Что огорчает современников

(Сергеев В. И.)

("Адвокатская практика", 2007, N 1)

Текст документа

ЧТО ОГОРЧАЕТ СОВРЕМЕННИКОВ

В. И. СЕРГЕЕВ

Сергеев В. И., профессор Московского гуманитарно-экономического института, доктор юридических наук.

140-летнюю историю российской адвокатуры и защиты людей с полным основанием можно назвать тяжкой и многострадальной. Известно, что после осуществления Великой судебной реформы Александра II, когда была создана адвокатура, до революции 1917 г. властями трижды предпринимались попытки контрреформ. И цель таких попыток была одна: ликвидировать прогрессивные завоевания в осуществлении правосудия. В этих контрреформах наряду с судом присяжных подвергалась ощутимым ударам и российская адвокатура, которую хотели то уничтожить вовсе, то ограничить в независимости и правах. И только с приходом к власти большевиков адвокатуру наконец-то распустили. Обвинили ее саму в контрреволюционности. А адвокатов разогнали или вообще "пустили в расход". До 2002 г. созданная все же впоследствии новая советская адвокатура являлась структурой полностью государственной. Подчинялась она Министерству юстиции и местным органам власти. С изданием Федерального закона "Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации" положение дел изменилось. Адвокатура была выведена из состава государства и стала институтом гражданского общества, то есть независимой от государственных структур организацией. С этого времени в деятельности адвокатуры прибавилось и смелости в отстаивании прав граждан, и профессионализма, и самостоятельности.

Однако такой ее статус, к сожалению, вновь и вновь не дает покоя одиозным государственным мужам. Намерения повторить опыт своих далеких предшественников и на этот раз контрреформы против адвокатуры и правосудия в России довести до конца стали их, можно сказать, маниакальной идеей. В последнее время, к сожалению, не в прессе, а в узких адвокатских кулуарах ведется оживленная дискуссия о внесенных в Государственную Думу Минюстом России и рядом депутатов предложениях, касающихся необходимости изменения существующего Закона об адвокатской деятельности. В дискуссии звучит обоснованная тревога адвокатов и граждан страны. Суть этой тревоги была выражена в направленном недавно Президенту России В. В. Путину руководителями Гильдии российских адвокатов, ректором Российской академии адвокатуры, профессором Г. Б. Мирзоевым и Московской областной адвокатской палаты А. П. Галогановым письме, в котором выражена обеспокоенность явно открытыми попытками нанести сокрушительный удар по адвокатскому сообществу.

От имени адвокатской общественности и науки авторы письма сообщают, что уже сегодня предпринимаются активные меры к усилению государственного руководства адвокатурой путем наделения органов власти (Федеральной регистрационной службы) правом истребовать от адвокатов, адвокатских палат любые материалы и сведения, в том числе и рабочие производства по делам, связанным с оказанием юридической помощи конкретным доверителям, давать им рекомендации, требовать прекращения статуса адвоката и ставить вопрос о привлечении его к дисциплинарной ответственности. Во всяком случае, проект Закона о внесении этих и других подобных изменений в нынешний Закон об адвокатуре уже не только находится в работе, но и принят Госдумой в первом чтении.

Уместно напомнить, что такие попытки и эксперименты властями предпринимаются постоянно: как до принятия основного Закона об адвокатуре, так и после того, как он показал себя эффективным правовым регулятором. Многим может показаться, что в таком процессе ничего страшного нет: идет простое законотворчество и принятый Закон совершенствуется в связи с обнаружившимися недостатками. Но это далеко не так.

Посягательства на концептуальную целостность адвокатского закона и наметившийся положительный сдвиг в работе адвокатуры имеют серьезные социально значимые негативные последствия. Ведь они размывают публично-правовой институт адвокатуры и фактически затушевывают проблемы реального обеспечения государством квалифицированной юридической помощью и надлежащей защитой прав своих граждан, в том числе малоимущих.

А когда такие эксперименты направлены на ограничение правомочий адвоката, его дискредитацию, запугивание, лишение минимальных гарантий, без которых невозможно осуществить реальную защиту прав и законных интересов граждан, то все конституционные декларации о демократическом правовом государстве, равноправии перед законом, обязательстве государства защищать права и свободы человека и гражданина на деле превращаются в фикцию. А это, в свою очередь, приводит к глубокому нигилизму и пессимизму в общественном сознании.

Указанные попытки - это, так сказать, прямые, лобовые удары в открытой, хотя и недостойной, борьбе с адвокатами, а значит, и с гражданским обществом. Но есть и более изощренные способы воздействия на ситуацию. Они направлены на подрыв авторитета адвокатуры вообще, на то, чтобы вызвать в народе негодование по отношению к этому институту общества. И упор здесь делается не на рациональное логическое мышление людей, а на чувственную сферу восприятия. Приведу один из примеров подобного "воздействия на массы" с целью размывания уважительного отношения к правозащитникам. Поскольку нередко адвокаты защищают преступников, постольку, по мнению некоторых, зачем они такие вообще нужны, если не будут подчиняться тем, кто ведет борьбу с преступностью.

Подобные мысли иногда протаскиваются на страницах печати, высказываются даже весьма уважаемыми юристами, пытающимися как бы под видом заботы о высокой нравственности подточить в общественном сознании статус независимости адвоката от суда и прокурора, сделать из него если не врага, то уж недруга точно. Недавно (как раз к моменту рассмотрения проекта Закона о внесении изменений в адвокатский закон в Госдуме) в журнале "Российский адвокат" в N 5 за 2006 г. была опубликована статья бывшего сотрудника Минюста России Исая Сухарева под названием "Что огорчило классика".

В этой статье автор, ссылаясь на мнение писателя Ф. М. Достоевского, говорит, что "огромных нравственных усилий требует от защитника выработка позиции при отстаивании интересов человека, совершившего преступление. Пользуясь правом непосредственного (и скрытого от чужих глаз и ушей) общения с подсудимым, адвокат может повлиять на него в любом направлении. Поддержать в желании признать свою вину и покаяться или побудить к активному отрицанию вины. И тем самым либо способствовать духовному возрождению личности, либо усугубить нравственное падение преступника". "Согласимся, - пишет И. Сухарев, - что этот непростой выбор стоит перед адвокатом и сегодня. Причем в пользу безнравственного поведения куда больше соблазнов, чем поступить по совести, в соответствии с исконными представлениями о добре и зле. Что на одной чаше? Только сознание исполненного долга, сознание того, что поступил по-божески, по справедливости. Тогда как на другой - вполне материализуемые ценности: слава беспроигрышного адвоката и весомый гонорар. Добившись оправдания заведомого преступника (а без приговора суда он уже и не преступник вовсе), вполне позволительно рассчитывать на поддержку какой-то части общества. И только из глубины души может прозвучать осуждающий голос: "По твоей милости поругана правда, а зло торжествует". Но у каждого ли жив этот голос совести?"

Особенно наглядно, по мнению Достоевского, слова которого Сухарев приводит в поддержку своего мнения, негативный потенциал адвокатской деятельности проявился в деле некоего мещанина Кронеберга, обвинявшегося в истязании 7-летней дочери. Подсудимого, который рябиновыми розгами сек обезумевшую от боли девочку, "сек долго, вне себя, бессознательно, как попало", суд присяжных... оправдал. Оправдал благодаря эффектной защите, выстроенной признанным мэтром тогдашней адвокатуры В. Спасовичем (кстати, профессором уголовного права). "Я был в негодовании на суд, на присяжных, на адвоката, - записал Федор Михайлович в "Дневнике". - Ведь теперь судившегося отца могут уже "не принимать за злодея... он только "худой педагог", по выражению его же защитника". Далее И. Сухарев, опять же при "поддержке" Достоевского, подробно разбирает речь адвоката в суде, используемые им приемы воздействия на аудиторию.

Думаю, читателям не обязательно знакомиться с этими заметками в полном объеме, которые можно найти в любом собрании сочинений Достоевского (Дневник писателя. 1876). И так ясно. Я же, отстаивая существующий статус-кво адвокатуры и адвоката, остановлюсь лишь на отдельных замечаниях писателя по поводу возмутившего его выступления защитника. Прежде всего, подобно и нынешним критикам, он обращает внимание на то, что блестящий адвокат участвовал в деле не по соглашению с подзащитным, а по назначению суда. Значит, "не всегда адвокат старается за полученный гонорар. Таково уж свойство подлинного таланта, что не денежный интерес, а нечто другое может быть побудительным стимулом.

"Что ж, очень точное наблюдение, - замечает И. Сухарев. - Ведь и сегодня адвокатом, который пытается отстоять заведомо неправое дело, часто движет не примитивный денежный интерес, а желание подтвердить имидж успешного юриста, способного расправиться с любыми аргументами другой стороны". Вот и Спасович, по словам Достоевского, с самого начала старается размыть в сознании присяжных, казалось бы, очевидные доводы обвинения. "Самое слово "истязание ребенка", - цитирует писатель адвокатскую речь, - во-первых, возбуждает чувство большого сострадания к ребенку, а во-вторых, чувство такого же сильного негодования к тому, кто был его мучителем". И такой прием "сразу разбивает лед недоверчивости (присяжных к защитнику. - И. Сухарев) и хоть одной капелькой, а уж профильтровывается в ваше сердце".

Далее цитата продолжается: "А завоевав внимание суда, защитник выставляет свой главный козырь.

Да, сам он не сторонник воспитания розгой и оплеухой, но не надо забывать, что в российском быту такая мера воспитания существует. Следовательно, сам акт телесного наказания розгой не может восприниматься как какой-то необычный поступок, и вопрос только о пределе применения этой меры. Причем и в этой тираде защитник продолжает заигрывать с аудиторией, соглашаясь: "В настоящем случае была мера несомненно ненормальная".

"И что же, адвокат признает обвинение, - спрашивают Достоевский и Сухарев? - Ничуть. Скрупулезно сосчитав рубцы и синяки, обнаруженные на теле ребенка, он приходит к выводу, что они не столь страшны, что было не истязание, а наказание и что несдержанного отца пытаются судить "всего лишь" за "злоупотребление властью". Но где же предел этой власти? - вопрошает адвокат. - Кто определит, сколько может ударов и в каких случаях нанести отец, не повреждая при этом наказании организма дитяти?" А поскольку вычислить это Спасович считает невозможным, то делает однозначный вывод о невиновности злодея: "Стало ли из-за розги в детском возрасте... собираться?"

Понимая всю сложность позиции адвоката, призванного защищать как правого, так и виноватого, что и закон-то не всегда соглашается с нашими представлениями о должном, справедливом, приведенный Сухаревым Достоевский замечает: "Я не юрист, но в деле Кронеберга не могу не признать какой-то глубокой фальши... да, блестящее установление адвокатура, но почему-то и грустное". И еще: "Мне кажется, что избежать фальши и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, вообще говоря, как и всякому человеку достигнуть райского состояния".

И заканчивает свой опус Исай Сухарев следующей тирадой: "Хотелось бы, чтобы эти слова великого гуманиста подвигли ныне практикующих коллег к более взыскательной нравственной оценке своей профессиональной деятельности. Чтобы не считали они единственным мерилом адвокатского успеха оправдание любого и любой ценой. К слову, в наши дни оправдание чаще случается не столько из-за особой стойкости защиты, сколько из-за вопиющей слабости обвинения. А это явление проходящее. И может, тут-то как раз особенно уместно вспомнить, кому мы доподлинно служим - высоким идеалам правосудия или своим собственным амбициям. Тем более что нравы меняются, и сегодня даже Спасович, уверен, не смог бы доказать педагогическую оправданность розог".

По правде сказать, несмотря на, казалось бы, правильные акценты об актуальности затронутой автором проблемы о соотношении исполнения адвокатского долга с общепринятыми моральными ценностями, читаешь названную и ей подобные статьи уважаемого юриста и иже с ним не без грусти. Оно и понятно: ведь внимание к адвокатуре усилено не только у чиновников, но и у простых граждан тоже. Такое, правда, наблюдалось всегда. Но только теперь акценты делаются на негативный аспект. А если его нет, то таковой придумывается. Хитрыми и лукавыми логическими подтасовками типа описанных выше "методов" И. Сухарева.

Ведь ясно же, что, читая И. Сухарева, внимание к адвокатуре волей-неволей формируется нездоровое. И что очень важно, опасное. А объяснение этому - в реальных проявлениях действенности принятого Закона об адвокатуре, который, наконец-то выведя ее из государственного подчинения и влияния представителей Министерства юстиции, сделал адвокатскую деятельность эффективным оружием в защите прав людей. Теперь уже не только министерские чиновники разных уровней и калибров обрушиваются в неправедном гневе на адвокатуру, но и народ, подзуживаемый чиновниками, пытается обвинять ее во всех смертных грехах, какие только можно для нее выдумать, и нарисовать в своем (а значит, и в народном) нездоровом и искусственно сконструированном воображении образ продажного или не очень продажного адвоката.

Конечно, здравая логика, практический жизненный опыт и реальная социально-политическая обстановка в стране усилия авторов этих нападок делают бесплодными и нежизнеспособными. Торжество закона воочию стало реальностью, и этот факт трудно чем-либо опровергнуть, тем более опорочить перед российской общественностью. И вот тогда люди, подобные И. Сухареву, начинают прибегать к "последнему доводу королей" - ссылкам на великих. И упомянутая публикация - нечто из этого же рода. Кстати, здесь вместе с мнением Достоевского были бы уместны для автора и слова А. Н. Некрасова, касающиеся гражданских дел: "За лишение состояния, и за то теперь деньги отдай...". Можно было бы вновь цитировать незабвенных Каткова и Победоносцева.

Наверное, витали перед воспаленным мозгом Сухарева и министерских чиновников также и слова Вышинского о том, что "адвокаты являются самым контрреволюционным сословием", и особенно тирады вождя мирового пролетариата о том, что "адвокат - это интеллигентская сволочь и его надо брать ежовыми рукавицами". Много и других можно найти "авторитетов", которым адвокаты почему-то не нравились и не нравятся поныне. Не нравятся именно тем, что они превосходят своих оппонентов - государственных обвинителей и мастерством воздействия на судей, и образностью речи, и глубиной проникновения в суть преступления, и доказательственностью изложения своих доводов, и много еще чем, что и предрешало ранее и нередко предрешает сегодня успех того или иного дела.

Сухарев, рассуждая о морально-нравственных аспектах нашей жизни, пытается повернуть общественное мнение в русло критики таких адвокатов, которые в своих защитительных речах (и не только) пытаются защищать преступников. При этом, поскольку собственной аргументации у автора недостаточно, он прибегает к оценке позиции известного адвоката, призывая на помощь Ф. М. Достоевский. Что тут, дескать, скажешь против такого авторитета.

Но отвечу сразу: пример, выбранный чиновником Минюста (хотя и бывшим) для обоснования своей позиции, очень неудачный и, более того, неуместный. Во-первых, в данном деле, а я также внимательно ознакомился с этой речью, Спасович защищал в суде не преступника, а невиновного человека (приговор, который констатирует преступную вину человека, как раз и сказал человечеству, что подсудимый оказался невиновным: "нон кримен зине леге" (лат.), т. е. нет преступления без указания на то в законе, преступником человека может назвать только суд, и пока нет в отношении его приговора о совершенном преступлении, он считается невиновным. Уж это-то юрист Сухарев должен был знать). Негодование Достоевского позицией адвоката и присяжных в данном случае было основано лишь на чисто эмоциональной стороне дела, а не на оценке всех психологических, морально-нравственных (как ни странно) и особенно юридических фактов. В отличие от Л. Н. Толстого, который жизнь пореформенного российского суда познал личным присутствием на процессах (и это очень хорошо было изображено им в романе "Воскресение"), Ф. М. Достоевский, как можно полагать, читая его статью, явно на процессе Кронеберга не присутствовал, а речь адвоката полностью не прочитал. И потому это негодование писателя - его личное дело, которое в данном случае нельзя сводить к общественной оценке, каким бы уважаемым и авторитетным человеком в обществе Федор Михайлович ни считался.

Не было в деле Кронеберга "какой-то глубокой фальши", о которой говорит Достоевский. Все было искренним (как при исследовании дела в суде, так и в поступках адвоката, - чтобы сделать такой вывод, мне пришлось полностью прочитать эту речь), по-человечески понятным и объяснимым, что мастерски и продемонстрировал перед присяжными заседателями Владимир Данилович. Всем бы так вести себя в деле. А вот Достоевский почему-то этого всего не понял. Хотя уж кто-кто, а он должен был разобраться в тех глубинах психологических сюжетов, признанным мастером изображения которых он считается (см. его "Братья Карамазовы", "Преступление и наказание" и другие работы). Очевидно, не понял именно потому, что, когда писал своих "Карамазовых", он был в достаточной степени осведомлен о всей полноте "психологического наполнения" сюжета, а здесь, при оценке действий адвоката Спасовича, опирался лишь на внешнюю информацию о случившемся, без проникновения во всю глубину "сюжетных линий", раскрывшихся в суде. Как часто и мы сами судим о том или ином деле или человеке понаслышке, исходя из минимума информации, которую поставляет нам обывательское и нередко необъективное "общественное мнение". Однако "рассуждения на кухнях" не должны быть объектами серьезных разговоров юристов, тем более таких серьезных юристов, как И. Сухарев и читатели журнала "Российский адвокат".

Второе, на что я хотел бы обратить внимание при оценке статьи И. Сухарева и подобных нападок на адвокатов, так это именно на мастерстве защитника. Разговоры же о "более взыскательной нравственной оценке своей профессиональной деятельности" (а под этим понимается удержание адвокатом своей активности, прыти, если так можно сказать, запала при защите людей, которые представлены государственным обвинением отъявленными и закоренелыми бандитами, жуликами, убийцами и т. д.) - это все от лукавого. Каждый должен выполнять добросовестно свои обязанности. Прокурор - обвинять (кстати, добросовестно), а адвокат - обеспечивать защиту (кого бы то ни было и аналогичным образом добросовестно).

На этот счет известный судебный деятель П. Сергеич (П. С. Пороховщиков) в учебнике, по которому учились и И. Сухарев, и все минюстовцы ("Искусство речи на суде"), писал: "Чтобы заставить присяжных остановиться именно на тех посылках, которые приводят к заключению, указанному оратором, надо действовать не только на ум, но и на чувство, на волю. Чувство же не подчиняется логике. Вот почему оратор должен быть прав не только умом, но и сердцем. По этой же причине его сила не в одних только логических правилах, но и в знании сердца человеческого...". Именно по этому изумительному правилу действовал в описанном И. Сухаревым (и Достоевским) процессе и В. Д. Спасович. В книге "Речи известных русских юристов" в защиту даже убийц, насильников опубликованы не менее блистательные речи того же В. Д. Спасовича, а также Ф. Н. Плевако, А. И. Урусова, П. А. Александрова, других адвокатов (в наше время достоянием общественности стали выступления адвокатов Г. М. Резника, Г. П. Падвы, Б. А. Кожемякина и многих других, которые получили оценку не хуже речей классиков). Все они также могли бы вызвать негодование Исая Сухарева и нынешних чиновников Минюста.

Адвокаты в уголовных процессах блестяще демонстрируют свою приверженность к истине и объективному исследованию конкретных обстоятельств дела, а не поддаются досужим, абстрактным и неконкретным "нравственным оценкам общества", которые, как правило, являются лишь порождением субъективного отношения отдельных людей, групп, слоев населения и т. д. в зависимости от тех или иных случайных воздействий на них и иного эмоционального фона.

А теперь - о рекомендации И. Сухарева, сказанной им как бы ненароком под шумок ручейка, журчащего в его демагогии о "нравственности". Сухарев рекомендует: "Пользуясь правом... общения с подсудимым, адвокат может повлиять на него в любом направлении. Поддержать в желании признать свою вину и покаяться или побудить к активному отрицанию вины. И тем самым либо способствовать духовному возрождению личности, либо усугубить нравственное падение преступника". Однако такая рекомендация для адвоката, если он последует ей, - это самый верный путь к его профессиональной несостоятельности и предательству своей профессии.

В этой фразе бывший чиновник Минюста откровенно проповедует тезис о том, что нравственным поведением адвоката будет лишь такое, при котором он в общении с подсудимым влияет на него с целью признать тем свою вину, что ассоциируется Сухаревым с духовным возрождением преступника. Непризнание же вины, наоборот, есть свидетельство нравственного падения. Ну, впрямь, как на допросе у милицейского следователя. Особенно опасны такие "советы" в наше время, когда повсеместно катастрофически падает качество следствия и судебного разбирательства, когда следственные органы основной упор по сбору доказательств делают на признание вины, когда массы подозреваемых, задержанных, свидетелей ныне прессуются всевозможными методами с целью "выбивания" признания о совершенном преступлении. Поставить адвоката на службу прокурору и следствию - это не новые поползновения в политике государства. Но призвать для этого в свою помощь великих - это уже что-то новое.

Уважаемому Исаю Сухареву и тем, кто вознамерился опорочить роль независимой адвокатуры в России, принизить и дискредитировать ее значение в защите прав граждан, нелишним было бы вспомнить при этом и слова еще одного великого средневекового философа Фомы Аквинского, который сказал: "Ссылка на авторитет есть наихудшее из доказательств!" Не помогут ни Достоевский, ни государственные чиновники, ни другие авторитеты в том деле, где решающее слово должно сказать само общество, на страже законных интересов которого стоят адвокатура и конкретные адвокаты, защищающие граждан от несправедливости самого же государства.

Название документа