"Идея невменяемости" и здравый смысл (историко-культурологический аспект)
(Шишков С. Н.) ("Юридическая психология", 2007, N 4) Текст документа"ИДЕЯ НЕВМЕНЯЕМОСТИ" И ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ (ИСТОРИКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
С. Н. ШИШКОВ
Шишков С. Н., ведущий научный сотрудник ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, кандидат юридических наук.
"Идея невменяемости". Сущность правовой концепции невменяемости и те воззрения, на которых она базируется, кажутся несложными для освоения. Необходимость освобождать от уголовной ответственности лишенных разума душевнобольных представляется слишком уж очевидной. Как принято говорить в таких случаях: это и ребенку понятно. Общий смысл концепции невменяемости можно выразить одной фразой: "помешанный не отвечает за свои поступки и не подлежит наказанию, так как, совершая их, он не понимает, что делает". Назовем выраженную этим суждением идею идеей невменяемости. Коль скоро основания, на которых зиждется данная идея, представляются предельно простыми и очевидными, то значит ли это, что для ее возникновения житейского опыта и здравого смысла вполне достаточно? Из сформулированного таким образом вопроса логически вытекает первая гипотеза о происхождении идеи невменяемости как об идее, которая в силу своей простоты должна была бы появиться на свет очень давно и оказаться достаточно распространенной еще в так называемом традиционном обществе, в культуре первобытных народов. Но верно ли данное предположение? Как свидетельствуют данные истории и этнографии, в духовной культуре этих народов обнаруживается много общего - общие черты в мировидении и миропонимании, близкие по сюжету мифы, схожие обычаи (кровная месть, например). Однако в ряду широко распространенных явлений идеи невменяемости там все же нет. В традиционном обществе идея невменяемости отсутствовала в качестве устойчивого и широко распространенного феномена общественного сознания и регулятива социальных отношений. Более того, даже с появлением государства и права категория невменяемости возникает далеко не сразу. Например, в древнегреческом праве она отсутствовала. Положения об освобождении от наказания душевнобольных впервые четко и недвусмысленно сформулировали лишь римские юристы <1>. Однако ни в Древнем Риме, ни в средневековой Европе невменяемость так и не смогла стать универсальным уголовно-правовым принципом, требующим освобождать от уголовной ответственности каждого психически больного, неспособного к разумению. Таким принципом невменяемость становится только в Новое время (не ранее XVIII в.). Следовательно, простая по своему содержанию идея оказывается сложной для освоения. Закономерен вопрос: почему? -------------------------------- <1> Furiosus furore solo punitur - "безумец наказан самим своим безумием" (и поэтому его не следует подвергать иным наказаниям). Приведенное изречение принадлежит юристу Модестину (III в. н. э.).
В рамках журнальной статьи дать развернутый ответ невозможно из-за обширности затронутой темы. Поэтому мы ограничимся кратким анализом лишь некоторых факторов, которые могли препятствовать появлению невменяемости - как идеи и как социально-регулятивной нормы. Эти факторы во многом связаны с особенностями так называемого магического мышления. Терминологические пояснения. Понятие "магическое мышление" <2>, которое получило широкое распространение и применяется не только в культурологии, этнографии, психологии, но и в психиатрии (Е. В. Клембовская, 2005), в данной работе означает, прежде всего, веру в существование душ и духов и в их способность сверхъестественным путем влиять на людей и явления природы. Основанные на рассматриваемом типе мышления взгляды на мир мы будем именовать магическим мировоззрением. -------------------------------- <2> Магическое мышление именуют также прелогическим, архаическим, первобытным, примитивным.
Разумеется, магическое мировоззрение в разные эпохи, в разных культурах и у разных народов далеко не однородно. В культурологии выделяют, например, архаическую культуру (примерно от 50 тысяч до 10 тысяч лет до н. э.), культуру древних царств - Древнего Египта, Шумера, Вавилона, Древней Индии и Китая (от VI - V тысячелетий до II - I тысячелетий до н. э.), античную (греко-римскую) культуру (В. М. Розин, 2004). В античном мире был начат переход от мифа к логосу, однако магическое мировоззрение продолжало существовать и в последующие эпохи (Средневековье и Новое время). Существует оно и в наши дни. Каждая из культурных эпох характеризуется немалым своеобразием, различия между ними весьма заметны. Однако специфические и очень узкие (в культурологическом аспекте) задачи данной работы позволяют автору ограничиться рассмотрением лишь наиболее общих и часто встречающихся феноменов и закономерностей магического мышления, имеющих к тому же отношение только к рассматриваемому предмету. Такие закономерности в той или иной степени присущи магическому мышлению всех культурных эпох. Отсюда поразительно сходные в интересующем нас отношении черты можно обнаружить в сказаниях первобытных примитивных племен, в развитой античной мифологии и в демонологических трактатах позднего Средневековья. Слово "первобытный" применительно к человеку и обществу в настоящей работе означает "относящийся к первобытному (первобытнообщинному, родовому, архаичному, традиционному, а также "догосударственному", "доправовому") общественному строю". Здравый смысл (здравый рассудок) - "стихийно складывающиеся под воздействием повседневного опыта взгляды людей на окружающую действительность и самих себя, которые являются основанием для их практической деятельности и морали" (Философский энциклопедический словарь, 1983). Использование понятий "преступление" и "наказание" применительно к "доправовому" обществу придает указанным терминам оттенок некоторой условности. Тем не менее с этой долей условности они используются в данной работе, поскольку адекватной терминологической замены им не нашлось. Проблематика преступления и наказания анализируется преимущественно на примере такого преступления, как убийство. Во-первых, убийство встречается в мифологии, пожалуй, чаще, чем другие преступления. Во-вторых, в нарождающемся праве убийство оказывалось одним из самых законодательно разработанных (по составу преступления и процедурам судебного разбирательства). Некоторые особенности магического мышления и идея невменяемости. В системе магического мышления с его причудливыми взглядами на окружающий мир (на его общие закономерности, причины и следствия, связь и взаимообусловленность явлений, необходимость и случайность, возможности человека) идея невменяемости отнюдь не является очевидной. Да и сами представления первобытного человека об очевидном (явном, естественном, само собой разумеющемся и т. п.) подчас очень далеки от современных. У первобытного человека совершенно иное, чем у нас - людей начала XXI в., мировидение и миропонимание. В представлениях первобытных людей человеческое (общественное, частное, моральное, бытовое) смешивается и переплетается с природным, а объективное (в нашем понимании) - с субъективно-психическим. Человек с магическим миропониманием никакое значимое для себя явление не рассматривает как чисто физическое, существующее объективно и способное воздействовать на человеческую жизнь случайно, вслепую. Когда рабочему-аборигену из первобытного африканского племени, сидевшему в дождливый день на холодном ветру, европеец предложил войти в помещение и переодеться, чтобы не подвергать опасности здоровье, рабочий ответил: от холодного ветра не умирают, заболеть и умереть можно только от козней колдуна (Л. Леви-Брюль, 1992). В рамках магического мышления причиной бед и несчастий считается некий волевой акт - происки злых духов, магов, умерших предков и пр. Если человек погиб, задавленный деревом или разорванный тигром, то смерть произошла потому, что некий колдун "приговорил" и "предал" его, а дерево и животное послужили лишь орудиями. Ту же роль могло выполнить и другое орудие (Л. Леви-Брюль, 1992). Вот лишь один пример, приводимый известным этнографом Л. Леви-Брюлем в работе "Первобытное мышление". Он описывает случай, сообщенный другим исследователем первобытных сообществ - Монтейро. "Во время моего пребывания в Амбризетте, - говорит Монтейро, - три женщины из племени кабинда отправились к реке набрать воды. Стоя одна подле другой, они набирали воду в кувшины; вдруг средняя была схвачена аллигатором, который утащил ее на дно и сожрал. Семья несчастной женщины сейчас же обвинила двух других в том, что они колдовским путем заставили схватить аллигатора именно среднюю женщину. Я попытался разубедить этих родственников, доказать им нелепость их обвинения, но они ответили мне: "Почему аллигатор схватил именно среднюю женщину, а не тех, что стояли с краю?" Не было никакой возможности заставить их отказаться от этой мысли. Обе женщины были вынуждены выпить "каска" (т. е. подвергнуться ордалии, испытанию ядом). Я не знаю исхода этого дела, но, вероятнее всего, что одна из них или обе погибли или были отданы в рабство" (Л. Леви-Брюль, 1992). По мнению туземцев, аллигаторы сами по себе не напали бы на женщин, кто-то обязательно должен был подстрекнуть одного из них. Затем аллигатор хорошо знал, какую именно из трех женщин ему надлежало утащить. Она ему была кем-то "предана". Оставалось лишь выяснить, кем. Факт говорил сам за себя: раз аллигатор не тронул двух женщин, стоявших по краям, а схватил среднюю, значит, крайние женщины и "предали" третью. "Ордалия, которой их подвергли, имела целью не столько рассеять сомнение, которое едва ли существовало, сколько выявить самое колдовское начало, заключенное в них, и оказать на него мистическое воздействие, чтобы лишить его способности вредить в будущем" (Л. Леви-Брюль, 1992). Описанный случай отправления первобытного "правосудия" не имеет непосредственного отношения к проблеме невменяемости. Но он касается смежных с нею проблем ответственности и вины, наглядно демонстрируя отсутствие одинакового понимания представителями далеких друг от друга культур очень простой ситуации при оценке ее с позиций здравого смысла. Для человека, принадлежащего к современной европейской культуре, очевидно, что произошел несчастный случай. Соплеменникам погибшей не менее очевидно, что совершено преступление, и ясно, кто виновен. Настолько очевидно и ясно, что их невозможно переубедить. В своих оценках случившегося и европеец, и туземцы опирались на здравый смысл. Однако их выводы разительно разошлись. Причем совершенно по-разному были оценены такие обстоятельства, относительно которых, казалось бы, вообще не бывает двух мнений. В чем суть этих расхождений? Концепция "обязательного виновника". В системе магического мировоззрения большие несчастья не могут явиться следствием незначительных или случайных причин - Москва не может сгореть от копеечной свечи, а сокрушительное военное поражение невозможно "от того, что в кузнице не было гвоздя". И дело тут вовсе не в том, что в системе магического мировоззрения человек вообще не способен подметить связь между такого рода явлениями, например совершенно не знать, что небольшое возгорание способно привести к большому пожару с катастрофическими последствиями. Связь подмечается, однако не расценивается как сущностная связь. Для человека с магическим мышлением не факел, загоревшись от неосторожного с ним обращения, запускает цепочку физических явлений, сцепленных между собой причинно-следственными связями, которые при неблагоприятном стечении обстоятельств могут привести к тяжким последствиям, например к гибели селения от пожара. В системе магического мировоззрения сущность происшедшего понимается иначе: селение гибнет в огне либо из-за происков темных сил (козней колдуна, проделок злых духов и т. п.), либо из-за того, что жители селения сами виновны в случившемся. Скажем, своим поведением они прогневили богов, и те покарали нечестивцев. Так что для человека с магическим мышлением истинные "виновники" большой беды - не факел, не свеча и не гвоздь, из-за которого лошадь командира захромала, лишившись подковы. Истинный "виновник" во всех перечисленных случаях - это некто (человек или дух), вызвавший несчастье своим волеизъявлением. Относительно безобидное происшествие еще может рассматриваться как результат обыденной, естественной причины; например, упавший в яму человек угодил в нее из-за собственной нерасторопности. Однако если случившееся заканчивается трагически и упавший погибает от полученных при падении травм, то согласно канонам магического мышления такой исход не может произойти просто из-за неуклюжести пешехода; здесь непременно предполагается вмешательство злых сил, заранее замысливших сгубить избранную ими жертву. Следовательно, у всякого большого несчастья непременно должен быть свой "виновник" - субъект этого волеизъявления. В случае с женщинами из племени кабинда версия о несчастном случае отвергалась родственниками погибшей, скорее всего, потому, что данная версия исключала "виновника". Для людей из племени кабинда гибель человека, не имеющая "виновника", такой же нонсенс, как для современного естествоиспытателя - явления природы, не имеющие причин своего возникновения. Невменяемость относится к обстоятельствам, исключающим вину и злую волю. В данном отношении она во многом сродни несчастному случаю, к которому ничье волеизъявление не причастно. Поэтому в рамках магического мышления невменяемости обычно не находится места. Постулаты магического мышления вроде бы легко опровергаются опытом, опирающимся на многочисленные факты. Но не все так просто: магическое мышление умеет отлично ладить с фактами; ему удается это делать намного легче, чем строго научному мировоззрению. Так, суды инквизиции, в течение веков беспощадно расправлявшиеся с колдунами и ведьмами, тоже опирались на факты, которые оказывались по-своему неопровержимыми. Например, женщину обвиняли в том, что она вызвала в городе чуму, и сжигали на костре. Если вскоре после ее казни заболевания чумой в городе прекращались, то это подтверждало обоснованность обвинения: несчастье прекратилось потому, что вовремя был уничтожен его истинный источник. Если эпидемия не кончалась, то это значило, что выявлены не все ведьмы - сообщницы казненной, коих надлежало искать. Если чума разрасталась и свирепствовала сильнее, то это указывало, что сообщницы сожженной, объединившись, решили отомстить праведным христианам за ее смерть. Поэтому борьбу с ведовством надлежало резко усилить <3>. Концепция ведовства была построена так, что оказывалась обреченной на подтверждение фактами, причем любыми фактами при любом повороте событий. -------------------------------- <3> Множество подобного рода примеров приведены в работе Я. Канторовича (2005).
Итак, первый постулат магического мышления, тормозивший появление невменяемости (сначала как идеи, а затем как социальной и юридической нормы), сводился к непоколебимой уверенности в том, что причиной всякого крупного несчастья является чья-то злая воля. Из этого положения логически вытекало другое: субъект злой воли (волеизъявления) есть непременный виновник любой беды. В системе подобных воззрений не может существовать преступлений, не имеющих виновного в их совершении субъекта. А потому каждое преступное деяние требует строго обязательного реагирования; и если виновный подлежит карательной санкции, то он уже не может быть от нее освобожден. Скверна и необходимость очиститься от нее. Второй постулат магического мышления опирался на представления, согласно которым преступление, в первую очередь преступление, связанное с пролитием крови, оскверняет преступника. Скверна - как бы физическая зараза или нечистота, происходящая от нарушения сакральных запретов. От скверны, пятнающей преступника, необходимо очиститься. Например, в Древней Элладе очистительные обряды, призванные смыть с убийцы вину за кровопролитие, были тщательно разработаны. Пока человек не совершит очистительных обрядов, соседи избегали его как приносящего несчастье и не позволяли переступить порог их дома или разделить с ними трапезу, боясь оказаться причастными к его бедам (Р. Грейвс, 1992). Идея скверны могла распространяться и на процедуры рассмотрения уголовных дел. Так, в Древней Греции суд в ареопаге происходил непременно под открытым небом, чтобы присутствующие не осквернились, находясь под одной крышей с преступником (М. А. Чельцов-Бебутов, 1957). Уподобление скверны физической нечистоте проясняет своеобразную логику магического мышления в рассматриваемом аспекте. Ведь если человек упал в грязную зловонную жижу, то он оказывается испачканным независимо от того, как он туда угодил - по собственной неосторожности или вследствие коварного толчка в спину. В обоих вариантах результат оказывается одинаковым в том смысле, что человек облеплен источающей зловоние грязью, и если ее не отмыть, прохожие будут сторониться запачканного субъекта. Аналогичным образом обстоит дело и с субъектом, который осквернен совершенным им преступлением. Сам факт осквернения требовал обязательного очищения независимо от того, какой конкретно причиной этот факт был порожден. Гнев и воля богов. В системе магических представлений о людских судьбах человек довольно часто и относительно легко становится жертвой божьего гнева. Причем прогневить бога человек мог невольно и невзначай, но это, как правило, не извиняло его и не избавляло от сурового божьего наказания. Один из его видов - помешательство. На величайшего из героев - Геракла ненавидевшая его богиня Гера наслала безумие, в припадке которого тот убил шестерых своих детей. Когда к Гераклу вернулся разум, он вынужден был в искупление содеянного подвергнуться очистительным обрядам, а затем пойти в услужение к ничтожному и презираемому им Эврисфею. Гера наказала приступом безумия также царя Афаманта, и тот убил своего сына, приняв его за оленя. Героя троянской войны - Аякса лишила рассудка богиня Афина. Охваченный безумием Аякс с мечом в руке напал на стадо овец и коров, согнанных с окрестных троянских деревень и считавшихся общей добычей, перебив огромное число животных. Придя в себя, он в ужасе от того, что совершил, бросился на собственный меч. Правившего во Фракии царя Ликурга наказала помешательством богиня Рея, мстя за унижение, которое претерпел от царя ее сын, бог Дионис. В безумстве Ликург ударил топором своего сына Дрианта, уверенный, что рубит лозу, и сын скончался. Еще не придя в себя, убийца отрезал у трупа нос, уши, пальцы на руках и ногах (полагая, что обрезает побеги и корни лозы), и вся фракийская земля стала бесплодной от такого страшного злодеяния. Бог Дионис объявил, что земля не будет родить, пока Ликурга не предадут смерти. Царя отвели на гору, где дикие лошади разорвали его на части (Р. Грейвс, 1992). Остановимся чуть подробнее на последнем примере. В этой истории злодеяние (убийство) - лишь звено в цепи взаимосвязанных событий. Сначала разгневанная богиня Рея, мстя за унижение бога Диониса, поражает Ликурга безумием. Затем обезумевший царь, сам того не ведая и не желая, совершает страшное злодейство, коего он никогда бы не совершил, находясь в здравом уме. Создатели мифа прекрасно сознавали это, однако не считали, что безумие оправдывало преступника. Безумие Ликурга - не несчастье, достойное сочувствия, а кара богов, которые таким способом наказали оскорбившего их царя <5>. Убийство безумцем своего сына - это одновременно новая (дополнительная) божья кара и новое преступление, требующее нового наказания. Проблема преступления и наказания была для эллинов гомеровской поры сакральной. Люди, ведшие Ликурга на лютую казнь, считали себя не суверенными вершителями земного правосудия, а посредниками в отношениях между оскорбленными преступлением богами и преступником-нечестивцем. Отправляющие правосудие - не более чем проводники воли богов. Исполнение этой воли стимулировалось нешуточными угрозами: если Ликург не был бы наказан людьми, то земля Фракии стала бы бесплодной. -------------------------------- <5> Помешательством могли наказать смертного многие боги, но особенно часто это делали Мания (богиня безумия), богини мщения Эринии и богиня Ата - дочь Зевса, божество, олицетворяющее заблуждение, помрачение ума. См.: Мифологический словарь. 1992.
Боги вправе распоряжаться судьбами людей по своему усмотрению. Это право безусловно и бесспорно, сомневаться в нем запрещено; такое сомнение само по себе есть тяжкое преступление. Например, у эллинов одним из самых непростительных прегрешений считался гибрис. Этим словом обозначались надменность и самонадеянность героя, возомнившего себя равным богам (М. Ботвинник, 1990). Гибрис карался богами беспощадно (миф о Ниобе <6>, миф о Беллерофонте <7>). -------------------------------- <6> Ниоба - супруга фиванского царя. Гордясь своими детьми, она хвастовством оскорбила богиню Латону, мать Аполлона и Артемиды, которые в ответ на оскорбление матери убили всех детей Ниобы, а сама она окаменела от горя. <7> Беллерофонт - герой греческой мифологии, совершивший много великих подвигов. Возгордившись, он решил на укрощенном им крылатом коне Пегасе достигнуть вершин Олимпа, но был наказан Зевсом за эту неслыханную дерзость. Зевс наслал на коня овода, Пегас взбесился и сбросил седока на землю. Обезумевший, ослепший и хромой, Беллерофонт скитался по долине до самой своей смерти.
Преступление как нарушение мировой гармонии и миропорядка. В системе магического мировоззрения преступление нарушает миропорядок, которому подчиняются и законы природы, и законы общества. Миропорядок находится под охраной богов, и каждое его нарушение их оскорбляет. Приведенный в расстройство миропорядок подлежит безусловному восстановлению; поэтому от некоторых санкций (носящих преимущественно религиозно-ритуальный характер) не может быть избавлен ни один правонарушитель, независимо от того, каковы были мотивы его действий и в каком состоянии он находился, когда их совершал. Следующий мифологический сюжет хорошо иллюстрирует сказанное. Геракл находился в крайне неприязненных отношениях с царем Эвритом и его сыновьями. Когда у Эврита похитили стадо, царь обвинил в этом Геракла, хотя тот не совершал кражи. Лишь старший сын Эврита Ифит не верил в виновность Геракла. Однажды Ифит прибыл к Гераклу в гости и был принят им как друг. Они стояли вдвоем на высокой стене крепости, и в этот момент ненавидевшая Геракла богиня Гера поразила его приступом неистового гнева. В гневе Геракл вспомнил оскорбления, которые ранее нанесли ему Эврит и его сыновья. Не владея собой, Геракл схватил Ифита и сбросил со стены; при падении тот разбился насмерть. Невзирая на то что преступление было совершено Гераклом помимо его воли, Зевс страшно разгневался: пусть и невольно, но Геракл все же нарушил священный обычай гостеприимства и святость уз дружбы. Зевс наказал героя тяжкой болезнью. Истомленный болезненными страданиями Геракл отправился в Дельфы, чтобы узнать от Аполлона, как ему избавиться от постигшей его божьей кары. Но пифия не дала ему ответа и прогнала из храма как осквернившего себя убийством. Наконец, после долгих мытарств и злоключений Геракл получил ответ пифии: он исцелится лишь тогда, когда будет на три года продан в рабство, а вырученные за него деньги отдадут Эвриту в качестве выкупа за убитого сына. Геракл был продан в рабство лидийской царице Омфале, от которой за три года претерпел множество унижений и издевательств. Вырученные за Геракла деньги отнес Эвриту бог Гермес, но царь не принял их и остался непримиримым врагом величайшего из героев (Н. А. Кун, 1954). Позднее в античной культуре данная система представлений была рационализирована и освоена в философских категориях. Так, в эллинской философии эта система воззрений была сформулирована Анаксимандром (ок. 610 - 540 гг. до н. э.): принципиальное значение для возложения ответственности имеет не субъективная вина, а необходимость возмещения ущерба, нанесенного миропорядку любым "виновником" (Новая философская энциклопедия в четырех томах. 2001). В связи с этим в Древней Греции судили даже животных и неодушевленные предметы, если они причинили смерть без доказанного участия человеческой руки. Животное умерщвлялось, а неодушевленный предмет (например, упавший с горы камень или прилетевшая неизвестно откуда стрела) после совершения определенных обрядов выбрасывался за пределы страны (М. А. Чельцов-Бебутов, 1957). Убийца и дух убитого. Согласно постулатам магического мировоззрения загубленная душа убитого способна причинить немалые беды. Так, по представлениям древних греков души убитых незримо блуждают среди своих родственников и сограждан; они садятся им на шею и душат их, насылают на них чуму и другие несчастья до тех пор, пока убийство не будет отомщено и душа убитого не найдет успокоения. Поэтому общество было заинтересовано в том, чтобы непременно разыскать виновника, наказать и удалить его из страны, будь это человек или неодушевленный предмет, случайно сгубивший кого-то (М. А. Чельцов-Бебутов, 1957). Если причиной гибели человека были действия другого человека, то для умиротворения духа убитого совершался целый комплекс ритуальных действий; прежде всего жертвоприношение. В жертву приносили свинью, дух убитого набрасывался на свиную кровь и жадно пил ее. В это время убийца омывался в проточной воде, брил голову, стремясь изменить внешний вид (дабы его не узнала душа убитого), и отправлялся на год в изгнание. Поначалу изгнание носило религиозно-мистический характер и было направлено на то, чтобы предотвратить встречу убийцы с духом убитого (Р. Грейвс, 1992). Впоследствии изгнание превратилось в один из прочно укоренившихся в эллинской культуре видов уголовного наказания <8>. -------------------------------- <8> Изгнание относилось к числу самых суровых кар, ибо, по эллинским воззрениям, жизнь изгнанника на чужбине горше смерти.
Так, Платон в изображаемом им идеальном государстве ратовал за освобождение от наказания святотатцев и некоторых других преступников, если они преступили закон "под влиянием безумия, болезней или глубокой старости". В таких случаях правонарушитель или его опекун обязаны были лишь возместить причиненный преступлением вред. Однако для убийц, совершивших преступление в подобном состоянии, Платон сохраняет еще один вид наказания - годичное изгнание из страны. И делает это из уважения к старинному обычаю, направленному на предотвращение возможной встречи духа убитого со своим убийцей (Платон, 1994). Судьба (рок), необходимость и неизбежность. В первобытных обществах социальный порядок во многом поддерживался системой социальных запретов (табу). Однако эта система могла успешно функционировать только при неотвратимости карательных санкций. "Наказание за нарушение табу обычно представлялось неотделимым от самого факта нарушения" (А. П. Скрипник, 1992). Наказание - необходимое и неотвратимое следствие преступления; едва ли не его составная часть. Поэтому для людей тех далеких эпох освободить нарушителя от наказания (в том числе и неспособного к разумению безумца) означало бы попытку лишить само нарушение имманентно присущего ему элемента, т. е. попытку "отделить неотделимое". В теоретически более зрелой форме неизбежность и неотвратимость возмездия воплощалась в понятии неумолимой, беспощадной и непостигаемой рассудком судьбы. В эллинской мифологии судьбу (рок) олицетворяли три богини - Мойры, рожденные богиней необходимости Ананке. Согласно воззрениям древних греков судьба неизбежна, и миновать предначертанное роком нельзя. Данный постулат отчетливо выступает в мифе об Эдипе. "Не знал Эдип, что чем больше будет он стараться избегнуть судьбы своей, тем вернее пойдет по тому пути, который назначил ему рок" (Н. А. Кун, 1954). В облике рока выступала некая космическая имперсональная справедливость; понять ее смысл смертному не дано. По мнению С. С. Аверинцева, судьба понималась эллинами "как слепая, темная безличная справедливость, не заинтересованная в каком-либо частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя "возмездие". Беспощадна античная судьба даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел" (Новая философская энциклопедия в четырех томах, 2001). И уж тем более космическая справедливость эллинского мира не мерилась чересчур узким для нее аршином участи отдельного человека. "Идея невменяемости" и принцип справедливости. Идея невменяемости может быть выведена логическим путем на основании анализа и оценки объективных свойств изучаемой сферы явлений: раз наказание есть санкция за осознанное ("разумное") нарушение правового запрета, то отсутствие способности к осознанию ("разумению") при помешательстве исключает возможность наказания помешанного. Однако проблема невменяемости затрагивает не только область фактических отношений, но и отношений нормативно-ценностных, аксиологических <9>, когда ситуация оценивается в аспекте "деяние - справедливое воздаяние за него". Наказание помешанного недопустимо не только потому, что у помешанного отсутствует способность к разумению (как некое фактическое свойство), но также и потому, что в глазах окружающих это несправедливо (душевнобольной не заслуживает наказания за свои неразумные поступки). -------------------------------- <9> Со временем "фактическое" может стать "аксиологическим". Например, грех есть нравственная категория, тогда как более древнее понятие, из которого она выделилась, - скверна было понятием внеморальным (см.: Философский словарь, 1983).
В системе аксиологических квалификаций исход событий может расцениваться как несправедливый даже в случаях, когда само течение событий считается закономерным и неотвратимым. Например, человек умер от неизлечимой, смертельно опасной болезни; следовательно, его смерть была закономерной и неизбежной. Вместе с тем она представляется окружающим крайне несправедливой, ибо человек умер в молодом возрасте, обладал высокими нравственными качествами, был необычайно талантлив и подавал большие надежды. Тем самым фактические оценки случившегося (смерть была неизбежной) как бы не согласуются с моральными оценками (смерть этого человека, при всей ее закономерной неотвратимости, крайне несправедлива, "не заслуженна"). В рамках магического мировоззрения мысли о "незаслуженности" душевнобольными наказания либо вообще не возникают, либо подобная несправедливость каким-то образом оправдывается. Некоторые мифологические сюжеты заставляют человека современной культуры усомниться в справедливости той участи, которая уготована герою. В мифе об Эдипе заглавный герой услыхал в Дельфах страшное пророчество, согласно которому он убьет отца, женится на матери и от этого брака родятся дети, проклятые богами и ненавидимые людьми. Об этом поведал ему Аполлон устами прорицательницы пифии. Эдип всеми силами пытался избежать этого проклятия, которое, однако, все же настигло его. Такая участь героя представляется явно несправедливой. Чем же тогда ее можно было бы объяснить или оправдать? Во-первых, велением непостигаемого умом "слепого" рока. Во-вторых, возможно, сомнениями в пророчестве Аполлона, на которые Эдип не имел права, ибо тем самым он совершал уже упоминавшееся ранее прегрешение гибрис. Магическое мировоззрение располагает также иными возможными объяснениями чрезмерной жестокости или несправедливости наказания (налагаемого непосредственно богами или людьми по повелению богов). Например, жестокая кара могла обрушиться на проклятый род; тогда отдельный его представитель страдал за тягчайшие прегрешения своих предков. Человек мог быть наказан и за преступления, совершенные им в прошлой жизни <10>. (Представления, согласно которым за кровавые преступления предков наказание несут их потомки во многих поколениях, распространены в легендах и поверьях разных народов и разных эпох; указанные мотивы отчетливо проступают, например, в повести Гоголя "Страшная месть".) -------------------------------- <10> В Древней Греции учение о переселении душ разрабатывали прежде всего орфики и пифагорейцы, их взгляды по этому вопросу разделял Платон (см. его диалоги "Федон", "Пир", "Федр").
Преступник и потерпевшая сторона. С незапамятных времен преступление рассматривалось как явление, затрагивающее не только пространство трансцендентного и публичного (нарушение миропорядка, оскорбление богов и т. п.), но и как "частное" дело двух сторон - того, кто преступил закон, и тех, кто претерпел от преступных действий. Поэтому, помимо необходимости избежать гнева богов и удовлетворить публичный интерес, преступнику следовало уладить дела с потерпевшим и его родней. В сложной системе отношений, связанных с наказанием за преступление, потерпевшая сторона выступала вполне самостоятельным субъектом - с собственной позицией и автономными требованиями. В описанной выше истории с убийством Ифита Геракл исполнил волю Зевса, покорно претерпев все наложенные на него кары. Однако отец погибшего не простил убийцу и не принял денежный выкуп даже из рук бога Гермеса. Из истории традиционных обществ известны примеры, когда судьба преступника почти целиком отдавалась во власть потерпевшей стороны; это считалось признанной социумом нормой. В приводимых А. С. Пушкиным фрагментах из "Записок" Джона Теннера <11> описывается следующий эпизод. Молодой индеец, будучи сильно пьяным, убил другого индейца, с которым до этого состоял в дружеских отношениях. Свое преступление он помнил плохо и поначалу даже не знал, кто стал его жертвой. Затем, разузнав, он предложил родственникам погибшего либо убить его, либо простить и принять от него подарки. При этом он пояснил: "Я не имел злого намерения... но в пьянстве я обезумел". -------------------------------- <11> Джон Теннер - белый американец, похищенный еще в детстве индейцами и проживший среди них много лет. Свою жизненную историю он описал в книге ("Записках"), которую опубликовал в Нью-Йорке в 1830 г.
Мать убитого приняла подарки, пообещав отвратить от убийцы мщение своего мужа, которого в тот момент не было дома. Свое решение она объяснила убийце так: зачем же твоя мать в случае твоей смерти будет плакать, как я? Однако благородный порыв души не был единственным мотивом ее действий. Она предложила убийце, чтобы он заступил место ее сына и заботился о ней. Тот согласился, был усыновлен, и родственники убитого обходились с ним ласково и дружелюбно. Данный случай примечателен признанием убийцы в том, что он не понимал, что делает. Тем не менее состояние пьяного безумия не выдвигалось им в качестве обстоятельства, которое само по себе извиняет преступление или требует хотя бы снисхождения. Виновный изъявлял полную готовность подвергнуться смертной казни как справедливому возмездию за то, что он совершил. Мать погибшего простила убийцу тоже не потому, что тот, по его собственным словам, "в пьянстве обезумел". Мотивы ее решения были иными. Однако сам непреднамеренный характер убийства повлиял на определение родственниками погибшего участи преступника, ибо в случае преднамеренного убийства он не был бы ими прощен. В таком варианте ссылка на "пьяное безумие" служила доказательством отсутствия "злого умысла", что в конечном итоге оказало существенное влияние на принятое потерпевшей стороной решение простить преступника <12>. -------------------------------- <12> Как заметил в своей статье о Джоне Теннере А. С. Пушкин: "Иногда, если убийство произошло в пьянстве или ненарочно, родственники торжественно прощают душегубца".
Однако признание за потерпевшей стороной слишком больших прав при определении судьбы преступника в целом вело не к смягчению его участи, а, скорее, наоборот. Об этом свидетельствует значительное распространение в традиционных обществах обычая кровной мести. Широкие дискреционные полномочия потерпевшей стороны можно отнести к разряду факторов, препятствующих возникновению невменяемости. Выражаясь современным языком, потерпевшим было не легче от того, что преступник, будучи лишен разума, не ведал, что творит. Их интерес состоял прежде всего в наказании провинившегося (как утолении чувства мести) и в возмещении понесенного ими ущерба. Даже в тех гораздо более зрелых обществах, в которых юридические нормы о невменяемости уже существовали, позиция потерпевшей стороны тормозила и сдерживала их применение на практике. Например, в эпоху позднего Средневековья наиболее гуманно настроенные западноевропейские судьи старались по возможности смягчить положение душевнобольных, совершивших общеуголовное преступление, не наказывая их слишком сурово. При этом судьи наталкивались на противодействие потерпевших, которые "жаждали крови" и требовали ужесточения карательных санкций, что не могло не влиять на характер принимаемого судом решения (Ю. Каннабих, 1994). Соотношение "простоты" идеи невменяемости с трудностями ее освоения. Теперь самое время обратиться к утверждению, согласно которому "идея невменяемости" посильна для здравого смысла вследствие ее чрезвычайной содержательной простоты ("это даже ребенку понятно"). Простота результатов познания далеко не всегда свидетельствует о простоте способов их достижения. Некоторые крупнейшие научные открытия, например гелиоцентрическое строение Солнечной системы или планетарная модель строения атома, могут быть представлены в виде описаний, моделей и рисунков, "понятных ребенку". Во всяком случае, их без особых проблем изучают в средней школе. Но это не значит, что дети могут самостоятельно делать научные открытия подобного масштаба. Отсюда простота "идеи невменяемости" с точки зрения ее содержания оказывается вполне совместимой с трудностями ее появления на свет в качестве нормы, регулирующей социальные отношения. Некоторые итоги. Изложенное свидетельствует о том, что кажущаяся нам столь несложной для освоения "идея невменяемости" отнюдь не является таковой. Она не выступает продуктом некоего универсального здравого смысла, опирающегося на простейшие эмпирические обобщения универсальных закономерностей объективного мира, которые легко поддаются непосредственному восприятию и элементарной мыслительной обработке. При более внимательном рассмотрении проблема социального реагирования на преступления душевнобольных, лишенных способности к разумению и не ведающих, что они творят, оказывается куда более сложной. Путь к юридической концепции невменяемости, признающей необходимость освобождать указанных лиц от наказания, долог, запутан и тернист. На нем встречается множество преград, вызванных, прежде всего, особенностями так называемого магического мышления, в рамках которого на протяжении тысячелетий люди осваивали окружающий их мир. Некоторые из этих особенностей предельно кратко рассмотрены в данной статье. Автор старался показать, что факторы, препятствовавшие появлению концепции невменяемости, многочисленны и разнообразны. Вместе с тем они настолько тесно взаимосвязаны и переплетены между собой, что вычленение некоторых из них в качестве самостоятельных элементов общей совокупности порой достаточно условно. При этом само количество указанных факторов впечатляет. В начале работы был сформулирован удивленный вопрос: как и почему столь простая по содержанию идея ("идея невменяемости") не стала широко распространенной еще в далекие доисторические времена? В завершающем фрагменте работы впору задаться прямо противоположным вопросом: как "идея невменяемости" вообще сумела появиться на свет, вырвавшись из плена хитросплетений и предрассудков магического мышления? Впрочем, это уже тема для отдельного разговора.
Литература
1. Грейвс Р. Мифы Древней Греции. Пер. с англ. М., 1992. 2. Каннабих Ю. История психиатрии. М., 1994. 3. Канторович Я. Средневековые процессы о ведьмах. Приложение к книге: Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. СПб., 2005. 4. Клембовская Е. В. Феномен "магического мышления" в структуре шизотипического расстройства // Судебная психиатрия. Вып. 2. М., 2005. 5. Кун Н. А. Легенды и мифы Древней Греции. М., 1954. 6. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление // История психологии. Период открытого кризиса (начало 10-х - середина 30-х годов XX века). Тексты. 2-е изд. М., 1992. 7. Мифологический словарь / Под ред. Е. М. Мелетинского. М., 1992. 8. Новая философская энциклопедия в четырех томах. Т. 3. М., 2001. 9. Платон. Законы. Книга IX. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 4. М., 1994. 10. Пушкин А. С. Джон Теннер // Полное собрание сочинений в десяти томах. 4-е изд. Том VII. Л., 1978. 11. Розин В. М. Культурология. М., 2004. 12. Скрипник А. П. Моральное зло в истории этики и культуры. М., 1992. 13. Философский энциклопедический словарь. М., 1983. 14. Чельцов-Бебутов М. А. Курс советского уголовно - процессуального права. Т. 1. М., 1957.
Название документа