От обязательства на основании сделки к ответственности за утрату доверия
(Коциоль Х.) ("Вестник гражданского права", 2013, N 5) Текст документаОТ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА НА ОСНОВАНИИ СДЕЛКИ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА УТРАТУ ДОВЕРИЯ <1>
Х. КОЦИОЛЬ
Коциоль Хельмут (Koziol Helmut) (род. 07.04.1940) - Dr. jur., известный австрийский цивилист, профессор гражданского права в отставке Венского университета, член Европейской группы по деликтному праву (European Group on Tort Law (Tilburg Group)), член редакционного совета журнала "Zeitschrift fur Europaisches Privatrecht" (Германия) и редактор австрийского юридического журнала "Bank-Archiv", действительный член Австрийской академии наук, почетный профессор Университета г. Грац и почетный доктор права Университета г. Инсбрук (Австрия). Хельмут Коциоль является членом Совета Германской ассоциации банковского права и Исполнительного комитета немецкоговорящих ученых в области гражданского права (Zivilrechtslehrervereinigung), а также членом Комиссии Министерства юстиции Австрии по пересмотру австрийского деликтного права. Он занимает посты руководителя Европейского центра деликтного и страхового права в Вене (Австрия) и директора Отдела изучения европейского права о возмещении вреда Австрийской академии наук. Профессор Хельмут Коциоль - соавтор самого авторитетного учебника по гражданскому праву в Австрии (Grundriss des burgerlichen Rechts), а также один из крупнейших европейских специалистов по деликтному и банковскому праву. - Примеч. ред.
Статья посвящена теории доверия, разработанной в немецкой правовой доктрине. Автор проводит анализ правовых последствий неисполнения обязательств, таких, как обязанность по возмещению убытков и ответственность за утрату доверия, на основании положений действующего гражданского законодательства Германии и Австрии.
Ключевые слова: сделка, ответственность за утрату доверия, возмещение убытков, частная автономия, теория доверия, немецкое право, австрийское право, защита доверия.
In the article the German legal doctrine of confidence is considered. The author analyses the problems of legal effects of non-fulfillment as damage recovery and liability for loss of confidence according to the German and Austrian civil legislation.
Key words: transaction, theory of confidence, confidence protection, liability for loss of confidence, damage recovery, private autonomy, German law, Austrian law.
1. Введение
По общему правилу действительные и не имеющие пороков сделки приводят к возникновению обязательства, соответствующего воле лица, которое ее выразило и обязано его исполнить. Тем не менее волеизъявление, дефектное как по форме, так и по содержанию, может повлечь за собой правовое последствие, которое хотя и не соответствует действительной воле лица, но тем не менее может рассматриваться как обязательство, основанное на сделке, или как минимум может ему соответствовать; в этом случае встает вопрос об ответственности в связи с доверием к исполнению. Однако на практике зачастую в этом случае наступает не указанная ответственность за доверие к исполнению, а только обязанность должника по возмещению убытков, которые, в свою очередь, могут возникнуть в связи с интересом к исполнению обязательства или только в связи с тем, что лицо полагалось на действительность волеизъявления <1>. В первом случае лицо будет считаться понесшим убытки в связи с неисполнением обязательства. Во втором случае контрагенту могут быть возмещены исключительно те убытки, которые возникли в связи с неоправданным доверием к действительности волеизъявления. -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs // 50 Jahre Bundesgerichtshof. Festgabe aus der Wissenschaft: In 4 Bde. Bd. I. C. H. Beck, 2000. S. 132.
Разница между двумя приведенными вариантами весьма существенна. Даже с точки зрения содержания имеется очевидное различие между требованием исполнить обязательство в натуре (например, в случае оказания услуг или вещно-правового обязательства) и требованием возместить причиненные убытки. Последнее относится к возмещению убытков в натуральной форме и, разумеется, еще в большей степени к случаям, когда возмещение убытков направлено на получение денежной компенсации, несмотря на то что договорное обязательство предусматривало иное. Различие будет менее отчетливым, когда убытки подлежат возмещению исключительно в связи с тем, что оказанное доверие не оправдалось, либо в случае уменьшения их размера вследствие виновных действий потерпевшего лица. Обозначение границы между сферой применения различных правовых последствий имеет важное не только теоретическое, но и практическое значение. При этом, однако, существует значительная неопределенность в связи с неясностью или спорностью определяющих предпосылок возникновения соответствующих правовых последствий. Обращает на себя внимание и в конечном счете является малоудовлетворительным то обстоятельство, что очевидно несущественные различия в материальном правоотношении могут привести к совершенно разным правовым последствиям или, по крайней мере, создать видимость такого различия либо, наоборот, правовые последствия могут совпадать, несмотря на разные фактические предпосылки. Более того, не всегда признается, что по сути разные правовые понятия частноправового обязательства, возникшего на основании сделки, и обязанности по возмещению убытков в силу закона не только не являются диаметрально противоположными, как это следует из § 859 ABGB, но, напротив, пересекаясь, образуют значительную теоретически и важную практически область. В связи с этим представляется необходимым исследовать критерии, являющиеся решающими для разграничения правовых последствий, начиная от тех, которые возникают на основании договорного обязательства, и заканчивая последствиями в виде возмещения убытков в связи с утратой доверия, а также попытаться выработать соответствующий правопорядку подход, который не будет противоречить уже существующей правовой системе. Надеюсь, что эти размышления будут интересны юбиляру, научные изыскания которого всегда были направлены на достижение тщательно выверенных и сбалансированных результатов.
2. Обязательство на основании сделки как исходный пункт
Как указывает Канарис <1>, обязательство в силу сделки находит основания своей действительности в принципе частной автономии, под которой понимается возможность лица действовать по своему усмотрению. Далее он уточняет <2>: "В связи с этим существо сделки следует видеть в том, что стороны сами определяют правовые последствия, таким образом, сделка по своей природе представляет собой заявление о действительности. Если это признать, тогда само собой разумеется, что сделка, у которой отсутствуют пороки, является действительной, т. е. связывает стороны: это следует уже из самого определения сделки". Указанный подход не предполагает постановку вопроса защиты доверия. -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im deutschen Privatrecht. C. H. Beck, 1971. S. 412 ff.; Idem. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 146 ff.; ср. также: Singer R. Selbstbestimmung und Verkehrsschutz im Recht der Willenserklarungen. C. H. Beck, 1995. S. 6 f., 45 ff. <2> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im deutschen Privatrecht. S. 413.
Далее Канарис подчеркивает, что теория доверия нисколько не способствует пониманию частной автономии, а, наоборот, усложняет его. Это связано с тем, что теория доверия, обосновывая действительность сделки, исходит не из личности волеизъявителя, а из личности субъекта, доверие которого вызвано, тем самым меняя взгляд на существо учения о сделках - "на принцип свободы договора, заключающийся в свободе заключения договора и возможности определять содержание договора путем самостоятельного принятия на себя обязательства; указанный принцип может быть понят только через личность лица, изъявляющего волю, поскольку именно такое лицо определяет правовые последствия своего волеизъявления" <1>. Изложенное также справедливо и для односторонних сделок <2>, за исключением случаев, когда волеизъявление изначально по своему содержанию не было направлено на создание правовых последствий <3>. -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im deutschen Privatrecht. S. 415 f. <2> Ibid. S. 513. <3> Ср.: Ibid. S. 413.
Тем не менее существуют принципиальные возражения в отношении выдвинутого Канарисом тезиса о том, что вопрос защиты доверия не имеет какого-либо значения для возникновения обязательства. Чрезмерным является уже его утверждение о том, что теория доверия усложняет понимание частной автономии, так как находит основание сделки не в личности лица, осуществляющего волеизъявление, а в лице, доверие которого вызвано. Согласно такому подходу, создается впечатление, что теория доверия противопоставляется учению о самоопределении, т. е., по его мнению, следует исходить либо из доверия, либо из свободы договора. Такая предпосылка представляется неубедительной в силу того, что два указанных принципа не являются взаимоисключающими <1> и могут действовать одновременно, при том что значимость каждого из них может быть различной. -------------------------------- <1> Это подчеркивает, например, П. Лозер (Loser P. Die Vertrauenshaftung im schweizerischen Schuldrecht. Stampfli, 2006. S. 78 ff., 90 ff.). Из совместного действия свободы договора и защиты доверия исходит также Канарис (Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 152; ср. также: Singer R. Op. cit. S. 127 f.).
Основополагающее возражение Ф. Быдлински <1> сводится к тому, что для признания ключевого значения свободы самоопределения каждого лица необходимо также, чтобы существовала возможность свободного изменения субъектом уже выраженной воли, в том числе в отношении принятого на себя обязательства. В своих попытках опровергнуть данное возражение Канарис указывает, что в рамках действия договора actus contrarius предполагает возникновение нового договора <2>, в связи с чем в этом аспекте речь не идет об одностороннем расторжении связи <3>. Однако в ответ на это следует подчеркнуть, что расторжение связи, основанной на договоре, не может подтверждать основной тезис Канариса, так как, когда речь идет о договоре, предполагается совместное создание правовых последствий, и поэтому одностороннее расторжение как actus contrarius исключается. С возражением Ф. Быдлински можно было бы поспорить в отношении односторонних сделок, на которые также, согласно мнению Канариса, распространяется принцип свободного принятия на себя обязательства, если только при этом не принимать во внимание возможность одностороннего отказа от обязательства. -------------------------------- <1> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. Springer, 1996. S. 153. <2> Ф. Быдлински (Bydlinski F. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschaftes. Springer, 1967. S. 69) указывает, что ссылка на контрагента уже сама по себе является признанием того, что осознанные волеизъявления недостаточны для того, чтобы обосновать возникновение обязательства волеизъявителя; основание возникновения обязанности коренится в том, что правопорядок должен учитывать в первую очередь интересы контрагентов по сделке и исходить из защиты гражданского оборота. <3> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 150; см. также: Singer R. Op. cit. S. 55 (аргументирует связь только договором).
Применительно к таким односторонним волеизъявлениям возражение Ф. Быдлински представляется все же необоснованным. Думается, что здесь речь идет не о свободе самоопределения или доверии, а о связи этих двух категорий. По моему мнению, об этом свидетельствуют уже такие простые, но в то же время соответствующие основополагающим подходам доводы: в случае если лицо путем одностороннего волеизъявления принимает на себя обязательство отказаться от курения или ежемесячно откладывать на сберегательную книжку 500 евро в месяц, не ставя об этом никого в известность, имеет место добровольное принятие на себя обязательства. В этом случае очевидно, что такое лицо ничего никому не обещало, а только урегулировало свою собственную сферу и в связи с этим имеет возможность в любой момент отказаться от принятого обязательства, не ущемляя при этом интересы иных лиц. Иными словами, даже в случае, когда одностороннее волеизъявление совершается публично либо обращено к другому лицу, но при этом оно не затрагивает интересы третьих лиц, принятие на себя обязательства касается лишь сферы собственных интересов волеизъявителя. В качестве аналогии можно привести предоставленную наследодателю возможность по своему усмотрению распоряжаться принадлежащим ему имуществом, передаваемым по наследству: такая возможность признается правопорядком постольку, поскольку не противоречит защищаемым интересам наследника. Само по себе то обстоятельство, что обязательство, возникающее на основании волеизъявления, наступает только тогда, когда что-либо обещано иному лицу, и тем более только тогда, когда заявление получено контрагентом, очевидно, свидетельствует о том, что возникновение обязательства зависит как минимум от возможности третьих лиц ознакомиться с таким волеизъявлением. Однако в конечном счете это основывается лишь на соображении о том (иную причину, вероятно, найти невозможно), что только с этого момента следует принимать во внимание возникновение у контрагента потенциального доверия, которое должно быть оправдано. Этому Канарис мог бы снова противопоставить то, что для него речь идет не просто о самостоятельном принятии обязательства, "а о принятии обязательства путем установления правовых последствий, которые, однажды возникнув, не могут быть отменены в одностороннем порядке" <1>. Далее он мог бы привести аргументы о том, что в указанных примерах принятия на себя обязательств отсутствуют волеизъявления, носящие правовой характер, в связи с чем не могут быть установлены какие-либо правовые последствия. Приведенная аргументация представлялась бы недостаточно убедительной, так как Канарис исходит из того, что волеизъявление содержательно направлено на принятие лицом на себя обязательства в том случае, когда это лицо определенно придерживается такого волеизъявления. Также представляется не подходящим для обоснования выдвинутого им тезиса аргумент о том, что с точки зрения правопорядка такого рода волеизъявления не приводят к возникновению правовых последствий и в связи с этим ввиду отсутствия правового обязательства волеизъявитель может в любое время в одностороннем порядке отказаться от заявленного. Здесь неизбежно встает вопрос, почему в указанных случаях при односторонних заявлениях, направленных по содержанию на возникновение последствий, правопорядок отклоняет желаемые правовые последствия. Это происходит в связи с тем, что правопорядок не признает ситуации, когда кто-либо действительно желает связать обязательствами лишь самого себя и при этом не затронуты интересы третьих лиц, так как в этом случае признание возможности единоличного самостоятельного принятия на себя обязательств неизбежно приводит к возможности отказаться от них в любое время. Принятие обязательства путем одностороннего волеизъявления, которое не может быть в любое время отменено волеизъявителем, будет признано правопорядком только в том случае, если такое обязательство направлено на третьих лиц и затрагивает их интересы. Представляется, что для того, чтобы найти причину ограничения возможности принятия на себя обязательств в одностороннем порядке, необходимо подходить к такой ситуации не только с позиции волеизъявителя - гораздо важнее обращение к контрагенту: принципиальное значение в этом случае имеет его доверие к сделанному заявлению. Без учета интересов лица, которому адресовано обязательство, и без его охраняемого доверия, как справедливо заметил Ф. Быдлински, обосновать принятие на себя обязательства невозможно. -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 150.
Канарис <1> снова попытается опровергнуть приведенный вывод о том, что для возникновения договорной связи важным является не только принцип самостоятельного принятия на себя обязательства, но также аспект доверия или защиты гражданского оборота, указывая при этом, что действующее законодательство не ставит обязательность договора (то же распространяется и на одностороннее волеизъявление) в зависимость от доверия другой стороны к такому заявлению: например, согласно абз. 1 § 130 BGB волеизъявление становится действительным и безотзывным с момента его получения контрагентом, вне зависимости от того, узнал ли он о нем или тем более предпринял ли какие-либо действия в связи с этим. Также в свою очередь несомненно действительным является договор с лицом, доверие к которому отсутствует и которое заведомо не исполняет принятые на себя обязательства. -------------------------------- <1> Ibid. S. 151; ср. также: Stoll H. Vertrauensschutz bei einseitigen Leistungsversprechen // Festschrift fur Werner Flume zum 70. Geburtstag: In 2 Bde. Bd. II. O. Schmidt, 1978. S. 758.
В этом случае имеет значение не фактическая осведомленность и доверие, а абстрактная возможность быть осведомленным и возможность возникновения доверия со стороны контрагента; таким образом, достаточно уже самой вероятности возникновения доверия. При этом с точки зрения интересов <1> защиты доверия и гражданского оборота для действительности волеизъявления имеет значение не приводимое контрагентом доказательство фактической осведомленности, а возможность объективного установления такого получения; иными словами, важную роль играет абстрактная возможность узнать о волеизъявлении. В связи с этим можно прийти к выводу и согласиться с мнением Канариса, что вызванное таким получением предположение доверия, возникшего у контрагента, рассматривается как достаточное <2>. При этом фактической осведомленности придается слишком большое значение: например, аннулирование волеизъявления допускается после его поступления контрагенту в том случае, когда заявителю удастся доказать, что получатель еще фактически не узнал о сделанном волеизъявлении и, следовательно, у него не могло возникнуть доверие к такому заявлению <3>. Таким образом, в целях стабильности гражданского оборота с момента получения заявления бремя доказывания снимается с получателя и возлагается на лицо, осуществившее волеизъявление. -------------------------------- <1> Ср. по этому вопросу: Loser P. Op. cit. S. 88 f. <2> Это недостаточно учитывает Канарис (Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 151). <3> Bollenberger R. in: Kurzkommentar zum ABGB / H. Koziol, P. Bydlinski, R. Bollenberger (Hgs.). 3, uberarb. und erw. Aufl. Springer, 2010. § 862 (Rz. 1), 862a (Rz. 2); Bydlinski P. Burgerliches Recht. Bd. I: Allgemeiner Teil. Springer, 2010. Rz. 6/12; Koziol H., Welser R. Burgerliches Recht. 13, neubearb. Aufl. Bd. I. Manz, 2006. S. 124; Rummel P. in: Kommentar zum ABGB / P. Rummel (Hg.). 3. Aufl. Bd. I. Manz, 2000. § 862a (Rz. 7).
Все это является убедительным подтверждением того, что основания принятия на себя обязательств совершенно очевидно могут быть найдены не только в действительности заявления; напротив, принятие на себя обязательства происходит всегда только путем совместного действия, учитывающего интересы стабильности гражданского оборота и защиту доверия: при действительном волеизъявлении преобладает понимание лицом того факта, что оно принимает на себя обязательство, при этом мысль о стабильности гражданского оборота не имеет большого значения. Таким образом, для возникновения одностороннего обязательства достаточно или понимания лицом требований стабильности гражданского оборота, или предположения со стороны такого лица возникшего у контрагента доверия, или самой возможности его возникновения. В связи с этим следует согласиться с Ф. Быдлински <1>, который, возражая Канарису, отмечает, что обязательство в силу сделки не может быть объяснено только принципом частной автономии, так как "и свобода, и самоопределение сами по себе не могут служить обоснованием в силу концептуальной противоположности понятий свободы и обязательства, основанного на сделке". "Свободное самоопределение каждого уже само по себе предполагает наличие у лица свободы изменить свою однажды выраженную волю, включая волю принять на себя обязательство. Но именно эта возможность исключается в связи с длящейся правовой связью вследствие однажды совершенной сделки" <2>. Согласно Ф. Быдлински, связь основывается на взаимодействии с иным принципом, а именно с принципом самостоятельной ответственности: в случае создания условий для возникновения доверия последствия свободных действий могут быть возложены на совершившее их лицо <3>. Буквально речь идет о верности данному слову: "Для того, кто свободно и осознанно выразил свою волю на принятие правовых последствий, эффект сообщения заявления контрагенту как желаемое следствие такого поведения является обязывающим". -------------------------------- <1> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 150 ff; Idem. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschaftes. S. 66 ff.; ср. также: Kramer E. A. in: Munchener Kommentar zum Burgerlichen Gesetzbuch. 5. Aufl. Bd. I/1. C. H. Beck, 2006. § 116 (Rz. 39); Loser P. Op. cit. S. 90 ff. <2> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 153. Против этого обоснования см.: Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 150 f.; Singer R. Op. cit. S. 55. <3> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 154, 164 f.
Это выглядит так, как будто обозначенного принципа достаточно для возникновения правовой связи. Ранее Ф. Быдлински решительно исходил из того (в противоположность своему первоначальному комбинированному подходу), что имеются случаи договорного обязательства, когда действует само по себе понимание обещавшим этического обязательства, а не представление о защите гражданского оборота <1>. В качестве примера им приводится публичное обещание награды (§ 860 ABGB), так как в этом случае любому третьему лицу после совершения определенных действий принадлежит право требования обозначенного вознаграждения - даже тому, кто об этом заявлении не знал. В этом случае обязательство, возникшее в связи с заявлением, не зависит от вызванного доверия. Еще в то время Ф. Быдлински указывал, что в качестве обоснования можно ссылаться на интересы защиты гражданского оборота и не ставить в принципе вопрос достоверности заявления в каждом конкретном случае, поскольку уже из-за самой постановки вопроса оборот может быть нарушен. Впоследствии он уточнил и снова разъяснил одновременное действие обоих принципов, указав <2>, что "при осознанном волевом создании правовых последствий в качестве важнейшего критерия в рамках принципа самостоятельной ответственности достаточно желаемого заявления, абстрактно подходящего по своему содержанию для того, чтобы другие лица могли на него полагаться; при этом не имеет значения, сделали ли они это фактически и насколько далеко идущими были их соответствующие действия". В случае самоопределения, совершенного в отсутствие дефектов, для возникновения обязательства достаточно даже абстрактной возможности возникновения доверия; тем не менее при этом необходимо также хотя бы слабо выраженное понимание охраны доверия в интересах защиты гражданского оборота. -------------------------------- <1> Bydlinski F. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschaftes. S. 111 ff. <2> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 164.
Таким образом, представляется, что мы по меньшей мере получили отправную точку для ответов на дальнейшие вопросы о том, каковы предпосылки возникновения различных правовых последствий, таких, как: обязанность по исполнению на основании сделки; ответственность за доверие к исполнению; ответственность за интерес к исполнению и ответственность за утрату доверия.
3. От обязательства на основании сделки через ответственность за доверие к исполнению к ответственности за утрату доверия
3.1. Обязанность по исполнению, основанная на сделке
Действительное по своему содержанию волеизъявление, направленное на возникновение обязательства, прежде всего на осуществление исполнения либо на возникновение или передачу права, приводит к обязанности волеизъявителя исполнить свое обещание. Предпосылкой для возникновения обязательства на основании сделки является действительное волеизъявление, адресованное контрагенту, который может на него полагаться. Под этим Канарис <1> имеет в виду конститутивное волеизъявление и подчеркивает: "Именно это составляет сущность сделки, занимающей центральное место в гражданском правопорядке, поскольку таким образом устанавливаются правовые последствия". -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 136 ff.
3.2. Ответственность за доверие к исполнению
Тем не менее даже в отсутствие действительной сделки, исходя из интересов защиты доверия, могут возникнуть обязательства по исполнению, причем степень охраны доверия в разных правопорядках может быть различной <1>. Канарис <2> говорит о "позитивной защите доверия" посредством ответственности за доверие к исполнению. Сначала в качестве примера он приводит юридическую фиктивность, прежде всего фиктивные полномочия, фиктивное юридическое лицо или руководителя, которых в действительности не существует. Речь идет в основном о видимости определенного правового положения, отсутствующего в действительности. В этом случае лицо, доверие которого вызвано, действует исходя из соответствия правовой видимости правовой действительности. -------------------------------- <1> К вопросу о существенном различии австрийского и немецкого права см. Drexelius M. Irrtum und Risiko. A. Metzner, 1964. S. 25 ff. <2> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 132 ff.
То обстоятельство, что в указанных случаях не возникает правовая связь, по Канарису, объясняется тем, что ответственность за создание правовой видимости привязана не к конститутивным, иначе - правовым, волеизъявлениям, а к декларативным заявлениям, которые нельзя рассматривать с позиции действительности или недействительности, а только с точки зрения истинности или ложности. В связи с этим декларативные заявления не могут быть поставлены по аналогии в один ряд с правовыми заявлениями. Тем не менее представляется, что только при совершенно определенных условиях, которые требуют дополнительного уточнения, они могут приводить к таким же последствиям, как и сделки <1>. -------------------------------- <1> Idem. S. 139.
Ф. Быдлински <1>, напротив, высказывается за аналогию и "чрезвычайно систематично" за отнесение таких заявлений к области правового регулирования сделок, причем он указывает на необходимость понятийного отграничения ответственности за утрату доверия в связи с декларативными заявлениями от собственно правового регулирования сделок и, таким образом, приближается к пониманию этого вопроса Канарисом. -------------------------------- <1> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 158 (Fn. 166); см. также: Bydlinski F. Willens - und Wissenserklarungen im Arbeitsrecht // Zeitschrift fur Arbeitsrecht und Sozialrecht. 1986. S. 83 ff., 126 ff.; ему следует: Fenyves A. Einkaufszentren, Privatautonomie und Vertrauensschutz // Wohnrechtliche Blatter. 2006. S. 11 f.
Уже это свидетельствует о том, какие трудности представляет собой разграничение обязательства на основании сделки и ответственности в связи с доверием к исполнению. При этом необходимо учитывать, что граница между правовыми и декларативными заявлениями является размытой, поскольку, как подчеркивал, прежде всего Флуме <1>, в заявлениях о наличии полномочий обычно выражается воля на продолжение действия полномочий, в связи с чем можно говорить и о наличии конститутивного элемента. -------------------------------- <1> Flume W. Allgemeiner Teil des burgerlichen Rechts. Bd. II. Das Rechtsgeschaft. 4, unverand. Aufl. Springer, 1992. S. 825.
Наряду с фиктивными полномочиями существуют также достаточно новые предусмотренные законом случаи "позитивной защиты доверия" посредством ответственности за доверие к исполнению. К ним можно отнести ситуации, когда лицо полагается на "публичные заявления продавца или изготовителя о свойствах вещи, сообщенные в рекламе" (абз. 2 § 922 ABGB, § 434 BGB); при этом отнесение таких случаев к догматическим является в высокой степени спорным <1>. Так как здесь не может идти речь о конклюдентном вступлении в договор, представляется убедительным предложение Рисса <2> распространить на указанную связь правила об ответственности за мнимость, что гармонично включается в общую систему. По его мнению, ответственность за публичные заявления продавца и производителя следует возлагать на указанных лиц, если они виновно допустили возникновение правовой видимости; в свою очередь лицо, исходившее из доверия к правовой видимости при заключении договора, подлежит защите, и его правовое положение должно рассматриваться с позиции соответствия правовой видимости правовой действительности. -------------------------------- <1> По этому вопросу Augenhofer S. Gewahrleistung und Werbung. Linde, 2002; Idem. Bedeutung von Werbeaussagen - sowohl des Verkaufers als auch des Herstellers - fur die Begrundung von Gewahrleistungsrechten // Juristische Blatter. 2001. Bd. 123. Heft 2. S. 82; Riss O. Die Haftung des Verausserers fur offentliche Ausserungen - insbesondere durch Werbung - nach § 922 Abs 2 ABGB // JBI. 2007. Bd. 129. Heft 3. S. 156. <2> Riss O. Die Haftung des Verausserers fur offentliche Ausserungen - insbesondere durch Werbung - nach § 922 Abs 2 ABGB. S. 165 ff.
Далее следует упомянуть обещание награды или сопоставимые сообщения потребителям, которые создают у потребителя впечатление, что он выиграл приз (§ 5j Закона о защите потребителей (Kundigungsschutzgesetz (KSchG)); соответственно § 661a BGB) <1>; в этом случае для аргументации права требования потребителя используется отчасти деликтно-правовое обоснование, отчасти основанное на сделках, а частично - на нормативном регулировании волеизъявлений <2>. Самым убедительным обоснованием права требования в этом случае представляется позиция об ответственности за доверие к исполнению, которая приводит к "позитивной защите доверия", не только выражающейся в обязанности по возмещению убытков, но и выполняющей превентивную функцию. -------------------------------- <1> См. по этому вопросу: Apathy P. in: ABGB Praxiskommentar / M. Schwimann (Hg.). 3. Aufl. Bd. V. LexisNexis, 2006. § 5j KSchG (Rz. 4); Fenyves A. § 5J KSchG im System des Zivilrechts // Osterreichische Juristen-Zeitung. 2008. S. 297; ср. также: OGH 7 Ob 17/08P // Osterreichisches Recht der Wirtschaft. 2008. Heft 12. S. 728. В отношении соответствующего немецкого определения (§ 661a BGB) см.: Seiler H. H. in: Munchener Kommentar zum Burgerlichen Gesetzbuch. 5. Aufl. Bd. IV. Schuldrecht. Besonderer Teil II. C. H. Beck, 2009. § 661a (Rz. 4). <2> Предполагается, что требование у потребителя возникает даже тогда, когда он понимал, что речь идет об обещании награды (см.: Fenyves A. § 5J KSchG im System des Zivilrechts. S. 305 f.). Это представляется во многом проблематичным, поскольку Закон предусматривает создание у потребителя впечатления выигрыша определенного приза. При этом, если потребитель распознал "обещание награды", впечатление выигрыша приза не появляется.
Еще более спорным, чем в ситуации ответственности за юридическую фиктивность, представляется разграничение в случае отсутствия знания о заявлении: по мнению Канариса <1>, при подходе к характеру сделки как к заявлению о действительности, знанию о таком заявлении следует отвести центральную роль в проблематике разграничения. Проведение границы между обязательством, основанным на сделке, и ответственностью за утрату доверия в субъективном смысле при отсутствии знания о заявлении является правомерным, поскольку при сделке речь идет о самоопределении путем сознательного установления правовых последствий. -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 139 ff.
Ф. Быдлински <1>, напротив, исходит из наличия обязательства на основании сделки и при отсутствии знания о заявлении: он указывает, что если основываться на мнении Канариса, то непонятно, принимать ли при имеющемся, но вводящем в заблуждение знании о заявлении правовые последствия в виде вступления в правовую связь, хотя такие последствия не были желаемы изначально, а в обратной ситуации, т. е. при отсутствии знания о заявлении, отрицать ли наличие сделки. В этой связи Ф. Быдлински также подчеркивает, что для обязательства на основании сделки важно не только самоопределение, но также понимание защиты доверия и, таким образом, самостоятельное принятие на себя ответственности. Ему можно было бы возразить, что имеется существенная разница, заключающаяся в том, желал заявитель наступления правовых или иных последствий либо у него отсутствовала воля к возникновению правового обязательства. Этого не отрицает и Ф. Быдлински <2>; он, однако, считает подход к проведению границы, основанный на критерии знания о заявлении, не заслуживающим внимания и неубедительным. Таким образом, оказывается, что в конечном счете речь идет об очень сложном вопросе оценки и подход Канариса также может быть серьезно аргументирован, так как, по сути, против его точки зрения не имеется никаких принципиальных возражений. -------------------------------- <1> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 152 ff. <2> Bydlinski F. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschaftes. S. 163 f.; Idem. Erklarungsbewusstsein und Rechtsgeschaft // Juristenzeitung. 1975. Nr. 1. S. 4.
При отграничении области сделки от области ответственности за доверие к исполнению, по мнению Канариса, речь идет не о строгой, логически заданной границе, а в конечном счете о сложном вопросе оценки в пограничной области. Это подтверждается в том числе тем, что даже он признает, что можно обратиться к принципу самостоятельного принятия на себя ответственности в дополнение к принципу самоопределения, если это приемлемо для защиты гражданского оборота и доверия. И до тех пор, пока мы находимся в этой правовой области, имеется достаточная мера самоопределения, тем самым системообразующий принцип учения о правовой сделке является соблюденным <1>. В конечном счете именно оценка "достаточной меры" приводит к различным возможностям разграничения: Ф. Быдлински, в отличие от Канариса, считает, что эта достаточная мера имеется тогда, когда соблюдается принцип самоопределения благодаря возможности избежать того, чтобы вызвать доверие, и, таким образом, ключевым является принцип самостоятельного принятия на себя ответственности <2>. -------------------------------- <1> Canaris C.-W. Die Vertrauenshaftung im Lichte der Rechtsprechung des Bundesgerichtshofs. S. 152. <2> Bydlinski F. System und Prinzipien des Privatrechts. S. 150 ff.
Как при обязательстве на основании сделки, так и при ответственности за исполнение, основанной на доверии, речь идет о взаимодействии принципа самоопределения и принципа защиты оборота и доверия. При этом отнесение к области правовых сделок в существенной степени является оценочным и зависит от того, насколько преобладает принцип самоопределения и с какого момента можно говорить об ответственности за утрату доверия в силу преобладания элемента самостоятельного принятия на себя ответственности. В любом случае сложность вопроса оценки однозначно свидетельствует о том, что между этими двумя областями невозможно провести четкую линию, разграничивающую совершенно противоположные правовые последствия, в связи со сложностью обоснования из-за минимальной разницы в их оценке. Более того, из-за неопределенности в предпосылках и правовых последствиях четкому отнесению к одной из вышеприведенных категорий в рамках этой пограничной области придается главным образом терминологическое значение. Ключевым здесь является то, что речь идет об области, в которой взаимодействуют принципы самоопределения и защиты доверия <1>; при этом все же представление о доверии здесь имеет большее значение, чем собственно в области обязательства. Тем не менее в связи со значимостью самоопределения, а также выраженного представления о защите доверия в качестве правового последствия всегда выступает обязанность по исполнению. Об этом не следует забывать и при дальнейшем обсуждении вопроса. -------------------------------- <1> Зингер (Singer R. Op. cit. S. 4) говорит о пограничной области между связью, основанной на сделке, и установленной законом ответственностью за доверие.
Следует подчеркнуть, что при ответственности за исполнение, основанной на доверии, речь не идет о правовых последствиях в виде возмещения убытков в силу закона. В конце концов не имеет значения, возможно, вводящая в заблуждение мысль о том, что возникновение ответственности за исполнение основывается на распространенном в Европе принципе возмещения убытков в натуре в силу закона, хотя и верно, что лицо ответственным образом создало видимость волеизъявления, и отсюда могло бы следовать, что в действительности имеется положение, соответствующее этой видимости. Однако в действительности таким образом мы покидаем область правового регулирования возмещения убытков, поскольку в соответствии с указанным регулированием такое положение возникает вне зависимости от того, каким образом действовало лицо, причинившее вред. В свою очередь ответственность за доверие к исполнению не приводит к указанным последствиям, так как без создания такой видимости волеизъявитель не принял бы на себя обязательство по исполнению; при поведении, не имеющем дефектов, можно было бы лишь избежать видимости заявления, но не заключить правовую сделку. Таким образом, ответственность за исполнение выходит далеко за рамки правовых последствий, которые возможно обосновать с позиции правового регулирования возмещения убытков, и это, вероятно, объясняется только тем, что наряду с принципом самостоятельного принятия на себя ответственности действует также принцип самостоятельного принятия на себя обязательств. Отсюда также следует, что ответственность за доверие к исполнению, или, по другой терминологии, правовая связь, основанная на самостоятельном принятии на себя ответственности, допустима в том случае, когда момент самостоятельного принятия на себя обязательства еще настолько силен, что представляются обоснованными правовые последствия, выходящие за рамки правового регулирования возмещения убытков, в силу того, что обязательство не ограничивается причиненными убытками. То обстоятельство, что при ответственности за доверие к исполнению преимущественно речь не идет об ответственности в виде возмещения убытков, а в большей степени имеют значение элементы правовых сделок, проявляется еще и в том, что контрагент также отвечает за возникновение неправомерного доверия, что, согласно соответствующему правовому регулированию, однако, обычно не приводит к правовому последствию в виде разделения убытков: ответственность за исполнение, как правило, возникает в полном объеме или не возникает в принципе <1>; даже в случае разделения не возникает частичная ответственность за исполнение. Это объясняется тем, что если поведение контрагента имеет правовые дефекты, то отсутствует подлежащее защите доверие, являющееся определяющим для возникновения ответственности за исполнение. В дальнейшем при определенных обстоятельствах можно привести аргументы о том, что лицо, вызвавшее некую правовую видимость, не нарушило обязательство по должной осмотрительности в том случае, если контрагенту и так было очевидно действительное положение. -------------------------------- <1> См. по этому вопросу: Koziol H. Risikoverteilung bei auftragswidrigem Handeln des Bevollmachtigten // Aktuelle Aspekte des Schuld - und Sachenrechts. Festschrift fur Heinz Rey zum 60. Geburtsag / H. Honsell, W. Portmann, R. Zach, D. Zobl (Hgs.). Schulthess, 2003. S. 434 mwN.
Во всем вышеизложенном отражается то, что вопрос ответственности за юридическую фиктивность необходимо рассматривать не в плоскости правового регулирования возмещения убытков, где существенное значение имеют вина и соучастие в ней, а с позиции так называемого принципа риска, действующего в гражданском и "окологражданском" обороте, с учетом возможности контроля такого риска <1>. -------------------------------- <1> См.: Singer R. Op. cit. S. 254 f.
3.3. Ответственность в виде возмещения убытков за интерес к исполнению
При наступлении обязательства по исполнению в соответствии с правовым регулированием сделок неисполнение, возникшее вследствие виновного нарушения, влечет за собой ответственность в виде возмещения убытков (§ 920 ABGB). Ответственность за интерес к исполнению может наступить в том случае, когда волеизъявитель несет ответственность за исполнение, возникшую в связи с доверием, в силу того, что он должен исполнить принятое обязательство и отвечает на основании норм о возмещении убытков при виновном неисполнении или невозможности исполнения обязательства в дальнейшем. В конечном счете в этом случае речь идет не о чем ином, как о наступлении ответственности за неисполнение путем использования вторичных средств правовой защиты. Кроме того, необходимо разобраться с вопросом, имеются ли случаи, в которых ответственность за доверие к исполнению как некая ослабленная форма ответственности в виде возмещения убытков за интерес к исполнению не наступает, несмотря на то, что неправомерное поведение волеизъявителя имеет значение только в целях возмещения убытков в связи с утратой доверия. Прежде всего в этом случае следует обратиться к вопросу ответственности за представительство без полномочий (falsus procurator) и изначальной невозможности исполнения обязательства. Согласно нормам о представительстве без полномочий до вступления в силу новелл § 1019 ABGB <1> 1 ноября 2007 г. волеизъявитель отвечал не за исполнение обязательства, а за возникший у контрагента интерес к такому исполнению. Тем самым достигалось соответствие с немецким правом (§ 179 BGB) и соответствующим ему специальным положением п. 1 ст. 8 Вводного постановления к Торговому кодексу (Einfuhrunsverordnung zum Handelsgesetzbuch (EVHGB)). В связи с этим, разумеется, можно возразить <2>, что ABGB не предусматривает соответствующего специального регулирования и в силу положений о возмещении убытков принимает во внимание исключительно ответственность за неоправданное доверие и в случае неисполнения договора при правомерном поведении, а именно заявлении об отсутствии полномочий. Это показывает, что при проверке наличия правовых оснований нельзя предполагать отсутствие полномочий - необходимо исходить лишь из правомерного поведения, иными словами, принимать во внимание только заявление о фактическом отсутствии полномочий <3>. Приведенные размышления находят свое подтверждение в новой редакции § 1019 ABGB, где установлено, что представитель без полномочий "обязан возместить другой стороне убытки, возникшие вследствие доверия к наличию полномочий". Поскольку закон не проводит различия между неосторожными и умышленными действиями в отсутствие полномочий, теперь при умышленных действиях без полномочий ответственность за интерес к исполнению не наступает. -------------------------------- <1> Stanzl G. in: Kommentar zum ABGB / H. Klang (Hg.). Osterreichische Staatsdruckerei, 1968. S. 853 ff.; частично отклоняет: Gschnitzer F. Allgemeiner Teil des burgerlichen Rechts. 2. neubearb. Aufl. / C. Faistenberger, H. Barta u a. (Hgs.). Springer, 1992. S. 781. <2> Welser R. Vertretung ohne Vollmacht. Manz, 1970. S. 136 ff. <3> Об установлении причинной связи см.: Koziol H. Osterreichisches Haftpflichtrechts. 3. Aufl. Bd. I. Manz, 1997. Rz. 3/5.
Представляется даже в большей степени для случаев изначальной невозможности исполнения <1>, что обещавший должен нести ответственность за интерес к исполнению, хотя возникает обратный аргумент о том, что даже при правомерном поведении должника, сделавшего заявление о невозможности исполнения, лицо, исходившее из наличия полномочий, не могло бы получить исполнение <2>. Здесь, согласно правовому регулированию возмещения убытков, можно было бы предполагать заявление не о невозможности исполнения, а только о препятствиях к исполнению. Это также признается сторонниками ответственности за интерес к исполнению, и поэтому в указанных случаях говорится об ослабленной ответственности за гарантию. -------------------------------- <1> OGH in: Wohnrechtliche Blatter. 1987. S. 189 (критику по этому вопросу см.: Wilhelm M. Ersatz des Erfullungsinteresses wegen Verschuldens beim Vertragsschluss? // Wohnrechtliche Blatter. 1987. S. 173 f.); Reischauer R. in: Kommentar zum ABGB / P. Rummel (Hg.). 3. Aufl. Bd. I. § 920 Rz 18a. <2> Таково ведущее австрийское мнение (ср.: Bollenberger R. Op. cit. § 878 (Rz. 6 ff.); Koziol H., Welser R. Op. cit. S. 172 jeweils mwN.
Указанный подход тем не менее представляется спорным, поскольку для такой ответственности за гарантию отсутствуют очевидные основания, установленные законом. Учитывая ранее обозначенные общие положения об ответственности за исполнение в связи с доверием и совместном действии принципа самостоятельного принятия на себя обязательств, с одной стороны, и защиты доверия, с другой стороны, представляется возможным достижение соответствующего результата, так же как и по немецкому праву (§ 311a BGB), следующим образом: основной принцип самостоятельного принятия на себя обязательств и ответственности в силу понимания лицом охраны доверия свидетельствует о принятии на себя ответственности за доверие к исполнению в том случае, когда контрагенту неизвестна невозможность исполнения. Хотя из-за невозможности исполнение исключается, можно представить, что хотя бы и не на основании положений о возмещении убытков, а на основании положений, касающихся доверия, возникает ответственность за интерес к исполнению вместо ответственности за исполнение. Изложенное в значительной степени охватывается подходом Райшауэра, основанном на гарантии. Подобные аргументы приводились до внесения изменений в § 1019 ABGB, касающихся ответственности лиц без полномочий, и продолжают приводиться сегодня в немецком праве: поскольку лицо без полномочий в последующем не исполняет свои обязательства, у представляемого не может возникнуть ответственность за исполнение, несмотря на то, что им вызвано доверие к исполнению со стороны третьего лица. Здесь вместо соответствующей ответственности за исполнение возникает ответственность за интерес к исполнению, основанная на доверии. Учитывая подходы, основанные на правовых сделках, представляется возможным и гармоничным включение в пограничную область, образующуюся между правовыми институтами сделки и возмещения вреда, решения, которое, однако, ввиду действующей в настоящее время редакции § 1019 ABGB исключено. В случаях изначальной невозможности исполнения вопрос об ответственности за интерес к исполнению является, как и прежде, дискуссионным; при этом такую ответственность можно рассматривать ввиду некоторого ослабления аспекта самостоятельного принятия на себя обязательств только при наличии весомого основания, т. е. при наличии знания о невозможности исполнения обещанного <1>. Немецкое право в любом случае предусматривает подобное ограничение, так как согласно § 179 BGB - а ранее в австрийском праве п. 11 ст. 8 EVHGB - на представителя без полномочий возлагается обязанность по исполнению или по компенсации интереса к исполнению только при наличии знания об отсутствии полномочий <2>. Далее следует подчеркнуть, что требование, основанное на интересе к исполнению, возможно только в том случае, если контрагент полагался и имел основания полагаться на исполнимость обязательства. Параграф 878 ABGB учитывает это таким образом, что договоренность является недействительной, если исполнение "в принципе невозможно". При этом причина заключается в том, что при правовой невозможности или при фактической абсурдности обязательство по исполнению является ничтожным <3>, причем причину следует искать в том, что в подобных случаях в силу общепризнанной невозможности исполнения обязательства у контрагента не возникает доверия, подлежащего защите. Поскольку по указанным причинам договор является недействительным, требование, основанное на интересе к исполнению, не возникает, так как в этом случае отсутствует подлежащее защите доверие. Любой иной подход противоречил бы пониманию общих правовых ценностей. При этом представляется неоправданным довод о том, что лицо в рассматриваемой ситуации лишилось той выгоды, на которую оно изначально рассчитывало. -------------------------------- <1> По вопросу значения знания для целей "позитивной ответственности за утрату доверия" см.: Singer R. Op. cit. S. 115. <2> См. по этому вопросу также: Frotz G. Verkehrsschutz im Vertretungsrecht: Zugleich ein Beitrag zur sozialen Verantwortung als Korrelat privatautonomer Gestaltungsfreiheit. Athenaum, 1972. S. 51 ff. <3> См. по этому вопросу: Bollenberger R. Op. cit. § 878 (Rz. 2 mwN).
3.4. Ответственность в связи с доверием к действительности договора
Ответственность в связи с доверием к действительности договора является инструментом <1>, используемым в целях возмещения убытков, для которого элемент правовой сделки не имеет существенного значения и может быть найден только в понимании возможности формирования правовых последствий путем проявления должной заботы и осмотрительности. Поэтому критерии отнесения к правовому регулированию возмещения убытков являются главными и в качестве правового последствия рассматривается только возмещение причиненных убытков - как правило, убытков в связи с доверием: в отношении лица, которому было адресовано волеизъявление, следует исходить из того, что у него не возникло доверие к несвязывающему обещанию, основанному на сделке. То, что контрагенту, как правило, принадлежит только требование о возмещении убытков, возникших в связи с доверием, Ганс Штолль <2> обосновывает тем, что обещание не следует понимать как твердое согласие на исполнение обязательства. -------------------------------- <1> По вопросу ответственности за утрату доверия см. в особенности: Canaris C.-W. Schutzgesetze - Verkehrspflichten - Schutzpflichten // Festschrift fur Karl Larenz zum 80. Geburtstag. C. H. Beck, 1983. S. 93 ff.; Karner E. Haftung fur Rat und Auskunft zwischen Vertrag und Delikt // Festschrift fur Helmut Koziol zum 70. Geburtstag / P. Apathy, R. Bollenberger, P. Bydlinski, G. Iro, E. Karner, M. Karollus (Hgs.). Jan Sramek Verlag, 2010. S. 711 ff.; Loser P. Die Vertrauenshaftung im schweizerischen Schuldrecht. Stampfli, 2006; Welser R. Die Haftung fur Rat, Auskunft und Gutachten. Manz, 1983. S. 86 ff. <2> Stoll H. Vertrauensschutz bei einseitigen Leistungsversprechen // Festschrift fur Werner Flume zum 70. Geburtstag: In 2 Bde. Bd. I. O. Schmidt, 1978. S. 749 f.
Поскольку речь идет о волеизъявлениях, направленных на возникновение связи с определенными лицами или кругом лиц, в любом случае можно говорить также о своего рода самоопределении со стороны волеизъявителя. Как и при сделочных волеизъявлениях, этого достаточно для возникновения правовых последствий в том случае, когда волеизъявление известно и контрагенты имеют возможность принять такое волеизъявление к сведению, а значит, достигается цель, которую преследовал заявитель: в этих случаях следует предполагать, что контрагент знает о заявлении и полагается на него. В связи с этим волеизъявитель должен нести оправданное бремя, так как он желал вызвать доверие контрагента, действуя согласно своей воле. Приведенное обстоятельство является особенно важным применительно к ответственности за выпуск проспектов. Указанная ответственность вытекает из абз. 1 § 11 Закона о рынке капиталов (Kapitalmarktgesetz (KMG)), а также из общих правил и появляется только тогда, когда приобретатель понес убытки из-за доверия к сведениям, содержащимся в проспекте. Таким образом ясно выражено, что дефекты проспекта должны быть причиной возникновения убытков <1>. В соответствии с общими правилами доказывания <2> приобретатель должен доказать причинение убытков обязанным лицом. При этом представляется, что доказывание приобретателем того факта, что в момент приобретения ему было известно содержание проспекта и он из-за такого содержания решился на сделку, является затруднительным <3>. В случае возникновения убытков, которые закон хочет предотвратить посредством установления требований достоверности и обязательности данных проспекта, приобретателю, как правило, может помочь prima facie доказательство, основывающееся на вызванном содержанием проспекта <4> желании приобретения. Развитая здесь позиция могла бы не только обосновать это решение, но и в большой степени привести к презумпции знания содержания проспекта. -------------------------------- <1> Brawenz Chr. Prospektpflicht und Prospekthaftung nach dem neuen Kapitalmarktgesetz // Zeitschrift fur das gesamte Bank - und Borsenwesen. 1992. Heft 5. S. 431; ср. также: Fleischer H., Kalss S. Kapitalmarktrechtliche Schadensersatzhaftung und Kurseinbruche an der Borse // Die Aktiengesellschaft. 2002. Heft 9. S. 329 ff.; Hopt K. J., Voigt H.-C. Grundsatz - und Reformprobleme der Prospekt - und Kapitalmarktinformationshaftung // Prospekt - und Kapitalmarktinformationshaftung: Recht und Reform in der Europaischen Union, der Schweiz und den USA / K. J. Hopt, H.-C. Voigt (Hgs.). Mohr Siebeck, 2005. S. 96 ff. <2> См.: Koziol H. Osterreichisches Haftpflichtrechts. 3. Aufl. Bd. I. Rz. 16/11. <3> Ср. по этому вопросу: Barth P. Schadensberechnung bei Haftung wegen fehlerhafter Kapitalmarktinformation. Peter Lang, 2006. S. 153 ff. <4> См. по этому вопросу: Koziol H. Das Emissionsgeschaft // Osterreichisches Bankvertragsrecht / P. Apathy, G. Iro, H. Koziol (Hgs.). 2, vollstandig uberarb. und erweit. Aufl. Bd. VI: Kapitalmarkt. Springer, 2007. Rz. 1/79 mwN.
Следует обратить внимание на то, что при ответственности за интерес к исполнению речь идет о требовании возместить убытки, таким образом, соответствующие правила распространяются не только на лицо, причинившее убытки, но также должны применяться в силу § 1304 ABGB к лицу, которому причинены убытки, в случае, если такое лицо содействовало увеличению их размера.
4. Заключительный комментарий
На основании вышеизложенного можно прийти к выводу, что между обязательством на основании сделки, возникающим вследствие действительного волеизъявления в силу частной автономии, с одной стороны, и в корне отличающимся понятием ответственности за утрату доверия, влекущей возмещение убытков в силу закона в связи с неправомерным поведением и связанной с интересами защиты гражданского оборота и, соответственно, защитой доверия, с другой стороны, образуется промежуточная область. Вследствие взаимодействия указанных ведущих принципов возникает "серая зона", представляющая собой промежуточную область между правовой сделкой и ответственностью в виде возмещения убытков <1>, причем ориентация на тот или иной принцип зависит от значимости каждого из них в отдельном случае. Такая значимость является разной в отдельных правопорядках: так, например, ABGB в большей степени, чем BGB, выделяет защиту доверия. Это особенно проявляется в ситуациях добросовестного заблуждения: § 871 ABGB связывает лицо выраженным им и имеющим дефекты волеизъявлением в том случае, если у контрагента возникло охраняемое доверие, тем самым предусматривая ответственность за доверие к исполнению или, по другому мнению, возникновение обязательства, основанного на сделке. Положения § 119 BGB и сл., напротив, не принимают во внимание возникновение у контрагента охраняемого доверия и учитывают его интересы только путем ответственности за утрату доверия. -------------------------------- <1> Bydlinski F. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschaftes. S. 122.
Несмотря на различное значение указанных важных принципов, представляется, что между ними, как отмечалось ранее, образуется некая промежуточная область, в которой имеется плавный переход между правовым институтом сделки и институтом возмещения убытков. Такой переход следует обозначать с особой осторожностью, поскольку даже самые незначительные различия могут привести к существенно различающимся правовым последствиям. При этом необходимо принимать во внимание, что в указанной промежуточной области правовые последствия, возникающие на основании сделки, в большей степени соответствуют правовой системе и не могут быть достигнуты только на основании норм о возмещении убытков. В заключение следует еще раз подчеркнуть, что отнесение волеизъявления к одной из групп отношений с точки зрения материального права имеет существенное практическое значение: содержательно речь идет о различии между требованием об исполнении и требованием о возмещении понесенных убытков. Указанная промежуточная область включает в себя диапазон от ограниченного требования по исполнению до требования о возмещении убытков в связи с доверием, уменьшенного вследствие действий другого лица.
Перевод с немецкого выполнен О. А. Гутиевой, экспертом Центра правового регулирования межгосударственных отношений МИГСУ РАНХ и ГС при Президенте РФ
Название документа