Римская политическая форма: возрождение или возвращение?
(Исаев И. А.) ("История государства и права", 2013, N 14) Текст документаРИМСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФОРМА: ВОЗРОЖДЕНИЕ ИЛИ ВОЗВРАЩЕНИЕ? <*>
И. А. ИСАЕВ
Исаев Игорь Андреевич, заведующий кафедрой истории государства и права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ.
В статье рассматриваются основные тенденции влияния "римской идеи" и римского права на ренессансные представления о власти и законе. Римская государственность и римское право стали образцами для построения европейских институций эпохи Возрождения. Обращение к классическим образцам породило идею государства как "произведения искусства" и университетскую науку юриспруденции.
Ключевые слова: римское право, заимствование, статус, эдикт, Сенат, университет, правоведы, право народов, государственность, рецепция, кодификация, система, норма.
The article considers the basic tendencies of influence of "Roman idea" and Roman law on the renaissance understanding of power and law. Roman statehood and Roman law became the examples for building of European institutions of the epoch of Renaissance. Address to classical examples gave birth to the idea of a state as a "work of art" and the university science of jurisprudence.
Key words: Roman law, borrowing, status, edict, Senate, university, legal scholars, law of nations, statehood, reception, codification, system, norm.
Наиболее характерным символом Ренессанса стало новое политическое определение государства как "произведения искусства". Такая эстетизация политики вполне вписывалась в общую культурную атмосферу возврата к классическим образцам, хотя пример Греции и Рима не был единственным фактором Возрождения. Утрата сакральных авторитетов и обращение к природе, которая стала пониматься существенно по-новому, усиливали веру в индивидуальную свободу и волю, приписывая магическую значимость самой человеческой натуре. Гегель позже заметит, что государство "тотально" объединяет в себе обе стороны - объективную и субъективную - произведения искусства: в нем дух уже не только является предметом сознания, как дух Божественный, не только оформляется субъективно в ощутимую телесность, но он же есть и живой всемогущий дух, который в то же время есть самосознающий дух отдельного индивида (Лекции по философии истории); за образец Гегель брал именно греческое государство. У Якоба Буркхарда, популяризировавшего понятие "государство как произведение искусства", государство не примиряет индивидуальную волю и историческую необходимость, но служит только неким "чистилищем", поскольку всегда создается на потребу насилию. Будучи порождением радикального индивидуализма, государство им же ставится под сомнение: "политическая рефлексия требует от государства постоянной изменчивости форм... но в то же время она же желает, чтобы государство обладало все более значительной и обширной силой принуждения для воплощения предложенных ему той же интеллектуальной рефлексией программ. В результате сфера государства становится все более спорной, а объем его власти - все более значительным". Чем больше индивидуум навязывает государству свою волю, чем больше он воспринимает государство только как продукт собственного творчества, тем больше он сам зависит от этого государства, и все больше в государстве проступают черты аппарата насилия и тем больше становится его реальная мощь. В своем "политическом произведении" дух создает нечто такое, что тянет его назад в историю, и в сердцевине производимого личностью "искусства" накапливается насилие <1>. -------------------------------- <1> См.: Буркхард Я. Размышления о всемирной истории. М., 2004. С. 120 - 121; Он же. Культура Италии в эпоху Возрождения. М., 1996. С. 15.
Римская идеология власти времен Августа проникла в мышление эпохи Ренессанса незаметно, но уверенно. Сосредоточенные в личности воля и могущество казались эффективным средством преобразования мира. Личность, освобожденная от власти корпораций и догм, уже не нуждалась в поддержке сверхъестественного, индивидуализм и натурализм без ее помощи формировали формы и нормы жизни. Божественный закон спускался с неба, закрепляясь в душе человека, в моралитете и этосе общности. Воображение становилось не рефлексирующей, но креативной силой. Римский прагматизм и действенность как бы возрождались в новых условиях и уже в современной интерпретации. Римскую идею власти первой восприняла Римская католическая церковь. Не только внешние формы империи, но и структурные принципы домината стали здесь определяющими. Папские буллы принимали форму преторских эдиктов, сакрализация папского статуса восприняла духовную и ритуальную традицию обожествления цезаря. Прежде светских государственных образований заняв место ушедшей империи в сознании масс, церковь продемонстрировала новый тип культового государственного правления, придав понтификату первенствующее политическое значение. Церковь-государство стала образом для государственного строительства светских, национальных государств и новых империй. Их откровенно секулярный и националистический характер не позволил воссоздать римское прошлое могущество. Ренессанс продемонстрировал в этом процессе только одну новую и специфическую черту: он породил властные территориальные образования неклерикального типа, и продолжавшаяся на протяжении всего Средневековья борьба закончилась победой внецерковного принципа в политике. На этом фоне возрастала роль государственного законодателя. Возрождение сделало своим принципом мимесис, подражание действительности, старую идею, упраздненную еще платонизмом и как бы не воспринимаемую Средневековьем. Но к этому добавилось и агрессивное стремление к преодолению самой природы, превосходства над ней: и та и другая идеи явно питались античными представлениями и предпосылками. Логически эта задача могла быть решена только при допущении, что над субъектом и объектом наличествует еще некая система всеобщих и безусловно значимых законов, позволяющих достичь при правильном их использовании желаемой гармонии. Математические закономерности и мнения авторитетов должны были стать для этого анализа необходимыми инструментами. Леонардо и Альберти пытались извлечь из "профильтрованного общественным мнением или оценками знатоков материала норму, чтобы противопоставить ее индивидуальному суждению": миросозерцание Возрождения мыслило бытие и отношение субъекта и объекта неизбежно подчиненными определенным правилам - либо априорным, либо эмпирически обоснованным, но обязательно - правилам. Норма и нормативность обнаруживают здесь свои новые источники: трансцендентное утрачивает свой приоритет и из вечной и недосягаемой инстанции превращается в персонифицированного творца и законодателя. Природа отбирала у него значительную часть юрисдикции, а природные (врожденные) законы истолковывались и корректировались самим человеком. Платоновский прием "познания через воспоминание" переносился с божественных объектов на природные законы. Бог при этом оставался великим конструктором вселенной и космоса, в которые он вносил некоторые неизменные закономерности. Следование этим закономерностям и было задачей человеческого законодательства: ренессансное (и позже - реформационное) мышление не собиралось вовсе исключать этот фактор из формирующейся парадигмы; язык Божественного закона постоянно звучал в символике и геометрических конструкциях возрожденческих творцов и мыслителей. Как авторитет, Платон представлялся деятелям Возрождения прежде всего теологом и космологом (нужно заметить, что Фичино, например, даже не делал особого различия между Платоном и Плотином). Если Фичино рассматривал платонизм как предтечу христианства и теорию победы Божественного разума над материей, то Альберти воспринял преимущественно феноменологические взгляды античных классиков о гармонии как первичном начале природы: ранний Ренессанс еще не был в значительной мере затронут идеализирующим возрождающимся платонизмом. (В мистическом представлении неоплатоников о движении прямолинейное движение означало божественную инициативу, криволинейное - последовательность божественного творения, а круговое - божественное равенство с собой.) Ощутимая реакция проявилась уже в новой "платоновской академии"; в определении Фичино идеи - это метафизические реальности, существующие в качестве истинных субстанций, тогда как земные вещи - только их отражения. Помимо этого, идеи можно считать простыми, неподвижными, лишенными каких-либо противоположных примесей реальностями <2>. Возрожденческий существенно интерпретированный платонизм еще долго будет питать политическую теорию своими ожиданиями гармонии и стабильности, и заложенные в нем утопические мотивы воспримут не только Возрождение, но и предтечи европейского Просвещения. -------------------------------- <2> См.: Панофский Э. Idea. СПб., 1999. С. 36 - 40.
Институт правления возник не из рационального интереса, закрепленного договором. Внутренняя потребность человека в стабилизации и внешней безопасности стали мотивами институализации. Первыми институтами были миф и ритуал: отсюда был один шаг до сакрализации власти. Отказываясь от средневековой схоластики, Ренессанс только порождал новую. Стремясь к возрождению классических образцов, он не воспринимал их идейного язычества, ограничиваясь тут игрой аллегорий и метафор. Его собственный "языческий" символизм был поверхностным и маньеристским, и христианской основе все еще удавалось сохранять свое определяющее значение в новоевропейской культуре. Само многообразие источников Возрождения отличалось ориентацией на единство и монизм - по своей сути это было христианское религиозное единство. Божественный закон оставался высшей инстанцией справедливости и истины, обновление происходило без категорических разрывов с традицией. Элитаристский дух Ренессанса сосредоточился на сфере искусства, не касаясь духовных основ, питавших культуру, политику и право. По мнению И. Хейзинги, даже эстетическое язычество Ренессанса оказалось только маской, надеваемой, чтобы прибавить себе значительности, но на более глубоком уровне христианская вера оставалась незыблемой. Идея обновления, идущая еще от Иоахима Флорского, для Ренессанса была вторичной. Истинный же источник роста идеи скорее лежал в новозаветном понятии "второго рождения", а также в идеях псалмов и пророков: евангельские послания сделали туманные понятия "обновления" и "возрождения" всеобщим достоянием, а Вульгата еще и использовала термин "ренессанс". Флорский уверенно переносит этот термин на ожидания предстоящего тотального преобразования христианского мира: если первое состояние мира в соответствии с Ветхим Заветом определялось "законом, страхом, познанием и порабощением", то завершающее, третье его состояние ожидают "свобода, знание, любовь и солнце"; явится "новый вождь" (о нем так много говорил Данте в "Монархии"), который обновит христианство. Сходные мотивы звучали у Вергилия, Данте и Франциска Ассизского; Кола де Риенци попытался даже на практике воплотить мистико-политическую идею обновления и возрождения, непосредственно связывая ее, как с идеальным образцом, с Римом (Риенци лелеял план создания итальянского федеративного государства под двойной властью - папы и императора, апеллируя к духовным силам фантазии и используя древность как источник внутреннего духовного обновления). Утопическому идеализму таких политиков противостояла сильная реалистическая тенденция, позволявшая использовать историю как пример, но не более того. Поначалу и римское право воспринималось только как методический образец и модель, но не как инструмент, который можно использовать для преобразования действительности. Римские законы не стали архетипами нового права, оставаясь формулами и афоризмами мудрости, пропедевтическими средствами, идеальными образцами для подражания, но не действующими нормами. Классические образцы стали материей, формой служил художественный активизм Возрождения - происходил отбор политических образцов, неважно каких - республиканских или имперских. Болонская школа римского права "возрождала" систему норм, используя скорее эстетико-филологические, чем собственно юридические интерпретации. Цицерон стал одновременно авторитетом для философов, писателей и правоведов. Римские мифологические и политические сюжеты использовались в литературе и живописи в качестве примеров нравственного и проповеднического характера. "Дистанция", созданная Возрождением, лишила Античность ее реальности. Классический мир перестал быть одновременно одержимостью и угрозой: "На классическое прошлое впервые взглянули как на некую целостность, как на идеал, к которому следует стремиться, а не как на реальность" <3>. -------------------------------- <3> Хейзинга И. Проблемы Ренессанса // Статьи по истории культуры. М., 1997. С. 329 - 332.
Иоахим Флорский разрушил заградительную стену между действительностью и Царством Небесным, перенося подготовку последних событий, чудес и ужасов в настоящее или близкое будущее. Франциск Ассизский испытал влияние этих идей, когда создавал свой новый миноритский орден - общину; религиозный аспект возрождения развил Бонавентура, а затем и немецкие мистики: "К средневековой апокалиптически-хилиастической традиции возрождения или реформации политически-религиозного сообщества, подготовленной находящимися под влиянием гвельфов иоахимитами, для гибеллинов Данте, Петрарки, Риенцо добавляется сильное влияние античной литературы" <4>. Возрожденческий культурный синтез сделал эту область культуры первенствующей. Из текстов Плутарха, Вергилия, Апулея черпали свои идеи алхимики, маги, политики и правоведы. Римское право подвергалось детальному филологическому анализу, Цицерон цитировался и как юрист, и как поэт. Популярным жанром, соединившим в точке пересечения политику и литературу, стала утопия. В ней гармонично пересекались воображение и реальность. Идеальные и умозрительные формы Платона пополнялись здесь природным и техническим содержанием. Законы людей совпадали с законами природы, граница августиновых "градов" размывалась, пределом и мерилом становился сам человек, его личность. -------------------------------- <4> Бурдах К. Реформация. Ренессанс. Гуманизм. М., 2004. С. 60.
Миссия Средневековья заключалась в том, чтобы возвести античную множественность к действительному единству. Цель эта была достигнута парадоксальным образом - путем расчленения данности - путем создания нового и более внутреннего единства, все сплетающего в некую нематериальную, однако сплошную ткань (А. Ф. Лосев). Ренессанс по-своему интерпретировал дилемму единство - множественность. (Э. Панофский рассматривает появление перспективы одновременно как триумф дистантирующего и объективирующего чувства действительности, как упрочение и систематизацию внешнего мира и как расширение сферы "я". "Перспектива затрагивает, таким образом, столь важные проблемы, как отношение произвола и нормы, индивидуализма и коллективизма, иррациональности и рационализма". Перспектива становится неким объективным порядком, но порядком зрительного феномена. Она исключает сферу магического и догматического, т. е. идею чудесного. Зато она открывает сферу визионерства, в которой чудо становится непосредственным переживанием наблюдателя <5>.) -------------------------------- <5> См.: Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1987. С. 272 - 273.
Реформация означала возвращение общества в идеальную политическую форму - в таком смысле ее понимали и Данте, и Бонавентура: "Высшее стремление каждой вещи, с самого начала привнесенное в нее природой, - вернуться к своей исконной основе" (Данте). Первый человек Адам обретал теперь новую роль - его образ превратился в многообещающий образ чистой свободной человечности. Адам становится не просто символом греховного своеволия, но еще и олицетворением свободной воли: найдя свой трудный путь, он сам стал создавать законы общежития. Каин, строитель городов, через преступление открывает дорогу новой цивилизации. Власть рождается на этом пути творчества, она рождается из знания; магизм знания и науки - это и есть магизм власти. Естественное состояние людей представляется теперь не как вражда всех против всех (о чем вспомнит уже Гоббс), но как утраченный "золотой век"; и власть призвана вернуть людей к этим временам. Для этой задачи Божественные законы слишком высоки и абстрактны, земную работу должны выполнять законы человеческие, эти инструменты человеческой воли к могуществу. (Фридрих II Гауштаффен в прологе к собранию сицилийских конституций продиктовал соответствующее философское оправдание государственной власти: Адам, созданный Богом по подобию Своему, сделанный им королем, утратил все в результате грехопадения. Следствием этого стало господство князей и верховенство власти, которые в качестве исполнителей Божественного провидения обеспечивают народам мир и справедливость.) Задача власти - вернуть людям утраченное ими состояние природы и свободы. "Это - отражение и осуществление в настоящем древнего прообраза. Это - восстановление природы": идея основывается на Августине, но, в отличие от него, здесь наряду с Божественной справедливостью начинают действовать также необходимость и природа <6>. -------------------------------- <6> Бурдах К. Указ. соч. С. 60.
В XIV - XVI вв. произошла специфическая и романтическая по своей сути реставрация модели древнеримского общества, но уже на новой основе. Поток религиозных стремлений, направленных к идеальному образу жизни, надежды и "глубокомысленная символика орденских мистерий, образы будущего и пророчества сивилл" смешивались с этическими идеями Платона и стоиков. Из романтической религиозно-социальной направленности в прошлое, которая была столь свойственна взятой за образец эпохе Августа, проистекали и практическая воля обеспечить будущее, и глубокая политическая вера в божественность данного Риму права править миром. Эту настроенность, эту веру и надежду на будущее формирующийся Ренессанс впитывал из Ливия, Вергилия, Горация и Овидия <7>. -------------------------------- <7> Там же. С. 65.
В исторической перспективе и по духу Реформация и Ренессанс оказались скорее типовыми противоположностями, чем смысловым единством, - народный характер Реформации не был похож на снобистскую элитарность и исключительность ренессансного мышления. Даже протестантизм стал скорее продолжением средневековых идеалов и возвращением в лоно матери-церкви (особенно после Кальвина), чем восприятием возрожденческих идей; он строго держался принуждающей власти учения, аскетически отвергая светскую культуру, как это делал и средневековый католицизм. На этом фоне Ренессанс оказывался "поверхностным явлением" (Э. Трельч): "Слепое преклонение перед высшими авторитетами древних накладывало на Ренессанс отпечаток авторитарной культуры; весь его дух в высшей степени нормативен, будучи устремлен к незыблемым критериям... государственной мудрости, добродетели или истины" <8>. В Ренессансе столкнулись Античность и Средневековье, создав особый культурный синтез: схоластика здесь соединилась с магией, индивидуализм с корпоративностью, неоплатонизм с томизмом. Ренессанс стал порогом между двумя культурными эпохами и мирами. -------------------------------- <8> Хейзинга И. Проблемы Ренессанса. С. 329.
Переходный характер Ренессанса обусловил и соответствующие перемены в существе и формах проявления закона: из сферы Божественного центр тяжести переносится на человеческие, позитивные, писаные законы. Они такие же "произведения искусства", как и издающее их государство. Так случилось, что такие идеологические интерпретации стали осуществляться преимущественно философами и правоведами гуманистического направления: и "История Флоренции" Макиавелли, и менее известный "Град жизни" Маттео Пальмиери, написанный в подражание Данте, сосредоточили внимание на моральной философии и идеалах гражданственности, интерпретированных, правда, уже в духе платонизма. Ренессанс, в целом исходивший из Средневековья, но осознававший себя уже в качестве новой эпохи, обращался тем не менее за рецептами к позапрошлому времени. Римские образцы и римское право сыграли свою заметную и негласную роль в формировании нового мира. На языке Рима и его законов заговорила вся цивилизованная Европа (древнееврейский и греческий освоили ее интеллектуалы). Лучше всего эти образцы и образы усваивала церковь, которая сумела придать многим аспектам Ренессанса черты собственно религиозного возрождения; философия отделялась, но далеко не уходила от религии: магические свойства, столь необходимые для возрождения, были свойственны и той и дугой. В области политики (имперской) и права античные идеалы оказались более реализуемыми. Имперский тип властвования как идея сохранялся на всем протяжении средних веков, над которыми долго нависал призрак древней римской государственности. Однако человек Возрождения отверг этот исторический идеал, неожиданно продемонстрировав свою тягу к иному типу тирании <9>. Обновленные мечты о возрождении Рима также складывались под очевидным влиянием Иоахима Флорского, францисканских и доминиканских спиритуалов. Фантастический проект "реформирования Римского государства", очищение и обновление народа и города (а по форме - возвращение к временам императора Августа, которому народ делегирует возрожденный суверенитет Римского государства) попытался в действительности "реализовать "трибун" Риенцо. "Движимый Святым Духом", он в своей реформаторской деятельности примерял на себя сразу два образа: Константина и Августа, пытаясь примирить их концептуально. Идея римского национального государства, будучи переведенной из политико-религиозной сферы в этическую, казалась ему более значимой, чем даже идея империи: погибающая справедливость должна была быть реформирована. -------------------------------- <9> Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. М., 1990. С. 420.
Здесь понятие "реформирования" сближалось с другим понятием - "возрождения", нового созидания, за которым стояла длительная традиция литургии как языческой, так и христианской, и сакраментальные мистериальные практики, широко распространенные еще в Римской империи (Изиды, Митры, Аттиса и Кибелы). Новый Завет унаследовал это понятие, восприняв его сразу в двух смыслах: как образ первой посюсторонней ступени, предшествующей потустороннему воскресению, и нравственное выражение единения с Богом; а также в связи с эсхатологическими надеждами на вхождение в Рай и с верой в действие таинств <10>. "Священные обряды, ритуал, который их окружает, обладают такой силой, что, даже если остаются непонятными и не наблюдаются пристально, они не становятся от этого менее эффективными в наделении нас Божественной силой, при условии, что они исполняются с верой" (Агриппа). Античная магия должна была помочь новому человеку построить новый мир. Тем самым становится очевидным, что образ "возрождения" и нового рождения появляется вовсе не из наблюдений за действительностью. Он вырастает из темного мира фантазий, мифа и мистического религиозного созерцания. Мистическая восторженность по отношению к исчезнувшему античному великолепию в сочетании с преклонением перед глубочайшими тайнами "искаженного выродившейся церковью христианства" стали его источниками. "Сознание, что из древних, вечных, заглохших источников жизни, из которых люди изгнаны, должно прийти некое великое новое, переоценка, изменение, сознание, что оно близко, готовится и совершается, - в этом корень культурных движений, называемых нами Ренессансом и Реформацией" <11>. -------------------------------- <10> Бурдах К. Указ. соч. С. 34 - 35, 39. <11> Там же. С. 23.
Закон, который управляет жизнью, обнаруживают теперь не в глубине "мировой пещеры" и не в "зеркальных отражениях", поступающих с небес, его создают, ваяют и живописуют, сочиняют здесь, на земле. Человек обнаруживает его в собственной душе и своем сознании. Он вырастает как бы из ничего, из небытия. Он создается применительно к человеческим потребностям и формируется в соответствии с представлениями и желаниями людей. Воображение играло колоссальную роль в эту эпоху преобразований. Весь мир с его законами как бы строился заново, и, в отличие от платоновского ретроспективного созерцания, он был наполнен расчетами и проектами. Справедливое общество предполагалось построить усилиями и руками людей, без обращения к трансцендентным инстанциям. Град небесный сойдет на землю усилиями человека и благодаря его мастерству: в отличие от Августина, новая метафизика власти добавляла к Божественной справедливости действие необходимости и природы; уже для Данте император представляется не только восстановителем справедливости, но воплощает в себе организованный интеллект человечества, "духовного человека" нового времени. В Ренессансе выступает новый Адам, homo spiritualis, которому свойственны свобода, царственность и высшая духовная сила <12>. -------------------------------- <12> См.: Бурдах К. Указ. соч. С. 159 - 162.
Название документа