Конституционно-правовые нормы в системе дуалистического строения права

(Азми Д. М.) ("Конституционное и муниципальное право", 2009, N 22) Текст документа

КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВЫЕ НОРМЫ В СИСТЕМЕ ДУАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОЕНИЯ ПРАВА <*>

Д. М. АЗМИ

Азми Д. М., советник Отдела законопроектных работ Правительства Москвы, доцент Московского института права, кандидат юридических наук.

В статье рассматривается вопрос о месте конституционно-правовых норм в системе дуалистического строения права, предлагается авторская версия его решения. В материале обосновывается идея о том, что нормы конституционного права не могут рассматриваться в качестве принадлежащих исключительно к области публичного права. Ключевые слова: конституционное право, норма права, структура права, частное право, публичное право, дуалистическая теория права.

In the article the author examines the problem of the position of constitutional-legal norms in the system of dualistic structure of law, the article suggests the authors version of its solution. In the materials of the article the author gives proof of her own idea, that the norms of constitutional law cannot be considered exclusively as belonging to the sphere of the public law. Key words: constitutional law, legal norms, structure of law, private law, public law, dualistic theory of law.

Вопрос о системе права и его структурном строении традиционно относится в правоведении к числу наиболее неоднозначных и сложно познаваемых. Это связанно как с содержательной сложностью, так и с формальной многогранностью такого социального явления, как право, наделенного в одно и то же время и интегративными, и дифференциальными свойствами. Плюрализм решения вопроса увязан и с множественностью подходов к пониманию права. Говоря о системе права, следует отметить, что единство и целостность общественных явлений обусловливает не только их внешнюю упорядоченность, но и структурное, т. е. сущностное, внутреннее закономерное построение. Последнее, в свою очередь, предполагает наличие в явлении не только самих составляющих компонентов, но и форм их проявления (этим в числе прочего и характеризуется свойство системности социальных явлений). Правовое воздействие на социальную сферу обширно и, несмотря на свое конечное сущностное единство, предполагает наличие различных аспектов. Множественность эта не подразумевает (по крайней мере априори) ни противопоставления, ни противоречивости, потому что взаимосвязь интересов и поведенческая корреспонденция различных субъектов юридической разновидности социального общения предполагает и их дифференциацию. Только на этой базе возможна параллельно протекающая качественная интеграция. Обозначенное проявляет себя и в вопросе о системе положительного права, о его внутреннем структурном строении, которое часто трактуется с позиций дуалистической (двойственной, частно-публичной) концепции. Последняя хотя и не нашла в правовой мысли ни однозначного признания, ни единообразного восприятия и объяснения, относится все же к числу традиционных, устоявшихся, "жизнеспособных", конвенционно-признанных и распространенных. При этом трактовки как дуалистической теории права в целом, так и каждой из ее составляющих - частного и публичного права - весьма разноречивы. В ряде случаев вышеназванные правовые блоки интерпретируют как способы и приемы (методы) правовой регламентации общественных отношений. Это, по нашему мнению, не вполне корректно. Дело в том, что подобное восприятие сужает правовое значение заявленных выше категорий. Частное и публичное право - это крупные правовые образования, правовые пласты, включающие в себя не только формальные, но и содержательные юридические компоненты. Указанное не отрицает того факта, что с обеими из названных "ветвей" права действительно корреспондируют определенные методы правовой регламентации. Так, для "направления" частного права преобладающим считается диспозитивный, а для публичного - императивный метод правовой регламентации и юридического воздействия. Причем в данном контексте можно говорить только и именно о преобладании, так как демократизация и интернационализация государственно-организованного социального бытия характеризуются возрастанием диспозитивного метода в сфере публичного права, а стремление большинства организаций суверенной публично-политической власти стать (или продолжать быть) социальными приводит к увеличению императивности в частном секторе юридического поля. Примером первого порядка может служить такое проявление диспозитивности в уголовном праве, как необходимость согласия руководителя организации на привлечение к соответствующему виду юридической ответственности ее сотрудника (при условии, что последний совершил общественно опасное деяние против интересов службы в коммерческих и иных организациях и его поведение не причинило вреда иным субъектам права). Примером второго порядка может служить институт публичного договора в гражданском праве. Также в юриспруденции распространено видение, согласно которому "лакмусовым" показателем, отделяющим частное право от публичного (и наоборот), является интерес участников соответствующей разновидности социального общения. Как представляется, преобладающий субъективный интерес действительно способствует разграничению публичного и частного права. Ведь сущностное предназначение самого права - регламентировать общественные отношения и воздействовать на поведение отдельных субъектов, имеющих различные интересы, - обусловливает и его двойственность. Однако обозначенный критерий опять-таки не является ни единственно возможным, ни исключительным. "Слабость" подхода к трактовке дуалистической природы права "по интересу участвующих лиц" заключается в том, что при классификационном отнесении нормативного правового материала к тому или иному правовому сектору вовсе не обязательно производится учет его сущностного, онтологического предназначения. Тут же вспоминается, что систематика и систематизация права не идентичны его системе, его внутреннему закономерному строению, базирующемуся на самой сути права. С учетом последнего публичное и частное право предстают в качестве не любых содержательно-информативных, а именно структурных элементов системы права. Здесь надо заметить, что характеристика личных (частных, индивидуальных) и общественных (публичных) интересов через термины "непосредственный" и "опосредованный" (т. е. по "степени привязки" к субъекту права) в правоведении фактически не встречается. В превалирующем числе случаев интересы делят просто на частные и публичные. Вместе с тем к какой-либо из этих двух категорий можно "приписать" любые бытующие в обществе поведенческие акты. Поэтому "жесткое" дихотомическое деление является в данном случае (как, впрочем, и во многих других) негодным по причине своей недостаточной информативности. Правовая норма может предназначаться как для регламентации отношений, имеющих первоочередное значение непосредственно для самого субъекта, так и для такого взаимодействия, при котором последний выступает лишь неотъемлемым компонентом, а прямая заинтересованность в действии юридического правила поведения носит публичный характер. Суть как частного, так и публичного права в качестве специальных нормативно-юридизированных блоков заключается как раз таки в том, к удовлетворению какого интереса непосредственно ("прямо") стремится субъект общественно-правовой жизни. И частное, и публичное правовые начала характерны для общественных отношений, способных поддаваться нормативному юридическому воздействию. Поскольку позитивное право опосредуется государством, оно всегда включает в себя публичный интерес. Вместе с тем, регламентируя именно общественные отношения, т. е. в конечном итоге поведение физических лиц, юридические нормативные предписания не могут не ориентироваться на интересы последних. И в этом смысле положительное право всегда будет включать в себя нечто частное, индивидуалистическое. Игнорирование данного момента, так же как и абсолютизация теории интереса, приводит к потере идейного компонента двойственной концепции права, а значит, и к искаженной трактовке ее значения, к погрешностям в оценке таковой. В данном контексте для примера можно сослаться на воззрения И. П. Трайнина, который, следуя традиционному для соответствующего временного периода (1938 г.) подходу, отвергал деление права на публичное и частное, отмечая, что действующее право в целом неотделимо от государства, исходит от него. "Нет права, которое не являлось бы государственным правом. Все отрасли права, в том числе и наше гражданское право, являются отраслями единого социалистического права. Советское право отвергает поэтому буржуазное деление права на публичное и частное" <1>. -------------------------------- <1> Трайнин И. П. О содержании и системе государственного права // Советское государство и право. 1939. N 3. С. 42.

На основе этой юридической платформы ученый утверждал, что система конституционного (государственного) права задана Конституцией СССР и другими нормативными правовыми актами, содержащими нормы государственного права: "...систему действующего советского социалистического государственного права не приходится создавать заново. Она предопределена самой Конституцией..." <2>. Соответственно под предметом отрасли конституционного (государственного) права И. П. Трайнин предлагал понимать законодательно определенный круг социальных отношений. Вместе с тем ответа на обусловленный подобной интерпретацией вопрос о том, будет ли меняться предмет корреспондирующей правовой общности параллельно изменению содержания конституционных актов, ученый не дал. -------------------------------- <2> Трайнин И. П. Указ. соч. С. 37.

Отметим, что позитивное право действительно всегда опосредовано государством. Однако содержание, целевая установка и функции правовых правил поведения различны. Они направлены на реализацию разных интересов. В этом смысле подразделение права на публичное и частное не более оспоримо, чем его отраслевое строение, базирующееся на качественно и количественно неопределенном понятии предмета правового регулирования. Заслуживающей внимания позиции в отношении обозначенной проблематики придерживалась М. П. Карева, полагавшая, что деление права на публичное и частное "прилагается" не к вопросам систематики, а к сущности (сути) права. По мнению М. П. Каревой, поскольку предметом области (тематики) системы права выступает дифференциация позитивных поведенческих правил, постольку вопрос о дуализме права выходит за ее пределы, ибо сама двойственная интерпретация права основана на различении государственных (или общественных) и личностных интересов <3>. -------------------------------- <3> См.: Карева М. П. К вопросу о делении права на публичное и частное // Советское государство и право. 1939. N 4. С. 22.

Как представляется, деление права на публичное и частное и в самом деле направлено на выявление не столько критериев построения нормативного правового материала, сколько содержательных основ правовых предписаний и направленности их юридико-упорядочивающего воздействия. Но при этом сущность правовой ткани значима не только в качестве показателя ее природы, но и в процессе познания и объективации элементов таковой. Поэтому "разрыв" вопросов о сущности права и упорядочении его нормативных юридических проявлений не оценивается нами в качестве надлежащего. Думается, что разграничение публичного и частного права должно производиться на основе целой серии критериев, в качестве которых выступают: преобладающий субъективный интерес участников юридического общения; цель правовой регламентации; совокупность (группа) превалирующих принципов права; способы и приемы правового воздействия на социальные отношения; сочетание (набор) формально-юридических источников права. В целом же дуалистическая конструкция системного строения права имеет в своей основе не собственно генезис правовых норм, а скорее направленность их юридического действия. Речь идет о том, что норма права может предназначаться как для регламентации отношений, имеющих первоочередное значение непосредственно для самого субъекта, так и для отношений, в которых последний выступает лишь необходимым элементом, а прямая заинтересованность в действии юридического правила поведения носит публичный (государственный, общественный) характер. Обращаясь для демонстрации этого к конституционно-правовым положениям, можно указать следующее. Так, активное избирательное право, безусловно, принадлежит индивиду. Реализуя его, участник юридического общения выражает свою волю, а значит, действует в собственном интересе. Вместе с тем в данном случае реализация принадлежащих лицу правомочий направлена на определение воли электората как совокупности лиц, обладающих правомочиями в качестве субъектов политического общества. Здесь наблюдается воздействие на публично-управленческую сферу общественной жизни и лишь через последнюю, т. е. опосредованно, на бытие каждого конкретного физического лица. Именно поэтому избирательное право характеризуется в качестве имеющего публично-правовое содержание. На частную сферу таковое воздействует косвенно (через политическую, публичную область). Диаметрально противоположная ситуация наблюдается в отношении, например, реализации права на заключение брачного союза. Таким образом, стоит еще раз акцентировать внимание на том, что определение частной или же публичной правовой природы юридически закрепленных правил поведения не носит абсолютного характера и должно производиться в привязке к конкретному случаю или типу поведения на основе такой серии критериев, как: преимущественный субъективный интерес; цель нормативного правового воздействия на поведение субъектов права; превалирующие основополагающие идеи правовой регламентации; метод позитивного правового упорядочения; совокупность (по видовой принадлежности) формально-юридических источников права. При этом следует учитывать и то, что дуалистическая градация права носит именно основополагающий, структурный характер. В рамках нее может быть произведено и дальнейшее подразделение нормативного правового материала, более того, это даже целесообразно. Особого систематического обособления требуют, например, нормы административного права (рассматриваемые некоторыми авторами в качестве составляющей государственного права <4>). -------------------------------- <4> Государственное право понимается в двух смыслах: узком и широком. Административное право в ряде случаев включается в состав именно "широкого" государственного права. См., например: Конституционное (государственное) право зарубежных стран. Общая часть: Учебник: В 4 т. Т. 1 - 2 / Отв. ред. Б. А. Страшун. М., 1998. С. 1; Katz A. Staatsrecht. Grundkurs im oeffentlichen Recht. Heidelberg: C. F. Mueller Juristischer Verlag, 1991. S. 8 f.

Так, юридические положения, предусматривающие составы административных правонарушений, в ряде случаев могут быть по своим внешним признакам похожи на нормы, отображающие совокупность составляющих элементов преступных деяний, или выступать в качестве производных по отношению к предписаниям других, частных областей законодательства. Но они всегда принципиально отличны и от тех и от других по своей сущности. Например, ст. 7.27 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в дефинитивном аспекте схожа со ст. 158 (ч. 2, 3, 4), 159 (ч. 2, 3) и 160 (ч. 2, 3) Уголовного кодекса Российской Федерации. Однако по своему сущностному содержанию она носит принципиально иной характер. На легальном уровне это выражается в указании на то, что хищение должно быть мелким, и установлении критериев его признания таковым, а также в остаточном способе определения запрещенного статьей правила поведения. В свою очередь, ст. 14.25 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях определяет и устанавливает легальную ответственность за нарушение законодательства о государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, в то время как таковая сама по себе предусмотрена ст. 51 уже Гражданского кодекса (частью первой) <5>. То есть норма административная в данном случае выступает производной по отношению к гражданско-правовому правилу поведения: она "начнет" свое юридическое действие только в том случае, если положения "материнского" нормативного положения будут нарушены. -------------------------------- <5> См.: Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30 декабря 2001 г. N 195-ФЗ // Российская газета. N 256. 2001. 31 декабря.

По мнению автора настоящей статьи, об относительности размежевания частного и публичного правовых начал свидетельствует и то, что в одном и том же правиле поведения, в зависимости от конкретных условий его нормативного отображения и реализации, может выдвигаться на первый план или индивидуальное, или "государственническое" юридическое начало. Например, право и обязанность родителей воспитывать своих детей носит частноправовой характер лишь до тех пор, пока воспитательный процесс не приводит к нарушению прав личности ребенка (т. е. до того периода и в тех пределах, пока правомерное поведение не перетекает в противоправное). При условии же негативной юридически запрещенной трансформации соответствующие нелегальные представления родителей о должном воспитании детей не будут означать отсутствия противоправности в их деянии. Указанное распространяется и на те случаи, когда названные законные представители, ввиду своих социальных установок (или по каким-либо другим мотивам), полагают воспитание, приводящее к нарушению личностных прав, должным, нормальным или даже оптимальным. Таким образом, правообязанность родителей воспитывать своих детей в сфере правомерного поведения будет отображаться в норме частного права. В нашем случае она представлена ст. 63 Семейного кодекса Российской Федерации. Приняв противоправный характер, таковая найдет свое воплощение в нормах публичного права. Например, в положениях ст. 156 Уголовного кодекса Российской Федерации <6>. -------------------------------- <6> Семейный кодекс Российской Федерации от 25 декабря 1995 г. N 223-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 1996. N 1. Ст. 16; Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. N 63-ФЗ // Российская газета. N 113 - 115, 118. 1996. 25 июня.

В данном контексте примечательно то, что оба диаметрально противоположных начала, касающиеся полномочий родителей относительно воспитания своих детей, восходят к конституционно правовым положениям о государственной защите родительства и детства, о том, что забота о детях и их воспитание выступают равным образом и правом, и обязанностью родителей <7>. Аналогичным образом обстоит дело и в отношении других юридически адекватных правил поведения - все они "отталкиваются" от "основозаконных" установлений, являются их или частно - или публично-правовой конкретизирующей "формулой". -------------------------------- <7> Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.) // Российская газета. N 7. 2009. 21 января.

Указанное "вершиносоединяющее" значение конституционно-правовых поведенческих правил обнаруживается не только на уровне частно-публичного структурного строения системы права, но и на уровне ее отраслевого ряда. Так, уголовные нормы направлены на тот или иной вариант юридического блокирования аномалий социального поведения. Нормы административно-правового характера рассчитаны на властно-управленческое типично-ситуативное воздействие. В свою очередь, восстановление и компенсация частных субъективных интересов наиболее полно реализуются именно в цивильно-правовых формах, за счет гибкости и высокой адаптивности последних. В этом смысле отраслевая дифференциация нормативного правового материала подтверждает положение о том, что качественная правовая регламентация социальной жизнедеятельности возможна только при условии ее соответствия общественным потребностям. Это можно подтвердить целым рядом примеров. Ограничимся лишь некоторыми из них. Допустим, государство заинтересовано в активной явке электората на избирательные участки. Если этот интерес и форма его правового воплощения не будут соответствовать интересам самого избирательного корпуса, то желаемого результата указанное публично-правовое образование не достигнет. Интерес государства будет надлежаще реализован только в том случае, когда он солидаризирован с интересами корреспондирующих лиц ("контрагентов"). Для этого необходимо не только соответствие идеи социальным возможностям и потребностям, но и адекватное качество ее правовой формы. Возьмем другой пример: предположим, что государство заинтересовано в развитии лизинговых отношений. Здесь опять-таки если содержание и форма этого интереса не будут адекватны потребностям хозяйствующих субъектов (к числу которых относится и само государство), то он не останется нереализованным, и в этой части суверенная организация политической власти не достигнет своей цели. Надлежащее воплощение интереса возможно только в том случае, когда он как минимум сочетаем по внутреннему (содержательному) и внешнему (юридико-формальному) компонентам с потребностями других хозяйствующих субъектов. Причем, несмотря на то что конкретизация материального и формального компонента государственных и частных интересов в последнем из обозначенных направлений, их "стыковка" и "координация" будут отображаться в отраслевом (специальном) юридическом материале, "первоосновой" их юридизации станет ч. 1 ст. 34 Конституции Российской Федерации, согласно которой участники правового общения вправе свободно реализовывать свои способности и имущество для осуществления легально допустимой экономической деятельности. То есть указанное управомочивающее правило поведения далее находит лишь свою конкретизирующую реализацию в юридических нормах различных секторов частной направленности, в первую очередь в праве гражданском. Изложенные нами "сжатые" данные позволяют сформулировать некоторые выводы относительно места конституционно-правовых норм в структуре дуалистического строения системы права. Но прежде всего следует отметить, что конституционное право как таковое в настоящее время причисляется большинством исследователей, разделяющих позицию о дуализме структуры системы права, к области публичного права <8>. Нам же данный подход представляется не точным. -------------------------------- <8> См., например: Червонюк В. И. Теория государства и права: Учебник. М., 2006. С. 361; Конституционное (государственное) право зарубежных стран. Общая часть: Учебник: В 4 т. Т. 1 - 2 / Отв. ред. Б. А. Страшун. М., 1998. С. 1; Katz A. Staatsrecht. Grundkurs im oeffentlichen Recht. Heidelberg: C. F. Mueller Juristischer Verlag. 1991. S. 8 f.

Как было продемонстрировано выше, нормы конституционного права отображают наряду с публичными также и частноправовые начала. Особенно широко в нашей правовой системе они представлены во второй главе Конституции государства. Достаточно указать лишь на право на свободное использование своих способностей и имущества для осуществления предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34); право каждого иметь имущество в собственности (ст. 35); свободу труда (ст. 37); право на жилище (ст. 40). Наличие и содержание подобных правовых предписаний свидетельствуют о том, что сфера предметно-правового воздействия конституционных норм содержит в себе не только публичный, но и частноправовой аспекты. Метод конституционно-правовой регламентации социальных отношений также включает в себя наряду с "жесткими", характерными для публичного, и "мягкие", характерные для частного права, способы и приемы юридического воздействия. Они отображаются посредством диспозитивных правовых норм. "Установочный", объединяющий характер конституционно-правовых норм заметен и при обращении к видам их формально-юридических источниковых отображений. Достаточно указать лишь на то, что в конституционном праве все более широкое распространение получают такие формы выражения соответствующих норм права, как конституционные договоры (международного и внутригосударственного уровня). В соответствующих правовых системах не теряют своей актуальности и такие "недирективные" правовые формы регламентирования социальных отношений, как конституционно-правовой обычай и конституционный прецедент. Таким образом, многие конституционные правовые нормы аккумулируют в себе данные об общественных отношениях, подпадающих под сферу действия как публичного, так и частного права. Отсюда вытекает, что соответствующие правила поведения (и объединяющее их правовое образование) точнее трактовать в качестве "надчастных" и "надпубличных". При этом отдельные положения конституционно-правовой области могут иметь какую-либо "исключительную" сущностную "привязку". Таково, в частности, уже упоминаемое нами избирательное право, относящееся к публичной области по самой своей сути.

Название документа