Значение вины, случая и непреодолимой силы в гражданском праве (Начало)
(Пирвиц Э. Э.) ("Вестник гражданского права", 2010, N 5) Текст документаЗНАЧЕНИЕ ВИНЫ, СЛУЧАЯ И НЕПРЕОДОЛИМОЙ СИЛЫ В ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ
Э. Э. ПИРВИЦ
Значение вины
Отрывочные постановления наших гражданских законов о влиянии вины, случая и непреодолимой силы на ответственность за убытки, причиненные недозволенным (преступным или непреступным) деянием или неисполнением договора, возбуждают множество сомнений ввиду отсутствия общих правил по этому предмету. Так, напр., судебная практика (по нашему мнению, вполне справедливо) применяет ст. 684 т. X ч. 1 о вознаграждении за вред и убытки, последовавшие от деяний непреступных, по аналогии к ответственности за убытки, происшедшие от неисполнения договоров, хотя из законодательных соображений, на которых основана ст. 684, ясно вытекает, что этот закон относится только к внедоговорным правонарушениям. Постановление ст. 647 т. X ч. 1 о невменяемости вреда и убытков, происшедших от деяния случайного, как помещенное в ряду правил о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком, весьма редко применяется в делах о возмещении убытков, происшедших от непреступных деяний или от неисполнения договоров. В нашей юридической литературе высказываются мнения о том, что лицо, бывшее причиною вреда, обязано к вознаграждению, хотя бы вред произошел случайно, что ст. 647 т. X ч. 1 не должна иметь применения и что вообще вина не имеет и не должна иметь значения в гражданском праве. Понятие о "случае" (casus, cas fortuit, Zufall) как одном из оснований, устраняющих ответственность за убытки, требует выяснения и более точного отграничения от введенного в наше гражданское законодательство нового понятия о "непреодолимой силе" (ст. 683 т. X ч. 1 Зак. гражд., ст. 722 т. XI ч. 2 Уст. торг., ст. 2, п. 2, 92, 94, 96 и 102, п. 4, т. XII ч. 1 Общ. уст. рос. жел. дор.). Выражение "непреодолимая сила" (vis major, force majeure, hohere Gewalt), в свою очередь, вызывает как у нас, так и в иностранной литературе разнообразное толкование. С целью способствовать разъяснению спорных мнений по упомянутым предметам мы займемся в этой статье рассмотрением принципиального и весьма существенного вопроса о значении вины в области гражданского права и предполагаем впоследствии изложить взгляд законодательства и теории на понятия о случае и непреодолимой силе. В настоящем очерке представляется краткий обзор (I) иностранного и (II) русского законодательств о применении понятия вины в гражданском праве, а затем излагаются (III) мнения русских и иностранных юристов (гг. К. П. Победоносцева, Кистяковского, Анненкова, Виндинга, Штейнбаха и др.), более или менее отрицающих значение вины в гражданском праве, (IV) соображения о том, что вина составляет по русскому законодательству общее основание для возникновения ответственности за убытки, (V) соображения о необходимости сохранения начала вины в гражданском праве и (VI) общие правила о законных предположениях вины.
I
Как у нас в древней России, так и у других народов (римлян, германцев), стоявших на первых ступенях развития, частные правонарушения вызывали сперва личную месть, а затем сопровождались денежными взысканиями, которые поступали в пользу потерпевших, но имели значение частных наказаний (штрафов), так как означенные взыскания налагались с карательною целью в размере, часто превышавшем причиненные убытки, и не переходили на наследников правонарушителей. Мало-помалу право наказания отошло в ведение государства, а за частными лицами осталось право требовать вознаграждения за причиненные им убытки или вред в обширном значении этого слова. При взыскании вознаграждения за убытки в древнем праве почти не обращалось внимания на вину лица, причинившего вред. Заслуга не только технической разработки правовых институтов, но и развития нравственного понятия вины в области гражданского права принадлежит, по словам Йеринга, классическому римскому праву <1>. -------------------------------- <1> Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Вып. II. 1886. С. 9 и 23; Тальберг Д. Г. Гражданский иск в уголовном суде или соединенный процесс. Киев, 1883. С. 75 и сл.; Таганцев Н. С. Лекции по русскому уголовному праву. Вып. I. 1887. N 45. С. 52; Вып. II. 1888. N 474. С. 619; R. v. Ihering. Vermischte Schriften, 1879: das Schuldmoment im romischen Privatrechts. C. 163 - 176, 224; Dr. von Mataja. Das Recht des Schadenersatzes. Leipzig, 1888. C. 5, 28; Dr. A. v. Weinrich. Die Haftpflicht wegen Koerperverletzung und Toedtung eines Menschen. 1883. C. 40, 43 (примеч. 8), c. 208; Foerster (Eccius). Theorie und Praxis des preuss. Privatrechts. Изд. 1889. Т. I (примеч. 1); Hasenoerl. Das osterreichische Obligationenrecht. 1886. Т. II. § 70. С. 148; Steinbach. Die Grundsaetze des heutigen Rechts ueber Ersatz von Vermoegenschaeden. 1888. C. 28.
Все западноевропейские законодательства, а также Свод гражданских узаконений губерний Прибалтийских, основанные на началах римского права, придают большое значение понятию вины в применении к гражданскому праву. Вопрос о вине, касаясь всех отделов гражданского права <2>, получил преобладающее значение в обязательственном праве. -------------------------------- <2> Windscheid. Lehrbuch des Pandektenrechts. Изд. 1887. Т. I. § 101 (примеч. 5); Ihering. Das Schuldmoment. C. 177; Hasse. Die culpa des romischen Rechts. 2-е изд. 1838. § 1. С. 11; Heyssler. Das Civilunrecht und seine Formen. 1870. C. 21; Мотивы к ст. 144 и 145 проекта Герм. гражд. ул. (т. I, с. 279); Fr. v. Liszl. Die Grenzgebiete zwischen Privatrecht und Strafrecht. 1889. § 4. C. 18.
В виде общего начала все законодательства требуют наличности вины для возникновения обязательства вознаграждения за убытки и вообще за вред, происшедший как от недозволенных (преступных или непреступных) деяний <3>, так и от неисполнения договоров и вообще обязательства <4>. -------------------------------- <3> Статьи 1382, 1383 Франц. гражд. улож.; ст. 1151, 1152 Итал. гражд. улож.; ст. 1120, 1121 бельг. проекта Лорана; ст. 50 Швейц. закона об обязательствах; ст. 10 - 12 разд. 6 ч. I Прусск. земск. улож.; ст. 1294, 1295, 1306 Австр. гражд. улож.; ст. 800, 801 Серб. гражд. улож.; ст. 116, 117, 776, 1483 Сакс. улож.; ст. 3284, 3289, 3301 Свода узак. губ. Прибалт.; ст. 704 проекта Общегерм. гражд. улож. 1888 г. (ст. 746 в новой редакции). <4> Статьи 1147, 1148 Франц. улож.; ст. 1224, 1225 Итал. улож.; ст. 1146 бельг. пр. Лорана; ст. 110, 113, 124, 125 Швейц. зак. об обязат.; ст. 360 и сл. разд. 5 ч. 1 Прусск. земск. улож.; ст. 912, 1295, 1298 Австр. улож.; ст. 721 и сл. Сакс. гражд. улож.; ст. 3302, 3439 Свода гражд. узак. Приб.; ст. 224, 237, 240 проекта Общегерм. гражд. улож. (ст. 232, 233, 236 в новой редакции).
1. Право на получение вознаграждения за вред, причиненный недозволенным деянием, признается за потерпевшим при всякой вине, следовательно, даже при простой неосторожности или неосмотрительности со стороны лица, причинившего вред. Вследствие сего иностранные законодательства в вопросе о праве на возмещение таких убытков не только не различают степеней вины, т. е. причинен ли вред с умыслом или по неосторожности, но не придают особого значения и большей или меньшей степени неосторожности. Только при определении размера вознаграждения некоторые законодательства, напр. прусское (ч. I, разд. 6, § 10, 12, 15, 85 - 88; Ферстер, т. I, § 90, с. 559), австрийское (ст. 1293, 1323, 1324, 1331), швейцарское (ст. 51, 54) и французское (Сурда, т. I, N 107, 659, 689 и 690, Коран, т. XX, N 530), а также проект бельгийского гражданского уложения (ст. 1128), предоставляют суду право принимать в соображение степень вины лица, причинившего вред. 2. Что касается обязательств, основанных на договорах, то самое возникновение ответственности за неисполнение договорных обязательств зависит в иных случаях от большей или меньшей степени вины должника. Такая ответственность, заключающаяся обыкновенно в возмещении убытков, возлагается на неисправного должника по всякого рода договорным отношениям, если он нарушил свои обязанности с умыслом или по грубой неосторожности; это правило признается безусловно обязательным, так что предварительное соглашение сторон об освобождении должника от ответственности за умысел (а иногда и за грубую неосторожность) должно считаться недействительным (ст. 123, 947 Сакс. улож.; ст. 3292, 3297 Св. узак. губ. Прибалт.; ст. 277, 283, 348 разд. 5 ч. I Прусск. земск. улож.; ст. 1628 Франц. гражд. улож.; ст. 225, 396 проекта Герм. гражд. улож.; ст. 114, 237, 244 Швейц. зак.; ст. 1380 Калифорн. гражд. улож.). Ввиду различия, существующего между отдельными видами договоров, иностранные законодательства, исходя из предполагаемого обыкновенного намерения договаривающихся сторон, устанавливают различие и в степени осторожности или заботливости, с которою должник обязан исполнить данный договор. Кроме Прусского земского уложения, предусматривающего согласно старинной теории римского права три степени неосторожности (ст. 18 - 22 разд. 3 ч. I Прусск. улож.; Ферстер, т. I § 27), иностранные законодательства, напр. саксонское (ст. 122, 728), австрийское (ст. 1294), французское (Обри и Ро, т. IV, с. 100, примеч. 26; Сурда, т. I, N 652, 653), а также Свод узаконений губерний Прибалтийских (ст. 3295), придерживаются деления неосторожности на грубую и простую (culpa lata и culpa levis) <5>. Простая неосторожность заключается в отсутствии той заботливости, которую обыкновенно прилагает рачительный и внимательный хозяин (ст. 122 Сакс. улож., ст. 3298 Прибалт. зак., ст. 144 проекта Герм. гражд. улож., ст. 1297 Австр. улож., ст. 1137, 1374 Франц. улож.), а грубая неосторожность проявляется в отсутствии той заботливости, которую обыкновенно прилагает и менее рачительный и внимательный хозяин (ст. 122 Сакс. улож., ст. 3296 Прибалт. зак.) <6>. Следовательно, отвлеченное понятие о степени осторожности рачительного хозяина (diligens et studiosus paterfamilias, ordentlicher Hausvater, bon pere de famille) является в западных законодательствах общею нормою для признания данного деяния осторожным или неосторожным. В большинстве случаев, т. е. главным образом в возмездных договорах, на должника возлагается ответственность за вину вообще, следовательно, и за простую неосторожность в исполнении обязательства (Ферстер, т. I, § 104, с. 703; Лоран, т. XX, N 462; Сурда, т. I, N 653, 654; Обри и Ро, т. IV, с. 101; Йеринг, вышепривед. соч., с. 214; Гассе, вышепривед. соч., приложение IV; статья Бетмана-Гольвега, с. 555 и 564; Виндшейд, т. II, § 265, с. 65). -------------------------------- <5> Слово "culpa" употребляется в римском праве обыкновенно в смысле "неосторожности" в противоположность "умыслу" (dolus), но иногда обозначает вообще "вину" (умысел и неосторожность) (Виндшейд, т. I, § 101 (примеч. 7); т. II, § 265 (примеч. 2); Гассе, § 1). <6> Гассе. § 21, 24; Виндшейд. Т. I. § 101; т. II. § 265; Газенерл. Т. II. § 70.
Из этого более или менее общего правила иностранные законодательства допускают множество исключений по отношению к различными видам договоров. С одной стороны, ответственность по некоторым договорам, имеющим свойство торговых или промышленных операций, несколько усиливается в том смысле, что от должника требуется не средняя заботливость рачительного хозяина, но особая осмотрительность, свойственная добропорядочному купцу (ст. 282, 367, 387 Герм. торг. улож., ст. 271, 373, 391 Венгер. торг. улож.), добропорядочному возчику (ст. 397 Герм. торг. улож., ст. 400 Венг. торг. улож.). С другой стороны, ответственность должника иногда уменьшается в том смысле, что от него не требуется даже обыкновенной осторожности рачительного хозяина. Так, по безвозмездным договорам сторона, не имеющая никакой выгоды, подвергается менее строгой ответственности (ст. 113 Швейц. зак.), чем должник, пользующийся правом на вознаграждение, а именно отвечает лишь за умышленную вину (умысел) и за грубую неосторожность (ст. 728 Сакс. улож.). Такова, напр., ответственность поверенного, действующего безвозмездно (ст. 1992 Франц. улож., ст. 1746 Итал. улож., ст. 2074 бельг. проекта Лорана, ст. 1302 Сакс. улож.), поклажепринимателя, принявшего вещь на хранение безвозмездно (ст. 3777, 3785 Прибалт. зак., ст. 1266 Сакс. улож.) и ссудодателя (ст. 3763 Св. узак. губ. Приб., ст. 1177 Сакс. улож., ст. 3 разд. 7 и ст. 257 разд. 21 ч. I Прусск. улож., ст. 1891 Франц. улож., ст. 549 проекта Герм. гражд. улож.); даритель отвечает за скрытые недостатки или за отсуждение подаренной вещи по Своду узак. губ. Приб. (ст. 4478) в случае допущения злого умысла либо грубой неосторожности, а по другим законодательствам (ст. 949 и 1055 Сакс. улож., ст. 945 Австр. улож., ст. 1077 Итал. гражд. улож., ст. 443, 444 проекта Герм. гражд. улож.) лишь при умышленной вине дарителя. Если лицо, принявшее на себя безвозмездное исполнение какого-либо обязательства, само навязалось, в особенности же если оно взялось за ведение чужого дела без поручения, то такое лицо, несмотря на неимение никакой выгоды, отвечает и за простую неосторожность (ст. 729, 1302, 1347 Сакс. улож., ст. 228, 245, 257 разд. 13 ч. I Прусск. улож., ст. 4436 Прибалт. зак., ст. 470 ч. 1 Швейц. зак., ст. 1374, 1928 Франц. улож., ст. 1035 Австр. улож., ст. 749 пр. Герм. улож.); это строгое правило не распространяется, впрочем, на тех, которые, не имея поручения, принялись за чужое дело с целью предотвратить угрожавший хозяину убыток (ст. 470 ч. 1 Швейц. зак., ст. 4437 Св. узак. губ. Приб., ст. 1374 Франц. улож., ст. 237, 245 разд. 13 ч. I Прусск. улож., ст. 750 проекта Герм. улож.). Неосторожность противополагается вообще той степени осторожности, с которою обыкновенно действуют рачительные хозяева (diligentia in abstracto), причем римское право, как и основанные на нем иностранные законодательства, исходит из того начала, что каждый должен поступать в своих договорных отношениях с большею внимательностью, чем в других делах. Ввиду особого свойства некоторых договоров допускаются, однако, отступления от упомянутого начала в том отношении, что от должника требуется соблюдение лишь той степени осторожности, которую он обыкновенно соблюдает в собственных делах (diligentia quam iu suis rebus adhibere solet, diligentia in concreto). Такая ответственность представляется более легкою, чем ответственность за несоблюдение осторожности, требуемой от каждого рачительного хозяина, так как должник, допустивший простую (легкую) неосторожность, не подлежит ответственности, если докажет, что он приложил к исполнению данного обязательства столько же внимательности, сколько он употребляет обыкновенно по собственным делам; но это обстоятельство не может быть приводимо должником в свое оправдание, если он допустил грубую неосторожность (ст. 730 Сакс. улож., ст. 145 проекта Герм. гражд. улож., ст. 3299 Свода узак. губ. Приб.). Означенные отступления применяются преимущественно к таким договорам и другим обязательственным отношениям, в которых обязанное лицо действует безвозмездно, либо по просьбе другой стороны, или когда веритель вынужден довольствоваться теми личными способностями, которыми обладает данный должник <7>. -------------------------------- <7> Ферстер. Т. I. § 104. С. 705; Газенерл. Т. II. § 70. С. 159; Гассе. § 39 - 42; Виндшейд. Т. II. § 265. С. 66; Ryck. Die von der Schuldverhaeltnissen nach gemeinem deutschen Recht. 1889. Ч. 3. С. 414. Объяснения Шнейдера и Фика к ст. 538 Швейц. зак.
Подобная смягченная ответственность должников по некоторым договорам известна главнейшим законодательствам кроме Австрийского гражданского уложения; она установлена в договорном праве по отношению к поклажепринимателю, принявшему вещь на хранение безвозмездно (ст. 1927, 1928 Франц. улож., ст. 1843 Итал. улож., ст. 3782 Св. узак. губ. Приб., ст. 11 и 12 разд. 14 ч. I Прусск. улож.), а также по отношению к лицам, состоящим в товариществе (ст. 4278 Св. узак. губ. Приб., ст. 1371 Сакс. улож., ст. 211 разд. 17 ч. I Прусск. улож., ст. 94 Герм. торг. улож., ст. 72 Венгер. торг. улож., ст. 538 Швейц. зак., ст. 633 пр. Герм. гражд. улож.; тоже по французскому (Обри и Ро, т. IV, с. 555) и английскому торговому праву (ср. Spaeing, franz. und engl. Handelsrecht, 1888, c. 86 и 87). В такой же мере ответствуют совместные собственники при заведывании общею собственностью (ст. 336 Сакс. улож.) и лица, безвозмездно управляющие чужим имуществом (ст. 55 разд. 13 ч. I Прусск. улож.; Ферстер, т. I, с. 705), как-то: муж в отношении имущества жены (ст. 1655 Сакс. улож., ст. 555 разд. 1 ч. II Прусск. улож., ст. 1279 проекта Герм. гражд. улож.), отец или опекун в отношении имущества детей и других лиц, состоящих под опекою (ст. 1817 и 1949 Сакс. улож., ст. 216, 390, 431 Св. узак. губ. Приб.), законные наследники в отношении имущества, полученного ими от наследодателя при его жизни и подлежащего зачету при разделе наследства (ст. 2364 Сакс. улож.). Из вышеизложенного обзора иностранных законодательств видно, что значение вины выступает главным образом при неисполнении должником своего обязательства. Одним из видов неисполнения обязательства является несвоевременное исполнение или просрочка, невыгодные последствия которой вообще наступают также лишь при том условии, если просрочка произошла по вине должника, независимо от большей или меньшей степени его вины <8> (ст. 738 Сакс. улож., ст. 3310 Прибалт. зак., ст. 97, 98, 102, 1077 разд. 11, ст. 180 разд. 13, ст. 15, 16, 26 разд. 16 ч. I Прусск. улож., ст. 1295 Австр. улож., ст. 1147 Франц. улож., ст. 118, 121, 124 Швейц. зак., ст. 246, 247, 369 проекта Герм. гражд. улож.). -------------------------------- <8> Газенерл. Т. II. § 83. С. 320, 328; Ферстер. Т. I. § 105. С. 708; Виндшейд. Т. II. § 276 и 277; Йеринг. С. 205 и 206.
Вина может проявиться и иметь юридические последствия не только при исполнении договоров, но уже при самом заключении таковых, а именно в тех случаях, когда заключенный договор оказывается впоследствии недействительным вследствие умысла или неосторожности одной из сторон (ст. 878 Австр. улож., ст. 844, 789 Сакс. улож., ст. 1120, 1997 Франц. улож., ст. 5, 23 и 33 Швейц. зак., ст. 56, 79, 80, 85, 86 разд. 4, ст. 33 - 36, 103 - 105 разд. 5, ст. 8, 9, 96, 128, 145, 146, 171 разд. 13 ч. I, ст. 135 разд. 2 ч. II Прусск. улож.; ст. 97, 99, 101, 345, 347, 385, 443, 444, 622 проекта Герм. улож.), напр., если несовершеннолетний выдавал себя за лицо, пользующееся дееспособностью (ст. 1823 Сакс. улож., ст. 33 Швейц. союз. зак., ст. 248 и 866 Австр. улож.), или особливо определенная вещь, составлявшая предмет продажи, оказалась погибшей еще до заключения договора продажи (ст. 3836 Св. узак. губ. Приб., ст. 1601 Франц. гражд. улож.). В означенных случаях лицо, виновное в недействительности договора, обязано вознаградить другую сторону за понесенные ею убытки, каковое обязательство вознаграждения вытекает, впрочем, не из договора, - который как недействительный не порождает никаких прав, - но может быть выведено лишь из общих начал о возмещении убытков, причиненных недозволенным деянием (Ферстер, т. I, § 78, с. 457 (примеч. 41); Виндшейд, т. II, § 307 (примеч. 5); Газенерл, т. I, § 49, с. 587 (примеч. 34)). Вина должника в допущении просрочки или в неисполнении обязательства всегда служит основанием к увеличению ответственности, которое заключается в том, что неисправный должник обязан, сверх доставления непосредственного предмета обязательства или стоимости его, вознаградить верителя за понесенные убытки. Размер таковых ставится обыкновенно, как и при вознаграждении за вред от недозволенных деяний, в зависимость от большей или меньшей степени вины должника (ст. 1150, 1151 Франц. улож., ст. 116 Швейц. зак., ст. 1295, 1324 Австр. улож., ст. 285 и сл. разд. 5, ст. 947 и сл. разд. 11 ч. I Прусск. улож.). Но независимо от возмещения убытков иностранные законодательства возлагают на виновного должника и другие невыгодные для его имущественного положения последствия. Такие последствия наступают для должника в некоторых случаях при допущении им только умышленной вины. Так, продавец и вообще лицо, которое при возмездном отчуждении вещи умышленно скрыло недостатки ее, не освобождается от обязательства очистки, хотя бы приобретатель не заявил своевременно об обнаруженных им недостатках (ст. 247 Швейц. зак., ст. 350 Герм. торг. улож.); такое лицо не вправе ссылаться на сокращенные сроки давности, прекращающие ответственность по обязательству очистки, но освобождается от этой ответственности лишь по истечении общего давностного срока (ст. 259 Швейц. зак., ст. 350 Герм. торг. улож., ст. 923, 946 Сакс. улож., ст. 397, 571 проекта Герм. гражд. улож.). Подобно продавцу и подрядчик отвечает в течение общего срока давности после окончательной сдачи работы за такие недостатки ее, которые были умышленно скрыты им (ст. 360 Швейц. зак., ст. 1250 Сакс. улож., ст. 641 дрезд. пр., ст. 519 бав. пр., ст. 1862 - 1869 бельг. пр.). Требования к перевозчику за убытки, причиненные им умышленно, также погашаются лишь общею давностью (ст. 408 ч. 2 Герм. торг. улож., ст. 464 ч. 3 Швейц. зак., ст. 108 Франц. торг. улож.). Равным образом удержание чужой вещи впредь до получения удовлетворения за причиненные ею издержки или убытки и зачет долга не допускаются, если вещь поступила в обладание потерпевшего лица вследствие умышленного недозволенного деяния (ст. 1499 Сакс. улож., ст. 538 разд. 20 ч. I Прусск. улож., ст. 235 пр. Герм. улож.) или если предлагаемый к зачету долг заключается в обязательстве вознаграждения за вред, причиненный умышленно (ст. 287 проекта Герм. улож., ст. 1440 Австр. улож., ст. 1293 Франц. улож., ст. 994 Сакс. улож., ст. 4565 Св. узак. губ. Приб., ст. 132 Швейц. зак.). Даритель имеет право отменить дарение в случае неблагодарности одаренного, т. е. когда последний совершил покушение на жизнь дарителя, причинил ему с умыслом телесное повреждение или нанес ему оскорбление (ст. 449 герм. пр., ст. 949 Австр. улож., ст. 955 Франц. улож., ст. 1059, 1066 Сакс. улож., ст. 4485, 4498, 4499 Св. узак. губ. Приб.).
II
Наше законодательство не придает особого значения понятию так называемой гражданской вины. В Своде законов упоминается главным образом о влиянии уголовной вины на гражданские правоотношения, как-то: о последствиях принуждения, подлога или обмана при заключении брака и договоров и вообще при изъявлении воли (ст. 37, 62, 666, 701 - 703, 1035, 1410, 1529, 2014 т. X ч. 1, изд. 1887 г.), о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком (ст. 644 - 683 т. X ч. 1), об отмене дарения в случае совершения одаренным покушения на жизнь дарителя, причинения ему побоев, угроз или оскорбления (ст. 974 т. X ч. 1). Что касается ненаказуемой или так называемой гражданской вины (умысла и неосторожности), направленной к совершению гражданского правонарушения, то на нее указывается в наших законах гораздо реже, чем в иностранных уложениях. В т. X ч. 1 говорится об ответственности родителей за убытки, нанесенные имуществу детей по вине их, родителей (ст. 193), об ответственности опекунов и попечителей в случае нерадения в упущении прав лица, попечению их вверенного (ст. 290), об ответственности незаконного владельца за вред, причиненный им с умыслом или по небрежности (ст. 619, 634), об ответственности ссудопринимателя за порчу взятого в ссуду имущества своим нерадением (ст. 2068), об обязанности поклажепринимателя употреблять к сбережению поклажи такое же старание, как и о собственном своем имуществе (ст. 2105), об ответственности нанявшегося на работу за убытки, причиненные своим небрежением (ст. 2233), и об обязанности поверенного (в губерниях Черниговской и Полтавской) вознаградить за убытки, происшедшие от его нерадения в исполнении данных ему поручений (ст. 2327). Устав торговый возлагает имущественную ответственность на приказчиков, повредивших небрежением своим вверенное им имущество (т. XI ч. 2, ст. 21), на корабельных служителей, допустивших вред своим нерадением (п. 5 ст. 258), и на корабельщика за вред и убытки, происшедшие: вследствие упущения крайнего рачения при осмотре вверяемого ему корабля (ст. 228 и 229), вследствие нерадения, недостатка знания и потребной расторопности и неупотребления всех возможных мер искусства, деятельности и внимательности для предупреждения вреда, постигшего корабль (ст. 231), вследствие неимения особого попечения за благовременным выливанием прибывающей в корабле воды (ст. 234, 276, 289), вследствие упущения или нерадения при одновременном отпуске более половинного числа служителей (ст. 239), вследствие гибели товара и груза по вине или нерадению корабельщика (ст. 341, 342, 408); лоцманы обязаны к полному удовлетворению убытков, когда корабль потерпит вред от их вины или неопытности (ст. 247, 316, 320). Ни в общих правилах о договорах, ни в постановлениях об отдельных видах договоров (кроме вышеупомянутых) не указывается на различие последствий неисполнения договоров, смотря по тому, произошло ли неисполнение по вине обязавшейся стороны или же вследствие случайного обстоятельства. Статья 570 т. X ч. 1 постановляет, что всякий договор и всякое обязательство в случае неисполнения производит право требовать от лица обязавшегося удовлетворения во всем том, что постановлено в оных. Такое удовлетворение должно заключаться прежде всего в понуждении должника к исполнению его обязательства, если такое исполнение еще возможно (напр., отобрание от должника имущества, отданного внаем, ссуду или поклажу, взыскание денежной суммы, производство работы за счет должника и т. п.). В подобных случаях обязательство в конце концов оказывается исполненным и дополнительная ответственность должника может заключаться в вознаграждении верителя лишь за убытки, происшедшие от несвоевременного исполнения или от просрочки. Если же обязательство не исполнено вследствие наступившей невозможности исполнения (напр., по причине уничтожения или повреждения особливо определенного предмета договора), то удовлетворение верителя может заключаться только в возмещении убытков, понесенных им вследствие неисполнения обязательства (Газенерл, т. II, § 85 и 100). Наше законодательство не дает прямого ответа на вопрос, обязан ли должник, не имеющий возможности исполнить свое обязательство или исполнивший его несвоевременно, возместить верителю убытки безусловно или же только тогда, когда невозможность исполнения или просрочка в исполнении произошли по вине должника. По ст. 574 т. X ч. 1 всякий ущерб в имуществе и причиненные кому-либо вред или убытки, с одной стороны, налагают обязанность доставлять, а с другой - производить право требовать вознаграждение. Из этой статьи нельзя сделать вывода, что для возникновения обязательства вознаграждения необходима какая-либо вина лица, причинившего вред или убыток. То же самое, по-видимому, следует сказать и о правиле ст. 684 т. X ч. 1, касающейся вознаграждения за вред от деяний непреступных и применяемой судебной практикою также к возмещению убытков от неисполнения договоров <9>. Необходимо, впрочем, заметить, что по соображениям, на которых основаны ныне действующие правила о вознаграждении за вред и убытки, ст. 684 т. X ч. 1 имеет в виду вознаграждение только за убытки, происшедшие от непреступных внедоговорных правонарушений. А именно в объяснительной записке от 17 августа 1846 г. N 410, при которой Главноуправляющий бывшим II Отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии граф Д. Н. Блудов представил в Государственный Совет проект правил, вошедших в ст. 609 - 689 т. X ч. 1, между прочим говорится: "Излагая начала, долженствующие служить основанием при определении вознаграждения за вред и убытки, он, Главноуправляющий, не мог не чувствовать, что надлежало бы для полноты сего обозрения обратить внимание и на порядок вознаграждения за неисполнение обязательств. Но рассмотрение постановлений, относящихся к сему роду вознаграждений, состоит в тесной связи с теориею самых обязательств, и сей предмет не был передаваем из Государственного Совета на рассмотрение II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, а потому он не считает себя на сей раз вправе представлять свои по оному соображения. Он, Главноуправляющий, думает, однако ж, что по необходимой связи между рассматриваемыми в сей записке постановлениями и теориею вознаграждения по обязательствам было бы полезно приступить немедленно к разбору и сего последнего предмета, тем более что почти ежедневно представляются важные по сей части вопросы и сомнения и такие большею частью, которые в наших законах или вовсе не предусмотрены, или же разрешены весьма неудовлетворительно". -------------------------------- <9> Решения Гражд. кас. деп. 1867 г. N 511; 1868 г. N 700; 1869 г. N 408; 1873 г. N 298 и 376; 1875 г. N 9, 484, 622; 1876 г. N 96, 221 и 499; 1877 г. N 219; 1878 г. N 11 и 111; 1879 г. N 157, 375 и 379; 1880 г. N 99; 1882 г. N 126; 1883 г. N 32; 1884 г. N 2; 1888 г. N 73.
Из той же объяснительной записки видно, что граф Блудов предполагал подвести почти все предусмотренные в Своде 1842 г. случаи вознаграждения за убытки, последовавшие от деяний, хотя и не противозаконных, но бывших следствием недостатка осмотрительности и осторожности, или по крайней мере случаи, означенные в ст. 542, 540, 541 и 539 т. X, изд. 1842 г., под одно правило следующего содержания: "Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные его неосторожным деянием или упущением, когда будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона и правительства или стечением таких обстоятельств, которых не мог предотвратить". Проектированное в этом виде правило получило в ст. 684 т. X ч. I несколько иную редакцию, именно: "Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства, или необходимою личною обороною, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить".
III
Исключительно логическое толкование исчисленных в ст. 684 т. X ч. 1 оснований, устраняющих ответственность за убытки, причиненные непреступным деянием или упущением, действительно приводит к заключению, что причинивший убытки непреступным деянием не вправе оправдываться ссылкою на отсутствие вины (умысла и неосторожности) и, следовательно, подлежит имущественной ответственности и за случай в смысле события, противоположного понятию вины. К такому выводу приходит, напр., К. П. Победоносцев в своем курсе гражданского права (ч. 3, изд. 1880 г., § 72, с. 590). Он говорит: "Об ответственности за проступки и преступления сказано, что от нее изъемлются деяния случайные, в коих незаметно даже неосторожности (ст. 647). Действие этой статьи не распространено на ответственность за деяния непреступные. В гражданском смысле, стало быть, нет деяний случайных. Действие, хотя и ненамеренное в своих последствиях, хотя и нечаянное, не может быть признано вполне случайным, ибо случай бывает вовсе без воли, а действие, исходя от лица, всегда состоит в связи с волею, и потому, кто, совершив его, нанес, хотя и нечаянно, вред чужому имуществу, нарушил сферу чужого права, тот и без вины должен вознаградить хозяина. Таков логический вывод из редакции 684 - 689 статей, и тем более суровым кажется применение к случаям сего рода правила ст. 671 - 673 о расценке вознаграждения. С этим выводом согласуется и правило ст. 686 об ответственности малолетних, живущих при родителях или других лицах, обязанных иметь за ними надзор". Изложенное мнение такого авторитета в науке русского гражданского права заслуживает тем большего внимания, что в новейшее время, как у нас, так и в иностранных законодательствах, проявилось стремление к усилению гражданской ответственности за вред, причиненный недозволенными деяниями, а в юридической литературе высказывается некоторыми учеными мнение о необходимости преобразования всего института вознаграждения за вред в смысле устранения господствующего во всех законодательствах начала вины как необходимого условия для возникновения обязательства вознаграждения. По мнению нашего известного криминалиста Кистяковского <10>, "положение о необязательности вознаграждать за вред и убытки, причиненные случайным деянием, создано перенесением начал уголовного права в гражданские отношения. Эта теория в настоящее время оказывается далеко не состоятельною по следующим соображениям. Во-первых, уголовная ответственность несравненно уже, ограниченнее ответственности гражданской; там, где нет вины уголовной, нельзя еще без дальнейших рассуждений сказать, что нет и вины гражданской. Древнейшее право так на этот предмет и смотрело. Во-вторых, между известными категориями вины неосторожной и вины случайной нет и не может быть демаркационной линии. При такой неопределенности, при наклонности и теории и практики уголовного права к смягчениям, к постановлению приговоров, более благоприятных для оправдания, чем для обвинения, можно, наверное, сказать, что всякое сомнение будет истолковано в пользу подсудимого, который бывает оправдываем. Но если такое направление и исход могут быть признаны одобрительными в области уголовного права, то они никаким образом не могут считаться выражением справедливости в системе гражданского права, в которой милосердие и снисхождение для одной стороны может быть жестокостью и нарушением прав для другой". -------------------------------- <10> Тальберг. Указ. соч. С. 159.
К. Анненков (Система русского гражданского права, т. I, 1894, с. 535), по-видимому, приходит к заключению, что для обоснования ответственности за убытки, причиненные недозволенными действиями, по нашему закону не представляется необходимой наличность виновности лица в совершении этих действий. Это мнение г. Анненков основывает между прочим на мысли, высказанной Н. А. Полетаевым (Об основаниях вменения по началам положительной философии, 1890, с. 393 и 394) о том, что ст. 647 т. X ч. I должна иметь очень ограниченное применение, а может быть, даже не должна иметь его вовсе ввиду ст. 31 Уст. угол. суд., в силу которой невменение подсудимому в вину его деяния не устраняет гражданского иска о вознаграждении за вред и убытки, причиненные сим деянием. Что же касается некоторых постановлений нашего закона, определяющих меру ответственности за убытки, причиненные с намерением или по неосторожности (напр., ст. 619, 634, 2105, 2231 т. X ч. 1), то эти постановления, по мнению г. Анненкова (с. 538), имеют лишь частное значение. Ф. И. Осецкий (Смерть и увечье при эксплуатации железных дорог, 1890, с. 62 и 63) высказывает следующие три положения: "1) Для понятия вины не требуется деяние; 2) направление воли не является необходимым признаком вины в причинении известного вредного последствия; 3) вина, провинность (Verschuldung) и причинение (Verursachung), - это два понятия, которые ничего общего между собою не имеют". Затем Ф. И. Осецкий продолжает: "Почему в гражданском праве, точно так же как и в праве уголовном, последствия вменяются в вину и тому, кто их не причинил. Государство и общество не довольствуются таким образом индивидуальных действий, который состоит лишь в непричинении вреда другому. Государство и общество требуют развития такой положительной деятельности, которая должна быть направлена к предотвращению вреда и к пользе другого. Субъективный характер юридических понятий уступил место объективному. Мнение Йеринга, что коренным основанием права на вознаграждение является месть, теперь похоронено. Его знаменитое выражение "Kein Uebel ohne Schuld" потеряло свою прежнюю силу. Теперь единственным основанием права на вознаграждение является вред сам по себе, как факт и юридическое явление". Другие русские юристы, не отрицая принципиального значения вины как основания обязательства вознаграждения за вред, указывают лишь на необходимость и целесообразность и других оснований, заимствуемых, напр., из сферы экономических явлений (Яроцкий В. Г. Ответственность предпринимателей за несчастные случаи с рабочими; доклад, читанный в заседании С.-Петерб. юрид. общества 28 ноября 1887 г., с. 21 - 26) или из принципа общежития людей (Полетаев Н. А. Об основаниях вменения по началам положительной философии, с. 369, 393, 395, 412 - 416). По мнению А. О. Гордона (Принцип ответственности железных дорог, 1887, с. 38 - 42), господствующее ныне в юриспруденции начало римского права, по которому лицо ответствует лишь за убытки, причиненные по его вине, отнюдь не есть нечто безусловное и страдает односторонностью; оно обращает внимание на одну лишь субъективную сторону отношения к факту причинения убытков лица, их причинившего, но оставляет вовсе без внимания положение лица пострадавшего. Отчего же юридическое положение пострадавшего, его право на возмещение причиненного ему ущерба должно находиться в исключительной зависимости от обстоятельства, для него совершенно стороннего и безразличного, - от субъективного отношения к факту причинения убытков лица, их причинившего, - это не совсем понятно. Ответственность за случай нередко вполне соответствует идее справедливости. Из иностранной литературы приведем здесь мнения Биндинга, Штейнбаха и Матайа, отрицающих значение вины при установлении ответственности за убытки. Профессор Лейпцигского университета Биндинг в сочинении "Die Normen und ihre Uebertretung" (т. I, изд. 2, 1890; т. II, изд. 1877), исходя из теории о нормах как источнике всех запретительных или повелительных законов (не только уголовных), говорит, что эти правовые нормы относятся к области публичного права и устанавливают обязательственное отношение между государством и отдельными лицами, в силу которого последние обязаны повиноваться нормам, а государство вправе требовать их исполнения (т. I, § 14). Нарушение этих объективных норм (уголовных, гражданских и др.), как и нарушение субъективных прав, принадлежащих тому или другому частному лицу, составляет неправое деяние (Unrecht). Нарушение объективных норм не может быть причислено к уголовным или преступным деяниям, так как несоблюдение норм не всегда наказуемо, а с другой стороны, нарушение субъективных гражданских прав не может быть названо гражданским правонарушением потому, что со всяким таким нарушением соединено неисполнение объективных норм гражданского права, относящихся к области публичного права. Нарушение нормы (напр., причинение легкого телесного повреждения) составляет само по себе лишь недозволенное деяние (Delikt); но оно становится преступлением (Verbrechen), если подлежит наказанию (в данном примере - когда пострадавший заявит просьбу о наказании виновного) (т. I, § 39 - 46). С совершением недозволенного деяния (деликта) может быть соединено и нарушение субъективного гражданского права, хотя такое нарушение может последовать и без совершения недозволенного (запретительным или повелительным законом) деяния. А так как для признания деяния недозволенным (деликтом) требуется наличность вины в ее двух формах: умысла и неосторожности, то ввиду обыкновенного совпадения гражданского правонарушения (нарушения гражданского права данного лица) с недозволенным деянием (деликтом) наличность вины считается необходимым условием для возникновения и гражданского правонарушения, между тем как сие последнее может быть только намеренным или ненамеренным. Лицо, которое, считая себя к тому вправе, вторгается в чужое гражданское право, напр., самовольно берет принадлежащие неисправному должнику вещи с целью получения удовлетворения, действует намеренно, но не злонамеренно (dolos) (т. I, с. 309). Если с нарушением частного права лица соединено недозволенное деяние, подлежащее наказанию, т. е. преступление, то эти неправомерные деяния могут оба, хотя не всегда, сопровождаться особыми последствиями, а именно наказанием и вознаграждением за причиненный вред. Возмещение убытков не может быть признано гражданским наказанием, как это стараются доказать некоторые ученые с целью объединения гражданского и уголовного нарушения (т. I, с. 437 и сл.). По мнению Биндинга, между наказанием и вознаграждением за вред имеются следующие главные различия: 1) к наказанию может быть приговорен только сам преступник, между тем как возмещение убытков может быть возложено не только на самого причинившего вред, но и на наследников его и вообще на невиновных; 2) убытки взыскиваются в пользу потерпевшего лица, а наказание налагается в общественном интересе; 3) наказание не в состоянии уничтожить содеянное зло и имеет целью причинить преступнику страдание, а вознаграждение за вред направлено к восстановлению нарушенного правового положения потерпевшего лица; 4) мера наказания определяется по мере вины, тогда как размер вознаграждения вообще не зависит от степени большей или меньшей вины причинившего вред, и 5) если бы возмещение убытков составляло наказание, то следовало бы уменьшать уголовное наказание по мере увеличения размера присуждаемых убытков (т. I, с. 284, 447 и сл.). Уже такое отличие наказания от вознаграждения за вред указывает, по мнению Биндинга, на невозможность подведения означенных двух институтов права под одно общее начало. Но и по своим основаниям наказание отличается от возмещения убытков. Первое из них налагается только за преступное деяние, которое бесспорно имеет своим источником не только дееспособность, но и вину, т. е. умысел либо неосторожность лица, совершившего преступление. Что же касается обязательства вознаграждения за вред, то для возникновения этого обязательства, по мнению Биндинга, не требуется вины в лице причинившего вред (с. 310, 442, 448, 450, 471). Это мнение Биндинг основывает между прочим на следующих соображениях: никакое обязательство, признанное законом, не вытекает непосредственно из закона, но для возникновения всякого обязательства требуется наличность известного факта или события. Таким событием, из которого должно вытекать обязательство вознаграждения, является свободное деяние лица, причинившего вред. Подобно тому как закон признает обязательным договор, заключенный сторонами по добровольному соглашению, точно так же закон усматривает в свободном деянии лица, причинившего вред, молчаливое выражение воли ответствовать за происшедшие убытки. Лицо, занимающееся чужим делом без полномочия, добровольно принимает на себя и ответственность за могущие произойти убытки. Точно так же и лицо, вторгающееся самовольно в имущественную сферу другого, тем самым изъявляет свое согласие на вознаграждение за вред. Таким образом, можно сказать, что обязательство возмещения убытков имеет тот же самый источник, как и quasi-контракты римского права. Если обязательство возмещения договорных убытков выводится не из вины (деликта), а из договора, т. е. добровольного согласия должника, то нет никакой необходимости признавать вину основанием возмещения внедоговорных убытков, так как и сии последние вытекают из добровольного деяния. Но будущая задача законодательства должна заключаться не в определении лиц, на коих должна лежать обязанность вознаграждения за вред, причиненный чужому имуществу, но в определении тех лиц, которые обязаны окончательно терпеть понесенный ими вред (т. е. не вправе требовать вознаграждения), независимо от того, произошел ли вред от случайного события, дозволенного или недозволенного действия. Вознаграждение за вред, понимаемое в обширном смысле, представляется в трех формах: 1) в виде приведения имущественного положения двух лиц в равновесие (Schadenausgleich), 2) в виде возмещения убытков (Schadenersatz) и 3) в виде соучастия в несении чужих убытков. В первом случае имущественный вред совершенно устраняется, так что никто убытка не терпит, во втором убыток несет тот, кто уплатил вознаграждение, а в третьем тяжесть убытка облегчается вследствие распределения его между несколькими лицами. К способам вознаграждения первого рода относятся те случаи, в которых лицо, обладающее без законного основания чужим имуществом, обязано возвратить таковое законному владельцу потому, что никто не вправе обогащаться на чужой счет. Такое устранение вреда совершается независимо от того, произошло ли неправильное обогащение по вине или без вины обогатившегося лица. Очевидно, что подобная обязанность устранения вреда вытекает единственно из факта неправильного удержания чужого имущества. Что касается убытков в собственном смысле этого слова, наступающих, напр., вследствие уничтожения или повреждения чужой вещи, то законодательство может возложить таковые либо на потерпевшего, либо на лицо, причинившее вред. Несомненно, что человек должен исправить всякое причиненное им зло, хотя бы оно произошло без его вины (напр., в состоянии умопомешательства), и нельзя найти никакого основания для оставления убытка за невинно потерпевшим вместо возложения его на лицо, от действия которого произошел убыток. Кто причинил вред, тот должен нести и убыток, который таким образом лишь перелагается с одного лица на другое, но окончательно не устраняется. Но лицо, причинившее вред, должно терпеть убыток не только тогда, когда оно само совершает вредное действие, но и тогда, когда оно притом пользуется услугами других лиц или силами природы. Отсюда вытекает ответственность хозяев и предпринимателей за вред, причиненный их подчиненными при исполнении своих обязанностей или происшедший от соединенных с предприятием опасностей, хотя бы и не было полной причинной связи между действием хозяина или предпринимателя и происшедшим вредом. На лиц, не участвовавших в причинении вреда, обязательство вознаграждения может быть возложено только в тех случаях, когда они приняли на себя такую ответственность по договору или когда к возмещению или распределению убытка привлекается по закону большое количество лиц в силу обязательного страхования, развивающегося в последнее время все более и более. В заключение Биндинг приходит к выводу, что обязательство вознаграждения за вред не может быть основываемо на вине (Deliktsnatur der Schaedigung) и что возмещение убытков должно быть возложено на того, кто их причинил. Для определения круга лиц, которых следовало бы привлечь к общему соучастию в возмещении чужого убытка, невозможно найти общее основание; в этом случае необходимо сообразоваться с началами справедливости и пределами возможности. Ошибочно думать, чтобы закон был в состоянии установить полные правила для справедливого распределения убытков. Задача законодательства заключается, напротив того, в установлении возможно эластичных правил, которые при разумном применении их судом и будут способствовать здравому разрешению отдельных случаев (т. I, с. 310, 459 - 474). Австрийский профессор Штейнбах <11> также отвергает правильность принятого теориею гражданского права начала, что без наличности вины нет ответственности за убытки (с. 19). -------------------------------- <11> Die Grundsaetze des heutigen Rechts uber den Ersatz von Vermoegenschaeden von Dr. Emil Steinbach. Wien, 1888.
В подтверждение того, что действующие законодательства возлагают в известных случаях обязательство вознаграждения и на таких лиц, которые не могут быть признаны виновными в причинении вреда, Штейнбах указывает между прочим на постановления разных законодательств, в особенности австрийского, прусского, саксонского и французского, об имущественной ответственности собственников строений за вред, происшедший от неисправного состояния таковых, об ответственности за животных, а также за вред, происшедший от падения недостаточно прикрепленных вещей. Затем Штейнбах приводит постановления Австрийского, Прусского и Цюрихского уложений и Швейцарского союзного закона об обязательствах, допускающие при известных условиях привлечение малолетних детей и душевнобольных к имущественной ответственности за причиненный ими вред. Особенно важное значение Штейнбах придает началу, выраженному в ст. 1384 Французского и ст. 1153 Итальянского гражданских уложений, в силу которых господа и хозяева отвечают безусловно, т. е. независимо от какой-либо вины со своей стороны, за вред, причиненный их доверенными лицами или рабочими при исполнении порученного им дела. Это правило, действующее издавна в англо-американском праве, принято, хотя только отчасти, и в Швейцарском законе об обязательствах, который в ст. 115 возлагает такую же безусловную ответственность на должника (следовательно, только в договорных и вообще обязательственных отношениях) за вину подчиненных ему членов его семьи, рабочих и служащих у него лиц; эта ответственность распространяется по той же статье Швейцарского закона и на юридические лица, занимающиеся промыслами, в случае допущения их представителями, служащими и рабочими вины при исполнении служебных обязанностей. Штейнбах относит сюда перешедшие в германские законодательства постановления римского права об ответственности корабельщиков и содержателей гостиниц и постоялых дворов за вред, причиненный служащими у них лицами. Начало французского права о безусловной ответственности хозяев за вину служащих проникло, по мнению Штейнбаха, и в новейшие постановления германского и австрийского законодательств, в подтверждение чего он ссылается на установленную торговыми уложениями ответственность торговцев, кораблевладельцев и перевозчиков и наконец на австрийские, германские и швейцарские законы об имущественной ответственности владельцев железных дорог, фабрик и других промышленных предприятий за вред, происшедший от причинения смерти или телесных повреждений. Рассматривая основания, которыми руководствовались вышеприведенные законодательства при установлении разных случаев такой исключительной, т. е. независимой от вины, ответственности за причиненный вред, Штейнбах находит, что каждое из высказанных по этому предмету мнений заключает в себе верную мысль, но недостаточно для выяснения общего начала всех приведенных случаев исключительной ответственности за причиненный вред. Так, Гирке выводит основание этой ответственности из начала господства одного лица над другим; Ленинг - из сопряженной с крупными предприятиями опасности для рабочих и посторонних лиц. Законодательные мотивы к вышеприведенной ст. 1384 Французского гражданского уложения выводят безусловную ответственность господ и хозяев за своих подчиненных из того соображения, что хозяин, пользуясь выгодами личных услуг, обязан нести и ответственность за вред, происшедший от этих услуг; мотивы к германскому Закону 7 июня 1871 г. об ответственности владельцев железных дорог указывают не только на значительную опасность подобных предприятий, но и на доверие, которое публика вынуждена оказывать распоряжениям, исходящим от железнодорожных управлений. Со своей стороны Штейнбах находит (с. 65), что по новейшим законодательствам обязательство вознаграждения за вред вытекает, независимо от договоров, из субъективных или объективных оснований; субъективное основание заключается в вине причинившего вред, между тем как объективные основания представляются разнообразными. Объективное основание рассматриваемой имущественной ответственности заключается иногда в простом факте причинения вреда лицом недееспособным, но главным образом вытекает из права собственности данного лица на вещь, от которой произошел вред, или из того обстоятельства, что данное лицо является хозяином вредно действующего предприятия. Признавая собственность и предприятие главнейшими объективными основаниями к установлению обязательства вознаграждения, Штейнбах считает эти основания соответствующими и началу справедливости, в силу которого тот, кто пользуется выгодами, связанными с собственностью или предприятием, должен отвечать и за убытки, происшедшие для других лиц от пользования этими выгодами. Древняя юридическая пословица "Quis sentit commodum, sentire debet et onus" весьма часто применяется в английском праве. Указав наконец на развивающееся в новейшее время обязательное страхование от несчастных случаев и на некоторые правила действующих гражданских уложений, в которых выражается начало страхования в смысле распределения убытков на нескольких лиц (напр., при незначительной неосторожности, при аварии или морских убытках), Штейнбах приходит к заключению (с. 87), что постановления действующих законодательств о вознаграждении за вред не могут быть подведены под какое-либо общее основание и что потребуется много времени, пока законодательство и наука будут в состоянии исходить при разрешении вопроса о вознаграждении за вред хотя бы из нескольких более или менее основных положений. Приват-доцент Венского университета Матайа <12>, рассматривая вопрос о вознаграждении за вред с точки зрения политической экономии, не только отвергает начало действующих законодательств, требующее для возникновения обязательства вознаграждения наличность вины, но оспаривает главным образом правило о том, что за случай никто не отвечает и что посему случайный вред падает на то лицо, которое потерпело таковой (casus a nullo praestantur, casum sentit dominus). Исходя из положения, что каждый убыток делается тем менее чувствительным, чем большее число лиц участвуют в несении убытка, Матайа полагает (с. 27 и сл., 120), что случайный убыток должен подлежать более или менее полному возмещению путем распределения его между потерпевшим и теми лицами, которые по экономическим соображениям являются объективною причиною вреда. К таким лицам относятся преимущественно владельцы разных предприятий; возлагаемая на них тягость расхода по вознаграждению за случайный вред, происшедший от их предприятий, должна быть причислена к расходам производства, которые в конце концов покрываются потребителями. Что же касается привлечения хозяев к ответственности за вред, происшедший от служащих у них лиц или принадлежащих им вещей, то такая ответственность справедлива и целесообразна как последствие, вытекающее из принадлежащего хозяину права господства. -------------------------------- <12> Mataja V. Das Recht des Schadenersatzes von Standpunkte der Nationalokonomie. 1888.
IV
Рассмотрение вышеприведенных кратких ссылок на постановления иностранных и русского законодательств показывает, что вина влияет главным образом на возникновение обязательства возмещения убытков, причиненных недозволенным деянием или неисполнением договорных и других обязательств. Хотя Свод законов и в особенности ст. 684 т. X ч. 1 не вполне ясно определяют значение гражданской, т. е. ненаказуемой, вины в вопросе о вознаграждении за вред, тем не менее не подлежит сомнению, что и по нашему законодательству вина, т. е. умысел или неосторожность, составляет вообще необходимое условие возникновения обязательства вознаграждения за вред. Действие этого начала подтверждается следующими соображениями. 1. По ст. 684 т. X ч. 1 "всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, - хотя бы сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка". Так как при составлении правил 21 марта 1851 г., вошедших в ныне действующие постановления о вознаграждении за вред и убытки (ст. 644 - 689 т. X ч. 1), имелось в виду согласовать эти постановления с Уложением о наказаниях, изданным в 1845 г., то и принятая в упомянутых правилах терминология была заимствована из Уложения о наказаниях. Ввиду сего необходимо признать, что ответственности по ст. 684 подлежит не всякое лицо, причинившее каким бы то ни было образом вред, но лишь такое, которое при совершении вредного "деяния или упущения" обладало дееспособностью, т. е. свободною и сознательною волею. "Понятие о чьем-либо деянии, - говорит П. А. Марков (Заметки о практике Гражд. кас. деп. Прав. Сената // Журнал гражд. и угол. права за 1872 г., кн. 5, с. 830), - обусловливается непосредственною связью между самым деянием и свободною волею лица. По ст. 647 т. X ч. 1 не подлежат вознаграждению вред и убытки, происшедшие от деяния случайного, учиненного не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности. Этим законоположением, помещенным в отделе о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком, без сомнения ограничивается применение и ст. 684". 2. Исчисленные во 2 части ст. 684 обстоятельства, освобождающие причинившего вред от ответственности за убытки, не могут быть признаны единственными; причинивший вред, кроме ссылки на принуждение (требованиями закона или правительства, необходимою личною обороною и стечением непредотвратимых обстоятельств), имеет несомненное право ссылаться в свое оправдание, напр., на собственную вину потерпевшего, на обязательное приказание хозяина. 3. Из буквального содержания ст. 684 действительно нельзя вывести, чтобы причинивший вред в свое оправдание мог ссылаться на отсутствие вины, т. е. доказывать, что он хотя и обладал дееспособностью, но в данном случае действовал не умышленно и не по неосторожности (ст. 647 т. X ч. I). Однако из соображений, имевшихся в виду при составлении редакции ст. 684, видно, что причинивший вред должен пользоваться правом оправдываться также и отсутствием вины со своей стороны. А именно в замечаниях на составленный бывшим II Отделением проект правил о вознаграждении за вред и убытки Министр государственных имуществ указал на существующее, по его мнению, противоречие между ст. 38 и 69 проекта (ст. 39 и 70 правил 21 марта 1851 г. = ст. 647 и 684 т. X ч. 1), так как согласно первой из этих статей вред и убытки, происшедшие от деяния случайного, не подлежат вознаграждению, а во второй статье (69) сказано, что всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные его деянием или упущением, хотя бы оные не составляли ни преступления, ни проступка. На это замечание Главноуправляющий бывшим II Отделением объяснил следующее: "Едва ли можно признать постановления статей 38 и 69 противоречащими одно другому. В ст. 38 говорится, что причинивший кому-либо убыток совершенно случайно, не только без намерения, но даже и без всякой неосторожности, не присуждается к вознаграждению за сей убыток. Но когда деяние или упущение, причинившие другому вред или убытки, были не случайные и не вынужденные ни требованиями закона или правительства, ни необходимостью личной обороны или стечением обстоятельств, которых нельзя было предотвратить, как сие сказано в ст. 69, то причинивший таким образом вред или убыток обязан вознаградить за них, хотя сие деяние или упущение по свойству своему не принадлежат к наказуемым по закону преступным деяниям. Сии статьи (т. е. 647 и 684 т. X ч. I) взаимно объясняют и дополняют одна другую без всякого, как кажется, противоречия". Независимо от сего Главноуправляющий бывшим II Отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии в объяснительной записке от 17 августа 1846 г. N 410, при которой был представлен в Государственный Совет проект правил о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением, между прочим высказал следующие соображения: "Более или менее тяжкая вина учинившего противозаконное деяние должна быть и всегда бывает поводом к определению за сие деяние наказания более или менее строгого, ибо мера оного должна быть определяема по большей или меньшей степени злонамеренности проступка. Напротив, когда дело идет о вознаграждении лишь вещественного, причиненного преступлением вреда, то нет уже никакого повода вникать в существо причин сего вреда, т. е. нанесен ли он чрез преступление умышленное или же неумышленное. Достаточно знать, что сей вред произошел не от случая, а от вины действовавшего при сем лица". 4. При строгом толковании ст. 684 т. X ч. I всякое, даже самое добросовестное, лицо, причинившее какой-либо случайный вред, подвергалось бы ответственности за убытки, между тем как лицо, которое совершило преступление, сопровождавшееся случайным вредом, освобождается по ст. 647 т. X ч. 1 от возмещения убытков. 5. Если бы наше законодательство не исходило из предположения о необходимости вины для возникновения обязательства возмещения убытков, то оно не устанавливало бы специальных правил, возлагающих на причинившего вред, в виде изъятия, ответственность даже за такие убытки, которые произошли от случайного события. Так, напр., по ст. 2105 т. X ч. I поклажеприниматель после отказа на первое требование о возврате поклажи ответствует и за случайную гибель или повреждение принятого на сохранение имущества; на основании ст. 151 т. V Уст. пит., изд. 1893 г., в случае истребления или порчи казенного контрольного снаряда во время нахождения оного на винокуренном заводе или на сохранении у заводчика, сей последний обязан возместить убытки казны независимо от того, последовало ли повреждение или истребление снаряда по вине хранителя или по причинами, от него не зависящим (реш. Гражд. кас. деп. 1879 г. N 76); ст. 683 т. X ч. 1 и 102 Общего устава железных дорог, предусматривая причины, по которым железная дорога не отвечает за утрату и повреждение груза, не дозволяют железной дороге ссылаться на общем основании ст. 647 т. X ч. I на случай, т. е. доказывать, что вред произошел без намерения и без всякой неосторожности, т. е. без вины со стороны управления железной дороги и ее агентов (реш. Гражд. кас. деп. по делу Абрамова 1887 г. N 68; по делу общества "Кавказ и Меркурий" 1893 г. N 87). 6. По ст. 193 т. X ч. I родители в случае незаконного распоряжения имуществом своих детей отвечают за все нанесенные виною их убытки наравне с лицом посторонним. 7. Мнение о том, что вина составляет по русскому праву общее основание обязательства вознаграждения за вред, высказано в нашей литературе (Мейер. Русское гражд. право. Изд. 1864 г. С. 203; Тальберг. Указ. соч. С. 103 и 158) и в кассационной практике Правительствующего Сената. Относительно причинения вреда непреступным деянием кассационный департамент неоднократно разъяснял, что лицо, причинившее вред, имеет право ссылаться и на ст. 647 т. X ч. I, а именно оправдываться тем, что оно причинило вред не только без намерения, но и без всякой с его стороны неосторожности, т. е. случайно (1884 г. N 144 по делу Кузнецова; 1881 г. N 174 по делу Щербинина; 1876 г. N 114 по делу Альбедкова; 1876 г. N 304 по делу Ящинского; N 529 по делу Савельева; 1875 г. N 9 по делу Кленской; 1873 г. N 407 по делу Баранова; 1870 г. N 1132 по делу Огнева). Такое же мнение высказано кассационным департаментом при применении ст. 647 и 684 т. X ч. I к обязательству вознаграждения за убытки, причиненные неисполнением договоров (1873 г. N 581 по делу Плотникова; 1874 г. N 34 по делу Слюсарева; 1872 г. N 349 и 422 по делам графини Мусиной-Пушкиной). Общее между деяниями преступными (ст. 644 - 683 т. X ч. 1) и непреступными (ст. 684 - 689 т. X ч. I) заключается, по словам кассационного департамента, в том, что для обиженного возникает право на вознаграждение с виновника преступного или вредного деяния (1872 г. N 22 по делу Соколова). При этом само собою разумеется, что Правительствующий Сенат, ставя взыскание убытков в зависимость от виновности или невиновности лица, причинившего таковые, имеет в виду убытки в собственном смысле этого слова, а не возврат имущества или ценности, послужившей к незаконному обогащению должника или постороннего лица, так как подобное восстановление имущественных прав производится на основании ст. 574 т. X ч. I независимо от виновности или невиновности лица, воспользовавшегося чужим имуществом (кас. реш. 1876 г. N 304 по делу Ящинского; 1880 г. N 84 по делу Прокопца; 1883 г. N 32 по делу Пыхачевой; 1886 г. N 26 по делу Васильева). 8. В нашей литературе (Анненков. Система русск. граждан. права. С. 534, 535) высказано мнение о том, что ст. 647 т. X ч. I в настоящее время не может иметь никакого применения ввиду постановления ст. 31 Уст. угол. суд. и ст. 7 Уст. гражд. суд., допускающих гражданский иск и в случае невменения подсудимому в вину его деяния. Но упомянутые судопроизводственные правила, постановленные лишь в видах предотвращения столкновения подсудности уголовной и гражданской, ни в чем не изменяют гражданских законов о вознаграждении за убытки. Лица, обвинявшиеся, напр., в убийстве, похищении, умышленном истреблении или повреждении чужого имущества и оправданные уголовным судом вследствие случайности причиненного вреда (ст. 92 п. 1 Улож. наказ.), никоим образом не могут быть присуждены гражданским судом к возмещению убытков (кас. реш. 1870 г. N 529; 1875 г. N 121), так как эти лица, независимо от ссылки на общее правило ст. 647 т. X ч. I, имеют право оправдываться и на основании ст. 684 т. X ч. I (кас. реш. 1869 г. N 809), а также доказывать свою невиновность на основании других постановлений гражданского закона, требующих наличности вины для установления ответственности за убытки (ст. 290, 657 - 673, 2068, 2233, 2327 т. X ч. I; ст. 21, 258, 341, 342 и др. т. XI Уст. торг.). Само собою разумеется, что убытки могут быть присуждены гражданским судом и с лица, причинившего вред в состоянии невменяемости, но такая ответственность за убытки может быть основана не на ст. 7 Уст. гражд. суд. и ст. 31 Уст. угол. суд., а только на специальных гражданских законах, допускающих в виде исключения ответственность за убытки независимо от вины лица, причинившего их (напр., ст. 683, 686 т. X ч. I). На основании вышеизложенных соображений необходимо прийти к заключению, что понятие вины и по нашему законодательству составляет общее основание имущественной ответственности за вред, причиненный недозволенными (преступными и непреступными) деяниями или неисполнением обязательств (вытекающих из договоров или других установленных законом оснований).
V
Изложенное общее начало нашего законодательства представляется вполне справедливым и целесообразным. I. Что касается вопроса о необходимости вины для установления ответственности за вред, причиненный недозволенными деяниями, то нельзя согласиться с мнением тех ученых (напр., Биндинга, Штейнбаха, Матайа), которые утверждают, что с законодательной точки зрения обязанность вознаграждения за вред должна быть возлагаема на лицо, причинившее таковой, независимо от вопроса о вине этого лица. Гражданское право, в отличие от уголовного, действительно не придает вообще внутреннему проявлению человеческой воли преобладающего значения, так как гражданские законы определяют права и обязанности частных лиц в их взаимных, главным образом имущественных отношениях независимо от проявления воли или каких-либо действий самих лиц. Так, гражданские законы устанавливают последствия событий, возникающих помимо человеческой воли, напр. рождения, смерти, естественного приращения имущества и т. п. Но в тех случаях, когда вопрос касается последствий деяния лица, гражданский закон, подобно уголовному, требует дееспособности лица, т. е. свободного и сознательного проявления воли. Если такая воля направлена не к установлению, видоизменению или прекращению права (юридическому действию), а к нарушению права (преступному или вообще недозволенному деянию), то подобное проявление воли называется виною, так что вина есть не что иное, как неправомерная воля дееспособного лица (Биндинг, т. II, 1877, § 37, с. 102; Гассе, с. 9). Нарушение уголовного закона подлежит вменению и наказанию вообще лишь при наличности вины, между тем как нарушенное гражданское право вообще восстанавливается, хотя бы нарушение произошло лишь фактически, без вины и даже при полном отсутствии дееспособности в лице нарушителя (Гейслер, с. 15, 18 - 20; Биндинг, т. I, с. 301). Так, напр., брак лиц, состоящих в запрещенных церковными правилами степенях родства, признается недействительным и расторгается даже при невиновности лиц, вступивших в такой брак (ст. 37, 38 т. X ч. I), незаконный владелец имущества обязан возвратить таковое собственнику, несмотря на свою добросовестность (ст. 529, 609, 640 т. X ч. I) и т. п. Если гражданское правонарушение сопряжено с причинением имущественного вреда, то вместе с восстановлением нарушенного права должен быть по возможности устранен и имущественный вред, причиненный правонарушением. С юридической точки зрения незаконное причинение имущественного вреда вообще не уменьшает имущества потерпевшего, так как последний приобретает по закону право требовать восстановления нарушенного владения или вознаграждения за понесенные убытки, каковые права входят в состав имущества потерпевшего (ст. 417 - 419, 1258 т. X ч. 1). Но в экономическом отношении принадлежащее потерпевшему право весьма часто не соответствует понесенному вреду не только вследствие затруднений, сопряженных с отыскиванием вознаграждения, но и потому, что сам закон по особым соображениям иногда ограничивает права потерпевшего, напр. определяет размер вознаграждения в пределах наличного обогащения или по рыночной или биржевой, но не высшей, хотя бы доказанной, цене, или устанавливает сокращенные сроки давности и т. п. Имущественный вред, причиняемый одним лицом другому, может проявляться в двух видах, резко отличающихся между собою по своим фактическим или экономическим последствиям, а именно может заключаться в уменьшении имущества потерпевшего с увеличением имущества правонарушителя или же только в уменьшении имущества потерпевшего без всякой имущественной пользы для лица, причинившего вред. Под первый вид вреда (незаконное обогащение в обширном смысле этого слова) подходит незаконное владение чужим имуществом, а также незаконное пользование чужими имущественными правами или чужим трудом. Не подлежит сомнению справедливость постановлений о том, что восстановление нарушенного владения, отыскивание права собственности и требования, основанные на начале незаконного обогащения в техническом смысле этого понятия (напр., в случае уплаты денег по недействительному обязательству, в случае затраты имущества или труда в пользу другого лица без полномочия последнего и т. п.), допускаются даже против лиц, не обладающих дееспособностью, напр. малолетних и душевнобольных, и вообще против всяких лиц, хотя бы владеющих или пользующихся чужим имуществом или трудом вполне добросовестно. Во всех приведенных случаях (даже невольного) нарушения чужих имущественных прав потерпевшему достаточно доказать только свое право на имущество или имущественную ценность, поступившую к другому лицу без законного основания, но не требуется доказательств того, чтобы причиною незаконного обогащения было недозволенное деяние обогатившегося лица, ибо последнее обязано к возврату чужого имущества, хотя бы таковое поступило к нему помимо какого-либо действия с его стороны и даже без всякого участия его воли (напр., при добросовестной затрате денег в пользу другого лица без ведома и полномочия последнего). Таким образом, восстановление имущественного положения сторон посредством восстановления нарушенного владения или возврата незаконного обогащения происходит независимо от вопроса о вине незаконного владельца или вообще воспользовавшегося незаконным обогащением. Вина или отсутствие вины, а также недобросовестность со стороны означенного лица могут иметь влияние только на усиление или ослабление объема его ответственности (напр., возврат всего обогащения вместе с убытками или возврат только наличного обогащения; ср. ст. 38 проекта Устава об опеках и попечительствах 1891 г.; ст. 70 и 73 Швейц. союз. зак.; ст. 1378, 1380 Франц. гражд. улож., ст. 3734 прим.; 3736 Св. узак. губ. Приб.), но не составляют необходимых условий для возникновения самого права потерпевшего на предъявление вещного иска о возвращении своей собственности или требования о возмещении обогащения. Что касается другого рода имущественного вреда, заключающегося в причинении убытков, не соединенных с имущественным обогащением правонарушителя, то устранение такого вреда не может совершиться посредством безобидного для обеих сторон восстановления законного состава их имущества, именно путем возврата потерпевшему полученного другою стороною обогащения, но может быть произведено лишь посредством возмещения убытков из имущества правонарушителя, причем происходит уменьшение его имущества. Ввиду такого коренного различия между возмещением обогащения и вознаграждением за убытки, основания того и другого способа устранения имущественного вреда не могут быть одинаковы. Если вполне справедливо, что простой факт получения незаконного обогащения из чужого имущества должен иметь своим последствием возврат имущества или возмещение обогащения потерпевшему, то этого нельзя сказать в отношении убытков, причиняемых другому лицу без получения какой-либо имущественной прибыли, напр. в случае истребления или повреждения чужого имущества, причинения смерти или телесного повреждения и т. п. Как ни желательно ограждать интересы лиц, понесших убыток, нельзя, однако, признать справедливым и достаточным одно то основание, которое выставляется некоторыми писателями как принцип ответственности за убытки, а именно, что вознаградить за убытки обязан тот, кто фактически причинил таковые. Это начало, несмотря на кажущуюся простоту свою, вызывает множество недоумений и может оказаться несправедливым не только по отношению к лицу, являющемуся причиною убытков, но даже по отношению к потерпевшему. Лицо может быть непосредственною или косвенною, притом более или менее отдаленною, причиною убытков, понесенных другим лицом. Несомненно, что кроме причинной связи <13> между убытком и деянием лица, причинившего таковой, необходимо еще другое условие для возникновения обязательства вознаграждения, а именно недозволенность деяния, независимо от того, запрещено ли оно уголовным или гражданским законом. Но и при наличности этого условия едва ли справедливо привлекать к ответственности за убытки лиц, являющихся лишь косвенною или весьма отдаленною фактическою причиною убытков, если имеется в виду лицо, бывшее прямою причиною вреда. В случае причинения вреда от разрушения строения, взрыва котла и т. п. требование о вознаграждении можно было бы, по вышеприведенной теории, предъявлять безразлично и независимо от вопроса о вине к любому из прежних собственников строения, к архитектору и подрядчику, строившим здание, к продавцу или фабриканту котла, рабочим и другим лицам, являющимся иногда весьма отдаленными причинами вреда. Если же установить в виде общего правила, что только лицо, бывшее непосредственною причиною убытка, должно подвергаться ответственности, то это привело бы, напр., к тому, что потерпевший от поджога, произведенного малолетним по приказанию или наставлению взрослого лица, имел бы право требовать вознаграждения только с малолетнего поджигателя, а не с зачинщика преступления. Недостаточность одной причинной связи между вредом и деянием того или другого лица косвенным образом признается самими писателями, исходящими из означенного начала. Так, напр., Биндинг (т. I, с. 472) говорит, что хозяева и предприниматели обязаны безусловно отвечать за действия своих служащих и за вредные последствия своих предприятий, хотя между деянием хозяев или предпринимателей и происшедшим вредом часто не имеется полной причинной связи. Точно так же Штейнбах и Матайа, отвергая вину как основание ответственности за убытки, не ограничиваются одною фактическою причинною связью между убытком и деянием лица, но выводят обязательство вознаграждения из разнообразных оснований, как-то: из права собственности на имущество, причинившее вред, из права господства над служащими, из выгод, сопряженных с предприятиями, и т. п. Таким образом, нельзя не признать, что мнение, по которому для установления ответственности за убытки достаточно причинной связи между сими последними и деянием данного лица, представляется, по выражению Йеринга (Указ. соч. С. 217), "диким" (rohe Ansicht) и не удовлетворяющим чувству справедливости. Что же касается других приводимых Биндингом, Штейнбахом и Матайа оснований ответственности за убытки, то эти основания могут служить лишь в пояснение некоторых отдельных видов усиленной (безусловной) ответственности за причинение вреда, но не заключают в себе общего основания для справедливого установления обязательства вознаграждения за убытки. -------------------------------- <13> Решения Гражд. кас. деп. 1871 г. N 655; 1874 г. N 359; 1877 г. N 346; 1878 г. N 112; 1888 г. N 1; Марков П. А. Журн. гражд. и угол. права 1872 г. Кн. 5. С. 846; Победоносцев К. П. Ч. 3. С. 579; Ферстер. Т. I. § 89. С. 545; Виндшейд. Т. II. § 258. С. 41; Вентиг. С. 13; Сергеевский Н. Д. О значении причинной связи в уголовном праве. 1880. Вып. 1. С. 38, 46, 71, 72, 86.
Основанием рассматриваемой ответственности должна быть признана вина лица, причинившего убытки. Как уже было объяснено выше, лицо, на которое возлагается ответственность за убытки (в собственном смысле этого слова), обязано уплатить вознаграждение, несмотря на отсутствие какого-либо обогащения с его стороны. Таким образом, уплата вознаграждения за причиненные другому лицу убытки соединена всегда с имущественным лишением, которое может иметь для ответственного лица весьма тягостные последствия, между тем как убыток может быть почти нечувствительным для потерпевшего. Хотя иностранные законодательства <14>, а отчасти и наше право <15> предоставляют суду при определении размера вознаграждения сообразоваться с обстоятельствами дела, в том числе и с имущественным положением потерпевшего и причинившего вред, тем не менее нельзя не признать, что взыскание даже самого скромного вознаграждения, далеко не соответствующего размеру действительного убытка, представляется все-таки для ответственного лица почти равносильным денежному наказанию. При всем различии, которое существует и должно быть делаемо между наказанием и вознаграждением за убытки, эти два разнородных последствия уголовного и гражданского правонарушения имеют ту общую черту, что они причиняют правонарушителю известное зло или страдание. -------------------------------- <14> Статья 260 Уст. герм. гражд. суд. 1877 г.; ст. 51 Швейц. союз. закона об обязат.; ст. 1492 Сакс. гражд. улож.; ст. 1843, 1844 Цюрих. гражд. улож.; ст. 81, 942 проекта Бавар. гражд. улож. 1861 г.; ст. 724 проекта Герм. гражд. улож. 1888 г.; Laurent. Principes de droit civil. T. XX. N 525, 533; Sourdat. Traite general de la responsibilite. 1872. T. I. N 464 bis, 694. <15> Статья 657, 661 - 664, 666, 667, 670, 683 т. X ч. 1; ср. также ст. 3455, 4557, ч. 3 Свода узак. губ. Приб.
В этом смысле вознаграждение за убытки может быть названо "гражданским наказанием" (Лоран, т. XX, N 530; Виндшейд, т. II, § 326, с. 263). Подобно тому как уголовное право вообще не допускает не только чисто личных наказаний, но и денежных штрафов, если обвиняемый в преступном деянии не будет признан виновным, точно так же и гражданское право не может в принципе допустить, чтобы лицо лишалось принадлежащего ему имущества посредством взыскания с него вознаграждения за убытки, причиненные им без всякой вины с его стороны. Нельзя не согласиться с положением Йеринга (Указ. соч. С. 199) "ohne Schuld keine Verantwortlichkeit fur die That, d. h. keine Verpflichtung zum Schadenersatz". Только наличность вины (умысла или неосторожности) может составлять для потерпевшего вполне справедливое основание требовать возмещения убытков, несмотря на тягостные последствия для виновника убытков. Человек, у которого развито нравственное чувство, не потребует возмещения убытков из имущества ребенка или даже вполне дееспособного лица, причинившего вред без всякой неосторожности, напр. в болезненном припадке. Естественное или инстинктивное желание получить вознаграждение от лица, бывшего фактическою причиною вреда, возникает у потерпевшего лишь в момент обнаружения вреда под первоначальным впечатлением чувства негодования или обиды, чувства, вызываемого часто не столько сожалением о понесенной имущественной потере, сколько невольным предположением о вине правонарушителя. Но если потерпевший впоследствии убеждается, что лицо, являющееся причиною убытков, не заслуживает упрека в допущении какой-либо вины, напр., если оно никак не могло предвидеть вреда или действовало в невменяемом состоянии и т. п., то чувство злобы теряется и потерпевший, по чувству справедливости, уже не решается требовать возмещения своего убытка, если он не вынужден к тому крайнею бедностью, напр. в случае лишения его средств к существованию. Все законодательства, в том числе и наше, действительно допускают в точно определенных случаях причинения вреда ответственность за убытки даже при отсутствии (вполне ясной) вины со стороны правонарушителя или так называемую ответственность за случай или случайный вред; но эта ответственность обусловливается всегда разными ограничениями, допускается в более или менее тесных рамках и основывается большею частью на установленном самим законом (след., правильном) предположении вины лица, признаваемого ответственным за убытки. Совершенное устранение вины как общего основания обязательства вознаграждения за вред не только противоречило бы началам справедливости, но должно бы повлечь за собою изгнание нравственных начал также из других областей гражданского права. Исходя из положения, что за происшедшие убытки отвечает тот, кто их причинил, т. е. что для возникновения такой ответственности достаточно установить только фактическую причинную связь между убытками и данным лицом, следовало бы еще тем более признать, что и добросовестный владелец чужого имущества обязан не только возвратить собственнику самое имущество с наличными доходами и приращениями, но и вознаградить за все понесенные собственником убытки, подобно тому как это предписывается для недобросовестных владельцев (ст. 610 - 624, 641 - 643 т. X ч. 1). Между тем добросовестный владелец по всем законодательствам не обязан возмещать убытков и не обязан даже к вознаграждению за доходы, которыми он уже воспользовался в неведении о незаконности своего владения, хотя такое пользование составляет обогащение незаконного владельца и убыток собственника. Признание фактической причинной связи единственным основанием для установления ответственности за убытки, происшедшие от недозволенных деяний, действительно в значительной степени упростило бы получение вознаграждения за убытки, но ограждало бы лишь односторонние интересы потерпевших, так как привлекаемые к ответственности лишались бы права ссылаться не только на случай, но даже на собственную вину потерпевших или на непреодолимую силу. Высказанное в ст. 684 т. X ч. 1 общее правило о вознаграждении за убытки, последовавшие от деяний преступных, даже при буквальном его толковании и без сопоставления этого постановления с другими правилами о вознаграждении (ст. 647) и с законодательными мотивами несомненно дает лицу, причинившему убытки, возможность освободиться от ответственности, если оно докажет, что было принуждено к причинению вреда требованиями закона или правительства или необходимою личною обороною или стечением непредотвратимых обстоятельств. Но несмотря на то что закон этот не ограничивается наличностью одной причинной связи между убытками и данным лицом, но придает некоторое значение и состоянию (принужденной) воли правонарушителя, К. П. Победоносцев (Курс гражд. права, ч. 3, изд. 1880 г., с. 590) вполне справедливо признает это постановление закона по его логическому толкованию "суровым". В иностранных законодательствах суду предоставляется при определении размера вознаграждения сообразоваться между прочим и со степенью вины лица, причинившего вред (ст. 1324 Австр. гражд. улож.; ст. 10 и сл. разд. 6 ч. I Прусск. земск. улож.; ст. 1847, 1848 Цюр. гражд. улож.; ст. 51 Швейц. союз. зак. об обяз.; ст. 1128 проекта Бельгийского гражд. улож.; Лоран. Т. XX. N 530; Сурда. Т. 1. N 107, 659, 689, 690). Подобное же начало применяется и у нас по обычному праву крестьян в виде правила "грех пополам". Этим правилом руководствуются между прочим в случаях неумышленного причинения вреда, когда в ответчике нельзя с точностью предполагать намерения нанести убыток истцу или когда со стороны ответчика есть неполная вина. Половинная стоимость поврежденного имущества или вообще убытка присуждается по следующим указываемым крестьянами причинам: "чтобы обида меньше была" или "чтобы обеим сторонам легче было" или "чтобы обеим сторонам не так обидно было" (Пахман С. Б. Обычное гражд. право. Т. I. С. 432 - 434). Но если справедливость и народное сознание требуют, чтобы при определении размера вознаграждения принималась во внимание степень вины причинившего вред, то необходимо признать, что и самое право на вознаграждение должно быть основано на вине, а не на простом факте причинения вреда, так как в последнем случае приходилось бы всегда присуждать вознаграждение в полном размере. Главный представитель теории, стремящейся устранить понятие вины из числа оснований ответственности за вред и указывающей на фактическую причинную связь между вредом и правонарушителем как на единственное основание такой ответственности, а именно Биндинг, в конце концов (die Normen, т. I, § 59, с. 460 - 463) все-таки приходит к тому выводу, что истинное основание всякого имущественного обязательства заключается в свободном деянии лица, изъявляющего таким деянием свое положительное или молчаливое согласие (волю) произвести какое-либо имущественное удовлетворение в пользу другого лица, что поэтому и так называемые обязательства, возникающие из деликтов или недозволенных деяний, вытекают исключительно из свободного деяния лица, причинившего вред. Таким образом, выставляя свободу воли основанием ответственности за убытки, происшедшие от вредного деяния, Биндинг, в сущности, сходится с господствующею теориею по этому предмету, но отступает от нее лишь в том отношении, что исключает понятие вины в смысле воли неправомерной или воли дееспособного лица, направленной к совершению деликта или запрещенного деяния (т. II, § 37 и 64; т. I, § 46, с. 308, 309, § 58, с. 457). Биндинг, отрицая необходимость вины для установления ответственности за убытки и признавая основанием такой ответственности волю правонарушителя, по-видимому, впадает в противоречие, так как понятие вины заключает в себе понятие воли, а с устранением вины отпадала бы и воля. Но такого противоречия нет потому, что Биндинг возражает не против воли как основания рассматриваемой ответственности, но против придания такой воле значения неправомерности в смысле вины. С этим нельзя не согласиться, если понятие "вины" и оба вида ее, "умысел" и "неосторожность", считать исключительно принадлежностью уголовного права, но нельзя признать, что наличность "воли" достаточна для установления обязательства вознаграждения за причиненный вред. Не всякое, хотя бы умышленное, или, по выражению Биндинга, намеренное (т. I, с. 309), причинение убытков может повлечь за собою имущественную ответственность, но лишь такие вредные деяния, на совершение которых данное лицо не имело права, т. е. правонарушения или недозволенные деяния в обширном смысле, независимо от того, запрещены ли они прямо или косвенно уголовным, гражданским или каким-либо иным законом. "Современная доктрина, - говорит профессор Н. С. Таганцев (Лекции. Вып. I. § 55. С. 64), - отказалась от попытки принципиально различать уголовную неправду от гражданской и выставляет положение, что то, что мы называем неправдою уголовною и гражданскою, составляет только различные стороны одного и того же понятия. Всякая неправда как посягательство на право заключает в себе уголовный момент, т. е. виновное посягательство на охраняемый правом интерес, неисполнение велений права; но не всякая уголовная неправда наказуема: для этого необходимо известное нарастание вреда и опасности, известное значение неправды для общественного порядка и спокойствия. Такое посягательство может иногда не затрагивать ничьих материальных имущественных интересов, может сопровождаться вредом идеальным или хотя и реальным, но не имеющим имущественного характера, или же такое посягательство сопровождается прямо или косвенно разрушением или повреждением имущества или имущественного интереса, сопровождается ущербом или убытком. Этот дополнительный момент посягательства и составляет неправду гражданскую, и подобно тому как уголовный момент требует устранения и возмещения ущерба наказанием, так гражданский требует или восстановления нарушенного права, или уплаты вреда и убытков. С этой точки зрения неправда гражданская не есть вид неправды, а только ее момент: она или конкурирует с наказуемою неправдою (obligationes ex delicto), или конкурирует с неправдою уголовною, но не наказуемою (obligationes quasi ex delicto)" (ср. также приведенное сочинение Н. А. Полетаева, с. 369). Все изложенные соображения приводят к заключению, что ответственность за причинение убытков может вытекать только из неправомерной воли, которую удобнее всего назвать виною, хотя бы она входила в состав чисто гражданского правонарушения (напр., неосторожного повреждения чужой вещи). Выражение "вина" и разновидности ее, "умысел" и "неосторожность", вполне укоренились в гражданском праве, и нет никакого практического основания употреблять выражения "намеренные" и "ненамеренные" (absichtliche und unabsichtliche) правонарушения вместо слов "умышленный" и "неосторожный" (dolose und fahrlassige), как предлагает Биндинг (т. I, с. 309). Русское уголовное уложение отождествляет выражения "умысел" и "намерение". Так, напр., ст. 5 Улож. о наказ. говорит, что зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности, не считается виною; но в ст. 9 покушением на преступление признается всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого намерения в исполнение; о "намерении" в смысле "умысла" упоминается во многих постановлениях Уложения о наказаниях (ср., напр., ст. 10, 105, 107, 108, 110, 111, 177, 183, 189, 263, 278, 282, 332, 342, 346, 361, 864, 1223, 1450, 1452, 1454, 1456, 1465, 1482, 1486 Улож. о наказ.). Если же и признать, что выражение "умысел" указывает на злонамеренность воли и применяется почти исключительно к преступным деяниям, то это не препятствует распространить это понятие и на волю, направленную на сознательное совершение гражданского правонарушения (причинение имущественного вреда), так как громадное большинство умышленных гражданских правонарушений (причинение убытка посредством умышленного повреждения или истребления имущества, посредством обмана, подлога, убийства, нанесения телесного повреждения, лишения свободы и т. д.) вытекает из уголовных деяний и совпадает с ними. Хотя существуют умышленные гражданские правонарушения, не составляющие преступных деяний (напр., повреждение или уничтожение чужого имущества, совершенное правонарушителем сознательно, в состоянии крайней необходимости, для спасения своей жизни или иного личного или имущественного блага, а также умышленное неисполнение договорных или иных обязательств), тем не менее нет никакой надобности приискивать для этих исключительных случаев непреступного умысла особое выражение, тем более что имущественная ответственность по чисто гражданским правонарушениям возникает уже при наличности неосторожной вины. Понятие о вине, как и понятие о вменяемости, составляющей разновидность общего понятия о дееспособности (Таганцев Н. С. Лекции. § 330 и 331. С. 393), хотя разработаны и применяются преимущественно в области уголовного права, не относятся, однако, исключительно к этому праву, но, по справедливому замечанию самого Биндинга (т. II, § 33, с. 42 (примеч. 63); с. 46 (примеч. 67); § 50, с. 271; § 64, с. 486; ср. также Гейслер, с. 14; Гассе, culpa, с. 9 - 11, 63), должны быть однообразными в уголовном и гражданском праве, несмотря на различия гражданского и уголовного правонарушения. Общность начал уголовного и гражданского права проявляется главным образом в вопросе об ответственности лица за недозволенные деяния (действия и упущения), т. е. за свою вину. Хотя дееспособность человека к совершению юридических (правомерных) действий наступает по гражданскому праву гораздо позднее (по достижении 21 года для полного распоряжения имуществом и вступления в обязательства - ст. 221 т. X ч. 1, по достижении 18 или 16-летнего возраста для вступления в брак - ст. 3 т. X ч. 1), чем дееспособность к совершению преступных деяний или вменяемость по уголовному праву (10 и 14-летний возраст - ст. 137 - 146 Улож. о наказ.), но по отношению к гражданским правонарушениям, порождающим обязательство вознаграждения за убытки, гражданские законы вполне основательно устанавливают для вменяемости подобный же возраст, как и уголовный закон для вменяемости преступных деяний. Такая тождественность начал объясняется тем, что способность к разумению недозволенности и вредности деяния возникает в человеке гораздо ранее, чем необходимый разум для совершения гражданских сделок. Так, напр., по Своду узак. губ. Приб. (ст. 3286, 3445), по Саксонскому (ст. 47, 119) и по Австрийскому (ст. 21, 1308) гражданским уложениям и по проекту Германского гражданского уложения (ст. 25, 709) ответственность за правонарушения вообще возлагается на малолетних начиная уже с 7-летнего возраста. На общность начал уголовного и гражданского права и на желательность большего сближения гражданского права с уголовным правом по вопросам о вменяемости и значении вины и двух ее видов: умысла и неосторожности - указывает, между прочим, профессор Лист в своих замечаниях на проект Германского гражданского уложения (die Grenzgebiete, § 3, c. 8; § 5, c. 19; § 6, c. 27; § 10, c. 42). Вопрос об устранении понятия вины из числа оснований ответственности за вред, причиненный недозволенными деяниями, рассматривался между прочим в комиссии, назначенной Германским союзным советом для пересмотра проекта Германского гражданского уложения. Ввиду высказанного в замечаниях на проект мнения о том, что для возникновения ответственности за причинение вреда не требуется вина, но достаточно наличности причинной связи между вредом и недозволенным деянием, комиссия заметила, что хотя подобное начало и существовало в древнем германском праве, но из этого не следует, чтобы правило о возложении ответственности на лицо, являющееся невинною причиною вреда, составляло особенность германского народного права. Такое правило существовало у всех народов, находившихся на низших ступенях развития, но не соответствует более развитому правовому понятию о вине как основании обязательства вознаграждения за вред. Предлагаемое строгое начало об ответственности каждого за причиненный им вред слишком стесняло бы свободу человека в его обыденной деятельности и вообще не разработано наукою настолько, чтобы могло быть принято законодательством. Поэтому и во второй редакции проекта Германского гражданского уложения (ст. 746) сохранено общее правило о необходимости умысла или неосторожности для возникновения обязательства вознаграждения за вред, причиненный недозволенным деянием (Reatz. Die zweite Lesung des Entwurfs eines burger. Gesetzbuches, 1893, 3 Heft, c. 379). Вышеизложенные соображения о существе гражданской ответственности за вред, причиненный недозволенным деянием, и о единстве основных начал гражданского и уголовного права в вопросе о вменении приводят к заключению, что с законодательной точки зрения нельзя обойтись без понятия вины как общего основания обязательства вознаграждения за вред, причиненный недозволенными деяниями. II. Нарушение или неисполнение обязательств (вытекающих из договоров или других установленных законом оснований) составляет также недозволенное деяние или гражданское правонарушение. Поэтому главнейший вид ответственности за неисполнение обязательств, именно вознаграждение за убытки, не должно в принципиальном отношении отличаться от вознаграждения за вред, причиняемый другими недозволенными деяниями, о которых говорилось выше (Газенерл, т. II, § 85, с. 360 и 363; Йеринг, с. 205; Ферстер, т. I, § 27, с. 143 (примеч. 3), § 44; Лист. Die Grenzgebiete. С. 28; Биндинг, т. I, 1890, § 58, с. 442, 466; ст. 1295 Австр. гражд. улож.; ст. 3284, 3301, 3302 ч. 3 Свода узак. губ. приб.; ст. 17 разд. 6 ч. I Прусск. земск. улож.; Гассе, culpa, § 1, п. 13; Коран, XX, N 450). Убытки, проистекающие от нарушения обязательства, так же как и при причинении вреда недозволенным деянием, могут сопровождаться или не сопровождаться обогащением должника. В первом случае, когда должник, напр., не возвращает денег, взятых в займы, или вещей, полученных в ссуду, для обработки, для перевозки, на хранение и т. п., или не уплачивает условленного вознаграждения за произведенную в его пользу работу, за оказанные ему услуги, за купленную им вещь и т. п., верителю без всякого сомнения должно принадлежать право требовать возврата своих денег и вещей или уплаты причитающегося ему по договору вознаграждения, независимо от вопроса о виновности или невиновности должника в неисполнении своего обязательства. Подобные требования, направленные на непосредственный предмет обязательства, в сущности, не составляют требований о возмещении убытков и не должны быть смешиваемы с требованиями последнего рода. Убытки в собственном смысле, причиняемые неисполнением обязательства независимо от обогащения в лице должника, могут возникнуть для верителя: 1) вследствие несвоевременного исполнения обязательства (просрочки) и 2) вследствие неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства. 1. Новейшие законодательства придерживаются того взгляда, что просрочка в исполнении обязательства дает верителю право требовать возмещения убытков, причиненных просрочкою, если таковая произошла по вине должника. Подобное же начало, господствовавшее, по мнению большинства ученых, и в римском праве (Виндшейд, т. II, § 276 и 277; Газенерл, т. II, с. 320, 328 - 332; Ферстер, т. 1, с. 707), может быть выведено также из нашего законодательства. В положении о казенных подрядах и поставках (т. X ч. I изд. 1887 г., ст. 87 и 218) указаны многочисленные причины, освобождающие даже казенных подрядчиков и поставщиков от всякой ответственности за просрочку. Притом приведенные в ст. 218 основания невменяемости просрочки (напр., необыкновенная распутица) представляются более снисходительными, чем причины, освобождающие казенного подрядчика по ст. 216 от ответственности за совершенное неисполнение договора. По ст. 110 Общ. уст. рос. жел. дор. несоблюдение срока доставки груза не подвергает железную дорогу ответственности за убытки, если она не могла устранить просрочку, несмотря на принятие ею всех мер, которые лежат на обязанности исправного возчика. Нет никакого основания полагать, что приведенные законы составляют исключение и что по всем другим договорам допущенная должником просрочка возлагает на него безусловную ответственность за убытки, причиненные просрочкою. Напротив того, ввиду отсутствия в наших законах общего правила об ответственности за просрочку в исполнении обязательств, необходимо признать, что в этом вопросе следует руководствоваться ст. 647 и 684 т. X ч. I, применяемыми судебною практикою при определении последствий, возникающих вообще от неисполнения обязательств. Закон должен иметь в виду обыкновенные способности большинства людей и не может требовать от них такой внимательности, чтобы они могли предвидеть всевозможные случайные препятствия, могущие задержать своевременное исполнение обязательства. Такая внимательность к установленному в законе или договоре сроку обязательства может быть требуема лишь в исключительных случаях, с тем чтобы должник сознавал существенное значение подобного срока. Поэтому в договорных отношениях веритель, который при самом заключении договора имеет существенный интерес в своевременном исполнении его, обязан установить в договоре не только определенный срок исполнения, но вместе с тем указать должнику на существенное и безусловное значение этого срока (Fixgeschaeft, ст. 357 Герм. торг. улож.; ст. 865 Сакс. гражд. улож.; ст. 123 Швейц. закона; ст. 361 пр. Герм. улож.). При таком способе установления срока от самого лица, вступающего в договорное отношение, зависит, принять на себя риск за случайную просрочку или отказаться от заключения договора. Лицо, согласившееся отвечать за случайную просрочку, должно по всей справедливости возместить причиненные им убытки, т. е. принять таковые на свой счет; но такая ответственность представляется справедливою не потому, что должник допустил какую-либо вину в причинении убытков, а потому, что он изъявил вполне сознательно свою волю возместить таковые. Само собою разумеется, что лицо, сознательно принимающее на себя страх за убытки от случайной просрочки, обыкновенно выговаривает вознаграждение за свои услуги в высшем размере против обыкновенной их стоимости и этим путем, в особенности при многочисленности подобных сделок, более или менее уравновешивает, а иногда даже с избытком возвращает потери, понесенные им при случайной просрочке в исполнении того или другого обязательства. 2. Что касается убытков, возникающих вследствие неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства, то ответственность за такие убытки также может быть по справедливости возложена на должника лишь тогда, когда неисполнение произошло по его вине. Нарушение обязательства, установленного договором или непосредственно законом (без договорного соглашения сторон), отличается от недозволенного деяния в собственном смысле этого слова только в том отношении, что в первом случае правонарушение может быть совершено лишь определенным лицом, на которое возложено договором или законом данное обязательство, между тем как во втором случае защищаемые законом права, напр. собственность, владение и другие вещные права, личная неприкосновенность, могут подлежать нарушению со стороны каждого постороннего лица, не состоящего ни в каких непосредственных обязательственных отношениях к потерпевшему. Это различие между недозволенными деяниями в тесном смысле и нарушением обязательств, установленных законом или договором, имеет лишь то значение, что вопрос об основании возникновения права на вознаграждение за убытки и о размере таковых разрешается в последнем случае, т. е. при нарушении обязательств, прежде всего на основании уже существующих и более или менее определенных обязательственных отношений сторон (ср. ст. 3450 Св. узак. губ. Приб.), между тем как вознаграждение за вред, причиняемый недозволенным деянием, определяется исключительно по свойству и последствиям этого деяния. Но если в самом обязательстве не установлена ответственность за убытки, то было бы несообразно со справедливостью возлагать на должника такую ответственность безусловно, хотя бы невозможность прямого исполнения обязательства произошла без всякой вины должника. Как закон, устанавливающий обязательственные отношения, так и договаривающиеся стороны могут вообще рассчитывать на обыкновенные способности человека и потому не могут ожидать, чтобы должник предвидел и предупреждал всякие случайные препятствия, лишающие его возможности исполнить обязательство. Если даже признать, что должник, принимающий на себя обязательство добровольно, должен подлежать более строгой ответственности за убытки от неисполнения обязательства, чем правонарушитель, не состоящий ни в каких договорных отношениях к потерпевшему, то против этого соображения можно возразить, что и от воли верителя вполне зависело заключить договор с тем или другим лицом или положительно выговорить в свою пользу право на получение убытков даже при случайной невозможности исполнения договора. С установлением общего правила о безусловной ответственности должников за убытки, происходящие от неисполнения договоров, как того требует Биндинг (т. I, § 59, с. 466, 472), все договоры получили бы значение рисковых сделок, вследствие чего заключение самых обыденных договоров сделалось бы весьма затруднительным и почти невозможным. При существовании подобного правила в большинство договоров пришлось бы включать оговорку о том, что должник не обязан отвечать за убытки, могущие произойти от случайной невозможности исполнения обязательства. Но такая оговорка представляется излишнею, если исходить из того начала, что должник обязан отвечать за убытки от неисполнения обязательства лишь тогда, когда неисполнение, т. е. невозможность исполнения, произошло по вине должника. При существовании этого начала риск за случай распределяется более или менее равномерно между верителем и должником, так как должник, лишенный без своей вины возможности исполнить обязательство (напр., продавец точно определенной вещи при случайной гибели ее до передачи покупщику - ст. 1048, 1064 Австр. гражд. улож.; ст. 95 разд. 11 ч. I Прусск. земск. улож.; Пахман. Обычное право. Т. I. С. 130, 131; нанявшийся к исполнению личных услуг в случае болезни или смерти - ст. 4183 Прибалт. зак.; ст. 1235 Сакс. гражд. улож.; подрядчик при случайной гибели или повреждении принятой на себя работы до сдачи ее - ст. 1790 Франц. гражд. улож.; ст. 367 Швейц. союз. зак.; ст. 1583 Цюр. гражд. улож.; ст. 1157 Австр. гражд. улож.; ст. 576 пр. Герм. гражд. улож.; заимодавец при гибели или повреждении отданного внаем имущества - ст. 1722 Франц. гражд. улож.; ст. 1112 Австр. гражд. улож.; ст. 1503, 1504 Цюр. гражд. улож.; реш. Гражд. кас. деп. 1884 г. N 140, 1881 г. N 82), хотя и освобождается от исполнения самого обязательства и от вознаграждения за убытки, но вместе с тем теряет право на причитавшееся ему по договору вознаграждение и, следовательно, также терпит убыток, не подлежащий возмещению (Газенерл, § 100, с. 586; ст. 145 Швейц. союзн. зак.; ст. 870 Сакс. гражд. улож.; ст. 368 проекта Герм. гражд. улож. и Мотивы, т. II, с. 205 - 207). Ввиду изложенного не представляется достаточных оснований к уничтожению существующего ныне во всех законодательствах коренного начала, что должник обязан к вознаграждению за вред, происшедший для верителя от неисполнения обязательства, лишь тогда, когда неисполнение произошло по вине должника. В заключение необходимо еще заметить, что требование наличности вины для возникновения ответственности за убытки, причиненные как недозволенным деянием, так и неисполнением обязательства, не является особым преимуществом для лица, причинившего вред, но составляет лишь противовес против естественного преимущества, принадлежащего по закону потерпевшему, который всегда предполагается невиновным в наступлении вреда, между тем как лицо, фактически причинившее вред, предполагается виновным. Как потерпевшему трудно доказать вину (умысел или неосторожность) лица, причинившего вред, так и этому лицу нелегко бывает доказать, что потерпевший вполне или хотя бы отчасти сам виноват в нанесении ему вреда, напр., вследствие необращения внимания на предостережения от опасности. Весьма часто потерпевшие могли бы, по всей вероятности, предупредить случайно причиненный им вред, если бы они лишь несколько усилили свою обыкновенную внимательность, напр. не приблизились бы без нужды к лицу, находящемуся в невменяемом состоянии. Наконец, не всегда лицо, от которого произошло вредное действие, может быть признано истинною причиною вреда, каковою может быть и действие самого потерпевшего, напр. душевнобольного, бросившегося неожиданно под проезжающий экипаж. Эти соображения, казалось бы, могут служить к некоторому разъяснению возбужденного в литературе сомнения (Биндинг, т. I, с. 471; Гордон А. О. Указ. соч. С. 40), почему пострадавший должен нести последствия случайного вреда, а не лицо, причинившее такой вред.
VI
Мягкое правило о необходимости вины для возникновения ответственности за причиненный вред служит лишь к некоторому ограждению лиц, являющихся причиною происшедшего вреда, и не может быть признано особенно тягостным для потерпевших. Последние для приобретения права на вознаграждение за убытки или недозволенные деяния обязаны, по иностранным законодательствам, доказать не только самый вред и внешнюю причинную связь между вредом и данным лицом, но и вину этого лица как одно из оснований требования о вознаграждении (Sourdat. Trait e general de la responsibilite, 1872 г., т. I, N 333, 605 и 741, ср. N 649; Лоран, т. XX, N 547, 551; Crome, Allgem. Theil der franz. Privatrechtswissenschaft, 1892 г., с. 435 (примеч. 14); Виндшейд, т. II, § 455 (примеч. 12); Ферстер, т. I, § 90 (примеч. 26); § 106, с. 725; Kirchstetter. Commentar zum oesterreich. allg. buerg. Gesetzbuche, 1882, с. 644 к ст. 1296 и 1297; Вейнрих, с. 36 - 38, 151). Но обязанность представления доказательств в подтверждение вины (умысла или по крайней мере неосторожности) правонарушителя составляла значительное затруднение для истца, лишь при недостатках судопроизводства прежнего времени, когда суды относились к доказательствам слишком формально и потому требовали от истцов подтверждения даже таких оснований иска, которые могли быть выведены из обстоятельств дела самим судом. Если истец доказал, что данное лицо причинило вред недозволенным деянием или неисполнением обязательства, то суд при отсутствии спора со стороны ответчика вообще не может требовать от истца еще доказательств, что правонарушитель действовал неосторожно, так как каждое лицо, достигшее известного возраста (совершеннолетия), предполагается (Биндинг, т. II, с. 87) дееспособным, т. е. обладающим достаточным разумом даже для совершения юридических действий или гражданских сделок. Подобное предположение о дееспособности и вине правонарушителя справедливо потому, что право на вознаграждение возникает вообще при всякой вине, следовательно, и при простой неосторожности правонарушителя. Но такое предположение не может быть делаемо судом в тех случаях, когда для возникновения ответственности по договору требуется наличность умысла со стороны должника или когда потерпевший от недозволенного деяния указывает на умышленное причинение вреда, так как для признания правонарушителя злонамеренным и возложения на него более тяжких последствий (напр., присуждения вознаграждения в высшем размере, неприменения кратких сроков давности и т. п.) необходимо иметь несомненные доказательства (ст. 3293 Св. гражд. узак. губ. Приб.; ст. 530 т. X ч. 1). Независимо от принадлежащего суду права делать выводы из обстоятельств дела и основывать свои решения по делам о вознаграждении за вред на простых предположениях (praesumptiones facti) о вине правонарушителя, новейшие законодательства, в том числе и наше, устанавливают в интересе потерпевшего многочисленные правила, облегчающие возможность получения вознаграждения и заключающиеся в указании обязательных для суда предположений главным образом о вине правонарушителя, а иногда и о существовании внешней причинной связи между вредом и данным лицом. Эти законные предположения могут быть разделены на два вида, смотря по тому, 1) дает ли закон право опровергать предположение (praesumptiones juris) или же 2) ограничивает или вовсе устраняет подобное право (praesumptiones juris et de jure). Предположение вины, подлежащее опровержению, устанавливается иностранными законодательствами в виде общего правила только по отношению к убыткам, возникающим из неисполнения обязательств. Так, Швейцарский союзный закон об обязательствах (ст. 110), подобно Французскому (ст. 1147, 1148) и Итальянскому (ст. 1225, 1226) гражданским уложениям, определяет, что в случае невозможности исполнения обязательства должник обязан вознаградить за убытки, если не докажет, что на него не падает никакой вины. В этом же смысле ст. 731 Сакс. гражд. улож. постановляет, что если исполнение требования сделалось вполне или частью невозможным, то вина должника до тех пор предполагается, пока не будет доказано, что невозможность произошла по вине верителя или вследствие случая (ср. также ст. 1298 Австр. гражд. улож.; ст. 239 первой и ст. 238 второй редакции проекта Герм. гражд. улож.). Наше законодательство также устанавливает предположение вины должников, освобождая верителей от обязанности доказывать такую вину и предоставляя должникам доказывать обстоятельства, слагающие ответственность за неисполнение обязательств, напр. по договорам поклажи (ст. 2106 т. X ч. 1), перевозки (ст. 96, 102, 110 т. XII Общ. уст. рос. жел. дор.), подряда (ст. 212 т. X ч. 1 Пол. каз. подр.) (Рабинович. Теория и практика железнодор. права. 1891. С. 91; касс. реш. 1883 г. N 5, 1888 г. N 65 и др.). Что же касается вознаграждения за вред, причиненный недозволенными деяниями, то иностранные законодательства ставят право на вознаграждение вообще в зависимость от наличности вины правонарушителя (ст. 50 Швейц. союз. зак.; ст. 1382, 1383 Франц. гражд. улож.; ст. 1151, 1152 Итал. гражд. улож.; ст. 116, 773, 1483 Сакс. гражд. улож.; ст. 10 разд. 6 кн. I Прус. сек. земск. улож.; ст. 1295 Австр. гражд. улож.), из какового положения выводится в иностранной науке заключение, что обязанность доказать вину правонарушителя лежит на потерпевшем. В Австрийском гражданском уложении (ст. 1296) содержится даже правило (ср. подобное же правило ст. 24 разд. 6 ч. I Прусск. земск. улож.) о том, что в случае сомнения следует предполагать, что вред последовал не по вине другой (т. е. обвиняемой) стороны <16>. По тому же Австрийскому уложению (ст. 1207), однако, "предполагается, что каждый владеющий рассудком способен в той степени старания и внимания, какая может быть прилагаема при обыкновенных способностях; кто не прилагал такого старания при совершении действий, от которых происходит нарушение прав другого, тот виновен в неосторожности". -------------------------------- <16> Штубенраух (коммент. к ст. 1296 - 1298 Австр. гражд. улож., т. II, с. 428) находит, что правило ст. 1296 основано на предположении о безупречности (Unbescholtenheit) каждого человека. Кирхштеттер (с. 644) указывает на неприменимость ст. 1296 ввиду ст. 1297 Австр. гражд. улож.
Прусское земское уложение (ст. 25 разд. 6 ч. I) также допускает предположение о вине причинившего вред, но лишь тогда, когда вред произошел при совершении недозволенного деяния, так что если деяние, имевшее вредные последствия, было само по себе дозволенное, то вина не предполагается. Право суда выводить предположение о вине правонарушителя из обстоятельств дела недостаточно обеспечивает интересы потерпевшего, который, напр., в случае сомнения со стороны суда может быть вынужден к представлению доказательств вины (умысла или неосторожности) правонарушителя, между тем как потерпевшему весьма трудно и почти невозможно доказать внутреннее состояние (неосторожность) правонарушителя во время причинения вреда, обнаруживающегося иногда по истечении продолжительного времени после совершения недозволенного деяния. Против слишком ревностного применения требования римского права о необходимости вины для возникновения обязательства вознаграждения восстает, напр., Гирке в своих замечаниях на ст. 704 проекта (ст. 746 по второй редакции) Германского гражданского уложения, которое (Мотивы, т. II, с. 729) высказывается против установления законного предположения виновности правонарушителя (Gierke в Schmollers Jahrbuch fur Gesetzgebung, Vetwaltung und Volkswirthschaft. 1889, 1 Heft, с. 247 - 249). Между тем законное предположение о вине лица, причинившего вред недозволенным деянием, не составляет совершенно нового начала, так как оно высказано в нашем действующем законодательстве и в Своде гражданских узаконений губерний Прибалтийских. По нашему Своду законов (ст. 684 т. X ч. 1) "всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона, или правительства, или необходимою личною обороною, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить". Эта статья должна пониматься в том смысле, что лицо, причинившее вред, обязано к вознаграждению, если оно не докажет одного из перечисленных в ст. 684 обстоятельств, освобождающих от ответственности за вред (кас. реш. 1879 г. N 352 по делу Боярда; ср. также редакцию ст. 687 т. X ч. 1 "когда будет доказано"). Независимо от сего ст. 647 т. X ч. 1 определяет, что не подлежат вознаграждению вред и убытки, происшедшие от деяния случайного, учиненного не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности, причем обязанность доказать случайность вреда лежит в силу ст. 366 Уст. гражд. суд. также на лице, которое ссылается на означенное оправдание (кас. реш. 1870 г. N 1132 по делу Огнева, 1876 г. N 114 по делу Альбедкова, 1884 г. N 144 по делу Кузнецова). Таким образом, ст. 647 и 684 т. I ч. 1, применяемые нашею судебною практикою к делам об убытках, причиняемых как недозволенными (преступными и непреступными) деяниями, так и неисполнением договоров, устанавливают в сущности законное предположение о вине причинившего вред с предоставлением ответчику права опровергать такое предположите ссылкою на отсутствие неосторожности (ст. 647 т. X ч. 1) или на принуждение (ст. 684 т. X ч. 1). Независимо от сего в наших законах встречаются специальные правила, которые устанавливают предположение вины и возлагают ответственность за вред на предполагаемых виновников, пока последние не докажут отсутствия вины. Таково постановление об ответственности господ и верителей за действия служащих и поверенных (ст. 687 т. X ч. 1). Правило, выраженное в ст. 683 т. X ч. 1, о том, что железная дорога обязана доказать предоставленные ею оправдания и, следовательно, предполагается виновною в причинении вреда, не установило никакого нового начала, как это признано в решении Гражданского кассационного департамента 1882 г. N 23 по делу ростово-владикавказской железной дороги (ср. также кас. реш. 1884 г. N 144 по делу Кузнецова; 1885 г. N 93 по делу Саплица с глав. общ. жел. дор.). По Своду гражд. узак. губ. Приб. (ст. 3443) "потерпевший вред должен, в случае опровержения того противною стороною, доказать свое показание, ибо учинение повреждения другими (eine Beschaedigung durch Andere) само собою не предполагается". Эрдман (System des Privatrechts der Ostseeprovinzen, т. IV, 1894, с. 159) полагает, что во внедоговорных правонарушениях потерпевший обязан на основании приведенной статьи доказать вину (Verschulden) лица, причинившего вред, между тем как эта статья требует лишь доказательств "учинения", т. е. факта причинения вреда обвиняемым лицом. Этот вывод подтверждается ст. 3304 того же Свода, на основании которой "представить доказательства в том, что нарушение права вообще учинено (das Vorhandensein einer Rechtsverletzung), обязан потерпевший вред; доказать же, что нарушение ему не может быть вменено, лежит на ответчике". Это правило, как видно из заглавия главы первой разд. IV кн. IV означенного Свода, а также из содержания всех статей этой главы (3284, 3300, 3301 и др.), относится ко всяким недозволенным деяниям, а не только к нарушениям договорных обязательств. Таким образом, законы Прибалтийских губерний несомненно устанавливают предположение о вине лица, причинившего вред как нарушением договора, так и недозволенным деянием в тесном смысле. Ввиду стремления новейших законодательств и науки права к усилению ответственности за причинение вреда и к облегчению потерпевшим получения вознаграждения было бы целесообразно установить общее или по крайней мере однородное для недозволенных деяний и для неисполнения обязательств положение о том, что каждое (дееспособное) лицо обязано вознаградить за причиненный им вред, если не докажет, что таковой произошел без всякой неосторожности с его стороны, т. е. случайно. Такое правило устраняет преобладающее влияние вопроса о вине при установлении ответственности за причинение вреда, но вместе с тем сохраняет принципиальное значение вины как одного из оснований обязательства вознаграждения за вред. Потерпевший уже потому должен быть освобожден от обязанности доказывать вину (неосторожность) лица, причинившего вред, что последнему гораздо легче добыть фактические данные в подтверждение своей невменяемости, чем потерпевшему доказать вину, главным образом неосторожность, причинившего вред. Но независимо от общего, так сказать, естественного предположения о том, что лицо, причинившее вред, должно считаться виновным, пока не докажет противного, законодательства устанавливают в общественном интересе и по другим соображениям более или менее искусственные предположения, не только освобождающие потерпевшего от обязанности доказывать вину, но и облегчающие ему установить самую причинную связь между вредом и тем или другим лицом. Сюда относятся правила, возлагающие имущественную ответственность на родителей, опекунов и других лиц (наставников, мастеров, хозяев) за действия находящихся на их попечении детей (или душевнобольных), на хозяев за вину служащих и рабочих, на владельцев движимых вещей и животных - за вред, происшедший от этих вещей или животных. По общим началам права потерпевший мог бы только тогда получить право на вознаграждение от родителей или опекунов, если бы он доказал, что, напр., ребенок причинил вред вследствие какого-либо действия (напр., приказания) или упущения означенных лиц. А так как под упущением понимается несовершение такого действия, исполнение которого было обязательно в силу закона или распоряжения подлежащей власти, то очевидно, что потерпевший был бы редко в состоянии доказать какое-либо определенное упущение со стороны родителей или опекуна. Ввиду сего некоторые законодательства (ст. 1384 Франц. гражд. улож.; ст. 61 Швейц. союз. зак.; ст. 1153 Итал. гражд. улож.), исходя из того соображения, что родители и опекуны обязаны вообще заботиться и о том, чтобы состоящие под их опекою лица никому не причиняли вреда, устанавливают предположение, что вред причинен вследствие отсутствия такого надзора, т. е. упущен со стороны родителей или опекунов, и что это упущение произошло по их вине; но вместе с тем означенные законодательства дозволяют родителям и опекунам опровергать это предположение ссылкою на то, что они не могли воспрепятствовать совершению вредного деяния (ст. 1384 Франц. гражд. улож.; ст. 1153 Итал. гражд. улож.); или что они употребляли при надзоре обыкновенное и необходимое при данных обстоятельствах старание (ст. 61 Швейц. союз. зак.; ср. также ст. 755 второй редакции пр. Герм. гражд. улож.). Наш Свод законов (ст. 653, 686 т. X ч. I), Свод гражданских узаконений губерний Прибалтийских (ст. 3288, 3445) и германские законодательства (ст. 779 Сакс. гражд. улож.; ст. 1309 Австр. гражд. улож., ст. 57 разд. 6 ч. I Прусск. земск. улож.; ст. 710 первой ред. проекта Герм. гражд. улож.), напротив того, требуют наличности и даже доказанности вины со стороны родителей или опекунов. Наш закон (ст. 603, 654 и 686 т. X ч. I) вместе с тем дает родителям и опекунам право оправдываться тем, что они не имели никаких средств к предупреждению преступления или проступка детей; но это право понимается само собою, так как ст. 653 и 686 т. X ч. I не устанавливают предположения о вине родителей или опекунов. Что касается ответственности хозяев (напр., фабрикантов, подрядчиков, перевозчиков, мастеров) за своих служащих (напр., приказчиков, техников) или простых рабочих, то эта ответственность, являясь исключением из общего правила о том, что никто за чужие деяния не отвечает, основывается на соображении, что хозяева, в отличие от родителей и опекунов, имеют возможность и обязанность не только надзирать за действиями своих помощников, но и заботиться о надлежащем выборе этих лиц. Обе обязанности хозяев (напр., фабрикантов, пароходовладельцев, корабельщиков) соблюдать осторожность при избрании служащих и рабочих и при надзоре за ними упоминаются и в наших законах (ст. 253, 255, 274 т. XI Уст. тор.; ст. 123 Уст. о наказ.; ст. 1085, 10971, 1213, 1242, 1252 Улож. о наказ.; Уставы парох. обществ: "Лебедь", § 8; Шлиссельбург, § 11; по Волге, § 9 и др.). Поэтому необходимо предположить, что причинение рабочим вреда постороннему лицу является последствием упущения или вины хозяина при выборе рабочего или при надзоре за ним (Лоран, т. XX, N 550, 578, 580, 588; Сурда, т. II, N 884, 885; Вентиг, § 21, 29; Вейнрих, § 34). Но так как хозяин обязан быть осмотрительным при выборе рабочего и при надзоре за ним только по отношению к такой работе, на которую нанят рабочий, то было бы несправедливо возлагать на хозяина ответственность за всякие деяния рабочего и необходимо ограничить эту ответственность установлением действительной причинной связи между вредным деянием рабочего или вообще служащего и его хозяином. Поэтому закон возлагает ответственность на хозяина лишь за такие деяния рабочего, которые совершены последним при исполнении порученного ему дела (ст. 687 т. X ч. I; ст. 1384 Франц. гражд. улож.; ст. 1153 Итал. гражд. улож.; ст. 62 Швейц. союз. зак.). Но и при таком ограничении области ответственности хозяина было бы несправедливо исходить из безусловного предположения о вине его и лишать хозяина всякого пути к оправданию, как это делается Французским (ст. 1384 ч. 5) и Итальянским (ст. 1153 ч. 6) гражданскими уложениями. Такая безусловная ответственность хозяев может быть допущена только за вину их помощников (служащих и рабочих) в неисполнении договорных и других обязательств (ст. 341 т. XI Уст. торг.; ст. 5 т. XII Общ. уст. рос. жел. дор.; Уставы парох. общ.: "Лебедь", § 9; шлиссельбургского § 16; черноморско-дунайского, ст. 24; реш. Гражд. кас. деп. 1885 г. N 38, 1888 г. N 65; ст. 115 Швейц. союз. зак.; ст. 224 ч. 2 первой и ст. 234 второй ред. проекта Герм. гражд. улож.) и, в виде исключения, только за такие недозволенные деяния помощников, которые вызываются особою опасностью предприятия для человеческой жизни (напр., фабрик, рудников, железных дорог, пароходов). Если должник поручает своему рабочему исполнение какого-либо обязательства, напр. по договору подряда, то такой хозяин в состоянии более или менее предвидеть и оценить вред, могущий произойти для верителя и для него самого вследствие неисправного исполнения рабочим порученного ему дела, напр. порчею или истреблением материала; но если тот же рабочий и вообще лицо, служащее по найму (напр., кассир, прислуга), хотя бы при исполнении порученной ему работы, причинит вред постороннему лицу, напр. совершит обман, кражу или причинит смерть или телесное повреждение, то возложение на хозяина в виде общего правила безусловной ответственности за подобные деяния своих служащих и рабочих не соответствовало бы справедливости (Вентиг, с. 103). Поэтому нельзя не отдать предпочтения нашему закону и Швейцарскому союзному закону об обязательствах, которые дозволяют хозяину опровергнуть установленное в законе предположение о его виновности представлением доказательств, что он не мог предотвратить вредного деяния слуги (ст. 687 т. X ч. 1), или, другими словами, что он принял все необходимые меры предосторожности к предотвращению вреда (ст. 62 Швейц. зак.; ср. также ст. 754 второй ред. пр. Герм. гражд. улож.). Это правило об ответственности хозяев занимает среднее положение между вышеприведенным постановлением Французского и Итальянского гражданских уложений и правилами, принятыми по этому предмету в германских законодательствах, которые, придерживаясь с слишком большою последовательностью начал римского права, вообще допускают ответственность хозяев за вред, причиненный поверенными или слугами, лишь тогда, когда вред произошел вследствие (доказанной) вины хозяина при избрании этих лиц (ст. 50 - 53, 60 - 69 разд. 6 ч. I Прусск. земск. улож.; ст. 1314, 1315 Австр. гражд. улож. с коммент. Птубенрауха; ст. 779 Сакс. гражд. улож.; ст. 3447 Приб. зак.; ст. 711 и 712 первой ред. проекта Герм. гражд. улож. и Мотивы, т. II, с. 737). На предположении вины (упущения) основаны также постановления романских законодательств об ответственности за вред, причиненный животными (ст. 1385 Франц. гражд. улож.; ст. 1154 Итал. гражд. улож.; ст. 65 Швейц. союз. зак.); а именно законодательства эти признают ответственными лиц, пользующихся животными, но вместе с тем предоставляют этим лицам оправдываться тем, что они приняли все необходимые меры предосторожности (ст. 65 Швейц. зак.; Сурда, т. II, N 1448; Лоран, т. XX, N 625, 626, 629; ср. также ст. 756 второй ред. пр. Герм. гражд. улож.). Французское гражданское уложение, определяя в ст. 1384 (ч. 1), что каждый ответствует за вред, причиненный предметами (кроме зданий - ст. 1380), находящимися в его заведывании, и в этом случае исходит лишь из предположения вины ответчика, так как последний имеет право доказывать свою невиновность (Лоран, т. XX, N 639). Указанные законные предположения о вине лица, бывшего причиною вреда, отличаются от безусловных законных предположений виновности, устанавливающих так называемую ответственность за случай.
Печатается по: Пирвиц Э. Э. Значение вины, случая и непреодолимой силы в гражданском праве. СПб.: Типография Правительствующего Сената, 1895.
(Окончание см. "Вестник гражданского права", 2010, N 6)
Название документа