Иррациональное в рациональном: приход "современного" права

(Исаев И. А.) ("История государства и права", 2013, N 16) Текст документа

ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ В РАЦИОНАЛЬНОМ: ПРИХОД "СОВРЕМЕННОГО" ПРАВА <*>

И. А. ИСАЕВ

Исаев Игорь Андреевич, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заведующий кафедрой истории государства и права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина, доктор юридических наук, профессор.

В статье рассматриваются идеолого-правовые проблемы периода Ренессанса и Реформации. Правовые идеи протестантизма и кальвинизма наиболее ярко представляли сочетание рациональных и иррациональных элементов как в политике, так и в праве. Победа рационализма сопровождалась возрождением мистических и магических представлений, свойственных еще средневековью. История правовых идей представляет собою сложный и неоднонаправленный процесс.

Ключевые слова: рациональное, иррациональное, правосознание, закон, справедливость, норма, кодификация, правопорядок, власть, насилие.

The article concerns ideology-law problems of the periods of Renaissance and Reformation. The legal ideas of Protestantism and Calvinism the most brightly represented the combination of rational and irrational elements both in politics and in law. Victory of rationalism was followed by renaissance of mystic and magic perceptions characteristic for the Middle Ages. The history of legal ideas represents a complex and controversial process.

Key words: rational, irrational, legal conscience, law, justice, norm, codification, legal order, power, violence.

Психической установкой, характерной для Возрождения, было стремление к конкретности и одновременное стремление охватить жизнь во всей ее полноте. Номинализм, свойственный этому типу мышления, своими истоками восходил еще к Франциску Ассизскому (у которого, как утверждал Честертон, не было и следов пантеизма), для которого цельная и абстрактная "природа" не существует, он знал только конкретные и отдельные сущности и вещи - "брата Солнце", "сестру Воду", "брата Огонь" и т. п. Францисканские авторитеты Дунс Скот и Оккам закрепили номиналистическую традицию. Протестантизм принял эту идею. И для Лютера, и для Кальвина Бог является личностью, а не принципом и не "высшим понятием". Но учение Кальвина о признаках избранничества и его теория предопределения сделали божество злым деспотом: "Бог Кальвина и Цвингли... по своему духу напоминает человека Ренессанса" с его "демоническим" влечением следовать единственно своей дорогой, т. е. своему жизненному импульсу: такой Бог легко мог переродиться в слепую, стихийную мировую субстанцию - чистую волю (П. Бицилли). Идея Возрождения заключалась в стремлении и способности найти в жизни не нечто новое, но нечто вечное. Эта цель у реформаторов была заменена идеей пути и методом поиска, предельно общим и формальным. Но идеи спасения и избранности требовали соответствующей активности и деятельности, - с этим был связан откровенно деятельный характер протестантизма, воздействующего на "природу" и в итоге торжествующего над природным законом. Всякая власть рождается из успеха, обеспеченного силой, но это власть только внешняя и физическая. В основе протестантских построений лежала вера в возможность создания "окончательного, функционирующего... без перебоев общественного аппарата", вера в возможность окончательно устранить трагический момент, присущий жизни и истории и обусловленный постоянным "вторжением возмущающего нормальный ход жизни, иррационального и неожиданно путающего все планы личного начала" <1>. И Лютер, и Кальвин отвергали "магические" элементы католицизма - пресуществление плоти, ортодоксальную трактовку троичности и т. п., акцентируя внимание на идее оправдания делами и верой, ослабляя сакральное значение икон и литургии, подчеркивали личностный характер веры и особую роль в этом и другом мирах общины избранных. Высшим пунктом этой религиозной парадигмы оставался ветхозаветный Закон. -------------------------------- <1> См.: Бицилли П. Св. Франциск Ассизский и проблемы Ренессанса; Он же. Католичество и римская церковь; Он же. Игнатий Лойола и Дон Кихот // Избранное. София, 1993. С. 65 - 136.

Пуритане особое значение придавали Книге Иова с ее прославлением абсолютизма божественной воли, абсолютной по своей суверенности и несоизмеримости с человеческими масштабами. Теория, устанавливающая, что законы Моисея лишь постольку потеряли свое значение с момента заключения нового союза, поскольку они содержали обрядовые или исторически обусловленные предписания иудаизма, но в качестве "естественного закона" сохраняют его. Такая теория позволяла устранить все не совместимые с жизнью предписания и расчистить путь для усиления того мощного духа легальности и уверенности в своей правоте, который был свойственен мирской аскезе протестантизма <2>. -------------------------------- <2> Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М., 1990. С. 192.

Еще Фома Аквинский определил закон как "предписание разума, принятое ради "общего блага тем, кто имеет попечение о сообществе" (Сумма теологии. I - II. 90,4), но последователям Лютера будет казаться, что такое определение выражает необоснованную святость как разуму, так и закону. Новый, по сути, позитивистский подход лютеранской философии предложит рассматривать закон как регламентированным образом принятое постановление суверена, даже если по своим целям и действиям оно является выражением прямого произвола: "закон есть закон". Нельзя отождествлять право и мораль, что неизбежно приводит к нестабильности права и беспорядку. При этом если принять, что именно совесть является источником права, то такой взгляд переводит анализ из собственно правовой в моральную сферу, но одновременно позволяет корректировать неопределенные предписания общих норм в применении к конкретным случаям, когда должны учитываться все без исключения обстоятельства. По мнению некоторых авторов, лютеранская философия права обнаружила способность к более обширной классификации и систематизации правовых норм в сочетании с большей гибкостью в их применении, основанном на критериях совести и справедливости. Такие ценности, как право на частную жизнь или равенство, станут здесь трансцендентными правами, нарушение которых выходит за пределы юрисдикции политического сообщества и которые вполне могут быть совмещены с принципами, отказывающимися считать "общие нормы" законами, если те не были формально приняты в качестве таковых <3>. -------------------------------- <3> См.: Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М., 1999. С. 222.

Протестантская философия права предпочитала возвышенной мистике Евангелия буквальное толкование Ветхого Завета. Слово и буква воплощали собой дух; чудо и таинство исключались из его сферы. Рациональное и процедурное, сформировавшееся на основе рациональности и аскезы, возводились в настоящий культ, заменяя собой традиционные обряды и нормы. Странным образом оболочка рациональности нарастала на спонтанном содержании, основным смыслом которого были протест и отрицание: революция (реформация) стремилась принять завершенные легальные формы. Первичное протестантство было по преимуществу протестантством не разума, а слова, содержащегося в Откровении. Разум же или совершенно отвергался, как нечто дьявольское, или допускался только в качестве служебного орудия для "экзегетики и систематики богооткровенного слова" (Е. Спекторский): только начиная с XVIII в. его сменяют внутренние убеждения и умонастроения. Вместо прежних формальных принципов доктрины (обязательности Писания и оправдания верой в него) приходит пантеистическое и рационалистическое учение о том, что Бог открывается только в имманентном мире и свободном человеческом сознании: "религии пришлось оправдываться перед разумом" <4>. -------------------------------- <4> Спекторский Е. Проблемы социальной физики в XVII в. М., С. 300.

Якоб Буркхардт предупреждал: силы, подобные Реформации, всегда обманываются, захваченные восторгом мгновения, полагая, будто они одни в этом мире, но после отрезвления и внезапного удивления "следуют возгласы проклятий - ведь оказывается, что от старины сохранились не только значительные остатки, но и что она набирается новых сил, потому что укоренена в глубинах человеческой природы" <5>. Вместе с Реформацией пробудились и разнообразные духовные порывы - разрыв с историческим прошлым означал исчезновение вообще всяких границ, тогда же пробудились осколки всевозможных прошлых ересей, до этого пребывавших в тени. Распад средневековой религиозности привел к усилению суеверия еще в XV и XVI вв. У Лютера и Меланхтона дьявол и его слуги выступали как вполне реальные персоны и силы, а политическая борьба в их же толковании приобретала формы открытой борьбы с Антихристом. Учение Лютера о Тайной вечере очевидным образом сохраняло некоторые "следы магических представлений и вызывало христологические фантазии", следуя в этом августианскому догмату о грехопадении. При этом сами деятели Реформации рассматривали свою религиозность как возрождение первоначального христианства: спиритуалистическое направление в Реформации прямо исходило из универсальности Откровения и буквы христианского Писания. -------------------------------- <5> Буркхардт Я. Размышления о всемирной истории. М., 2004. С. 346.

Ему противостояло символическое толкование догматов: "Бог открылся", и из этого произошло согласие народов в том, что он существует: по Цвингли, сознание Бога и его законов является не следствием природных задатков человека, а результатом непрекращающейся божественной деятельности в созданных Господом душах людей. "Познай самого себя" снизошло с неба, а естественный закон греков и римлян идет от Бога" <6>, Бог - постоянная действующая сила, непрерывное действие которой и есть "природа". "Правовое основание для реформаторской догматики заключалось в том, что Библия есть "откровение Божие, и ее толкователем руководит дух Божий", доверие к Писанию было основано на самодостоверности, действовать в универсальной связи с всеохватывающей высшей силой - таков был призыв данной системы веры. И Цвингли, и Кальвин подчеркивали сразу несколько важнейших мотивов веры: абсолютное воздействие власти Бога, избранность к спасению и присутствие Бога в святой общине: "мы освящены и посвящены Богу", из принципа господства Бога и избранности к спасению следуют и наполненность религией всей жизни, и жесткость по отношению к врагам Господа. В лютеранстве средневековому учению о двух царствах ("градах") противопоставлялся радикальный реформационный тезис: "у Христа нет двух видов тел, плотского и духовного, Он - одна глава, и у него одно тело". Предполагалась также полная свобода воли христианина и наличие всеобщего священства; идее о величии верующего человека соответствовало представление о формировании его души по образцу Бога, представление, идущее от Евангелий и мистики: добрые дела сами по себе возникают из содержания веры. -------------------------------- <6> См.: Дильтей В. Воззрение на мир и исследование человека со времен Возрождения и Реформации. СПб., 2000. С. 169 - 170.

Но идеи стоиков и магов Ренессанса (Пико) явно повлияли на формирование довольно смутного представления о пантеистическом вселенском бытии и всеохватывающем верующего благе. Задачей человека становится разумное следование природе, ведь в каждом содержится "естественный свет"; разум является источником всех человеческих прав, которые выше всех писаных прав (С. Франк). "Адам и Христос существуют во всех сердцах. Внешний Адам и Христос - лишь выражение внутреннего пребывающего в каждом": Писание же есть вечная аллегория, где все события истории - только тени и фигуры внутреннего слова. ("Мир фокусничает", все мы перед Богом - смех, басни, карнавал. Трагическая ирония заключается в том, что Бог позволяет высоко подняться отдельным образам мира, которые происходят не от него, чтобы затем привести их к вызывающему насмешку концу) <7>. -------------------------------- <7> См.: Дильтей В. Указ. соч. С. 52 - 57, 70 - 74.

Реформаторы стремились освободиться от господства всякой иерархии (несбыточная мечта Франциска Ассизского) и католического иерархического порядка, который представлялся им настоящим "демоническим" механизмом; они обращались к своему исконному праву самим приходить к соглашению с невидимым порядком вещей: точно так же "как во тьме ночи все отдельные предметы и человек пребывают одни со звездами и с невидимым". Меланхтон учил, что познать Христа - значит познать его благодеяния, а не обе его природы и его вочеловечивание. Католическим догмату, ритуалу и таинствам Лютер противопоставил учение Павла об оправдании верой: воля, уверенная в своем праве вершить дело Божие в миру, постоянно утверждала свою жизненность <8>. К учению о предопределении, разработанному Августином, где объективная сила уничтожает всякую значимость индивидуальной воли, Лютер добавил еще и веру в "тайное решение" Бога, как абсолютного и единственного источника правосудия. Кальвин значительно развил и усилил это представление, придав ему законченную логическую форму: прилагать масштабы земной справедливости к суверенным решениям Бога просто бессмысленно и оскорбительно. Его решения могут быть поняты лишь постольку, поскольку он сам сочтет необходимым их сообщить и расшифровать - тварь отделена от Бога непреодолимой пропастью: "В решающей для человека эпохи Реформации жизненной проблеме - вечном блаженстве - он был обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе" <9>. -------------------------------- <8> Цит. по: Дильтей В. Указ. соч. С. 161, 164. <9> Вебер М. Указ. соч. С. 82.

Макс Вебер считал, что в кальвинизме нашел свое окончательное завершение ренессансный процесс расколдовывания мира (начавшийся еще во времена иудейских пророков и эллинской философии), который уничтожил все "магические средства спасения, объявив их кощунством". Исключение проблемы теодицеи и всех "проклятых" вопросов о смысле мира и жизни для пуританина было естественным: вера в собственную избранность и наличие за его спиной сильной и невидимой "церкви избранных" питали мотивы его рациональной и самоотверженной деятельности. Кальвинистский Бог требовал от своих избранных не отдельных добрых дел, а "святости, возведенной в систему". Жизнь святого, ориентированная на трансцендентную цель - загробное блаженство, делала его посюстороннее существование строго рационализированным и призванным приумножать славу Божию на земле; пронизанная постоянной рефлексией такая жизнь рассматривалась как путь к преодолению "естественного состояния", и это стало практической и этической интерпретацией декартовского постулата: "Мыслю, следовательно, существую". Как ни странно, но именно мистика могла способствовать утверждению рационального жизненного поведения, хотя в ее отношении к миру всегда отсутствовала необходимая положительная оценка внешней действительности. В лютеранстве мистицизм сочетался с острым ощущением индивидуальной греховности и осознанием собственной недостойности: Бог действовал в душе избранных, которые ощущали себя либо сосудом божественной власти, либо ее орудием: "В первом случае религиозная жизнь тяготеет к мистико-эмоциональной культуре (чему был близок Лютер), либо к аскетической деятельности (характерной для Кальвина), в любом случае вера должна была найти себе подтверждение в объективных действиях" <10>. -------------------------------- <10> Вебер М. Указ. соч. С. 87 - 88.

Правопорядок оказывался той внешней формой, которую с одинаковым успехом могли принять божественное, "естественное" и позитивное право. Когда он приобретал качества пустой формы, поддерживаемой только целесообразностью, тогда истина и справедливость его уже мало заботили. Утрачивалась главная его особенность и источник - порождение трансцендентной силой, он оказывался полностью в сфере искусственного творчества земных сил. Воплощение как раз и выражало его новое существо, порядок теперь - не "сумма", не "органон" идей, но структура ощутимых субстанций, отображение "натурализовавшегося" права. Вебер замечает, что кальвинисты увидели в законе некую идеальную норму, достичь которую невозможно, но к которой следует постоянно стремиться, тогда как у Лютера наблюдалось обратное: провозглашение свободы от рабского следования букве закона, как божественной привилегии верующих <11>. -------------------------------- <11> Вебер М. Указ. соч. С. 158.

Возноситься мыслью к Богу или пытаться достичь дна той пучины помешательства, куда все мы уже давно погружены, - это одно и то же, и для Кальвина безумие представляется истинной верой человека перед лицом безумного человеческого разума: "Ум человека в своей конечности - не столько искорка великого сияния, сколько частица тьмы". Для его безумия открыта только изнанка вещей, теневая сторона, прямо противоположная их истине: "Всякая вещь есть противоположность тому, чем она кажется в этом мире" (Себастьян Франк). Видимость истины есть прямая противоположность самой истине. Все погружено в противоречие, все побуждает человека отдаться во власть собственного безумия, и любой порядок, установленный человеком, - безумие перед лицом истины сущностей и Бога. Божественная мудрость, явленная человеку, не есть разум, скрывающийся за покровами, но "безмерная глубина, где тайна не становится менее "таинственной", где противоречие осенено высшим противоречием, вследствие которого "самая сердцевина мудрости замутнена безумием" <12>. Иррациональное неотделимо от рационального. -------------------------------- <12> См.: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 50 - 51.

Пуританская вера в дарование благодати только избранным требовала привнесения в рукотворный и подвластный насилию мир заповедей, адекватно понятых и внедряемых опять же с помощью насилия; другой путь заключался в антиполитической настроенности мистических поисков спасения в форме братства, которое отказывалось бы от прагматического насилия. Послушание Богу в обоих случаях представлялось более важным, чем послушание людям и их законам. Лютеране отвергали право активного сопротивления мирскому насилию и покорялись мирской власти; кальвинисты в случаях, когда воля Бога наталкивалась на сопротивление, полагали необходимым применение силы для ее установления. Поскольку насилие всегда вызывает ответное и последующее насилие и меняются только субъекты и методы насильственного господства, то рукотворному и греховному устройству мира может быть противопоставлено абсолютное божественное "естественное право". (Примером реализации этого принципа предлагалось считать справедливые пуританские войны.) <13>. -------------------------------- <13> См.: Вебер М. Указ. соч. С. 250 - 254.

Для внешнего проявления кальвинизма характерными были такие религиозные и церковные факты, как культ, догматические формулы и организационное устройство общин. На фоне действия невидимого Бог становился орудием и посредником действия, "великое продвижение протестантского духа в сторону безобразности и невидимости должно было осуществляться в культе этой религиозности еще полнее, чем в лютеранстве": церковь определялась здесь как "народ избранный", суверенитет принадлежал "общей воле" этой церкви, решения сообщества избранных возвышались до вечности божественного решения. Всемогущество Бога всегда деятельно, Бог - это сама олицетворенная энергия, Бог - сам по себе, закон и причины вечной гибели скрыты от людей. Вочеловечивание Христа и спасение подчинены некоему высшему понятию божественного правления, и "живое ядро христианского догмата вочеловечивания уничтожается. Решающая составная часть протестантской религиозности, доверие к Богу, здесь - результат не примирения, а обусловливающего его избрания к спасению". Догмат о повсеместном действии Бога, о двойном предопределении и об избранности к спасению существенным образом отличают кальвинизм от лютеранства. Начиная с Цвингли и заканчивая Кальвином, идеи универсального откровения, независимого от "буквы внутреннего света и независимой общины", проявлялись позже у индепендентов, пуритан, квакеров: поместив человека в сферу божественного действия и обретя этим для него неотъемлемую силу, оно подняло его над всем внешним мировым процессом и превратило в самую замкнутую силовую единицу - монаду <14>. -------------------------------- <14> См.: Дильтей В. Указ. соч. С. 178 - 181.

Лютер всегда подчеркивал приоритет теологии над юриспруденцией. Но уже рационалисты XVII в. стали приписывать порядок морального мира установлению и учреждению, представлявшимся им "вторым творением", вполне искусственным. Меланхтон принял аристотелевское определение суверенности как "соответствия закону": юриспруденция (позитивного и "естественного права") оказывалась не юриспруденцией справедливости, но юриспруденцией повелений, исходящих прямо от Бога. Право создается законом, законодатель - Бог, земной законодатель - только божий исполнитель и Декалог - катехизис правоведения. В деталях действуют земные законы, в принципе - божественный (Лютер видел в Декалоге сразу и Моральный кодекс, и зеркало всех добродетелей, но в качестве источника положительного права он считал его только "саксонским зерцалом евреев") <15>. Меланхтон же полагал, что можно обращаться также и к римскому праву, в случае если его нормы не противоречат религии: именно Меланхтон положил начало протестантской теологизации светского права под знаком его сближения с правом "естественным". Декалог у протестантов долго оставался первым и неколебимым критерием для оценки действующего положительного права, которое понималось как императив, получаемый от небесного императора: право - это закон, "естественное право" - "естественный закон": в XVII в. наметилось сочетание Ветхого завета и Юстинианова законодательства, римское право подвергалось здесь прямой теологизации. В результате у протестантских юристов получалась пестрая смесь заповедей, евангельских текстов, римских законов, Цицерона, отцов церкви, норм феодального права и Саксонского зерцала <16>. -------------------------------- <15> Цит. по: Спекторский Е. Указ. соч. С. 71. <16> Спекторский Е. Указ. соч. С. 81.

Приоритетная задача юриспруденции виделась в том, чтобы познать "естественное право" и сохранить его эссенцию уже в праве положительном. Но принципы "естественного права" слишком трансцендентны ему: они не коренятся ни в общей физической закономерности природы, ни в человеческих страстях, но лишь в Боге. Тот, кто ищет настоящую эссенцию справедливости и права, тот ее найдет только в Боге, этом "совершенстве естественного права" (Винклер), гражданское же право возникло уже в потомстве Каина и легко может уклоняться от предписаний "естественного права". Кажется, что лютеранская философия права стремилась сделать все, чтобы устранить неизбежную несправедливость законов справедливостью их применения. Нравственность, т. е. обращение к совести, могла бы снять эту напряженность, только допуская неповиновение несправедливым законам. В отличие от римско-католической установки, исходящей из статуса разума и откровения, протестантская этика основывалась на соединении совести и закона. Лютер говорил о двояком назначении закона: удержание от дурного поведения угрозой кар ("политическое назначение закона"), что вело к возникновению позитивистского подхода к праву, корректирующего слишком общие предписания "естественного права"; и напоминание о богоустановленном характере и духовном назначении права, как "естественного", так и "гражданского" (положительного). В обоих случаях назначением закона является воспитание человека, обращение его на пути добродетели. Лютеранская правовая философия настаивала на дуалистичности права; Меланхтон, исходивший из августиновой теории "двух градов", предполагал, что в каждом человеке заложен "божественный свет свыше", подсказывающий и освещающий ему земной путь. Эти "природные" элементы, составляющие нравственную основу закона, не могут быть осмыслены рациональным путем, но поняты лишь в свете божественного откровения. Человеческий же разум изначально извращен и порочен вследствие грехопадения: "человеческий разум затемнен, поэтому закон природы подвергается ошибочному толкованию" - только подчинив "естественный закон" божественному праву (сублимированному в Декалоге), возможно прояснить и право "естественное" <17>. Бог устанавливает общие ориентиры для гражданского общества посредством "естественного права", а государство превращает эти общие предписания в конкретные положения позитивного права, но легитимны и обязательны только те законы, которые находятся в согласии с "естественным" правом (принцип, заложенный еще римско-католической правовой традицией): тем самым снималось противоречие, до этого существовавшее между двумя конкурирующими юрисдикциями - церковной и светской. (Для демонстрации своей божественной природы власть давно использовала широкий набор библейских мотивов, метафор и образов. Репрезентация строилась на многообразных приемах уподобления Христу. (Характерно, что именно Реформация позволит "обожествленным" правителям сосредоточить всю полноту власти над церковью и государством. В эпоху Реформации круг, который совершается в развитии символического языка власти, замыкается.) Если на заре христианства римский император послужил прототипом торжествующему Христу, то, уподобившись Христу, протестантский государь возвращается к первоистокам имперского властного дискурса <18>. -------------------------------- <17> См.: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 183 - 184. <18> См.: Дмитриева О. В. Древо жизни в земном раю // Священные тела короля. С. 399.

Протестантизм возник как государственная религия, и установление господства над религиозными конфессиями стало важным шагом к всемогуществу государства. С католической стороны в этом направлении дальше всех пошел Людовик XIV. Утрированное представление о всемогуществе государства, инспирированное теориями революции, "не смогло бы в будущем столь легко сформироваться, не будь предшествующего ему цезарепапизма" (Я. Буркхардт). Протестантизм, как политизированная религиозная форма, оказался не в состоянии выдвинуть своей волей какой-либо значимый властный авторитет, обладающий всеобщим влиянием и признанием, поэтому за него это сделало государство (только Цвингли считал себя ответственным за состояние политических дел в государстве, Лютер же перекладывал эти проблемы на князей). Влияние Реформации на Европу поначалу было лютеровским, его отличало догматическое учение об оправдании верой; ее специфическим внешним признаком стала отмена деятельного служения, она приняла форму подчинения государству, позиционировав себя в качестве территориальной "национальной" церкви <19>. Консерватизм, свойственный католичеству, как кажется, перешел по наследству и к лютеранству - идея последующего развития ("прогресса") была им одинаково чужда. (Начавшаяся в XVI в. переориентация католицизма на насущные проблемы светской жизни происходила уже в условиях Контрреформации, когда в дело вступили силы, хорошо дисциплинированные и в своей деятельности направленные на конкретные цели (иезуиты).) -------------------------------- <19> См.: Буркхардт Я. Указ. соч. С. 359 - 365.

Эрнст Трельч неоднократно противопоставлял народный характер движения Реформации и снобистский элитизм Ренессанса. Реформация не была какой-то "зарей современной культуры", а ранний протестантизм Кальвина и Лютера был скорее продолжением культурных идеалов Средневековья. Протестантизм, в принципе, держался все в той же основе своей принуждающей власти католического учения. "Ренессанс лишь очень поверхностное явление; подлинные, существенные культурные перемены примыкают непосредственно к Средневековью" с его обязательным авторитетом и непререкаемыми нормами, и преклонение перед вечными авторитетами накладывает на него отпечаток авторитарной культуры, весь его дух в высшей степени нормативен, будучи устремленным к неким незыблемым критериям. Р. Зом замечал, что католицизм был убежден в том, что "правовой порядок жизненно необходим Церкви, и даже мыслимое в качестве духовного Царство Божие не могло существовать без определенного правопорядка". Потому и утверждается существование некоего божественного права, определяющего этот порядок. Однако немыслимо, чтобы это Царство обладало собственно человеческими правовыми формами устройства, ведь сущность права явно противоположна идеальной сущности Церкви. (В этой связи К. Шмитт заметил, что католическая церковь, в исключительной степени пронизанная юридическими элементами, получает свое формальное превосходство, поскольку позитивно относится к любым комплексам власти и политическим формам, при условии если они хотя бы в минимальной степени сохраняют порядок.) Рудольф Зом считал, что само грехопадение "совершилось в области юридического" и что всякий мирообъемлющий империализм, приносящий миру мир, может рассматриваться как "церковь", экклезия <20>. (А. С. Хомяков "определял протестантизм как "рационализм в идеализме", тогда как католическую веру - как "рационализм в материализме".) Очевидно, что уже католичество было достаточно рациональным мировоззрением, а протестантизм только усилил и подчеркнул эту черту. -------------------------------- <20> Зом Р. Церковный строй. С. 11; Шмитт К. Римский католицизм и политическая форма // Политическая теология. М., 2000. С. 144.

Католическая этика гетерономна и казуистична по сути, а нравственный закон в соответствии с ее постулатами не столько заложен в совести человека, сколько получен им извне, от Бога. Протестантская же этика скорее автономна и ригористична, ее мир - это внутренний мир человеческой совести. Религия Лютера - это "религия Слова", оправдание совершается здесь верою в него, но истина слова осознается уже не разумом, но верой. Разум не только бессилен, он даже вреден в делах веры: при этом сама вера понимается субъективно, как непосредственное, личное общение человека с Богом (Я. Беме ярче всего выразил эту жажду сверхъестественного). Следует заметить, что ни Лютер, ни Кальвин отнюдь не сочувствовали ни объективному, ни субъективному рационализму <21>, в схоластике же они как раз и видели рационализм, который смешивал рациональную мудрость с Откровением, что в перспективе не могло не привести к рождению атеизма. -------------------------------- <21> Спекторский Е. Указ. соч. С. 173 - 175.

И Кант будет утверждать, что "не существует общего правила для применения правил". Но именно лютеранские правоведы одними из первых натолкнулись на проблему критериев применения общих предписаний божественного, "естественного" или гражданского права к отдельным случаям, и Меланхтон по примеру схоластов предлагал "подгонять общие принципы естественного права к данным обстоятельствам". Справедливость требовала тщательного изучения конкретных обстоятельств, только она и могла исправить дефекты общей нормы, вместе же они образовывали конкретную правовую норму. Ольдендорт, вслед за Лютером, наделял справедливость тремя главными функциями: она приостанавливает действие норм, вступающих в конфликт с совестью; этически совершенствует правовые нормы; интерпретирует правовые нормы в процессе их применения. Тем самым, как оказалось, только справедливость, будучи тождественной "естественному закону", данному Богом, позволяет соединять "естественное право" с человеческим, а человеческое с божественным (Фома Аквинский в свое время полагал, что "естественное право" может занимать лишь промежуточное место между божественным и человеческим правом). Как и схоласты, Ольдендорт отводил совести важную роль практического разума, посредством которой общие моральные принципы прилагались к конкретным обстоятельствам: "Суд не может совершиться совестью, если в ней нет некоторой формулы закона, которая указывала бы человеку, что его поступок справедлив или несправедлив. Поэтому закон (т. е. закон Священного Писания) находится внутри человека" <22>. Совесть здесь выступает как некая добродетель (любимая категория стоиков), вложенная в сердце божественной благодатью, независимо от движений разума и воли. Бог присутствует, хотя и скрыто, в земном царстве, поэтому христиане обязаны поддерживать порядок и справедливость, невзирая на их неизбежные несовершенства. Порядок и справедливость - не пути к спасению, но формы скрытого присутствия Бога на земле: земное царство в этой интерпретации соприкасается с небесным, и "естественный закон" поэтому выступает как морально-юридический принцип, адекватно познаваемый совестью и буквально опирающийся на Декалог. Совесть становится краеугольным камнем к единству и целостности всей действующей правовой системы, а справедливость - высшим критерием сознательного применения правовых норм. Объектированная совесть в виде закона появится очень скоро, и ее принесет в историю права век Просвещения. С этого момента в Европу приходит современность. -------------------------------- <22> Цит. по: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 207.

Название документа