщины выживут в раю, где любовь будет столь же насущна, как воздух? Как мы будем жить в вечности, где нас не удивит уже никакое чудо, потому что, кроме чудес, там ничего не будет? Я думаю, что сейчас — самое время удивляться и благоговеть: или мы задохнемся под бременем некрасивого, неудивительного, неяркого, неблагодарного — или научимся дышать воздухом благодати. Скажу яснее: в браке мы учимся ценить друг друга. Мы учимся любить.
Так что, готовясь к раю, я с благодатным ожиданием в пробуждающемся свете нового дня смотрю на лежащую рядом со мной женщину. Она дышит легко и кажется частью моего тела. Для меня она — прекраснее света, реальнее огромной горы. Она ближе мне, чем воздух, которым я дышу; она «кость от костей моих и плоть от плоти моей». В моей жизни есть и другие люди, но таких, как она, нет. Для меня она — образ сосуда, в который я должен быть и буду влит. Все самое лучшее, все сливки моей любви — для нее.
В своей скорбной блистающей плоти она так же близка мне, как Христос близок мне в духе.
Наследие влюбленного
Любовь, ты — наследие мое, вечное пристанище мое.
Счастливый холостяк хочет стать затворником.
Но я — твой муж и постоянно стремлюсь к тебе.
Твое тело — это путь, манящи*
в золотые леса.
Твоя любовь — это поляна
посреди леса.
Здесь строю я дом свой,
в одной тебе его строю.
С тобой познал я одиночество,
какого не знал раньше.
Один стол, одно кресло
у очага твоего.
Лицо твое — окно,
в нем свет — ярче небесного!
Объятия твои —
мое прибежище.
Как радостно мне жить
в тихой твоей гавани!
Слова твои тише
моих мыслей.
Настроение твое —
пляшущая тень свечи.
Улыбка твоя согревает меня, как солнце землю.
Смех твой — ручей, журчащий у моего порога.
Ты — нежнее дыхания,
Ты — удивительнее смерти.
Гладить волосы твои —
отдых, подобный сну.
Где умереть мне,
как не в твоих карих глазах?
Все странствия мои
кончаются тобой.
Любовь, ты — наследие мое, вечное пристанище мое.