Феномен ментальности в социологии модерна
(Шалин В. В., Лабутина И. Г.)
("Общество и право", 2011, N 1)
Текст документа
ФЕНОМЕН МЕНТАЛЬНОСТИ В СОЦИОЛОГИИ МОДЕРНА
В. В. ШАЛИН, И. Г. ЛАБУТИНА
Шалин Виктор Викторович, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социологии и культурологии Кубанского государственного аграрного университета.
Лабутина Ирина Геннадьевна, преподаватель кафедры социологии и культурологии Кубанского государственного аграрного университета.
В статье рассматривается феномен ментальности в социологии модерна, представленный именами Э. Фромма, К. Манхейма, Кардинера, А. А. Вилкова и других.
Ключевые слова: менталитет, модерн, национальный характер, "базовая личность", "модальная личность".
The article examines the phenomenon of mentality in sociology of the modern represented by the names of E. Fromm, K. Manheim, Kardiner, A. Vilkov and others.
Key words: mentality, modern, national character, "basic personality", "modal personality".
В условиях становления индустриального общества исследования ментальности во многом шли в русле исследований национального характера. Это представляется логичным, так как считается, что механизмы индустриализации тесно переплетены с процессами формирования национальных государств. При этом спектр трактовок ментальности весьма широк.
Согласно современным исследователям, к середине двадцатого столетия сформировались две традиции изучения ментальности. Первая - "классическая", или "академическая", делает ставку в основном на исследование ментальностей прошедших эпох. Она представлена в зарубежной историографии блестящей школой Анналов. Другой подход к пониманию менталитета не несет принципиальных методологических различий с первой точкой зрения с той лишь оговоркой, что в постановке исследовательских задач имеются расхождения. Если "академическое" понимание ментальности служит для реконструкции мировидения ушедших эпох при отчетливом осознании временной дистанции и отстраненности восприятия, то в рамках отличного от "академического" подхода основными вопросами исследования являются не столько: "каково прошлое?", "какими были люди минувших эпох?", сколько: "каково настоящее и будущее?", "какие мы?" и "почему мы такие?". Очевидно, что задающиеся этими проблемами исследователи лишены возможности "отстраненного" наблюдения за объектом изучения, поскольку сами являются его частью и разделяют его судьбу. При этом представители современной гуманитарной науки склонны включать в понимание ментальности конъюнктурные, сравнительно быстротекущие изменения общественного сознания, настроения, т. е. все то, что определяет нашу повседневность.
В контексте ускоряющейся общественной динамики стали явными сдвиги духовного характера. Это во многом предопределило спектр исследовательских поисков. В изучении ментальности основной упор стал делаться на факторы внешней среды, при этом значение различных социальных аспектов оценивалось неодинаково. В частности, А. Я. Гуревич подчеркивает значение в этом процессе культуры: языка, воспитания, традиций, религии, настаивая на непрямой связи менталитета с материальным миром, бытом, которые воспринимаются через стереотипы. В его концепции ментальность играет роль призмы, посредством которой человек, общество воспринимают мир [1. С. 116].
Близки к подобной позиции научные изыскания ряда зарубежных социальных антропологов, которым уже к середине прошлого столетия удалось в целом сместиться на позиции культурного релятивизма. Признанный создатель социальной антропологии А. Радклиф-Браун считал, что исследование каждого конкретного института, обычая или верования должно происходить "в неразрывной связи с той целостной социальной системой, частями или элементами которой они являются" [2. С. 637 - 638].
Интерпретируя культуру в качестве социальной системы, М. Мид, Р. Бенедикт и другие закономерно выходили на анализ поведенческих стандартов, устоявшихся форм мышления, присущих представителям конкретных культур. Дистанционные исследования национального характера нескольких народов (Р. Бенедикт изучала японцев), М. Мид, Д. Горер привели к ряду значимых для нашего исследования положений. Во-первых, ученые пришли к единому мнению о существовании национального характера, составляющего ядро национального самосознания. Во-вторых, национальный характер во многом наследуется от предков, огромную роль здесь играет процесс воспитания. В-третьих, более явственно национальный характер обнаруживает себя в группах, особенно в процессах межэтнического взаимодействия [3. С. 50].
Во многом перекликается с национальным характером введенная Кардинером научная категория "базовая личность". Последняя предполагает наличие в каждой конкретной культуре доминирующего личностного типа, который рассматривается с позиции продукта данной культуры. Базовая личность включает склонности, представления, стандарты социальных взаимодействий - все, что делает индивида максимально восприимчивым к данной культуре, позволяя достигать удовлетворенности и устойчивости в рамках существующего порядка.
Другой исследователь Р. Линтон счел возможным предложить более гибкую категорию модальной личности. Если базовая личность предполагает прежде всего структурный образец, то модальная личность стремится учесть также "девиантные" и "периферийные" черты. Соответственно, стало весьма затруднительно выделить одну модальную личность в определенной социокультурной среде. В этой связи стало принято опираться на концепцию мультимодальных обществ, предполагающую, что имеют место несколько типов модальных личностей с переходными формами между ними [3. С. 51].
Такие исследователи, как А. А. Вилков, Б. П. Шулындин, видят в ментальности результат приспособления социума к долговременным условиям своего существования. Это своего рода стратегия (архетипы) выживания. По их мнению, ментальность не только "сплачивает" социальную группу, поддерживает историческую преемственность культуры этноса, но и, как правило, в большей степени способна трансформироваться в ходе истории под воздействием новых обстоятельств [4. С. 13].
Следует упомянуть подходы, которые пытаются представить ментальность в более дифференцированном ключе, определить ее феноменом не только коллективного, но и индивидуального сознания. Так, А. И. Пальцев, А. П. Огурцов подчеркивают наличие определенной степени свободы личности от стереотипов общественного сознания, считают ментальность групповым феноменом, что подразумевает ее нетождественность "национальному" менталитету, существование которого даже подвергается сомнению [5. С. 52]. Е. А. Шарипова считает возможным говорить о ментальности отдельного человека, которая отличается от групповой и общенациональной [6. С. 6].
В данном контексте представляется вполне оправданным рассмотреть ментальность с точки зрения дифференцирующего признака, отнеся его к феномену если не индивидуального, то группового сознания. Знаменательно, что уже в эпоху утверждения капиталистических отношений возникают научные идеи, согласно которым общественное сознание отнюдь не является монолитным. Предпосылки духовной дифференциации К. Манхейм находит в условиях разложения традиционного социума, где заметна была мировоззренческая целостность. В то же время политическая борьба заставила обнаружить "бессознательные коллективные мотивации, которые всегда определяли направление мышления". Отсюда встала задача разоблачения бессознательных социально обусловленных элементов мышления оппонирующей группы, что явилось одним из важнейших методов социальной борьбы [7. С. 40].
Другой современный ученый в своей теории политического мифа раздвигает рамки подхода, рассматривающего политическую социализацию в качестве источника ментальности. Так, по мнению А. Кольева, социальная мифология состоит не только из исторически сложившихся мировоззренческих форм. Присущий традиционному обществу архаический миф характеризуется "нерасчлененностью субъекта и объекта, образа и идеи, конкретного и абстрактного, использованием особых логических средств", тогда как присущий современному обществу политический миф уже оказывается тесно связанным с рациональным знанием. Если архаический миф предполагает больше космологическое измерение, то политический - измерение социальное.
Другими словами, образы мира могут формироваться искусственно и успешно внедряться в массовое сознание (политические мифы). При этом на руку может играть противоречивость, иррациональность коллективной психологии. Так, внедряемые политические мифы могут противоречить исторически сложившимся социальным образам. Например, дискредитация отечественной истории, по сути дела, стремится к опровержению ряда фактов, составляющих национальное величие (например, сталинские репрессии, огромные жертвы сводили на нет быструю и успешную индустриализацию, победу в Великой Отечественной войне). На самом деле искусственно сформированный политический миф и исторически сложившийся миф в этом случае опираются на антиномические предрасположенности массового сознания. В первом случае это стыд, чувство вины, во втором - стремление гордиться достижениями страны, что вполне естественно для имперского типа сознания.
Существенный шаг к разработке социальной сущности менталитета сделан в работах представителя Франкфуртской школы. В частности, Э. Фромм психологизировал объективистский подход К. Маркса, придав психоаналитической парадигме социологическое звучание. Помимо этого, им была предложена концепция социального характера, где психологический редукционизм классического фрейдизма был преодолен посредством обращения к социальному контексту. Как представляется, здесь Э. Фромм продемонстрировал то, что, как исследователь, он вовсе не чужд бихейвиористской методологии. По его мнению, в формировании устойчивых типов поведения внешние социальные факторы играют отнюдь не меньшую роль, нежели внутриличностные предпосылки.
Среди общественных факторов, ответственных за формирование социального характера, Э. Фромм выделяет экономические, политические, идеологические тенденции. Несмотря на их тесное переплетение, каждая из названных тенденций может проявить себя в качестве независимого фактора. Возможно, утверждение о полной автономности и звучит несколько поспешно, однако что касается России, то здесь имеет смысл рассматривать по отдельности воздействия культуры и политики. Уже в императорский период культурная интеллигенция заявляла о своей оппозиционности государственной власти, практически безраздельно контролирующей политическую сферу.
В то же время Э. Фромм существенно расширяет методологические возможности собственной концепции признанием обстоятельства, чрезвычайно важного для нашего предмета исследования. Он указывает на то, что хотя обществу и удается воздействовать на личность с позиции общественных потребностей, однако возможности человеческого приспособления все же небезграничны. Этим можно объяснить множество общественных конфликтов, интенсивность которых на протяжении социальной истории отнюдь не уменьшается. Представитель Франкфуртской школы признает частичную автономность не только за социальными процессами (как упоминалось выше), но и за психологическими силами. Последние хотя и детерминируются внешними силами, тем не менее все же обладают собственной скрытой динамикой развития, являясь "своеобразным проявлением человеческих потребностей, которые могут быть изменены, но никак не уничтожены" [8. С. 347].
Таким образом, Э. Фромм утверждает тесное взаимодействие между социальным характером и общественной системой. Первый обусловливает идеологию и культуру общества, однако сам одновременно формируется сложившимся образом жизни. Но, заключает видный немецкий ученый, основные черты этого характера далее, в процессе развития, становятся теми силами, которые влияют на социальный процесс, формируя его и корректируя [8. С. 363].
Подытоживая все вышеизложенное, можно сказать, что в рамках модернистской социологии духовные формы рассматриваются как неотъемлемый элемент общественной системы, что повлекло за собой разработку комплексной методологии их изучения. Усиление общественной динамики заставило исследователей сконцентрировать внимание на внешних факторах, временами недооценивая исторически сложившиеся традиционные установки.
Литература
1. Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии.
2. Радклиф-Браун А. Р. Сравнительный метод в социальной антропологии // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретации культуры. СПб., 1997.
3. Моисеева Н. А., Сороковникова В. И. Менталитет и национальный характер (о выборе метода исследования) // Социологические исследования. 2003. N 2.
4. Вилков А. А. Менталитет крестьянства и российский политический процесс: Автореферат дис. ... д-ра политических наук. Саратов, 1998.
5. Огурцов А. П. Трудности анализа ментальности // Вопросы философии. 1994. N 1.
6. Шарипова Е. А. Менталитет личности: философско-этический анализ: Автореферат дис. ... канд. философских наук. Уфа, 1999.
7. Мангейм К. Идеология и утопия. М., 1994.
8. Фромм Э. Бегство от свободы. Минск, 1998.
Название документа