Оспаривание актов, совершенных во вред кредиторам (по поводу законопроекта, внесенного в Государственную Думу)

(Гримм Д. Д.) ("Вестник гражданского права", 2010, N 4) Текст документа

ОСПАРИВАНИЕ АКТОВ, СОВЕРШЕННЫХ ВО ВРЕД КРЕДИТОРАМ

(ПО ПОВОДУ ЗАКОНОПРОЕКТА, ВНЕСЕННОГО В ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДУМУ)

Д. Д. ГРИММ

I

Министерство торговли и промышленности в связи с выработанным им проектом правил о переходе торговых и промышленных предприятий остановилось и на вопросе об изменении постановлений, касающихся, по выражению объяснительной записки ведомства, случаев "недобросовестных переукреплений, обременения, безденежной передачи или сокрытия иным образом имущества". Как явствует из дальнейших рассуждений, помещенных в той же записке, речь идет, собственно, о пересмотре п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X, на основании которого "договор недействителен и обязательство ничтожно... когда договор клонится... 2) к подложному переукреплению имения во избежание платежа долгов". Постановления, которыми предполагается заменить эту статью, сводятся к следующим трем статьям <1>: "1. В случае безуспешности обращенного на имущество должника взыскания, равно как в том случае, когда по обстоятельствам дела представляется очевидным, что обращение взыскания на имущество должника не приведет к полному удовлетворению требования кредитора, а в отношении лиц торгующих - также и в случае прекращения ими платежей <2> кредитор вправе предъявить иск о признании недействительными договоров <3> должника, коими во избежание платежа долгов передается, обременяется или обесценивается принадлежащее ему имущество, насколько такие договоры клонятся ко вреду кредитора. 2. Возмездные договоры могут быть признаны недействительными лишь в том случае, если лица, с коими они заключены, знали о намерении должника избежать платежа долгов. Кредитор освобождается от обязанности доказывать наличность этого условия, если договор заключен должником: 1) со своим супругом; 2) с родственниками его самого или его супруга по прямой восходящей либо нисходящей линии; 3) с усыновителями или усыновленными его самого или его супруга; 4) с братьями либо сестрами его самого или его супруга: родными, сводными или по усыновлению или 5) с супругом одного из упомянутых лиц. Суд, отказывая в иске о недействительности возмездного договора по недоказанности того обстоятельства, что лицо, с коим договор заключен, знало о намерении должника избежать платежа долгов, может по просьбе истца постановить о признании означенного договора совершенным во избежание платежа долгов <4>. 3. Иски о недействительности договоров, коими во избежание платежа долгов передается, обременяется или обесценивается имущество должника, могут быть предъявлены лишь в течение 5 лет со дня совершения оспариваемого договора". -------------------------------- <1> Статьи цитируются в редакции Государственной Думы, несколько видоизменившей первоначальную редакцию. Означенные статьи образуют отд. II законопроекта "Об установлении правил о переходе торговых и промышленных предприятий, а также об изменении постановлений, касающихся признания недействительности договоров, заключенных с намерением избежать платежа долгов". <2> Выделенные слова включены Государственной Думой. <3> В первоначальном тексте значилось более общее выражение "сделки". Государственная Дума заменила этот термин термином "договоры". <4> По проекту Министерства предполагалось предоставить кредитору непосредственно право предъявить против должника, вступившего с третьим лицом в возмездную сделку во избежание платежа долгов, если третье лицо не знало об этом намерении должника, "иск о признании сделок совершенными во избежание платежа долгов".

Приведенными постановлениями ограничиваются те изменения, которые новый законопроект предлагает внести в затрагиваемую им область отношений <5>. Что касается остальных постановлений действующего законодательства, касающихся оспаривания актов, совершаемых должниками во вред кредиторам, то они затрагиваются проектом лишь постольку, поскольку устанавливаемый подлежащими узаконениями десятилетний давностный срок заменяется пятилетним <6>. -------------------------------- <5> Особняком стоит вновь проектируемая ст. 1700.2 Улож. о нак., на основании которой устанавливается уголовная ответственность (тюрьма от 8 мес. до 1 г. и 4 мес.) как должника, который "с целью неплатежа долгов перекрепит, обременит, безденежно передаст или же иным образом скроет имущество или часть его", так и третьих лиц, которые вступили с ним в договор, "зная о намерении должника уклониться от платежа долгов". Впрочем, уголовная ответственность имеет место лишь "в случае последовавшего от сего для кредиторов или других лиц (?) ущерба". <6> В частности, проект видоизменяет в этом направлении ст. 460 и 461 Уст. суд. торг., изд. 1893.

Предлагаемые проектом нормы по существу своему воспроизводят подлежащие постановления проекта Гражданского уложения <7>. Новыми являются лишь два предположения: первое - об установлении praesumptio doli в отношении супругов и известных близких родственников; второе - о предоставлении суду права по просьбе истца постановить о признании возмездного договора, заключенного с добросовестным третьим контрагентом, совершенным во избежание платежа долгов. -------------------------------- <7> См.: ст. 1661 так называемого объединенного проекта Редакционной комиссии, изд. 1905 г., которой в последнем проекте обязательственного права, внесенном в Государственную Думу в 1913 г., соответствует ст. 136.

Как явствует из сказанного, новый законопроект, по существу, касается только случаев так называемого индивидуального или конкурсного оспаривания актов, совершенных должниками во вред кредиторам, оставляя в стороне даже те случаи, в которых фактически вопрос об оспаривании соответствующих актов возникает лишь после объявления должника несостоятельным. Тем более оставляются без внимания все те случаи, в которых по действующему закону самое право оспаривания обусловлено формальным объявлением несостоятельности. Сюда относится постановление, содержащееся в п. 2 ст. 2014 ч. 1 т. X Свода законов, равно как постановления ст. 460 - 462, 485 и 540 Уст. суд. торг., а также ст. 366 - 369 и 373 Пол. о взыск. по бессп. дел. казны, изд. 1910 г. <8>. -------------------------------- <8> См. об этом: Шершеневич. Курс торгового права. Т. IV. Изд. 4. С. 378 и сл.

Таким образом, не может быть и речи о сколько-нибудь систематическом пересмотре крайне неудовлетворительных и совершенно устаревших постановлений нашего законодательства по данному вопросу. Это задача будущего. В настоящее время остается выяснить, насколько удовлетворительно настоящий законопроект даже в тех скромных пределах, в которых им затронут вопрос об оспаривании фраудаторных актов должника, разрешает эту важную для общегражданского и торгового оборота проблему.

II

Прежде чем перейти к критике отдельных постановлений настоящего законопроекта, мы постараемся установить главные моменты, которые определяют ту или иную постановку законодательства в данной области. В этом отношении встречается три главных типа законодательства: римский, французский и германский. Римская система. Первым по времени и наиболее простым по общей концепции является римский тип. Римская система фраудаторных исков (обычно объединяемых под общим именем actio Pauliana) исторически сложилась на почве охраны интересов собственно конкурсных кредиторов и лишь позднее была распространена и на случаи оспаривания фраудаторных актов со стороны отдельных кредиторов вне и помимо конкурса <9>. Этим объясняется тот факт, что в применении к обеим категориям случаев, т. е. как к конкурсному, так и внеконкурсному оспариванию, действовала одна и та же система норм, с одинаковыми субъективными и объективными предположениями. В этом состоит одна из особенностей римской системы по сравнению с современными законодательствами, в которых различие между конкурсным и внеконкурсным оспариванием играет весьма важную роль в том смысле, что круг случаев, в которых допускается оспаривание в конкурсном порядке, шире круга случаев внеконкурсного или индивидуального оспаривания. -------------------------------- <9> См.: Dernburg, Pandekten, II, § 144; Windscheid. Lehrbuch d. Pandekten. II. § 463. N 5, в особ. примеч. 25.

Из других характерных черт римской системы заслуживают особого внимания следующие моменты <10>. -------------------------------- <10> Мы ограничиваемся указанием лишь наиболее важных моментов и обходим молчанием целый ряд контроверз, возникших в доктрине на почве казуистической формулировки римскими источниками отдельных положений настоящего учения. Ср. подробности у Windscheid (Op. cit. II. § 463. Passim).

A. Строгое проведение того начала, что объективный факт причинения данным актом должника ущерба его кредиторам сам по себе никогда не имеет самостоятельного значения - с ним обязательно должно комбинироваться субъективное намерение должника причинить своими действием вред кредиторам, вернее, сознание им того, что совершаемый им акт должен причинить вред его кредиторам, - так называемый animus или consilium fraudandi. Отсюда, между прочим, вытекает тот вывод, что право на предъявление Паулианова иска имеют только те кредиторы, которые уже состояли таковыми ко времени совершения фраудаторного акта <11>. -------------------------------- <11> l. 10, § 11, 15, 16 D. quae in fraud. cred. 42, 8, см. l. 1, § 27 D. si qiud in fraud. patr. 38, 5.

B. Проведение строгого различия в отношении ответственности третьего приобретателя между недобросовестным и добросовестным приобретателями. Недобросовестным приобретателем явится тот, кто знал о фраудаторном намерении должника. Такой приобретатель, независимо от того, покоится ли приобретение его на возмездном или безвозмездном основаниях, отвечает согласно формуле "Ut perinde sit omnia, atque si nihil alienatum esset" <12>. Другими словами, целью иска в этом случае является воссоздание того положения вещей, которое получилось бы, не будь налицо фраудаторного действия должника. Проведение этого начала на практике не вызывает никаких сомнений, поскольку недобросовестный третий приобретатель получил что-либо на безвозмездном основании. В противоположном случае дело представляется сложнее: возникает вопрос, подлежит ли в связи с восстановлением прежнего положения вещей возврату тот эквивалент, который в свое время был доставлен третьим приобретателем должнику, или нет: ведь эквивалент (в особенности если он состоял в деньгах) мог быть бесследно истрачен должником. Римское право, руководствуясь фактом соучастия третьего приобретателя в неблаговидном образе действий должника, с одной стороны, и желанием возможно полнее обеспечить интересы кредиторов его, с другой стороны, разрешило этот вопрос в том смысле, что эквивалент подлежит учету лишь в тех пределах, в которых он продолжает находиться налицо ко времени предъявления иска, - si nummi soluti in bonis extent <13>. -------------------------------- <12> l. 38, § 4 D. de usur. 22, 1. <13> l. 8 D. quae in fraud. 42, 8.

Что касается добросовестного третьего приобретателя, то, поскольку приобретение его покоится на возмездном основании - causa onerosa, он не отвечает вовсе перед кредиторами должника, хотя бы объективно соответствующий акт и причинил им имущественный ущерб. Поскольку приобретение его покоится на безвозмездном основании - causa lucrativa, он хотя и обязан вернуть полученное, однако лишь в пределах своего наличного обогащения - quatenus quid ad eos pervenit <14>, <15>. -------------------------------- <14> l. 10, § 5 eod. <15> Таковы положения, к которым пришла римская практика. Претор в своем эдикте говорил только: "Interdum causa cognita, et si scientia non sit, in factum actionem permittam" (l. 10 pr. D. h. t. 42, 8), не предрешая вопроса о том, в каких именно случаях допускается иск против добросовестного третьего приобретателя (ср.: Windscheid. Op. cit. II, § 463, примеч. 24).

C. Особенно сложный и деликатный характер носят сделки, совершаемые должником во вред его кредиторам, поскольку такие сделки заключаются не с посторонними лицами, а с теми или другими из числа его собственных кредиторов, каковые вследствие этого попадают в привилегированное по сравнению с остальной массой кредиторов положение. Вопрос приобретает особую остроту, раз такой кредитор знал о фраудаторном намерении должника, а быть может, даже сам поощрял или понукал должника к совершению соответствующего акта. Римское право в этом вопросе заняло колеблющуюся позицию. Принципиально оно исходило из принципа "Jus civile sibi vigilantibus scriptum est". Отсюда делался вывод, что платежи, произведенные в пользу отдельных кредиторов до missio in bona debitoris, т. е. до открытия конкурса, ни в каком случае не могут быть оспорены, хотя бы кредитор знал о фактической неоплатности должника - quamvis sevens prudensque solvendo non esse recipit. Ибо, поясняет Ульпиан, sibi enim vigilant <16>. Это начало было распространено и на платежи по натуральным обязательствам <17>. -------------------------------- <16> I. 6, § 7 D. h. t. 42, 8. Ср. l. 24 in fine eod. Изъятие было установлено только в пользу фиска (ср. l. 18, § 10, l. 21, D. de J. F. 49, 14). <17> I. 19, 20 D. eod. Относительно досрочных платежей существует контроверза. Господствующий взгляд, основываясь на l. 10, § 2 D. h. t. 42, 8, признает, что потерпевшие кредиторы могут только потребовать возврата interusurium, а не всего платежа (ср.: Windscheid. Op. cit. § 463, примеч. 35).

С другой стороны, обеспечение требования кредитора путем установления в его пользу залогового права, что, конечно, тоже создает ему привилегированное положение, может быть оспорено остальными кредиторами на общем основании <18>. Сомнение возбуждает случай так называемой datio in solutum, когда должник с согласия кредитора передал ему взамен условленного предмета обязательства какое-либо иное имущество; источники об этом случае не упоминают; господствующее в современной доктрине общего (реципированного римского) права мнение и в этом случае признает возможность оспаривания соответствующих актов <19>. -------------------------------- <18> l. 10, § 13, D. h. t. 42, 8. <19> См.: Windscheid. Op. cit. II, 463, примеч. 33.

В заключение необходимо отметить еще одну особенность римской системы, а именно: должник формально не терял права распоряжения своим имуществом (впредь до окончательной продажи или распродажи его) даже после открытия конкурса. Это значит, что распоряжения, совершенные им после этого момента, не считались ничтожными, а подлежали только на общем основании оспариванию в порядке той же actio Pauliana <20>. При этом кредиторы, которые игнорировали платеж в счет их требований в ущерб остальным, уже не пользуются привилегированным положением, наоборот, все платежи, полученные ими после этого момента, могут быть оспорены <21>. -------------------------------- <20> l. 9, l. 10, § 16 D. h. t. 42, 8. Эта особенность в современном римском праве отпала (ср.: Windscheid. Op. cit. II, § 272, примеч. 8). <21> l. 6, § 7, l. 10, § 16 D. h. t. 42, 8.

Французская система. Французская система построена на строгом разграничении индивидуального и конкурсного оспаривания актов, совершенных во вред кредиторам. Индивидуальное оспаривание регулируется ст. 1167 Code Civil, а конкурсное - ст. 446, 447 и 449 Code de commerce <22>. Реальное соотношение между тем и другим ближе всего может быть охарактеризовано как соотношение общего и особого порядка оспаривания. Общим порядок, устанавливаемый ст. 1167 Code Civil, может быть назван в двояком смысле. Во-первых, этот порядок применим как при отсутствии конкурса, так и при наличии его. В последнем случае спор, согласно практике <23>, может быть даже предъявлен только от имени конкурсной массы; другими словами, в последнем случае оспаривание теряет свой чисто индивидуальный характер. Во-вторых, указанный порядок может быть назван общим и потому еще, что, как известно, институт конкурса в техническом смысле получил во французском праве надлежащее развитие лишь в торговой сфере. В сфере общегражданского права до настоящего времени его заменяет архаический институт deconfiture (в противоположность faillite торгового права), построенный не столько на начале общности интересов всех кредиторов должника, сколько на противоположном чисто индивидуальном начале chacun pour soil <24>. Эта своеобразная точка зрения французского права не могла не отразиться на детальной разработке начал, установленных ст. 1167 C. C. -------------------------------- <22> Эти статьи Торгового кодекса действуют в настоящее время, в редакции Закона от 28 мая 1838 г., каковой Закон во времена Июльской монархии заменил собою всю кн. III Торгового кодекса "Des faillites et banqiieroates" (ср. об этом, равно о позднейших модификациях названного Закона, и в частности о Законе 4 марта 1889 г., создавшем особый порядок судебной ликвидации (liquidation judiciare): Thaller, Traite elementaire de droit commercial, 4 изд., N 1695. C. 639). <23> Закон по этому пункту, как и по многим другим, молчит (ср.: Planiol. Traite elementaire de droit civil. Изд. 6. Т. II. C. 112; Baudry-Lacantinerie, Precis de droit civil. Изд. 10. Т. II. C. 109). <24> См.: Thaller. Op. cit. N 1709. C. 849, 850.

Ввиду изложенного нам необходимо отдельно рассмотреть общий и особый порядок оспаривания фраудаторных актов. А. Что касается прежде всего общего порядка, установленного ст. 1167 C. C., то следует заметить, что он очерчен в законе лишь в самых общих чертах. Статья 1167 гласит: "Они (т. е. кредиторы) могут также лично от себя (en leur nom personnel) оспаривать акты, совершенные их должником в злостное нарушение их прав (en fraude de leurs droits). Они должны, однако, в отношении прав, упомянутых в титуле о наследовании и в титуле о брачном договоре и взаимных правах супругов, считаться с нормами, там установленными". И только. Никаких дальнейших правил в развитие этих начал закон не устанавливает. Справедливо поэтому Planiol замечает, что "составители Кодекса... ограничились провозглашением голого принципа в ст. 1167, не разрешая определенно ни одного вопроса. Эта статья... равносильна одному простому упоминанию об иске: закон нас предупреждает, что Паулианов иск все еще существует, но он не дает нам никакой регламентации его. В отношении всех вопросов, которые поднимает этот иск, мы можем основываться только на том, что дает предшествующее развитие, т. е. почти исключительно на римских текстах" <25>. -------------------------------- <25> Planiol. Op. cit. II. C. 107: "Les redacteurs du Code... se sont bornes a enoncer le principe dans l'art 1167, sans donner de solution, precise sur aucun point. Cet article... equivaut a une simple mention de l'action: la loi nous avertit, que action Paulienne existe toujours: elle ne nous donne point la reglementation. Pour toutes les questions, que cette action souleve, nous en sommes reduits a la tradition, c'est a dire presque uniquement aux textes romains".

Естественно, что при таких условиях свободное право - творчество доктрины и судебной практики должно было пышно расцвести. Вместе с тем на этой почве неизбежно должен был возникнуть целый ряд контроверз. В самом деле, единственное определенное указание, которое дает закон, касается требования наличности умысла - fraude - со стороны должника в смысле намерения его соответственным своим актом причинить вред своим кредиторам. Все остальное, как-то: противоположение актов, покоящихся на возмездном и безвозмездном основании, требование в первом случае для привлечения к ответственности третьего приобретателя знания его о фраудаторном намерении должника (complicite), равно как отказ от этого требования в отношении приобретений, покоящихся на cause a titre gratuit, составляет уже продукт правотворческой деятельности доктрины и практики, каковая в обоснование этого противоположения приводит лишь то основание, что "cette difference... a toujours ete conservee par notre jurisprudence" <26>. -------------------------------- <26> Planiol. Op. cit. II. C. 114.

Если в этом отношении французская юриспруденция примыкает к началам, провозглашенным римским правом, то в других отношениях она более или менее регулярно отходит от них. Сюда относится прежде всего отрицательное отношение к римскому началу ограничения ответственности добросовестного третьего приобретателя ex causa lucrativa наличным его обогащением; как будто даже вопроса такого не существует: и доктрина, и практика хранят в этом отношении молчание <27>. -------------------------------- <27> В значительной мере это объясняется неудовлетворительной общей постановкой исков о возврате неправомерного обогащения, и в частности крайне неудачной регламентацией иска о возврате недолжно уплаченного в C. C. (см. ст. 1376 и сл.), что создает большие затруднения для правильного разрешения всего этого вопроса de lege lata. Впрочем, и C. C. знает случаи, в которых ответственность заинтересованных лиц ограничивается пределами их обогащения. Ср. ст. 1312 C. C., которая говорит, что несовершеннолетние, признанные судом душевнобольными, и замужние женщины в случае возбуждения ходатайств о признании принятых ими на себя обязательств (engagements) ничтожными, обязаны вернуть полученный ими взамен этого эквивалент лишь в том случае, если будет доказано, "que ce qui a ete paye a tourne a leur profit".

Сюда же относится своеобразная постановка вопроса о последствиях, к которым приводит предъявление Паулианова иска в отношении как должника, так и остальных кредиторов, не присоединившихся к кредитору-истцу. Вот как формулирует эти последствия Planiol, который сам признает, что здесь кроется "une des differences les plus fortes, qui separent la pratique franais de l'ancien droit romain" <28>. Исходя из того взгляда, что фраудаторный акт теряет силу лишь в отношении потерпевших кредиторов, сохраняя силу в отношении всех других лиц, и что Паулианов иск французского права носит чисто индивидуальный характер (une action individuelle), он отсюда выводит, что "возвращенная ценность (la valeur restituee) не поступает обратно в имущество отчуждателя и не становится общим обеспечением (le gage commun) всех его кредиторов; она может быть предоставлена только кредитору, вчинившему иск, и тем, кто присоединился к его исковому требованию в качестве потерпевших наряду с ним от фраудаторного образа действий должника" <29>. Но этого мало. Исходя из тех же предпосылок, Planiol приходит к дальнейшему выводу, что "восстановление прежнего положения вещей (la revocation) имеет место лишь в меру вреда, понесенного кредитором, возбудившим преследование (dans la mesure du prejudice subi par le creancier poursuivant). Отсюда вытекает, что если этот вред меньше ценности объекта, о котором идет речь, третий приобретатель уполномочен оставить его (т. е. этот объект) за собою, возместив кредитору его интерес (le tiers est autorise ale garder en desinteressant le creancier). Последний не может отказаться от платежа, который ему предлагает третий приобретатель, а раз он получил уплату, он ничего больше не может требовать от него" <30>. Нечего и говорить, что вместе с тем практика строго придерживается положения, известного еще римскому праву, что по общему правилу право на предъявление фраудаторного иска имеет только кредитор, требование которого возникло раньше совершения должником акта, подавшего повод к оспариванию его <31>. -------------------------------- <28> Planiol. Op. cit. II. C. 117. Ср. также Baudry-Lacantinerie (Op. cit. II. C. 112), который отмечает, что есть и противники этого взгляда, возражающие против него с точки зрения недопустимости создавать таким путем привилегию в пользу отдельных кредиторов во вред остальным. <29> Там же. С. 117. Впрочем, Planiol оговаривается дальше: "Tel est du moins l'avis de la doctrine, mais la jurisprudence est hesitante" (см. предшествующее примечание). <30> Planiol. Op. cit. II. C. 117. <31> Там же. С. 112.

В заключение остается отметить, что по вопросу о том, возможно ли оспаривание в порядке ст. 1167 C. C. сделок, совершенных должником не с посторонними лицами, а с тем или другим из его кредиторов, практика при наличности concert frauduleux между должником и подлежащим кредитором допускает подобное оспаривание <32>. -------------------------------- <32> Sirey. C. C. annote II, sub. art. 1167, N 61, 64, 65.

Таковы главные положения, к которым пришла французская доктрина и судебная практика по данному вопросу. Из вышеизложенного явствует, что они представляют собою не что иное, как постепенно сложившуюся communis opinio, которая не исключает ряд серьезных разногласий в доктрине и соответствующих колебаний в судебной практике по целому ряду пунктов. Одна из наиболее важных контроверз уже отмечена вами выше. Что касается других, то мы в настоящее время не будем на них останавливаться, так как это завело бы нас слишком далеко <33>. -------------------------------- <33> Богатый перечень контроверз можно найти, между прочим, у Zachariae v. Lindenthal (Handbuch d. Franzos. Civilrechts. Изд. 7. Т. II. § 313).

Подводя итоги сказанному, мы должны констатировать, что чрезмерная лаконичность закона привела в результате совместной, чисто правотворческой работы доктрины и практики к созданию весьма своеобразного института, представляющего собою смесь начал, частью заимствованных из римского права, а частью сложившихся на почве признания данного иска чисто личным, индивидуальным средством защиты отдельных кредиторов. Б. Наряду с изложенным общим порядком оспаривания актов, совершенных во вред кредиторам, французское право знает еще особый порядок, применимый только в случаях торговой несостоятельности. Этот особый порядок, как мы уже заметили, не устраняет, а лишь дополняет общий порядок, расширяя круг случаев, в которых по делам о торговой несостоятельности допускается оспаривание актов, вредных с точки зрения интересов кредиторов. Соответствующие статьи Code de commerce <34>, как уже было замечено выше, подверглись модификации на основании Закона от 28 мая 1838 г., в редакции которого они и действуют в настоящее время. -------------------------------- <34> Мы имеем в виду ст. 446 и 447, устанавливающие общие правила, и дополняющую их ст. 449, устанавливающую некоторые особенности в отношении производства платежей по простым и переводным векселям. См. по поводу дальнейшего: Thaller. Op. cit. N 1806-1855. C. 905 - 927.

Основная особенность этого особого порядка состоит в том, что в интересах кредиторов облегчается возможность оспаривания ими убыточных для них актов, совершенных должником в течение так называемого сомнительного периода (periode suspecte), каковой период обнимает время от фактического прекращения платежей (cessation des paiements) до формального объявления несостоятельности (так называемое jugement declaratif) с присоединением к этому периоду - для известных категорий случаев - сверх того ближайших 10 дней, предшествующих прекращению платежей. При этом закон expressis verbis распространяет свое действие как на акты, совершенные должником с посторонними лицами, так и на акты, совершенные ими с тем или другим из его кредиторов во вред остальным. В частности, закон различает акты, покоящиеся на возмездном основании (actes a titres onereux), с одной стороны, и акты, основанные на безвозмездном основании и соприкасающиеся с ними акты (actes a titres gratuits et actes assimiles), с другой стороны: aa) Что касается первых, о которых трактует ст. 447 C. de Com., то к числу их относятся, во-первых, возмездные сделки, совершенные с кем бы то ни было, и, во-вторых, платежи, произведенные кому-нибудь из кредиторов <35>, поскольку те и другие акты относятся ко времени после прекращения платежей. В этих случаях, в отличие от требований, устанавливаемых Паулиановым иском (во французском его понимании), не требуется ни установления момента fraude du debiteur, ни preuve de la participation du tiers a cette fraude. Вместо этих часто труднодоказуемых обстоятельств достаточно установить: во-первых, факт, что соответствующий акт был совершен после прекращения платежей, и, во-вторых, что противная сторона знала о прекращении платежей. -------------------------------- <35> За исключением платежей по векселям, для которых ст. 449 устанавливает особые правила.

Вторая категория случаев, предусматриваемая ст. 446, обнимает, с одной стороны, дарственные распоряжения, с другой стороны, - в качестве так называемых actes assimiles - известные особые формы удовлетворения отдельных кредиторов (производство досрочных платежей - datio in solutum), а также предоставление отдельным кредиторам особых реальных гарантий (в формах nantissement, hypotheque или antichrese) в обеспечение их требований. В этих случаях "сомнительный период" увеличивается, обнимая собою не только время от прекращения платежей до формального признания судом несостоятельности должника, но и ближайшие, предшествующие прекращению платежей десять дней. Вместе с тем достаточно установить, что надлежащий акт совершен в течение этого периода времени; не требуется, чтобы противная сторона, с которой должник вступил в сделку, знала о прекращении или неизбежном наступлении прекращения платежей; bb) обе категории случаев отличаются друг от друга не только по своим предположениям, но и по своим юридическим последствиям. В том и другом случае, правда, наступает ничтожность соответствующих актов (nullite) - в этом опять-таки отличие от Паулианова иска, но в отношении первой категории случаев эта ничтожность носит факультативный характер (nullite facultative) в том смысле, что суду предоставляется право, даже при наличии указанных в законе предположений, в зависимости от свободной оценки всех обстоятельств дела либо признать акт ничтожным, либо оставить его в силе, признав нарушение интересов кредиторов несущественным или, во всяком случае, не оправдывающим объявление возмездной сделки ничтожною. Что касается второй категории случаев, то здесь суду подобных полномочий не предоставляется. Наоборот, раз он констатирует, что дарственный или приравненный к нему акт совершен в течение установленного законом сомнительного периода, он обязан признать его ничтожным (nullite de droit). Таковы основные начала особого порядка, установленного Торговым кодексом Франции <36>. -------------------------------- <36> Мы оставляем в стороне некоторые подробности, которые для нашей цели не имеют значения. Ср. о них, и в частности о любопытной тенденции судебной практики распространять этот особый порядок оспаривания на случаи так называемой фактической несостоятельности: Thaller. Op. cit. N 1713-1715. C. 853 и сл.

Германская система. Мы переходим к рассмотрению германской системы <37>. В действующем германском праве и индивидуальное, и конкурсное оспаривание актов, совершенных должниками в ущерб кредиторам, регулируется двумя законами: Конкурсным уставом от 17 мая 1877 г. (§ 29 - 42) и Законом, касающимся оспаривания актов вне конкурса, от 21 июля 1879 г. <38>. Каждый из этих законов стремится дать исчерпывающую регламентацию затрагиваемой им материи. В результате получается ряд повторений, в особенности в основном вопросе - в перечне случаев, в которых допускается оспаривание. Соответствие обоих актов в этом повторении сводится к тому, что перечень Конкурсного устава более полный: наряду со случаями оспаривания, общими тому и другому законам, в нем содержится ряд дополнительных случаев, которые тесно связаны с фактом открытия конкурса и вне конкурса не встречаются <39>. В этом смысле и с точки зрения германского права можно говорить об общем и особом порядке оспаривания. -------------------------------- <37> См. исторический и догматический обзор ее у L. Seuffert (Deutsches Konkurs Processrecht. § 34 - 37. C. 197 и сл.) <38> Оба закона подвергнуты были пересмотру в 1898 г. ввиду согласования их с новым Германским гражданским уложением 1896 г. <39> Общие случаи: § 31 и 32 Конк. уст. = § 3 Зак. 1879 г.; дополнительные случаи: § 30 Конк. уст.

Переходя к сравнению по существу германской системы с римской и французской, следует отметить следующие главные особенности ее. А. Что касается прежде всего круга актов, подлежащих оспариванию, то германское законодательство устанавливает три группы случаев: одну основную и две дополнительные - в зависимости от времени совершения подлежащих актов. Основная и первая дополнительная группы объединяются в том отношении, что в подлежащих случаях оспаривание актов возможно как в конкурсном порядке, так и вне конкурса, тогда как вторая, дополнительная группа обнимает исключительно случаи конкурсного оспаривания. В частности, первую, основную группу образуют все вообще акты должника, причинившие вред кредиторам, независимо от времени совершения их, раз только не истекла общая (30-летняя) земская давность со времени совершения акта <40>. Критерием принадлежности акта к этой группе является наличность фраудаторного намерения должника и знания об этом противной стороны <41>. -------------------------------- <40> Абзац 1 § 41 К. у. в конце; абз. 3 § 12 Зак. о внеконк. оспар. <41> Пункт 1 § 31 Конк. уст.; п. 1 § 3 Зак. о внеконк. оспар. Особые правила установлены в Конкурсном уставе относительно вексельных платежей (§ 34 К. у.).

Раз отсутствует один из этих субъективных элементов, акт не подойдет под данную категорию; смысл остальных двух категорий с этой точки зрения и заключается в том, что они допускают в известных случаях оспаривание актов при отсутствии или неустановимости того или другого из указанных моментов, выдвигая взамен этого другие моменты или устанавливая соответствующие презумпции. С другой стороны, всякий акт, который удовлетворяет указанным критериям, может быть оспорен кредиторами на этом основании независимо от того, не подходит ли он вместе с тем под одну из дополнительных групп; это имеет значение для кредиторов во всех тех случаях, когда представляется возможным устранить ссылку на bona fides третьего приобретателя, оказывающую влияние на размер ответственности его, раз нет налицо других, указанных в законе моментов, устраняющих означенную bona fides. В связи со сказанным важно отметить, что с точки зрения юридической квалификации данной группы не имеет значения ни то обстоятельство, является ли третьим приобретателем постороннее лицо или тот или иной из кредиторов должника (раз только в результате налицо объективный факт причинения вреда остальным кредиторам и наличие соответствующего concert frauduleux), ни тот момент, покоится ли данный акт на возмездном или безвозмездном основании: и в последнем случае для подведения акта под данную группу требуется не только фраудаторное намерение должника, но и знание об этом третьего приобретателя - в этом один из пунктов расхождения германской системы с римским правом и французской практикой, которые допускают ответственность третьего приобретателя ex causa lucrativa независимо от того, знал или не знал он о фраудаторном намерении должника. Вторую группу (первую дополнительную) составляют акты, совершенные в течение последнего года до открытия конкурсного производства или до предъявления отдельным кредитором индивидуального спора против акта вне конкурса. В этом случае проводится различие между возмездными и безвозмездными актами: aa) что касается возмездные актов, то нормально они продолжают подчиняться режиму, установленному для первой, основной группы. Но из них выделяются акты, совершенные должником с другим супругом, а равно с известными близкими родственниками и свойственниками. В применении к этим лицам закон - в отличие от римского и французского права - устанавливает презумпцию, что они знали о фраудаторном намерении должника, с тем, конечно, что им предоставляется опровергать эту презумпцию <42>; bb) вторую подгруппу составляют безвозмездные распоряжения (unentgeltliche Vernigungen) должника. Относительно них - опять-таки в отступление от римского права и в развитие аналогичного французского начала (получившего там признание лишь в отношении дарственных актов, совершенных в течение сомнительного периода) - решающее значение придается объективному факту причинения вреда кредиторам; было ли налицо или нет намерение должника причинить вред кредиторам, а тем более знание об этом третьего приобретателя, для возникновения ответственности последнего перед кредиторами безразлично <43> - наличность или отсутствие этих моментов, и в частности bona fides третьего приобретателя, оказывает влияние лишь на размер ответственности его <44>. С последней точки зрения для кредиторов представляет интерес возможность доказать, что дарственный акт, совершенный в течение последнего года, подходит не только под критерии только что указанных статей закона, но одновременно и под критерии, установленные для основной группы. К сказанному остается прибавить, что если одаренным лицом был супруг должника, то срок для льготного (в вышеуказанном смысле) оспаривания удлиняется до 2 лет <45>. -------------------------------- <42> Пункт 2 § 31 Конк. уст.; п. 2 § 3 Зак. о внеконк. оспар. <43> Пункт 1 § 32 Конк. уст.; п. 3 § 3 Зак. о внеконк. оспар. Исключение допущено относительно случаев нормального, по обычным поводам одаривания (gebrauchliche Gelegenheitsgeschenke), к которым применяются требования, установленные для основной группы. <44> Добросовестный приобретатель ex causa lucrativa отвечает только в пределах своего наличного обогащения (см. ниже). <45> Пункт 2 § 32 Конк. уст.; п. 4 § 3 Зак. о внек. оспар.

Наконец, третью группу актов (она же вторая, дополнительная) - актов, подлежащих оспариванию исключительно в конкурсном порядке, образуют акты, совершенные в течение сомнительного периода (во французском смысле). В частности, здесь имеются в виду, с одной стороны, сделки, совершенные должником в указанный период времени с посторонними лицами во вред кредиторам, с другой стороны, акты по доставлению отдельным кредиторам обеспечения или удовлетворения во вред остальным. Сомнительный период обнимает время от момента прекращения платежей или подачи заявления об открытии конкурса до момента формального открытия конкурса; в отношении актов, совершенных с отдельными кредиторами, поскольку на основании их последние получают обеспечение или удовлетворение в иной форме или в иное время, чем они на то имели право, указанный период времени удлиняется присоединением к нему ближайших предшествующих 10 дней. Ответственность третьего контрагента, будь он посторонним лицом или отдельным кредитором, обусловливается тем, что он знал о факте прекращения платежей или подачи заявления об открытии конкурса <46>; если кредитор, однако, получил удовлетворение или обеспечение вне нормальных форм или условий, то устанавливается презумпция, в силу которой он признается ответственным, если только он не докажет, что ко времени совершения соответствующего акта он не знал ни о прекращении платежей и подаче заявления об открытии конкурса, ни о намерении должника оказать ему угождение предпочтительно перед остальными кредиторами (так называемая Begunstigungsabsicht) <47>. -------------------------------- <46> Пункт 1 § 30 Конк. уст. <47> Пункт 2 § 30 Конк. уст.

Все только что перечисленные постановления отражают на себе весьма сильное влияние французского права. Главные отличия сводятся к тому, что германская система, с одной стороны, не знает различия между nullite facultative и nullite de droit и что, с другой стороны, в настоящем перечне не упоминаются безвозмездные распоряжения (actes a titre gratuit в противоположность actes assimiles французского права); последнее объясняется, конечно, тем, что безвозмездные распоряжения вообще выделены в самостоятельную группу. Б. Из других характерных особенностей германской системы заслуживает полного внимания своеобразная нормировка вопроса о пределах ответственности третьего приобретателя. В этом отношении необходимо прежде всего выделить добросовестного третьего приобретателя ex causa lucrativa. Германское законодательство в этом вопросе воспроизводит принцип римского права, ограничивая ответственность его размером его обогащения <48>. Оно, однако, идет дальше римского права в том отношении, что даже эта ограниченная ответственность отпадает, раз безвозмездный акт совершен более чем за год <49> до открытия конкурса или до предъявления отдельным кредитором индивидуального иска в порядке Закона 1879 г., ибо в таком случае для поворота дара, как мы видели, требуется знание одаренного о фраудаторном намерении должника. -------------------------------- <48> Абзац 2 § 37 Конк. уст.; абз. 2 § 7 Зак. о внеконк. оспар. <49> В отношении супругов - более чем за два года.

В остальном закон устанавливает строгое различие в отношении размеров ответственности третьего приобретателя в зависимости от того, оспаривается ли акт в конкурсном порядке или вне конкурса. В первом случае применяется начало, выработанное римским правом, во втором - несколько, правда, модифицированный принцип, формулированный французской практикой Паулианова иска. Для случаев первого рода конкурсный устав, по примеру римского права, определяет, что все, что на основании подлежащего акта в той или иной форме выбыло из состава имущества должника (veraussert, weggegeben oder aufgegeben), подлежит возврату в конкурсную массу <50>. Относительно судьбы эквивалента, если таковой был доставлен в свое время третьим приобретателем взамен того, что он сам получил от должника, закон говорит, что таковой подлежит возмещению, поскольку он продолжает входить в состав конкурсной массы или поскольку масса обогатилась соответственными ценностями (um ihren - sc. der Gegenleistung - Werth bereichert). Вне этих пределов (daruber hinaus) третий приобретатель может заявлять о соответствующих своих требованиях против должника только на правах участника в конкурсе <51>. -------------------------------- <50> Параграф 37 К. уст. <51> Параграф 38 К. уст.

Что касается случаев индивидуального оспаривания, то возбудивший спор кредитор согласно постановлению Закона 1879 г. может требовать, чтобы все, в той или иной форме выбывшее на основании оспоренного акта из состава имущества должника, было возвращено получателем "как продолжающее входить в состав его" (т. е. этого имущества), однако лишь постольку, поскольку это необходимо для удовлетворения его" (кредитора) (soweit es zu seiner Befriedigung erforderlich ist) <52>. Что касается судьбы эквивалента, если таковой был доставлен, то третий приобретатель может обратиться с соответственным требованием только против должника <53>; это понятно, так как положение отдельного кредитора тем и отличается от положения конкурсной массы, что в его руках ни эквивалент в целом, ни часть его, ни соответствующая заменяющая его ценность не могут оказаться. Итак, основной принцип, сформулированный Законом 1879 г., - надо сказать, в полном соответствии с индивидуальным характером искового требования отдельного кредитора - тождествен принципу, выработанным французской практикой без прямой почвы в законе <54>. Но особенность германского Закона состоит в том, что вопрос об учете эквивалента, доставленного в свое время третьим приобретателем должнику, в силу прямого предписания закона совершенно устраняется из отношений между возбудившим спор кредитором и означенным третьим приобретателем, тогда как во французской практике вопрос этот не получил определенного разрешения. -------------------------------- <52> Параграф 7 Зак. 1879 г., ср. § 9. Ср. положение французской практики: dans la mesure du prejudice subi par le creancier poursuivant (см. выше). <53> Параграф 8 Зак. 1879 г. <54> Еще дальше идет в этом отношении австрийский Закон от 16 марта 1884 г., который прямо допускает вне конкурса отклонение спора путем удовлетворения кредитора. См. об этом Законе, который и в некоторых других отношениях представляет выдающийся интерес: Krainz. System d. osterreichischen allgemeinen Privatrechts. 4 изд. Ehrenzweig'а. T. II. § 409. C. 357 и сл.

В. Чтобы закончить наш очерк германской системы, мы должны отметить еще следующие характерные черты ее. Во-первых, в отличие от римского и французского права в самом законе весьма точно и определенно указываются условия, при которых допускается индивидуальное, вне конкурса, оспаривание отдельными кредиторами актов, совершенных должником во вред им, а именно: с одной стороны, требование кредитора должно обладать исполнительной силой (vollstreckbarer Schuldtitel) и ему должен был наступить срок, с другой стороны, обращение взыскания на имущество должника должно было оказаться безуспешным или же должны быть налицо данные, дающие основание предполагать, что обращение взыскания не приведет к полному удовлетворению требования кредитора <55>. Вместе с тем закон специально предусматривает вопрос о том, могут ли отдельные кредиторы, если открывается конкурс, самостоятельно оспаривать акты, совершенные должником во вред, а равно продолжать начатое ими до этого момента оспаривание подлежащих актов; другими словами, допустимо ли в таких случаях индивидуальное оспаривание наряду или параллельно с конкурсным. Закон - в отличие от римского права (которое допускало применение actio Pauliana после открытия конкурса как со стороны представителя конкурса, так и со стороны отдельных кредиторов) <56> - решает этот вопрос в отрицательном смысле, не делая изъятия даже на тот случай, если конкурсный попечитель не нашел возможным выступать от имени конкурса <57>. -------------------------------- <55> Параграф 2 Зак. 1879 г., ср. § 4, 5, 10. <56> См.: Windscheid. Op. cit. II. § 463, примеч. 25 и 26. <57> Параграф 13 Зак. 1879 г.

Во-вторых, закон самым решительным образом подчеркивает то положение, что подлежащие акты теряют силу: при оспаривании их в конкурсном порядке - лишь в отношении конкурсных кредиторов, а при индивидуальном оспаривании - лишь в отношении подлежащего кредитора <58>. В связи с этим выдвигается вопрос: отвечают ли правопреемники, и в частности сингулярные правопреемники, тех лиц, которым досталось что-либо на основании акта, совершенного должником во вред кредиторам? Закон и этот вопрос не обходит молчанием, устанавливая положения, что не только наследники таких лиц (т. е. третьих приобретателей) отвечают перед кредиторами, но и сингулярные правопреемники их подлежат ответственности безотносительно к тому, возбужден ли спор против данного акта в конкурсном или во внеконкурсном порядке, если эти лица знали об обстоятельствах, обосновывавших ответственность их правопредшественников, или если полученное досталось им на безвозмездном основании <59>. -------------------------------- <58> Параграф 29 К. у.; § 1 Зак. 1879 г. <59> Параграф 40 Конк. уст.; § 11 Зак. 1879 г. См. подробности у Seuffert (Op. cit. C. 216 - 218). В римском праве и во французской практике этот вопрос возбуждает спор (см.: Windscheid. Op. cit. II, § 463, примеч. 23 (вопрос зависит от толкования l. 8 D. h. t. 42, 8); Planiol. Op. cit. II. C. 114).

Наконец, закон устанавливает еще особый срок, в течение которого должен быть заявлен спор против тех актов, которые вообще могут быть оспорены на основании подлежащих статей Конкурсного устава и Закона 1879 г. Этот срок при конкурсном оспаривании годичный, считая со времени открытия конкурсного производства; оспаривание вне конкурса допускается по общему правилу в течение десяти лет, считая с момента, когда кредитор приобрел исполнительный титул по требованию и требованию его наступил срок <60>. -------------------------------- <60> Параграф 41 К. у.; § 12 Зак. 1879 г. Годичный срок при конкурсном оспаривании заимствован из римского права (ср.: Windscheid. Op. cit. II. § 463, примеч. 21). Во французской практике по этому вопросу существует спор, связанный с тем, применимо ли к Паулианову иску правило ст. 1304 C. C. (ср.: Planiol. Op. cit. II. C. 118).

* * *

Нам остается подвести итоги, к которым нас привел предшествующий обзор. Мы рассмотрели три главные системы оспаривания актов, совершенных должниками во вред их кредиторам. Наиболее разработанной из них является система германская, представляющая собою в известном смысле синтез начал римских и французских. В самом деле, если римская система считает нормальным порядком оспаривания фраудаторных актов должника порядок конкурсный и соответственно с этим уделяет лишь весьма малую долю внимания функции actio Pauliana как средства индивидуального оспаривания таких актов, то французское право в лице своей доктрины и практики (ибо закон, как мы видели, дает лишь чисто бланкетную формулу) впадает в противоположную крайность и конструирует общий фраудаторный иск именно как средство индивидуального оспаривания, мало заботясь о том, насколько построенные на этом базисе положения применимы в условиях конкурсного производства; наряду с этим для случаев торговой несостоятельности закон устанавливает ряд специальных норм, касающихся, однако, только узкой сферы актов, совершенных в течение сомнительного периода. Новейшее германское законодательство счастливо избегает той и другой крайности, учитывая особый характер конкурсного и внеконкурсного оспаривания, проявляющийся и в той области, которая - в смысле круга подлежащих оспариванию актов - является общею для обоих порядков оспаривания. В результате получилась весьма любопытная комбинация начал римских и французских. Этим объясняется то важное значение, которое приобрело германское законодательство в данном вопросе: с ним нельзя не считаться самым серьезным образом при оценке законопроекта, внесенного по данному вопросу в Государственную Думу.

III

Установив основные моменты, характеризующие главные типы западноевропейского законодательства в области фраудаторных исков, мы в настоящее время должны вкратце выяснить место, которое занимает среди этих систем наше действующее законодательство. В этом отношении необходимо подвергнуть отдельному рассмотрению общее законодательство империи и местные узаконения Царства Польского и Прибалтийских губерний. 1. Что касается прежде всего относящихся сюда постановлений нашего Свода законов <61>, то они помещены частью в Законах гражданских, частью в Уставе судопроизводства торгового. В общем, система нашего законодательства несколько напоминает систему французскую. Встречается, однако, и кое-что своеобразное, в общем, весьма малоудачное, что объясняется главным образом малой технической подготовленностью авторов и редакторов соответствующих постановлений. -------------------------------- <61> Ср. по этому вопросу: Шершеневич. Курс торгового права. Т. IV. § 205. С. 352 и сл.

A. В частности, необходимо отметить прежде всего общее постановление п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Св. зак. гражд., объявляющее недействительными договоры, клонящиеся "к подложному переукреплению имения во избежание платежа долгов". Это единственная статья, упоминающая о праве оспаривания фраудаторных актов должника вообще независимо от формального объявления должника несостоятельным. Этим она напоминает знаменитую ст. 1167 французского Гражданского кодекса, с которой она сходствует и в том отношении, что подобно ей устанавливает лишь один голый принцип, одну общую бланкетную формулу без определенного конкретного содержания. Это обстоятельство в связи с крайне неудовлетворительной редакцией приведенной статьи вызвало на практике величайшие споры и сомнения. Достаточно отметить в этом отношении разногласие между Гражданским кассационным и Судебным департаментами Сената по основному вопросу о том, распространяется ли действие статьи только на фраудаторные сделки, совершенные должником с посторонними лицами, или под нее подходят и сделки, совершенные с отдельными кредиторами как таковыми во вред остальным <62>. На почве той же неудовлетворительности редакции возникло также встречающееся в нашей практике смешение фраудаторных сделок в тесном смысле с мнимыми сделками, заключенными только для вида, для отвода глаз. Этим же вызваны колебания нашей практики по вопросу о том, применим ли п. 2 ст. 1529 только к договорам или также к иным фраудаторным актам должника <63>. С другой стороны, на почве полной неопределенности редакции настоящей статьи возникло, между прочим, и требование нашей практики, послужившее непосредственным толчком к включению в законопроект о переходе торговых предприятий отд. II, посвященного реформированию именно этой статьи: мы говорим о требовании, согласно которому (выражаясь словами объяснительной записки к настоящему проекту) для осуществления права оспаривания договора на основании п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Свода, зак. гражд. необходимо, "чтобы кредитор, добивающийся уничтожения сделки, доказал фактическую несостоятельность должника, а именно что у должника нет другого имущества, на которое могло бы быть обращено взыскание" <64>. -------------------------------- <62> Гражданский кассационный департамент высказывается в первом смысле, а Судебный департамент - во втором (см.: Опред. Гр. кас. деп. 1907 г., N 69; Опред. Суд. деп. 1892 г., N 133; Шершеневич. Указ. соч. IV. С. 385). <63> Ср. Опред. Гр. к. д. 1900 г., N 117 и др. Французская практика строго разграничивает оба понятия, отличая action Paulienne от action en declaration de simulation (см.: Sirey. C. C. annote sub. art. 1167. N 99, 100). <64> Объяснительная записка. С. 29. См.: Опред. Гражд. кас. деп. 1880 г. N 34; 1881 г. N 24; 1883 г. N 21 и др.; Шершеневич. Указ. соч. IV. С. 386.

B. Наряду с общим постановлением п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Свода зак. гражд. имеется ряд специальных постановлений, касающихся случаев, в которых должник впоследствии формально был объявлен несостоятельным и над его имуществом открыт конкурс. Эти постановления, некоторые из которых распространяются только на случаи торговой несостоятельности, могут быть разбиты на две группы. Первую группу составляют постановления, касающиеся оспаривания актов, совершенных в течение общей земской давности. Сюда относится прежде всего специальное постановление п. 2 ст. 2014 ч. 1 т. X Свод. зак. гражд., объявляющее ничтожным договор займа, если он учинен подложно во вред конкурса <65>. Сюда же относятся, с другой стороны, крайне казуистические и совершенно невозможно редактированные ст. 460 - 462 Уст. суд. торг., касающиеся ряда случаев залога и отчуждения имущества во вред кредиторам, учиненного должником в пользу супруга его и известных категорий родственников: закон для этих случаев устанавливает, с одной стороны, сложную и крайне запутанную систему презумпций, с другой стороны, ряд специальных условий и последствий оспаривания подлежащих актов. Означенные постановления применяются только к случаям торговой несостоятельности. Аналогичные постановления для дел о неторговой несостоятельности, но только в отношении актов, совершенных несостоятельным должником с супругом, содержатся в ст. 366 - 369 и 373 Пол. о взыск. по бессп. д. казны, изд. 1910 г. -------------------------------- <65> По существу, это постановление имеет общее значение, и ограничение пределов действия его случаями причинения вреда конкурсу может быть объяснено только редакционным недосмотром. Оно, строго говоря, дополняет постановление п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Свода зак. гражд., который касается prima facie только случаев подложного переукрепления имений и обходит молчанием случаи обременения имущества обязательствами во вред кредиторам. Не менее неудачным является ограничение действия настоящего правила случаями совершения одних только заемных обязательств.

Вторую группу случаев образуют постановления, касающиеся оспаривания актов, совершенных в течение последнего времени до объявления должника несостоятельным. Сюда относится, с одной стороны, правило, содержащееся в ст. 540 Уст. суд. торг. и объявляющее ничтожными "все мировые сделки, за шесть месяцев до открытия несостоятельности должника с частью его заимодавцев во вред прочих учиненные", с другой стороны, правило, образующее вторую часть ст. 485 Уст. суд. торг., согласно которому "платеж по векселю и по другим актам, коим по день объявления несостоятельности сроки еще не наступили, учиненный в течение последних десяти дней несостоятельным, считается незаконным, и деньги взыскиваются обратно в пользу его массы" <66>. Случайный характер и неполнота этих постановлений по сравнению с соответствующими постановлениями французского и германского законодательства (не говоря уже об австрийском Законе 1884 г.) не нуждаются в ближайшем обосновании. -------------------------------- <66> Это правило непосредственно заимствовано из ст. 446 французского Торгового кодекса в первоначальной его редакции: "Toutes sommes payees dans les dix jours qui precedent l'ouverture de la faillite, pour dettes commerciales non echues, sont rapportees".

2. Что касается Царства Польского, то в нем действует французская система: область фраудаторных исков регулируется соответствующими постановлениями Гражданского и Торгового кодексов, именно ст. 1167 Гражд. код. и ст. 443 - 447 Торг. код., которые воспроизводят, как известно, начала Code Civil и Code de commerce (в первоначальной его редакции, видоизмененной во Франции, как мы видели, Законом от 25 мая 1838 г.). 3. Переходим к местным узаконениям губерний Прибалтийских. Постановления, касающиеся оспаривания фраудаторных актов, были кодифицированы при введении в 1889 г. судебной реформы в крае с включением их во "временные правила о производстве дел о несостоятельности в губерниях Прибалтийских", которые образуют в настоящее время приложение к ст. 1899 Уст. гражд. суд., изд. 1914 г. В частности, интересующему нас вопросу посвящены ст. 6 - 12 означенного приложения. По существу, эти статьи воспроизводят, с некоторыми отступлениями, римскую систему фраудаторных исков. Главные отступления от римской системы (в том виде, какой она приняла в современном римском праве) сводятся к следующему. Во-первых, закон не предусматривает expressis verbis возможность оспаривания фраудаторных актов должника со стороны отдельных кредиторов помимо формального открытия конкурса, хотя он вместе с тем со времени открытия конкурса, по примеру римского права, допускает возбуждение таких споров "по ходатайству кредиторов или одного из них, заявленному суду в течение годичного с открытия конкурса срока" <67>. -------------------------------- <67> Прилож., ст. 7. Практика, впрочем, старается восполнить этот пробел, допуская индивидуальное оспаривание фраудаторных актов и помимо открытия конкурса, но отсутствие специальных постановлений по этому вопросу, конечно, дает о себе знать.

Во-вторых, закон (следуя в этом отношении германской системе) для оспаривания актов, совершенных в течение общего срока исковой давности, требует наличия как фраудаторного намерения должника, так и знания этого намерения со стороны третьего приобретателя независимо от того, являются ли эти акты возмездными или безвозмездными <68>. -------------------------------- <68> Прилож., ст. 7.

Зато, с другой стороны, относительно дарственных распоряжений, учиненных должником в течение последнего года до заявления просьбы об объявлении его несостоятельным, закон по общему правилу допускает оспаривание их "и при отсутствии условий, указанных в предшедшей (7) статье сего приложения" <69>; другими словами, он в этом случае, опять-таки по примеру германского права, признает достаточным объективный факт причинения вреда кредиторам, не требуя даже установления фраудаторного намерения в лице должника; впрочем, вместе с тем ответственность добросовестного третьего приобретателя ex causa lucrativa ограничивается размером наличного его обогащения <70>. -------------------------------- <69> Прилож., ст. 8. Исключение установлено для распоряжений, предусмотренных в ст. 110 и 402 Св. местн. узак., т. е. для незначительных подарков, "которых (по словам ст. 402)... трудно избежать без нарушения правил приличия". <70> Прилож., ст. 10.

Наконец, в-третьих, закон в известных случаях устанавливает praesumptio doli, притом как в отношении фраудаторного намерения должника, так и в отношении знания об этом третьего приобретателя. Это имеет место, во-первых, когда должник в течение последнего года до заявления просьбы об объявлении его несостоятельным продал или иным образом передал свое имущество своему супругу или известным ближайшим родственникам и свойственникам, и, во-вторых, когда распоряжение состоялось в течение последних 10 дней до заявления просьбы об объявлении несостоятельности <71>. -------------------------------- <71> Прилож., ст. 9.

Во всем остальном закон всецело примыкает к римской системе. В частности, это следует сказать относительно правил, касающихся судьбы имущества, отчужденного должником посредством распоряжений, подлежащих отмене, - это имущество поступает в конкурсную массу <72>, а равно относительно правил, определяющих условия, при которых третий приобретатель имеет право требовать возврата доставленного им эквивалента или равноценности его <73>. -------------------------------- <72> Прилож., ст. 10. <73> Прилож., ст. 12.

IV

Предшествующее изложение дало нам необходимый материал для оценки внесенного в Государственную Думу по настоящему вопросу законопроекта. Из сделанного нами обзора явствует, что вопрос о праве кредиторов оспаривать фраудаторные акты должников сам по себе далеко выходит за пределы тех рамок, в которых его трактует настоящий проект. Последний принципиально касается лишь тех случаев, которые не связаны с формальным объявлением несостоятельности и открытием конкурса над имуществом должника; в область специальных постановлений, применение которых обусловлено формальным объявлением должника несостоятельным, законопроект вторгается лишь постольку, поскольку дело идет о замене десятилетнего давностного срока для оспаривания подлежащих актов пятилетним. Этим определяются и границы нашей критики. Надо признаться, что даже в той области, которую затрагивает законопроект, он вызывает целый ряд сомнений и недоумений как с точки зрения редакции, так и по существу. Многие важные вопросы, как-то: вопрос о пределах ответственности третьего приобретателя, вопрос о том, в каком смысле подлежащие опровержению акты признаются недействительными, далее вопрос о влиянии, которое оказывает открытие конкурса на права отдельных кредиторов по оспариванию фраудаторных действий должников, остаются открытыми и на будущее время, подобно тому как это имеет место и в действующем законодательстве. Другие вопросы, как, например, вопрос о том, какие акты должника и при каких условиях подлежат оспариванию, равно как вопрос об установлении praesumptio doli в отношении (возмездных?) договоров, заключенных должником с его супругом и с известными категориями близких родственников и свойственников, трактуются вне связи с теми специальными постановлениями, которые имеются по этому вопросу в нашем действующем законодательстве, мы в особенности имеем в виду ст. 460 - 462 Уст. суд. торг. и ст. 367 - 369 и 373 Пол. о взыск. по бессп. дел. казн., которые, по существу, предполагается сохранить, в результате чего получается явная несогласованность между названными статьями и вновь проектируемыми постановлениями. Встречаются и явные недосмотры: так, десятилетний давностный срок не всюду заменен пятилетним <74>. -------------------------------- <74> Десятилетний срок сохранился в примечании ст. 462 и в п. 4 ст. 463 Уст. суд. торг., равно в ст. 366 - 369 Положения о взысканиях по бесспорным делам казны, изд. 1910 г., на которые в отношении производства дел о неторговой несостоятельности ссылается ст. 30 приложения III к ст. 1400, примеч. 1, Уст. гражд. судопр., изд. 1914 г.

С точки зрения редакционной дело обстоит не лучше. Так, ст. 1 законопроекта почему-то трактует только о договорах, совершаемых должниками во вред кредиторам, как будто вне этого не может быть других фраудаторных актов; она, по примеру действующего закона, характеризует фраудаторное намерение должника как намерение его действовать "во избежание платежа долгов", несмотря на то что это неудачное выражение в нашей практике уже успело вызвать большие сомнения. Статья 2 законопроекта, устанавливающая в отношении договоров, заключенных должником с его супругом и определенными категориями родных и свояков, praesumptio doli, редактирована так, что она касается только возмездных договоров, сохраняя, таким образом, для безвозмездных договоров, заключенных с этими лицами, на общем основании обратную презумпцию, т. е. презумпцию добросовестности. Таковы главнейшие, прямо бросающиеся в глаза дефекты законопроекта. О некоторых других мы скажем ниже, в своем месте. Обращаясь к более подробному рассмотрению основных начал, на которых построен законопроект, мы должны прежде всего отметить основную неясность, которая характеризует самый проект и вместе с тем всю работу составителей его. Вопрос ставится так, как будто вновь проектируемые правила должны найти себе применение только в области внеконкурсного, индивидуального оспаривания фраудаторных актов должника. В соответствии с этим редактирована и основная, первая статья разбираемого нами отд. II законопроекта. Между тем это далеко не так. Фраудаторный иск, устанавливаемый настоящим законопроектом (подобно иску, покоящемуся в действующем законе на п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Свода зак. гражд.), имеет совершенно общий характер: он применим как при наличии конкурса, так и при отсутствии его. Основание самое простое: нельзя же ставить конкурсное управление, отстаивающее интересы всех кредиторов несостоятельного, в худшее положение, чем каждого из них, в отдельности взятого. Открытие конкурса на самом деле имеет лишь то значение, что оно доставляет дополнительно, в отношении известных, особо квалифицированных случаев, облегченную возможность оспаривания таких актов, которые под признаки общего фраудаторного иска не подходят <75>. Противоположный взгляд, который, сколько нам известно, никем и не защищается, находился бы в прямом противоречии как с существом подлежащих отношений, так и с общим смыслом и духом п. 2 ст. 458, ст. 459 и 460 Уст. суд. торг. и ст. 23 Уст. гражд. суд. -------------------------------- <75> Весьма характерно, что аналогичный взгляд, как выше было показано, усвоен и французской практикой, где аберрация, допускаемая настоящим законопроектом, скорее всего, могла бы найти себе почву ввиду того, что французское право не создало правильной организации конкурсного производства вне сферы торговой несостоятельности.

Отмеченная основная неясность законопроекта, которая, впрочем, является лишь повторением ошибки, допущенной проектом нашего нового Гражданского уложения, дает себя знать на каждом шагу, как это будет явствовать из всего дальнейшего изложения. Переходя к частностям, мы рассмотрим отдельно два основных вопроса: 1) вопрос об условиях возникновения и осуществления права кредиторов оспаривать фраудаторные акты должника и 2) вопрос о содержании и пределах действия этого права, тесно связанный с вопросом о пределах ответственности третьего приобретателя. Из указанных двух вопросов, каждый из которых распадается на ряд более частных проблем, законопроект останавливается лишь на первом. Что же касается второго вопроса, или, вернее, всей соответствующей группы вопросов, то проект обходит их полным молчанием. Нечего говорить, что этот своеобразный метод умолчания, применяемый законопроектом в столь широких размерах, способен поставить в большое затруднение будущую практику и тем самым в значительной мере подорвать основную цель нового закона, сводящуюся к тому, чтобы создать более действительные меры ограждения прав и интересов кредиторов против недобросовестных махинаций должников, чем те, которые предоставляет в распоряжение названных лиц ныне действующий закон. К анализу этих вопросов, обойденных законопроектом молчанием, мы прежде всего теперь и обратимся.

V

Две проблемы подлежат нашему рассмотрению в ближайшую очередь. Одна - это вопрос о содержании права кредиторов оспаривать фраудаторные акты должников, тесно переплетающийся с вопросом о пределах ответственности третьего приобретателя и о влиянии момента добросовестности или недобросовестности последнего на размер его ответственности. Другая - вопрос о пределах действия этого права, иначе говоря, вопрос о том, в каком смысле и в отношении кого подвергаемые опорочению акты становятся недействительными - имеется в виду абсолютная недействительность их или же они теряют силу только в отношении конкурсного управления или тех отдельных кредиторов, которые оспорили подлежащий акт. Оставляя эти вопросы открытыми, законопроект вносит полную неопределенность и неуверенность в область таких отношений, которые как раз - в видах справедливого разграничения интересов кредиторов, с одной стороны, и интересов третьих приобретателей, с другой стороны, требуют возможно большей ясности и точности в формулировке подлежащих определений. Ведь из того, что проект этих вопросов не разрешает, не следует, чтобы они на практике не возникали; они возникают, а в настоящее время будут возникать и впредь. Нельзя также сказать, что эти вопросы из числа таких, для решения которых пока что не имеется еще достаточных данных, - такие данные имеются в изобилии: богатый материал доставляет и наша собственная практика, и весьма поучительная французская практика, и далее те правовые системы - римская и французская, которые дают на них совершенно определенные и проверенные жизнью ответы. Наконец, нельзя сказать и того, что практика не обнаружила особых неудобств действующего в настоящее время у нас (а также во Франции при действии знаменитой ст. 1167 C. C.) порядка, при котором все эти вопросы решаются ею свободно, без определенных директив со стороны закона, применительно к конкретным особенностям каждого данного случая. Напротив, в результате такого порядка вещей и у нас, и во Франции создалось такое запутанное положение, которое вызывает справедливые нарекания с самых разнообразных точек зрения: число контроверзных пунктов постоянно растет; в отношении далеко не всех из них communis opinio заняла определенную, твердую позицию <76>: есть вопросы, которые отчасти получили, отчасти грозят получить несомненно одностороннее разрешение <77>, есть и такие, правильное цивильно-политическое разрешение которых без специальной законодательной регламентации на почве одной практики вообще едва ли возможно <78>. Все это убеждает в том, что раз уж поднят вопрос о пересмотре постановлений, касающихся общего фраудаторного иска, нельзя вновь обойти молчанием целый ряд вполне назревших и настоятельно требующих законодательной нормировки сторон этого вопроса. -------------------------------- <76> Напомним хотя бы о коренном разногласии, которое сказалось в нашей практике, между Гражданским кассационным и Судебным департаментами Сената по вопросу о том, распространяется ли п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Свод. зак. гражд. на сделки, заключенные должником не с посторонними лицами, а с отдельными кредиторами во вред остальным. <77> Укажем в виде примера на формулировку пределов ответственности третьего приобретателя во французской практике, которая, с одной стороны, игнорирует интересы добросовестного третьего приобретателя ex causa lucrativa, а с другой стороны, упускает из виду коренную разницу, которая создается в этом отношении на почве различия интересов и положения отдельного, индивидуального кредитора и конкурса. <78> Достаточно указать в этом отношении на вопрос о том, в каких пределах, при каких условиях и в отношении кого третий приобретатель может требовать возврата или учета доставленного им в свое время должнику эквивалента, причем необходимо иметь в виду, что речь идет при этом о приобретателе, действовавшем mala fide, ибо добросовестный приобретатель ex causa onerosa вообще не отвечает за фраудаторные действия должника.

Что касается конкретных предположений в области законодательной нормировки затронутых нами вопросов, то необходимо остановиться на следующих соображениях. 1. Проще всего разрешается вопрос о том, в каких пределах подлежащие опровержению акты становятся недействительными. Несомненно, следует признать, что они теряют силу лишь в отношении тех лиц, которые возбудили спор против них: такими лицами могут быть или отдельные кредиторы, или - при наличии конкурса - конкурсное управление; в остальном все эти акты сохраняют силу как между сторонами - inter partes, так и в отношении всех других заинтересованных лиц. Это начало вытекает из всего хода развития института, соответствует реальным потребностям жизни, лишает самих участников в фраудаторных актах возможности возбуждать вопрос о недействительности их и, наконец, вполне согласуется с теми выводами нашей судебной практики, к которым она пришла на почве ныне действующих постановлений. Открытая формулировка в законе этого начала представляется особенно своевременною в настоящее время, когда в связи с введением новых правил о переходе торговых и промышленных предприятий <79> круг случаев, в которых возможно оспаривание фраудаторных актов, соответственно расширяется. Объяснительная записка к законопроекту, правда, как будто предполагает, что оспариванию в порядке вновь проектируемого отд. II законопроекта будут подлежать только такие случаи недобросовестных перекреплений, обременения, безденежной передачи или сокрытия иным образом имущества, которые не подходят под критерии перехода предприятия в целом, включая в последнюю категорию и случаи, когда сделка будет касаться перехода всего предприятия, хотя бы стороны и старались придать ей вид сделки о переходе только части его <80>. Это явное недоразумение. С одной стороны, отчуждение целого предприятия само по себе может с таким же успехом быть совершено с целью причинить вред кредиторам, как и отчуждение отдельных составных частей его и вообще как отчуждение всякого иного имущества. С другой стороны, установление солидарной ответственности приобретателя и отчуждателя перед кредиторами последнего отнюдь не всегда устраняете на деле вопрос об опровержении договора о переходе предприятия в целом как акта фраудаторного: прежде всего вопрос этот сохранит всю свою остроту и все свое реальное значение для тех кредиторов отчуждателя, которые не были показаны в списке кредиторов и относительно которых не может быть установлено, что приобретатель о существовании их знал (каковое незнание нисколько не исключает того, что он вместе с тем знал вообще о фраудаторном намерении должника-отчуждателя); перед такими кредиторами приобретатель и по новому закону не отвечает, и для них остается по-прежнему только путь оспаривания соответствующих сделок как фраудаторных. Но и независимо от этого возможны случаи, когда даже кредиторы, показанные в списке, пожелают оспорить переход предприятия как фраудаторный, признавая этот путь более выгодным для себя, чем сохранение договора в силе, раз устанавливаемая новым законом дополнительная ответственность приобретателя по их претензиям против отчуждателя не сулит им никаких реальных выгод ввиду, например, обнаружившейся несостоятельности приобретателя. На этой почве возможны острые конфликты: не всегда все кредиторы будут одинаково оценивать положение вещей, создавшееся в результате состоявшегося перехода предприятия. Признание того начала, что фраудаторные акты теряют силу только в отношении тех лиц, кто поднял соответствующий спор, устраняет все сомнения и примиряет все интересы и в данной области. Что касается законодательной формулировки этого начала, то казалось бы возможным изложить его следующим образом: "Акты, упомянутые в статье... признаются недействительными лишь в отношении отдельных кредиторов или конкурсного управления по принадлежности, возбудивших спор против них. Во всем остальном, если отсутствуют иные основания для признания сих актов недействительными, они сохраняют полную силу". -------------------------------- <79> См. об этом мою статью в "Вестнике гражданского права" (1915, кн. III (март), с. 31 и сл.). <80> Ср. рассуждения объяснительной записки к проекту на с. 139 - 141.

2. Более сложным представляется вопрос о содержании права кредиторов оспаривать фраудаторные акты должника и о пределах ответственности третьего приобретателя. Тем более необходимо установить в самом законе необходимые директивы для практики. Дело в том, что в этом отношении небезразлично, возбуждается ли спор конкурсным управлением или отдельным кредитором. В первом случае представляется естественным тот выход, который формулирован римским правом, получил подтверждение в германском законодательстве и соответствует началу, провозглашенному в ст. 460 Уст. суд. торг., а именно: в данном случае полученное третьим приобретателем (в натуре или, в подлежащих случаях, соответствующая равноценность) полностью подлежит возврату в конкурсную массу и поступает на общем основании в распоряжение конкурсного управления. Иначе, однако, дело обстоит в тех случаях, когда спор поднят отдельным кредитором. Здесь представляется гораздо более рациональным принцип, формулированный французской практикой, согласно которому "la revocation n'est prononcee que dans la mesure du prejudice subi par le creancier poursuivant". Этот принцип, неизвестный римскому нраву, реципирован, как мы видели, для случаев внеконкурсного оспаривания фраудаторных актов и германским законодательством. Действительно, отдельный кредитор не может претендовать на большее, чем полное удовлетворение своей собственной претензии против должника: только в этих пределах справедливо предоставить ему право опровержения актов, совершенных должником с третьими лицами. Раз он удовлетворен, будет ли это иметь место в форме возврата части полученного приобретателем или же в форме непосредственной индемнизации кредитора внесением, например соответствующей суммы денег, спор против акта теряет почву, и самый акт сохраняет полную силу. Что касается законодательной формулировки этого начала, то мы бы предложили следующую редакцию: "Относительно имущества, поступившего к третьему лицу от должника на основании акта, признанного недействительным, соблюдаются следующие правила: 1) если иск о признании акта недействительным предъявлен отдельным кредитором, истец в пределах, в которых это необходимо для получения полного удовлетворения в счет своего требования против должника, может требовать передачи означенного имущества или, если это окажется невозможным, равноценности его в свое распоряжение; 2) если иск был предъявлен конкурсным управлением, означенное имущество или, если это окажется невозможным, равноценность его поступают в конкурсную массу". 3. В связи со сказанным возникает два дальнейших вопроса: во-первых, о влиянии, которое оказывает bona fides третьего приобретателя на размер ответственности его, и, во-вторых, о том, при каких условиях и в каких пределах третий приобретатель может потребовать возврата эквивалента, доставленного им в свое время должнику. A. Что касается первого из этих вопросов, то он практически возникает только в случаях приобретения чего-либо на безвозмездном основании, так как добросовестный приобретатель ex causa onerosa вообще не отвечает ни по проекту нового закона, ни по действующему закону, ни по какому-либо иному известному нам законодательству. Для безвозмездных же приобретений вопрос этот имеет очень важное значение. Римское право и германское законодательство, как мы видели, решают вопрос в смысле ограничения ответственности таких лиц размером наличного их обогащения, тогда как французская практика подобного принципа не формулирует. По существу, ограничение ответственности добросовестного приобретателя представляется нам вполне справедливым и рациональным. Чем больше времени прошло между моментом получения данным лицом безвозмездной выгоды от должника и тем моментом, когда кредиторы возбуждают спор против соответствующего акта как совершенного во вред им, тем больше шансов, что часть, а то и все полученное целиком израсходовано приобретателем: возместить полученное или соответствующую часть его он при таких условиях мог бы только из собственного кармана, что, в свою очередь, может для него повлечь за собою весьма серьезные в хозяйственном смысле потрясения. Против этого на первый взгляд можно возразить, что очень часто bona fides совпадает с недоказуемой, но на самом деле имеющейся налицо mala fides, в особенности поскольку соответственные дарственные распоряжения должника состоялись в пользу супруга или близких родственников его. Это обстоятельство само по себе может послужить лишь основанием для установления (или распространения на подлежащие случаи) известной praesumptio doli с возложением на заподозренных лиц обязанности доказать свою bona fides. Столь же малоубедительно другое возражение, сводящееся к тому, что трудно доказать размер наличного обогащения, в особенности поскольку речь идет о денежных выдачах, тем более что расход, произведенный обогатившимся лицом путем заимствований из полученного им от должника, мог компенсироваться соответствующими сбережениями за счет других капиталов или источников дохода третьего приобретателя, которыми иначе пришлось бы ему воспользоваться для производства соответствующих расходов. По этому поводу следует сказать, что все это само по себе совершенно верно. Но только при этом упускается из виду одно: onus probandi по вопросу о том, уменьшилось ли полученное третьим приобретателем в свое время от должника, и если да, то на сколько именно, лежит на самом получателе, а не на вещи, так как с процессуальной точки зрения дело представляется в следующем виде: установлено (или признано ответчиком), что в свое время он, ответчик, получил столько-то; о возврате этого полученного им идет речь; очевидно, если ответчик возражает, что хотя он в свое время получил столько-то, но теперь у него по такой-то и такой-то причинам налицо имеется меньше, то это возражение им же и должно быть доказано; вместе с тем столь же очевидно, что, если он не сможет подтвердить своего заявления серьезными данными, суд его оставит без внимания и присудит его к возврату всего в свое время им полученного или соответствующего денежного эквивалента. Таким образом, поскольку вопрос об установлении размера наличного обогащения представляет известные трудности, все эти трудности падают не на кредиторов, предъявляющих соответствующее требование о возврате полученного к добросовестному третьему приобретателю, а исключительно на последнего. Идти дальше и признать добросовестного получателя ex causa lucrativa ответственным перед кредиторами даже в том случае, когда он имеет полную возможность доказать, что он не может вернуть всего или части полученного им ввиду того, что оно погибло, напр., от огня, похищено у него или израсходовано без поступления к нему взамен этого какого-либо имущественного эквивалента и без каких-либо сбережений (так как, не будь данного безвозмездного поступления, он подлежащий расход, например поездку за границу с лечебною целью или взнос платы за учение, и т. д., и т. д., не был бы в состоянии произвести за отсутствием других свободных средств), было бы несправедливо и нерационально: задача закона не может заключаться в том, чтобы индемнизировать кредиторов во что бы то ни стало, и притом не за счет настоящего виновника, а за счет третьих лиц, bona fide впавших в ошибку. Ибо одно дело - возвращать то, чего при нормальных условиях третий приобретатель все равно не должен был бы получить, другое дело - возмещать то, что было в свое время получено, но чего уже нет в наличности, из собственного имущества: это значило бы уже не простое отобрание безвозмездно полученного имущественного приращения, а прямое причинение получателю соответственного имущественного ущерба. Что касается законодательной формулировки настоящего принципа, то соответствующее постановление могло бы быть редактировано следующим образом: "Лицо, добросовестно воспользовавшееся дарственным распоряжением должника, обязано возвратить полученное лишь в том размере, в каком оно остается обогащенным вследствие распоряжения должника" <81>; -------------------------------- <81> Ср. ст. 10 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд.

B. Переходя к вопросу о том, при каких условиях и в отношении кого именно третий приобретатель ex causa onerosa может потребовать возврата эквивалента, доставленного им в свое время должнику взамен полученного им от последнего, мы должны прежде всего напомнить, что вопрос возникает только в отношении недобросовестного приобретателя, так как лицо, добросовестно приобретшее что-либо у должника на возмездном основании, вообще никакой ответственности не несет. Римское право, как мы видели, признает, что третий приобретатель может потребовать возврата эквивалента лишь постольку, поскольку таковой продолжает входить в состав имущества должника. Французская доктрина определенного, ясного принципа не формулирует, равным образом нам не удалось найти прямого ответа на этот вопрос во французской практике. Наша собственная практика на почве действующего закона, который ведь тоже оставляет открытым этот вопрос, склоняется в пользу признания за третьим приобретателем права на возврат полностью доставленного им эквивалента <82>. Наконец, германское законодательство опять-таки различает случаи конкурсного и внеконкурсного опровержения фраудаторных актов. В первом случае эквивалент подлежит возврату из конкурсной массы, поскольку он находится в составе ее (in natura) или поскольку в нее входят заменившие этот эквивалент иные ценности; во втором случае, т. е. при внеконкурсном оспаривании, третий приобретатель никаких встречных требований по этому поводу против кредитора-истца предъявлять не может, а может требовать возврата эквивалента только от самого должника. Обращаясь к оценке настоящего вопроса по существу, нельзя прежде всего не признать, на наш взгляд, что третий приобретатель, знавший при совершении сделки о фраудаторном намерении должника, являющийся соучастником его неблаговидной махинации, быть может, даже сам натолкнувший его на соответственную операцию, едва ли - при коллизии его интересов с интересами потерпевших кредиторов - заслуживает предпочтения перед ними. Не следует упускать из виду, что признание за таким лицом безусловного права на возврат всего выданного им эквивалента (хотя он мог и должен был предвидеть, что должник с тем и прибег к отчуждению своего имущества, в частности, напр., к продаже его, чтобы с вырученной суммой скрыться или чтобы ее припрятать в безопасном месте и т. п.) во многих случаях равносильно превращению права потерпевших кредиторов на оспаривание соответствующих актов в пустой звук, так как это лишает означенное право всякого реального содержания; вместе с тем признание за третьим недобросовестным приобретателем такого права, вместо того чтобы создавать стимулы, побуждающие заинтересованных лиц воздерживаться от участия в неблаговидных сделках, напротив, создаст новый сильный стимул ко вступлению в такие сделки, гарантируя третьему лицу - контрагенту полную материальную безнаказанность. Став на эту точку зрения, нам уже нетрудно будет признать правильным римский принцип с той дополнительной к нему оговоркой, которую делает германское право в отношении случаев внеконкурсного оспаривания. Признание, что третий недобросовестный приобретатель, во всяком случае, при конкурсном оспаривании может требовать возврата эквивалента лишь в меру соответственного продолжающегося обогащения конкурсной массы, переносит на него риск, связанный с тем, что должник полученный эквивалент истратит или вообще уничтожит нехозяйственным образом: этим, между прочим, как раз создается новый стимул материальной заинтересованности, способный удерживать от совершения подобных сделок лиц, не считающихся с иными, более высокими стимулами. Вместе с тем представляется вполне рациональным в случаях внеконкурсного оспаривания отсылать третьего приобретателя - по вопросу об обратном получении эквивалента, выданного за фраудаторное приобретение, - всецело к его непосредственному контрагенту-должнику; ведь только у последнего, а никак не у кредитора, предъявившего иск, означенный эквивалент может оказаться в целом или в части. Установленное начало могло бы быть формулировано примерно следующим образом: "Если судом отменена возмездная сделка, на основании которой лицо, вступившее в такую сделку с должником, доставило ему какую-нибудь встречную имущественную выгоду, то соблюдаются следующие правила: 1) если сделка признана недействительной по иску, предъявленному отдельным кредитором, то получатель в отношении доставленной должнику встречной выгоды сохраняет требование только против последнего; 2) если сделка признана недействительной по иску, предъявленному конкурсным управлением, то получатель может требовать возвращения из конкурсной массы предмета, доставленного им должнику, если таковой в массе находится, или, за отсутствием его, той суммы, в которой масса остается обогащенной. Во всех остальных случаях получатель может осуществить свое требование к должнику не иначе как в конкурсе" <83>. -------------------------------- <82> Опред. Гр. к. деп. 83/128. <83> Ср. ст. 12 прилож. к ст. 1899 Уст. гр. суд.

4. В заключение нам необходимо остановиться на вопросе об ответственности дальнейших приобретателей, т. е. тех лиц, которые являются универсальными или сингулярными правопреемниками первого получателя. Вопрос не возбуждает никаких сомнений, поскольку речь идет об универсальных правопреемниках, о наследниках первого получателя; они, естественно, отвечают перед кредиторами должника, с которым их наследодатель вступил во фраудаторную сделку <84>. Сложнее вопрос относительно ответственности сингулярных правопреемников таких лиц. Что касается римского права, то, как выше было указано, вопрос представляется спорным. То же самое следует сказать относительно французской доктрины и практики <85>. Германское законодательство становится решительно на сторону распространения ответственности за фраудаторные акты на сингулярных преемников первых получателей, поскольку таковые либо знали об обстоятельствах, обосновывавших оспоримость приобретения их правопреемников, либо должны почитаться обогатившимися на безвозмездном основании. -------------------------------- <84> Особая позиция, которую занимало в этом вопросе чисто римское право, представляет исключительно исторический интерес. Она стоит в связи с общим началом ограничения ответственности наследников по искам ex delicto, к числу которых причислялась и actio Pauliana (см.: Windscheid. Op. cit. II. § 463, примеч. 23). <85> Planiol. Op. cit. T. II. C. 114; Baudry-Lacantinerie. Op. cit. II. C. 108, которые сами высказываются за разрешение вопроса в утвердительном смысле. В противоположном смысле высказывается, между прочим, Laurent и голландская практика.

Наше законодательство касается этого вопроса в чрезвычайно казуистической формулировке в ст. 462 и примечании к ней Уст. суд. торг. и в еще более казуистической формулировке в ст. 369 Пол. о взыск. по бессп. д. казны. Прежде всего ст. 462 затрагивает вопрос лишь в применении к специальным случаям, предусмотренным в предшествующих ст. 460 и 461 того же Устава: в этих статьях идет речь об актах, совершенных должником, впоследствии формально объявленным несостоятельным, с его супругом и известными категориями родственников. Но этого мало. Статья 462, предусматривая возможность дальнейшего переотчуждения или обременения приобретенного от должника имущества со стороны указанных категорий лиц, выделяет специально случаи перепродажи и перезалога имений, относительно которых говорится: "Если между тем оно (т. е. имение) продано другому, то продажа остается в силе бесповоротно; если же имение только перезаложено, а не продано, то конкурсному управлению предоставляется право выкупа с полным платежом долговой по залогу суммы". К этому примечание к ст. 462 и соответствующая этому примечанию ст. 369 Пол. о взыск. по бессп. д. к. присоединяют тот случай, когда "имение, подаренное или иным образом безвозмездно переданное несостоятельным супругом другому, подарено сим последним, или же продано, или заложено кому-либо другому"; подлежащие акты, в которые одаренный супруг вступил с третьим лицом, и в этом случае сохраняют силу, но на одаренного супруга при известных условиях возлагается обязанность внести "из собственного имения своего сумму денег, равную цене полученного им от несостоятельного имущества, или же сумму, полученную при отдаче оного в залог". Ни о каких других случаях переотчуждения, кроме перечисленных, закон не упоминает. Ясно, что из казуистических постановлений приведенных статей нельзя извлечь какой-либо общий принцип, и в частности трудно утверждать, что действующий закон принципиально высказывается против распространения ответственности по фраудаторным актам на правопреемников первых получателей, хотя бы переотчуждение имело место на безвозмездном основании и хотя бы дальнейший приобретатель знал о неблаговидном характере первоначального приобретения <86>. Вместе с тем едва ли желательно оставить весь этот вопрос в том же неопределенном положении, в котором он находится теперь. -------------------------------- <86> Иного мнения придерживается Шершеневич (Указ. соч. Т. IV. С. 394).

Обращаясь к обсуждению вопроса по существу, нельзя не заметить, что при надлежащей осторожности в формулировке подлежащего принципа распространение ответственности по фраудаторным актам должника на сингулярных правопреемников первых получателей представляется вполне целесообразными. Не следует упускать из виду, что всякая лазейка, которую оставит открытой новый закон, будет использована заинтересованными лицами. Достаточно признать, что дальнейшее переотчуждение и переобременение отчужденного с фраудаторной целью имущества не расширяет соответственно круга ответственных лиц, и мы можем быть уверены, что во многих случаях ближайшие приобретатели превратятся в подставных лиц, почетная функция которых будет сводиться к тому, чтобы приобретенное ими от должника возможно скорее переуступать дальше; настоящие же приобретатели окажутся при таких условиях для потерпевших кредиторов вне пределов досягаемости. Ввиду изложенного мы считали бы важным принять начало, намеченное уже французской практикой и определенно провозглашенное германским законодательством. Оно могло бы быть изложено в следующей редакции: "Наследники лиц, получивших какое-либо имущество от должника на основании акта, который признан судом недействительным как совершенный во вред кредиторам должника, отвечают перед означенными кредиторами на общем основании. Остальные правопреемники таких лиц отвечают перед кредиторами должника в том случае: 1) когда правопреемник знал об обстоятельствах, которые обосновывали ответственность его правопредшественника; 2) когда приобретение имело место на безвозмездном основании". Германский закон, сверх того, распространяет на дальнейших приобретателей, поскольку таковыми являются супруг или ближайшие родственники должника, praesumptio doli, установленную на случай, когда эти лица являются ближайшими приобретателями. Мы, со своей стороны, не усматриваем достаточных к сему оснований.

VI

Обращаясь к рассмотрению вопроса об условиях возникновения и осуществления права кредиторов на оспаривание фраудаторных актов должника, мы вынуждены признать, что и в этой части настоящий законопроект вызывает ряд сомнений и недоумений. Ближайшим образом этому вопросу посвящены ст. 1 и 2 отд. II законопроекта. Из них ст. 1 устанавливает, во-первых, формальные условия, при которых в лице данного кредитора возникает право оспаривания актов, совершенных должником с третьими лицами; во-вторых, круг актов, которые могут быть предметом оспаривания (таковыми, по проекту, являются только договоры, заключенные должником с третьими лицами); в-третьих, субъективное условие в лице должника, наличность которого дает право оспаривания соответствующих актов (именно - фраудаторное намерение его); наконец, в-четвертых, объективное предположение, порождающее означенное право (именно - причинение в результате совершения акта известного имущественного вреда кредитору). Статья 2 устанавливает дополнительное субъективное условие в лице третьего приобретателя, которое необходимо, поскольку речь идет о возмездных сделках (а именно знание этих лиц о фраудаторном намерении должника); о дарственных распоряжениях статья особо не говорит, и таковые тем самым подходят всецело под критерии, установленные ст. 1 <87>. -------------------------------- <87> Остальное содержание ст. 2 в настоящее время нас не интересует.

1. Что касается прежде всего вопроса о формальных условиях, которые должны быть налицо, для того чтобы in concreto могло возникнуть право оспаривания актов, совершенных должником с третьими лицами, то проект формулирует их следующим образом: 1) "в случае безуспешности обращенного на имущество должника взыскания; 2) равно как и в том случае, когда по обстоятельствам дела представляется очевидным, что обращение взыскания на имущество должника не приведет к полному удовлетворению кредитора; 3) а в отношении лиц торгующих - также и в случае прекращения ими платежей кредитор вправе предъявить иск..." и т. д. Из приведенной формулировки явствует прежде всего, что законопроект, как нами уже было отмечено выше, считается исключительно со случаями индивидуального, внеконкурсного оспаривания фраудаторных актов, совершенно игнорируя возможность оспаривания таковых со стороны конкурсного управления, в конкурсном порядке и не определяя ближе условий, при которых может возникнуть право конкурсного оспаривания означенных актов. В результате остается открытым вопрос, достаточно ли в последнем случае объявления несостоятельности или требуется еще нечто большее применительно к тому, что выдвигает проект в отношении отдельных кредиторов: вопрос тем менее праздный, что вместе с тем остается открытым и другой вопрос: могут ли отдельные кредиторы и после открытия конкурса самостоятельно оспаривать фраудаторные акты должника, а если да, то при наличии каких условий? Оставляя пока без внимания эту сторону вопроса, к которой мы еще вернемся, и останавливаясь на нем лишь в тех пределах, в которых его затрагивает законопроект, следует заметить, что даже в этих пределах формулировка проекта едва ли может быть признана вполне удовлетворительной. Главный упрек, которого он заслуживает в этом отношении, заключается в отсутствии прямого указания на то, что требование кредитора против должника, по поводу которого возникает вопрос об оспаривании актов, совершенных должником с третьими лицами, должно обладать полной исполнительной силой. Действительно, пока относительно него не состоялось судебное решение, вошедшее в законную силу и не подлежащее обжалованию в кассационном порядке, не может быть речи о праве отдельного кредитора на внеконкурсное оспаривание актов, совершенных должником с третьими лицами. Это необходимая гарантия обоснованности подлежащего требования, в предоставлении которой нельзя отказать заинтересованным третьим лицам. Между тем законопроект упоминает об этом моменте лишь косвенно и в крайне неопределенной форме, говоря об (установленной или ожидаемой) безуспешности обращенного на имущество должника взыскания как об условии для возникновения фраудаторного иска кредитора. Конечно, для того чтобы могла возникнуть речь об обращении взыскания на имущество какого-нибудь лица, предварительно должно было состояться - по крайней мере по общему правилу судебное решение по соответствующему спору. Не следует, однако, упускать из виду, что в известных случаях - в делах о понудительном исполнении по актам, разрешаемых в настоящее время в порядке ст. 161.1 - 1612.4 и 365.1 Уст. гражд. суд., изд. 1914 г., - судебное решение заменяется простой исполнительной надписью на акте подлежащего мирового судьи или члена окружного суда по принадлежности, и акт в таком виде по силе ст. 161.10 Уст. гражд. суд. обращается к понудительному исполнению по правилам, установленным для исполнения решений, что, однако, не лишает ответчика, признающего требования взыскателя несправедливыми, в течение установленного ст. 161.11 Уст. гражд. суд. шестимесячного срока возможности предъявить к взыскателю иск для опровержения существа его требований. С другой стороны, не меньшие опасности, с точки зрения заинтересованных третьих лиц - контрагентов должника, представляют и те случаи, в которых по закону (ст. 736 и след. Уст. гражд. суд.) взыскание может быть произведено в порядке предварительного исполнения решений. Наконец, нельзя сказать, что по силе ст. 814 Уст. гражд. суд. принесение просьбы о кассации решения по общему правилу не останавливает исполнение решения, доколе не последует определение Сената об обращении дела к новому рассмотрению. Как же быть во всех этих случаях? Законопроект на этот вопрос не дает никакого ответа. По-видимому, вера в творческие силы судебной практики у составителей проекта была безграничная. Германский закон о внеконкурсном оспаривании фраудаторных актов стоит в данном вопросе на своеобразной точке зрения. Основное начало формулируется им в § 2 следующим образом: "Право оспаривания принадлежит всякому кредитору, который обладает долговым титулом, облеченным исполнительной силою (vollstreckbarer Schuldtitel), и требованию которого наступил срок, поскольку принудительное обращение взыскания на имущество должника не привело к полному удовлетворению кредитора или есть основания считать, что оно к таковому не привело бы". Вместе с тем закон (в § 10, ср. § 5) допускает возможность оспаривания фраудаторных актов даже в том случае, когда означенный титул пока подлежит лишь предварительному исполнению или когда судебное решение (по делу кредитора против должника) снабжено оговоркою (unter Vorbehalt ergangenes Urteil) в порядке, предусмотренном ст. 540, 599 герм. Уст. гражд. суд., с тем, однако, чтобы исполнение судебного решения, признающего обоснованным притязание кредитора, направленное на опровержение данного фраудаторного акта, было обусловлено тем, что состоявшееся против должника решение вступило в законную силу (что обнимает собою с точки зрения германского процесса, между прочим, и истечение срока на подачу кассационной жалобы) или чтобы соответствующая оговорка (в решении по делу кредитора против должника) отпала. Таким образом, фраудаторный иск отдельного кредитора против третьего приобретателя может быть предъявлен и решение по такому иску может быть вынесено раньше, чем успело выясниться то обстоятельство, вступит ли судебное решение по основному требованию кредитора против должника вообще в законную силу, но исполнение состоявшегося по фраудаторному иску решения откладывается до окончательного выяснения упомянутого обстоятельства. В результате может оказаться, если кредитор в конце концов проиграет дело против должника, что вся судебная процедура по иску его против третьего приобретателя была произведена впустую, без пользы для кредитора, отняв лишь даром время у суда и подвергнув понапрасну третьего приобретателя всем мытарствам спора о недействительности сделки, совершенной им с должником. Едва ли такая постановка вопроса может быть признана целесообразною. Высказываясь ввиду изложенного против нее, мы поддерживаем положение, сформулированное нами выше, согласно которому основным условием для возникновения фраудаторного иска в лице отдельного кредитора является требование, чтобы по делу его против должника состоялось судебное решение, не подлежащее обжалованию ни по существу, ни в кассационном порядке. Что касается второго условия - выяснившейся безуспешности взыскания, обращенного на имущество должника, или наличия других, указующих на такую безуспешность обстоятельств, то мы не усматриваем оснований возражать против формулировки, которую предлагает в этом отношении законопроект. В заключение, чтобы покончить с вопросом о формальных условиях, необходимых для возникновения права оспаривания фраудаторных актов, мы должны вернуться к вопросу о том, как должны быть формулированы эти условия для случаев оспаривания таких актов в конкурсном порядке. Вопрос, по существу, едва ли может возбудить какие-нибудь сомнения. Если в отношении отдельных кредиторов необходимо - в интересах ограждения третьих приобретателей против возможности предъявления к ним необоснованных притязаний со стороны кредиторов должника - предъявлять те квалифицированные требования, о которых шла речь выше, то при наличии формального объявления несостоятельности и открытия конкурса достаточно установления одного этого момента, т. е. самого факта объявления должника несостоятельным и учреждения конкурсного управления. Это соответствует и нашей собственной практике, и практике французской и подтверждается примером римского и германского права. Законодательная формулировка тех начал, к которым мы пришли, сводилась бы примерно к следующему положению: "Право предъявления иска о признании недействительными актов должника, совершенных им с третьими лицами или в пользу третьих лиц и причинивших вред его кредиторам, при наличии условий, указанных в статье... принадлежит: 1) вне конкурса - всякому кредитору, в пользу которого по требованию его против должника состоялось судебное решение, не подлежащее дальнейшему обжалованию ни по существу, ни в кассационном порядке, в случае безуспешности обращенного на имущество должника взыскания, равно как и в том случае, когда по обстоятельствам дела представляется очевидным, что обращение взыскания на имущество должника не приведет к полному удовлетворению требования кредитора, а в отношении лиц торгующих - также и в случае прекращения ими платежей; 2) в случае объявлении должника несостоятельным - конкурсному управлению со времени учреждения такового". Что касается вопроса о том, могут ли отдельные кредиторы наряду с конкурсным управлением или независимо от него предъявлять фраудаторный иск, то этот вопрос удобнее рассмотреть особо, что нами и будет сделано ниже. 2. Переходя к вопросу о круге актов, которые могут составить предмет оспаривания, нельзя не обратить внимания на явный редакционный недосмотр проекта, заключающейся в том, что проект в качестве таких актов упоминает лишь о договорах должника, коими... передается, обременяется или обесценивается принадлежащее ему имущество. Термин "договор" появился, впрочем, лишь в проекте Государственной Думы - в первоначальном проекте Министерства говорится в более общей форме о признании недействительными сделок, совершенных должником при указанных в проекте условиях. Однако и термин "сделка" не охватывает всех тех случаев, которые, по существу дела, желательно было бы подчинить действию настоящего закона. Фраудаторный характер могут приобрести не только сделки, как односторонние, так и двусторонние, но и иные распоряжения, как, напр., дереликция вещи, намеренное уничтожение долгового документа, внесудебное и судебное признание несуществующего долга и т. п.; далее, разного рода упущения, в особенности в области процессуальной, как-то: пропуск исковой давности, пропуск срока на обжалование и т. п.; сюда же относится непредъявление векселя к платежу или к протесту, и т. д., и т. д. Очевидно, изъять все эти случаи из действия нового закона нет никаких оснований. Вопрос может заключаться лишь в том, чтобы найти вполне подходящий и достаточно широкий термин, способный обнять их все. Французский гражданский кодекс употребляет выражение "акт" (actes). Германский закон говорить вообще о юридических действиях (Rechtshandlungen) <88>. Что касается нашего действующего права, то п. 2 ст. 1529, как известно, упоминает также лишь о договорах; практике пришлось уже столкнуться с этим вопросом, и в ней успела сказаться естественная тенденция к расширению пределов действия означенной статьи: в частности, под нее подводится фраудаторный отказ от принятия открывшегося в пользу должника наследства <89>. Более широкий термин употреблен в приложении к ст. 1899 Уст. гражд. суд.: здесь говорится вообще о распоряжениях должника. Однако и этот термин представляется, на наш взгляд, не вполне удачным: под понятие распоряжений трудно подвести процессуальные действия и упущения должника, поскольку они носят фраудаторный характер. Лично мы, считая термин "действие" несколько бесцветным, а термин "юридическое действие" - тягучим, полагаем, что наиболее подходящим в данном случае выражением является термин "акт", который в других отношениях уже пользуется правом гражданства в нашем законодательстве и отличается желательной краткостью. -------------------------------- <88> Той же терминологии придерживается австрийский Закон от 16 марта 1884 г. Особенность его заключается в том, что он наряду с этим особо упоминает об упущениях (Unterlassungen), перечисляя в § 13 те упущения, которые могут служить основанием для предъявления фраудаторного иска. <89> Опр. Гр. к. д. 84/50.

3. В дальнейшем статья первая выдвигает два основных момента, которым должны удовлетворять акты, совершенные должником с третьими лицами, для того чтобы мог возникнуть вопрос об оспаривании их. Один - момент субъективный в лице должника, именно - наличность фраудаторного намерения, которое формулируется как намерение должника при посредстве данного акта избежать платежа долгов; другой - момент объективный, именно - причинение данным актом известного имущественного вреда кредиторам, который выражается в словах "насколько такие договоры клонятся ко вреду кредитора". A. Останавливаясь прежде всего на объективном моменте, следует сказать, что упоминание о нем принципиально необходимо и правильно. Что касается формулировки его, то таковая страдает некоторою неточностью: термин "клонится ко вреду" как будто содержит в себе, наряду с требованием наступления соответствующего объективного эффекта, и некоторый дополнительный субъективный момент в смысле предвидимости этого эффекта, причем соотношение между этим последним моментом и основным фраудаторным намерением должника остается неясным. Вместе с тем весь этот оборот не согласован с терминологией, проектируемой новой карательной статьей - ст. 1700.2 Улож. о нак., согласно которой предусматриваемое ею наказание налагается "в случае воспоследовавшего от сего (т. е. от переукрепления, обременения и т. д. имущества должника) для кредиторов или других лиц ущерба. Указанное сомнение легко устранимо, если сказать: "Насколько такие договоры причинили вред кредиторам". B. Переходим к анализу той постановки, которую проект дает фраудаторному намерению должника. Эта постановка вызывает сомнение как по существу, так и с точки зрения редакции. Что касается существа дела, то проект, следуя в этом отношении началу, установленному действующим законом, требует наличия злостного намерения должника причинить совершаемым им актом вред своим кредиторам - во всех, безусловно, случаях, не делая в этом отношении различия между возмездными и безвозмездными актами. Такова была и римская постановка. Она вполне целесообразна, поскольку речь идет о возмездных актах. Относительно же безвозмездных актов новейшее законодательство, германское и австрийское, стало весьма решительно на новую точку зрения, признав, что дарственные распоряжения, совершенные в течение последнего года <90> до предъявления спора отдельным кредитором или до открытия конкурса, подлежат оспариванию независимо от того, установлено ли или не установлено фраудаторное намерение должника. Мысль, которая лежит в основе этой новой постановки <91>, заслуживает полного внимания. С одной стороны, далеко не всегда легко установить злостное намерение должника: с этой точки зрения в отношении дарственных распоряжений, более или менее близких по времени к моменту обнаружения неоплатности должника, представляется целесообразным установить неопровержимую презумпцию наличности этого намерения. С другой стороны, если даже допустить, что не всегда должник, совершая дарственные акты в такое время, когда дела его уже более или менее пошатнулись, отдает себе ясный отчет в том, что он этим причиняет вред своим кредиторам, то все же его можно не без основания упрекнуть в недопустимом легкомыслии, в пренебрежительном, небрежном отношении к интересам его кредиторов. Короче: если даже отсутствует прямой dolus со стороны должника, все же в таких случаях имеется налицо culpa. Этого совершенно достаточно для того, чтобы при коллизии интересов третьих приобретателей ex causa lucrativa с интересами кредиторов отдать предпочтение последним, разумеется, под условием надлежащего ограждения интересов добросовестных третьих приобретателей в смысле ограничения ответственности их размером наличного обогащения, о чем нам уже пришлось говорить выше. Вместе с тем представляется целесообразным ограничить этот облегченный порядок оспаривания дарственных распоряжений известным, не слишком продолжительным сроком: годичный срок, принятый австрийским и в виде общего правила также германским законодательством, на наш взгляд, представляется вполне приемлемым. К сказанному следует прибавить, что аналогичное правило уже действует у нас на основании ст. 8 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд. в губерниях Прибалтийских. Что касается законодательной формулировки этого начала, то мы постараемся дать ее ниже, так как она связана с совершенно неизбежным, на наш взгляд, переизложением всей ст. 1, а также ст. 2 законопроекта. -------------------------------- <90> В германском праве для дарственных распоряжений в пользу супруга должника - в течение двух лет. <91> Намеки на нее встречались, впрочем, и раньше - в статутах итальянских городов, в некоторых французских сборниках кутюмов, в прусском общеземском праве (ср.: Seuffert. Op. cit. § 34. C. 198 - 201, примеч. 1 - 3; ср. также ст. 448 французского Торгового кодекса).

Не меньшие сомнения, чем по существу, вызывает формулировка фраудаторного намерения должника, предлагаемая проектом с точки зрения редакционной. Проект характеризует это намерение как намерение должника избежать платежа долгов. Эта характеристика заимствована из действующего в настоящее время п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Св. зак. гражд. В этом единственное объяснение, но отнюдь не оправдание ее. Центр тяжести всего вопроса не в том, имел ли должник намерение, совершая данный акт, влекущий за собой уменьшение, обременение или обесценение его имущества, избежать платежа долгов, а сопровождалось ли совершение им подлежащего акта сознанием, что этим причиняется вред его кредиторам, причем, сознавая это, должник все-таки не удержался от совершения акта. Только в этом смысле можно вообще не говорить о намерении должника избегнуть платежа долгов, ибо это момент привходящий, который может и отсутствовать, а о намерении его причинить своим актом вред кредиторам. За всем тем термин "намерение причинить вред кредиторам" может быть сохранен, так как им подчеркивается тот волевой момент, который в качестве dolus directus или eventualis привходит к сознанию вредоносности данного акта для кредиторов и побуждает должника привести акт в исполнение: для судебной практики дело, во всяком случае, останется ясным. Зато никак нельзя сохранять выражение "избежать платежа долгов". В самом деле, нетрудно убедиться в том, что названное выражение чрезмерно суживает круг случаев, в которых допускается оспаривание актов, совершенных должником во вред кредиторам его, притом в двояком направлении. С одной стороны, поскольку речь идет об актах, совершенных должником с посторонними лицами, это выражение, если только не толковать его вопреки его прямому смыслу, лишает возможности возбудить спор против всех тех актов, которые лишь указывают шансы кредиторов на полное удовлетворение, но не предполагают, по крайней мере в момент совершения акта, намерения должника уклоняться от всякого вообще платежа. Еще хуже обстоит дело, с другой стороны, поскольку речь идет об актах должника, в которых противною стороною является не постороннее лицо, а кто-либо из числа его же кредиторов. Сделки, совершаемые должником с тем или другим из своих кредиторов явно во вред всем остальными, возможны и на практике бесспорно встречаются, вне всякого сомнения. Недаром против них, поскольку они совершаются в течение сомнительного периода, предшествующего открытию конкурса, большинством современных законодательств, принимаются особые меры, направленные на то, чтобы облегчить возможность оспаривания их. Этой стороны дела мы в настоящее время не касаемся ближе. Но тем более необходимо озаботиться о том, чтобы дать возможность потерпевшим кредиторам требовать опорочения таких актов при наличии общих условий для оспаривания фраудаторных актов, каковыми являются намерение должника причинить вред кредитору (в данном случае - остальным кредиторам) и знание об этом намерении противной стороны. Конечно, один факт получения удовлетворения данным кредитором, хотя бы от этого потеряли интересы остальных, не может почитаться достаточным основанием для оспаривания подлежащего акта, раз кредитор не знал о фраудаторном намерении должника. Но щадить кредитора, который знал об этом намерении, принял уплату от должника - непосредственно ли или в форме datio in solutum - или выговорил себе обеспечение в форме установления залогового права на то или иное имущество должника, пользуясь желанием должника угодить ему во вред остальным, на наш взгляд, нет никаких оснований. Применение к этим случаям римского начала jus civile sibi vigilantibus scriptum est (не говоря о том, что сами римские юристы допускали из него исключения) весьма нежелательно, ибо это было бы равносильно поощрению людей, неразборчивых в средствах, и оказанию им поддержки против людей, которые считаются с требованиями bona fides в обороте. Недаром современные законодательства отказались от римской точки зрения и не создают каких-либо привилегий в отношении сделок, совершенных должником с одним из кредиторов во вред остальным <92>. Кстати сказать, вопрос этот возник и в нашей практике на почве толкования п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Св. зак. гражд. Он различно разрешается, как выше было указано нами, Гражданским кассационным и Судебным департаментами Сената: первый высказывается против возможности оспаривания сделок, совершенных должником с отдельными кредиторами как таковыми, второй не встречает к этому препятствий. Толкование Гражданского кассационного департамента, конечно, более согласно с прямым смыслом действующего закона, и в частности вытекает из требования закона, чтобы подложное переукрепление имения имело место "во избежание платежа долгов", ибо подобное намерение совершенно не вяжется с заключением сделки с кредитором, каковое обстоятельство, напротив, свидетельствует об обратном намерении должника. Тем более необходимо заменить это крайне неудачное выражение другим, не предрешающим возможности оспаривать и такого рода сделки, поскольку ими причинен вред остальным кредиторам и поскольку участвующие в сделке лица имели соответствующее злостное намерение, с одной стороны, и знали об этом - с другой. Ввиду всего изложенного мы и предлагаем заменить выражение "намерение должника избежать платежа долгов" выражением "намерение должника причинить вред кредиторам". -------------------------------- <92> Характерно, что и французская практика стоит на этой точке зрения. См. решение, приведенное у Sirey (C. C. annote II sub art. 1167, N 61): "Entre non commerauts, pour due des payements faits par un debiteur a son creancier puissent etre annules en vertu de l'art. 1167, il est necessaire, qu'll ait existe entre les deux parties un concert frauduleux dans le but de causer un prejudice illegitime aux autres creanciers".

4. Нам остается рассмотреть вопрос о разграничении возмездных и безвозмездных актов. Статья 2 проекта сводит его к тому, что в отношении возмездных сделок требуется наличность дополнительного субъективного условия в лице третьего приобретателя, а именно знание его о фраудаторном намерении должника. Статья в этой части гласит: "Возмездные договоры могут быть признаны недействительными лишь в том случае, если лица, с коими они заключены, знали о намерении должника избежать платежа долгов". По существу (если заменить, последние слова "о намерении должника избежать платежа долгов" словами "о намерении должника причинить вред кредиторам"), против самой мысли, выраженной в этой статье, возражать не приходится. Но только формулирована она недостаточно широко. Во-первых, под эту формулировку не подходят платежи и иные акты, совершаемые должником с отдельными кредиторами как кредиторами, ибо статья говорить только о возмездных договорах, а такие акты, как производство платежа, установление залога в обеспечение существующего обязательства и т. д., не суть договоры, а способы исполнения или обеспечения договоров и иных обязательства, возникших между должником и данным кредитором. Очевидно, желательно устранить всякое сомнение относительно того, что и такие акты, если кредитор действовал добросовестно, не зная о фраудаторном намерении должника, никоим образом не могут быть оспариваемы остальными кредиторами. Во-вторых, из данной редакции статьи в связи с тем, что о дарственных актах вообще специально не говорится, как будто вытекает тот вывод, что в отношении безвозмездных актов (которые на самом деле представляют главную опасность, в особенности поскольку они прикрываются якобы возмездным актом) момент знания одаренного о фраудаторном намерении должника вообще не имеет значения. Это, безусловно, неверно: момент этот прежде всего определяет возможность уголовной ответственности подлежащих лиц по вновь проектируемой ст. 1700.2 Ул. о нак. Но этот момент, сверх того, если согласиться с тем, что было сказано выше о пределах ответственности добросовестных третьих приобретателей, должен влиять и на размер гражданской ответственности указанных лиц. Все это заставляет думать, что было бы правильнее переизложить соответствующие постановления проекта, установив перечень актов, подлежащих оспариванию на основании нового закона, с подразделением их на три группы: a) при этом к первой группе следовало бы отнести вообще все акты, совершенные должником с намерением причинить вред кредиторам, если об этом намерении знала противная сторона: эта формула обнимает, с одной стороны, как возмездные, так и безвозмездные акты, а с другой стороны, как акты, совершенные с посторонними лицами, так и акты, совершенные с отдельными кредиторами как кредиторами. К этому следовало бы прибавить оговорку, устанавливающую praesumptio doli в отношении договоров, заключенных должником с его супругом и известными близкими родственниками и свойственниками его, с предоставлением заинтересованным лицам права доказывать, со своей стороны, что они не знали о фраудаторном намерении должника; круг этих лиц с достаточной полнотой очерчен ст. 2 проекта. Соответствующая оговорка примерно гласила бы: "Если должник заключил договор: 1) со своим супругом; 2) с родственниками его самого или его супруга по прямой восходящей или нисходящей линии; 3) с усыновителями либо усыновленными его самого или его супруга; 4) с братьями либо сестрами его самого или его супруга: родными, сводными или по усыновлению - или 5) с супругом одного из упомянутых лиц, то предполагается, что противная сторона знала о намерении должника причинить заключением договора вред его кредиторам, доколе заинтересованное лицо не докажет противного". В такой общей форме оговорка охватывает не только возмездные, но и безвозмездные договоры, заключенные должником с подлежащими лицами, и вместе с тем устранится то сомнение, которое возбуждает в этом отношении нынешняя редакция ст. 2 проекта, которая как бы допускает praesumptio doli только в том случае, когда заключен возмездный договор; b) вторую, прямо противоположную первой группу случаев составили бы безвозмездные акты, совершенные должником в течение последнего года до предъявления спора отдельным кредитором или до объявления должника несостоятельным; эти акты, ввиду изложенного выше, могли бы быть оспорены независимо от того, установлено ли намерение должника причинить этим вред кредиторам и знала ли об этом противная сторона или нет: установление этих моментов in concreto оказывало бы при таких условиях влияние лишь на размер ответственности третьих приобретателей: относительно договоров, заключенных с супругом или вышепоименованными категориями родственников и свойственников, сохраняет силу вышеприведенная оговорка. В связи со сказанным возникает вопрос, не следует ли, по примеру германского законодательства, изъять из действия настоящего правила обычные, не превышающие среднего размера подарки; казалось бы, что против этого не могло бы быть серьезных возражений; c) наконец, третью группу, стоящую как бы посредине между двумя крайними группами, составили бы дарственные же распоряжения, совершенные более чем за год до предъявления спора при объявлении несостоятельности, с тем чтобы в этих случаях для возникновения права оспаривания соответствующих актов требовалось бы установить фраудаторное намерение должника, но не имело бы значения знание об этом намерении противной стороны <93>. Эта комбинация встречается в римском праве и во французской практике в виде общего начала, определяющего оспаривание дарственных распоряжений вообще, и оттуда заимствована и настоящим законопроектом. Ее не знают германское и австрийское законодательство, равно не допускает ее приложение к ст. 1899 Уст. гражд. суд. в отношении к губерниям Прибалтийским. По-видимому, основанием для устранения этой комбинации в германском законодательстве послужило то соображение, что она не представляет особого практического интереса, так как предполагает, что большинство попыток к дарственному переотчуждению имущества во вред кредиторам относится ко времени, более или менее близкому ко времени обнаружения неоплатности должника, для каковых случаев установлены более льготные условия оспаривания. По этому поводу нельзя не заметить, что в борьбе с неблаговидными приемами должников допущение такой промежуточной комбинации представляется далеко не лишенным реального значения. Не следует упускать из виду, что чем больше времени прошло между совершением акта и моментом оспаривания его или объявления несостоятельности, тем труднее становится доказать знание третьего приобретателя о фраудаторном намерении должника. Установление же на этот счет презумпций, возможное относительно супругов и родственников, встречает непреодолимые практические затруднения, когда на сцену выступают, напр., любовница, близкие друзья, доверенные служащие и т. д., так как здесь дело сводится к совершенно неуловимым (с точки зрения законодательной формулировки), индивидуальным и весьма условным признакам. В силу этого сохранение предполагаемой настоящим проектом комбинации в смысле промежуточной, средней представляется желательным, увеличивая шансы борьбы кредиторов против недобросовестных должников. Вместе с тем для означенной категории случаев представляется целесообразным установить тот пятилетний срок давности, который устанавливается в ст. 3 настоящего законопроекта в качестве общего правила. Идти в этом отношении дальше и ограничивать вообще иски о признании недействительными фраудаторных актов пятилетней давностью даже в тех случаях, когда не только должник сознавал, что он данным актом причиняет вред кредиторам, но и третий приобретатель знал об этом намерении должника, едва ли было бы правильным. Проект в этом отношении сколько-нибудь убедительных мотивов не выдвигает, а иностранные законодательства либо допускают в подобных случаях оспаривание в отношении всех актов, совершенных в пределах общего срока земской давности (как римское и германское право), либо ограничивают этот срок 10-летним сроком (как австрийское законодательство) <94>. Едва ли есть основания сокращать наш краткий общий давностный срок и создавать этим привилегию для случаев умышленного со стороны обоих контрагентов образа действий. -------------------------------- <93> Разумеется, в отношении размера ответственности третьего приобретателя bona fides его и в данном случае должна оказывать свое умеряющее влияние. <94> Во французской практике существует спор, должен ли быть применен общий 30-летний давностный срок (ст. 2262 C. C.) или же десятилетний срок, установленный ст. 1304 C. C. Господствующее мнение стоит за 30-летний срок (ср.: Planiol. Op. cit. II. C. 118).

Что касается законодательной формулировки выставленных нами положений, то она примерно могла бы вылиться в следующую форму: "Оспариванию в порядке настоящих правил подлежат: 1) все акты, совершенные должником с третьими лицами или в пользу третьих лиц, если должник имел намерение причинить этим вред своим кредиторам и если лицо, воспользовавшееся сим актом, знало об этом намерении должника. Если должник заключал договор: 1) со своим супругом, 2)... (и т. д. согласно редакции, предложенной выше); 2) все безвозмездные акты, совершенные должником в течение последних пяти лет до предъявления спора со стороны отдельного кредитора или до объявления должника несостоятельным, хотя бы лицо, воспользовавшееся сим актом, не знало о намерении должника причинить этим вред его кредиторам; 3) все дарственные распоряжения, за исключением обычных, не превышающих среднего размера дарений, совершенные в течение последнего года до предъявления спора отдельным кредитором или до объявления должника несостоятельным, даже при отсутствии условий, указанных в п. 1 настоящей статьи".

VII

Мы рассмотрели все основные вопросы, касающиеся института оспаривания фраудаторных актов должника, частью затронутые, частью обойденные молчанием в отд. II настоящего законопроекта. В настоящее время нам необходимо остановиться на некоторых дополнительных вопросах, связанных с рассматриваемым нами институтом, о которых до сих пор не приходилось говорить. 1. К числу их относится прежде всего вопрос, выдвигаемый в последней части ст. 2 настоящего отдела. Означенная статья в подлежащей части гласит: "Суд, отказывая в иске о недействительности возмездного договора по недоказанности того обстоятельства, что лицо, с коим договор заключен, знало о намерении должника избежать платежа долгов, может, по просьбе истца постановить о признании означенного договора совершенным во избежание платежа долгов". Из приведенного текста статьи явствует, что предполагается обогатить наш процесс весьма своеобразным новым иском о признании, придав ему притом не самостоятельный характер <95>, а характер придаточный. -------------------------------- <95> Таково было первоначальное предположение ведомства, отвергнутое Государственной Думой. Статья 2 в первоначальной редакции гласила: "Всякого рода возмездные сделки должника, коими во избежание платежа долгов передается, обременяется или обесценивается принадлежащее ему имущество... если лица, с коими сделка заключена, не знали о намерении должника... дают право кредитору в случае безуспешности обращенного на имущество должника взыскания предъявить к должнику иск о признании сделок совершенными во избежание платежа долгов".

В самом деле, сначала должен быть предъявлен на общем основании против третьего приобретателя иск о признании недействительным возмездного договора, который был заключен между ним и должником; засим дальнейшим условием является отказ со стороны суда в иске против означенного третьего приобретателя "по недоказанности того обстоятельства, что лицо, с коим договор заключен, знало о намерении должника избежать платежа долгов". Только при наличности этих условий всплывает вопрос о том, чтобы суд постановил по просьбе истца о признании означенного договора совершенным во избежание платежа долгов, причем острие этого постановления суда направлено не против первоначального ответчика, а против лица, которое с точки зрения данного спора, поскольку оно не было привлечено к делу или не пожелало само вступить в дело в порядке ст. 653 и сл., 662 и сл. Уст. гражд. суд., изд. 1914 г., являлось для данного спора лицом посторонним. При этом истец, который, очевидно, заранее не может знать, будет ли ему отказано в иске по недоказанности знания третьего приобретателя о фраудаторном намерении должника, вынужден заблаговременно ходатайствовать перед судом на случай отказа в иске против первоначального ответчика по недоказанности вышеупомянутого обстоятельства о признании договора совершенным во избежание платежа долгов. Весь смысл этой сложной процедуры сводится, очевидно, к тому, чтобы облегчить этим привлечение недобросовестного должника к уголовной ответственности по признакам вновь проектируемой ст. 1700.2 Ул. о наказ. Мы весьма сомневаемся в необходимости и целесообразности вновь проектируемого правила. Прежде всего остается неясным отношение нового правила к постановлению ст. 27 Уст. угол., суд., изд. 1914 г. Неужели имеется в виду таким путем попутно и без всякого обоснования увеличить число случаев гражданской предсудимости, предусмотренных приведенной статьею? К чему такое стеснение свободы действия уголовного суда? Мы, впрочем, склонны допустить, что подобная экстравагантная мысль и не рисовалась воображению составителей проекта. А между тем практика прямо наталкивается на сомнения по этой части. С другой стороны, ст. 8 Уст. гражд. суд., которую не предполагается трогать, дает суду возможность без всякого особого ходатайства заинтересованных лиц, "когда во время производства гражданского дела из обстоятельств оного откроется противозаконное действие, требующее уголовного преследования", передать этот предмет через прокурора в уголовный суд. С этой точки зрения новое правило представляется по меньшей мере излишним. Ввиду изложенного мы полагаем, что оно подлежит исключению. Скорее, в связи со сказанным мог бы возникнуть совсем другой вопрос, а именно: не следует ли - в устранение всяких сомнений и дабы оградить кредиторов от опасности оттяжек в случае передачи вопроса о привлечении должника к уголовной ответственности в порядке только что указанной статьи в уголовный суд - дополнить упомянутую статью указанием, что в делах об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам, передача вопроса о привлечении должника к уголовной ответственности по признакам вновь проектируемой ст. 1700.2 Ул. о нак. не может служить основанием для приостановки дальнейшего производства подлежащего дела в гражданском суде? Дело в том, что согласно ст. 8 Уст. гражд. суд. в упоминаемых в ней случаях с передачей подлежащего "предмета" через прокурора в уголовный суд "производство гражданского дела приостанавливается, если разрешение оного зависит от рассмотрения уголовного обстоятельства". Принимая во внимание, что это постановление закона допускает весьма различное толкование, представлялось бы, быть может, желательным прямым разъяснением закона устранить возможность распространения этого правила на разбираемые нами случаи. 2. Второй вопрос - об установлении для исков об оспаривании фраудаторных актов должников сокращенного пятилетнего давностного срока, проектируемого ст. 3 настоящего отд. II законопроекта, - был уже затронут нами раньше. По соображениям, приведенным нами выше, мы полагаем, что общее сокращение давностного срока для всех случаев оспаривания фраудаторных актов должников не представляется достаточно обоснованным. В частности, мы думаем, что такое сокращение не может быть оправдано, поскольку речь идет об актах, в которых обе стороны - должник и третий приобретатель - действовали mala fide. Если признать правильными эти соображения, то общее указание разбираемой ст. 3 подлежит исключению, так как упоминание о пятилетнем давностном сроке для оспаривания дарственных распоряжений, в отношении которых не установлено знание третьего лица о фраудаторном намерении должника, уже включено нами в п. 2 статьи, содержащей общий перечень случаев, в которых вообще допускается оспаривание фраудаторных актов. 3. Третий вопрос, на который мы считаем необходимым обратить внимание, сводится к следующему. До открытия конкурса право предъявления иска о признании недействительными актов, совершенных должниками во вред их кредиторам, бесспорно, принадлежит каждому из кредиторов в отдельности; остальные кредиторы могут вступать в дело в качестве третьих лиц в порядке ст. 1282 и 668 Уст. гражд. суд.; мыслимо также совместное выступление нескольких кредиторов в порядке только что введенной ст. 151 того же Устава. Дело, однако, осложняется с момента формального объявления должника несостоятельным и открытия конкурса. Спрашивается: возможно ли и после этого наряду с конкурсным управлением и независимо от него предъявление подобных исков со стороны отдельных кредиторов? Иностранные законодательства различно отвечают на этот вопрос. Римское право допускает предъявление actio Pauliana как со стороны представителя конкурса, так и со стороны отдельных кредиторов. Статья 1167 C. C. этого вопроса не разрешает; практика склоняется в пользу того, что со времени открытия конкурса фраудаторные иски могут быть предъявляемы только от имени конкурсной массы <96>. Что касается, наконец, германского законодательства, то оно идет еще дальше: § 13 Закона о внеконкурсном оспаривании фраудаторных действий должников постановляет, что со времени открытия конкурсного производства преследование возбужденных конкурсными кредиторами споров относительно фраудаторных актов должника принадлежит только заведующему конкурсною массою (Konkursverwalter). Не законченные производством дела, начатые до этого момента отдельными кредиторами, приостанавливаются на все время действия конкурса. Даже отказ заведующего конкурсной массою от предъявления спора или от продолжения начатого отдельным кредитором дела не дает такому кредитору права ни предъявлять вновь такой спор, ни продолжать начатое дело по существу. Только после прекращения конкурсного производства отдельные кредитора получают вновь право на возбуждение такого рода споров. Исключение допускается только относительно такого имущества должника, которое не входит в состав конкурсной массы: относительно такого имущества отдельные кредиторы сохраняют самостоятельное право оспаривания действий должника и во время существования конкурса. -------------------------------- <96> Ср.: Planiol. Op. cit. II. C. 112.

В нашем законодательстве этот вопрос получил определенное разрешение только для Прибалтийских губерний, для которых ст. 7 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд. реципировала римское начало: подлежащие фраудаторные распоряжения подлежат отмене "по ходатайству кредиторов или одного из них, заявленному суду в течение годичного с открытия конкурса срока". Что же касается общего нашего законодательства, то вопрос представляется спорным. Из сопоставления ст. 458 - 460 Уст. судоп. торг., изд. 1903 г., которые определяют права и обязанности конкурсного управления и то, что считается принадлежащим к составу имущества несостоятельного, на наш взгляд, вытекает с несомненностью тот вывод, что со времени открытия конкурса право оспаривания фраудаторных актов должника принадлежит только конкурсному управлению. Этот взгляд подкрепляется ст. 23 Уст. гражд. суд., которая постановляет, что "до учреждения конкурса над несостоятельным должником каждому из его кредиторов предоставляется на свой счет вступать в производящееся уже дело об имуществе несостоятельного и приносить жалобы на решение судебных установлений. Но от конкурсного управления зависит, продолжать такое ходатайство на свой счет или оставить оное со всеми издержками производства на ответственности того кредитора, который оное на себя принял". Нам представляется, что, несмотря на не вполне точную и недостаточно широкую редакцию закона, мысль его совершенно ясна и толкование статьи по ее общему смыслу и духу только и может привести к выводу, указанному выше. За всем тем как в литературе, так отчасти и в практике встречаются защитники противоположного взгляда. Оставить этот вопрос открытым и на будущее время, когда благодаря проектируемому расширенно и облегчению права оспаривания фраудаторных актов должников число случаев такого оспаривания должно будет значительно возрасти, нам представляется совершенно недопустимым. Что же касается вопроса о том, какая из существующих в данном отношении систем заслуживает предпочтения, то мы полагаем, что принципиально со времени объявления должника несостоятельным и открытия конкурса право оспаривания фраудаторных актов должников должно всецело перейти к конкурсному управлению. Ближе это значит, что возбуждение вновь подобных дел принадлежит только конкурсному управлению, равно от него зависит, продолжать начатые ранее производством дела на свой счет или же, выражаясь словами ст. 23 Уст. гражд. суд., "оставить оное (т. е. данное дело) со всеми прежними издержками производства на ответственности того кредитора, который оное на себя принял". В пользу такого решения вопроса говорит то обстоятельство, что со времени открытия конкурса шансы всех кредиторов на получение удовлетворения из имущества должника - с включением и того, что в порядке оспаривания фраудаторных актов его подлежит возвращению в состав его имущества, - должны быть уравнены. С этой точки зрения партизанские выступления отдельных кредиторов совершенно недопустимы: не следует упускать из виду, что интересы конкурсной массы и интересы отдельных кредиторов в этом отношении не совпадают. Отдельный кредитор стремится к получению таким путем по возможности полного удовлетворения в счет собственных претензий независимо от того, как это может отозваться на интересах отдельных кредиторов; с другой стороны, он только в этих пределах и заинтересован в оспаривании подлежащих актов, а согласно нашим предположениям, только в означенных пределах имеет на это право. Легко себе представить те осложнения, которые на этой почве могут и должны возникнуть, если признать за отдельными кредиторами конкурирующее с конкурсным управлением право на оспаривание фраудаторных актов должников. С другой стороны, мы не видим серьезных оснований к тому, чтобы лишать отдельных кредиторов права на такое оспаривание даже в том случае, когда конкурсное управление не пожелает взять на себя соответствующие риски, считая дело безнадежным. В таких случаях вполне разумно держаться правила, формулированного в вышеуказанной ст. 23 Уст. гражд. суд. Что же касается законодательной формулировки этого начала, то следует принять во внимание, что оно имеет не только процессуальное, но также (и даже первее всего) материально-правовое значение, определяя, кто в данное время является субъектом материального права оспаривания фраудаторных актов. С этой точки зрения целесообразно включить это правило не в Уст. гражд. суд. - в порядке соответствующего изменения ст. 23 означенного Устава, а во вновь проектируемый закон примерно в следующей редакции: "Со времени объявления должника несостоятельным и учреждения конкурсного управления над его имуществом право на предъявление предусмотренных настоящими правилами исков о признании недействительными актов, совершенных должником во вред кредиторам, переходит к конкурсному управлению, от которого зависит также продолжать начатые производством дела этого рода на свой счет. В случае отказа конкурсного управления от предъявления иска или от продолжения начатого производством дела, а равно по окончании конкурса право на предъявление подлежащих исков и на продолжение начатых дел вновь переходит на общем основании к отдельным кредиторам". 4. Нам остается, чтобы закончить рассмотрение отд. II законопроекта, остановиться еще на одном вопросе формального свойства. Настоящий законопроект затрагивает наши гражданские законы, а в этом отношении установилась твердая практика излагать соответствующие законодательные предположения по возможности в кодифицированном виде. Этого в данном случае тоже не сделано. Исправить этот недосмотр, на наш взгляд, нетрудно. По существу, речь идет о замене п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Св. зак. гражд. рядом новых правил. Казалось бы наиболее целесообразным показать означенный п. 2 ст. 1529 отмененным, самую же статью дополнить примечанием примерно такого содержания: "Правила об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам, при сем прилагаются"; и вместе с тем соответствующее приложение к ст. 1529 (прим.) озаглавить "Правила об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам". Таким путем легче всего было бы включить проектируемые новые правила в систему нашего Свода гражданских законов, не меняя ничего в самой системе и в принятом ею порядке распределения законодательного материала. То обстоятельство, что настоящие правила в проектируемой нами новой редакции упоминают не только о внеконкурсном, но и о конкурсном оспаривании соответствующих актов, не меняет дела: упоминание о конкурсе и несостоятельности очень часто встречается в таких общих гражданских законах; укажем для примера на п. 2 ст. 2014, ст. 2039, 2047, 2056, 2063 (касающиеся заемных обязательств), ст. 2119, 2120, 2122, 2123 ч. 1 т. X Св. зак. гр. (касающиеся поклажи) и т. д.

VIII

В отд. III настоящего законопроекта предполагается сохранить в силе специальные постановления ст. 460 - 462 Уст. суд. торг., изд. 1903 г., заменив лишь упоминаемый в ст. 460 и 461 общий, десятилетний срок давности новым, пятилетним в соответствии с вновь проектированной ст. 3 отд. II, о которой была речь выше. При этом упущено из виду, что соответственное сокращение давностного срока с точки зрения проектируемого нововведения надлежало бы произвести сверх того в примечании к ст. 462 и п. 4 ст. 403 того же Устава, а также в отношении п. 4 ст. 366, ст. 367 - 370 Пол. о взыск. по бесспорн. дел. казны, изд. 1910 г., которые согласно ст. 30 прилож. III к ст. 1400, примеч. 1, Уст. гражд. суд. заменяют собою (наряду со ст. 365, остальной частью ст. 366 и ст. 373 того же приложения) ст. 460 - 463 и 465 Уст. суд. торг. в отношении дел о неторговой несостоятельности. Выше мы имели случай высказаться против огульного сокращения общего срока земской давности по делам об оспаривании фраудаторных действий должников и в связи с этим в пользу исключения ст. 3 отд. I законопроекта. Однако этим вопрос о сохранении в силе цитированных статей Уст. суд. торг. и полож. о взыск., по бесспорн. дел. казны без всяких изменений отнюдь не разрешается. Мы рассмотрим отдельно те и другие статьи. 1. Что касается прежде всего ст. 460 и 461 Уст. суд. торг., касающихся дел о торговой несостоятельности, то нельзя не отметить, что эти статьи не только, по существу, совершенно устарели и крайне неудовлетворительно редактированы, но что вместе с тем устанавливаемые ими правила по содержанию своему находятся в глубоком и непримиримом противоречии со вновь проектируемыми правилами настоящего законопроекта. Это верно как в отношении законопроекта в том виде, как он одобрен Государственной Думой, так и в отношении проектируемых нами поправок к нему. Дело в том, что по существу своему названные статьи в очень кудрявой и казуистической форме устанавливают, с одной стороны, известный ряд презумпций для оспаривания возмездных актов, с другой стороны, ряд правил, определяющих условия и последствия поворота как возмездных, так и дарственных распоряжений, поскольку те и другие совершены несостоятельным должником в течение последних десяти лет до несостоятельности, либо с супругом, либо с детьми или родственниками его, причем условия и последствия оспаривания в отношении супругов и родственников неодинаковы. Так как новый законопроект тоже устанавливает известные презумпции относительно актов, совершенных должником с супругом и родственниками его, и также касается вопроса об условиях и последствиях оспаривания распоряжений должника, притом безотносительно к тому, являются ли одаренными супруги, родственники или посторонние для должника лица, то, естественно, возникает вопрос, каково же соотношение новых общих правил и старых специальных правил для дел о торговой несостоятельности, которые содержатся в вышеуказанных статьях Устава суд. торг. Нетрудно убедиться в том, что эти старые правила, поскольку ими устанавливаются известные презумпции относительно безденежности возмездных актов, покрываются новыми правилами и в этих пределах становятся излишними, а поскольку они формулируют специальные условия и последствия поворота возмездных и дарственных распоряжений, ими создается для целого ряда случаев ничем не оправдываемое привилегированное положение для супругов и родственников несостоятельных должников по сравнению с посторонними лицами, да вдобавок в отношении родственников как бы нарочно специально для дел о торговой несостоятельности, которые как раз требуют более строгого к себе отношения со стороны законодателя. A. Остановимся сначала на особых правилах, устанавливаемых ст. 460 и 461 относительно оспаривания сделок, совершенных несостоятельным должником с его родственниками. Закон (ст. 461 Уст. суд. торг.) устанавливает в этом отношении презумпцию безденежности относительно известных возмездных сделок, совершенных с такими лицами <97> (как это явствует из вводных слов ст. 461: "Недвижимое имение считается безденежно отчужденным" - и из упоминания вместе с тем наряду с дарственными, рядными, отдельными и раздельными записями о купчих крепостях и других актах), причем статья редактирована так неудачно, что устанавливаемая ею презумпция охватывает даже настоящие дарственные распоряжения, каковым безденежность, конечно, присуща помимо всяких презумпций. В этих пределах статья представляется излишней, так как презумпция, устанавливаемая ею, с избытком покрывается проектируемой новым законом презумпцией. В самом деле, презумпция безденежности возмездных актов с субъективной стороны предполагает знание лица, с которым совершается сделка, о недобросовестном образе действий должника, уступая в этом отношении новой редакции в смысле точности, а с объективной стороны она охватывает только мнимые и притворные сделки в чистом виде (оспаривание которых возможно помимо всяких специальных правил об опорочении фраудаторных актов), исключая возможность оспаривания серьезных, настоящих возмездных сделок, совершенных, однако, во вред кредиторам. Переходя засим к специальным условиям, которые выдвигает закон в отношении сделок, совершаемых с родственниками, для возникновения самого права оспаривания таких сделок, мы видим, что ст. 460 и 461 выставляют следующие своеобразные начала: 1) оспариванию в порядке этих статей подлежат только акты, касающиеся недвижимых имений должника; след., в отношении движимого имущества его должны будут применяться правила нового закона; 2) акт должен был быть совершен во вред заимодавцев, причем остается неясным, имеется ли в виду один объективный факт причинения вреда кредиторам или требуется сверх того и соответствующее субъективное намерение должника и противной стороны или одного должника. Дело в том, что относительно супругов не упоминается о том, что подлежащее оспариванию дарственное распоряжение, и в особенности акт купли, должны были быть совершены во вред кредиторам, между тем как объективный факт причинения этим вреда означенным лицам, конечно, и в данном случае должен быть установлен, откуда и следует заключить, что выражение "во вред заимодавцев" содержит в себе не только объективней, но и субъективный момент. Во всяком случае, вопрос остается крайне спорным; 3) к упомянутым условиям ст. 460 прибавляет еще два других, а именно требуется, чтобы безденежное отчуждение или обременение имения залогом имело место "тогда, когда долги, по коим несостоятельность оказалась, превышали уже в половину имения несостоятельного и после того до самого открытия несостоятельности дела его уже не поправлялись". Нечего говорить, насколько затруднительно установить указанные обстоятельства и насколько тяжелое положение создается этими правилами (представляющими собою пережиток давно отошедшей в безвозвратное прошлое тенденции объяснения свободы суда путем создания искусственной системы формальных доказательств) для потерпевших кредиторов при всякой попытке их оспорить соответствующие акты, совершенные несостоятельным должником с его родственниками. Самое оригинальное при этом - то обстоятельство, что новый закон подобных стеснений совершенно не знает и что посему в отношении сделок, совершенных несостоятельными должниками с посторонними лицами, будут приниматься иные, более льготные для кредиторов правила, чем - по делам торговой несостоятельности - в отношении сделок, совершенных им с его родственниками! К этому надо прибавить, что и родственники не будут пользоваться этими привилегиями по делам неторговой несостоятельности, так как к этим делам ст. 460 - 462 не применяются. В результате в случае сохранения в силе приведенных постановлений получается явный законодательный абсурд. -------------------------------- <97> Шершеневич (Указ. соч. Т. IV. С. 383) считает эту презумпцию неопровержимою, так называемою praesumptio juris et de jure, так как закон специально не говорит о том, что она действует, доколе противное не будет доказано. Это неверно: ст. 463 говорит, что противозаконное отчуждение имения должно быть доказано судебным порядком. Нельзя считать противозаконным возмездное отчуждение как таковое, раз ст. 461 специально выдвигает момент безденежности как условие оспаривания подлежащих актов.

B. Не меньшие сомнения вызывает ст. 461 в той ее части, в которой она касается сделок, совершенных несостоятельным должником с его супругом. Статья выдвигает из всех возможных комбинаций только две: дарение в тесном смысле и куплю-продажу. Что касается прежде всего дарений, то свобода действий кредиторов стесняется тем, что обращение взыскания на подаренное несостоятельным должником супругу своему имущество допускается только в случае, когда все прочее имущество несостоятельного окажется недостаточным на уплату сих долгов или взысканий. При этом даже не делается изъятия для того случая, когда дар был совершен должником с намерением причинить вред кредиторам и одаренный супруг об этом знал. Опять создается ничем не оправдываемое привилегированное положение одаренных супругов по сравнению с посторонними лицами. Правда, с другой стороны, для поворота дара в данном случае не требуется установить фраудаторное намерение должника и спор допускается по действующему закону в течение десяти лет, а по проекту - в течение пяти лет, тогда как согласно тому же проекту в думской редакции для оспаривания дарственных распоряжений во всех остальных случаях требуется установление фраудаторного намерения должника, а согласно нашей поправке этого не требуется лишь в отношении дарственных распоряжений, совершенных в течение последнего года до предъявления спора или объявления должника несостоятельным. В этих пределах правило п. 1 ст. 461 Уст. суд. торг. устанавливает более строгую ответственность одаренных супругов. Однако она в значительной мере парализуется, в свою очередь, вышеприведенной общей оговоркой относительно ограничения права кредиторов требовать поворота дара, доставленного супругу. Если приложить к этому особые права, которые статья эта предоставляет одаренному супругу "при аукционной продаже подаренного ему несостоятельным имущества", каковые права (как, напр., право удержать подаренное имущество за собою по предложенной за него высшей цене) не предоставляются другим одаренным, то нельзя не прийти к заключению, что и правило п. 1 ст. 461 Уст. суд. торг. совершенно не согласовано с вновь проектируемыми законодательными предположениями. Что касается, наконец, п. 2 означенной статьи, касающейся случаев приобретения имения "посредством купли от супруга, оказавшегося впоследствии несостоятельным", то нельзя не заметить, что и это постановление тоже не согласовано с правилами настоящего законопроекта. Означенный пункт гласит, что "имение, перешедшее посредством купли от супруга, оказавшегося впоследствии несостоятельным, к другому, признается неприкосновенною собственностью купившего оное в таком лишь случае, если будет доказано, что сие имение приобретено на капиталы, полученные в приданое или дошедшие от родителей, родственников или посторонних лиц, а не от несостоятельного супруга". Поскольку это правило объявляет подлежащим оспариванию отчуждение, основанное на притворной сделке (т. е. дарении под видом купли-продажи, на совершение которой супругом-дарителем предварительно отпущены соответственные капиталы, под видом покупной платы ему же возвращаемые), оно устанавливает нечто само собою разумеющееся. Поскольку же оно оставляет неприкосновенным всякое отчуждение посредством покупки имения у супруга, оказавшегося впоследствии несостоятельным, раз покупная плата произведена из сумм, не доставшихся купившему супругу от супруга, впавшего в несостоятельность, не делая исключения для тех случаев, когда соответствующий акт не только причинил объективный вред кредиторам супруга-продавца, но когда вместе с тем было налицо фраудаторное намерение продавца и знание об этом обстоятельстве со стороны покупщика, означенное постановление находится в прямом противоречии с новыми законодательными предположениями, создает для супруга несостоятельного должника в подлежащих случаях привилегированное положение по сравнению с посторонними лицами и посему представляется неприемлемым. Ввиду всего изложенного мы полагаем, что ст. 461 подлежит исключению полностью. Что же касается вводной к ней ст. 461 Уст. суд. торг., то дело представляется более сложным. Статья гласит: "К составу имущества несостоятельного считается принадлежащим не только все наличное его имущество, но и все, что из недвижимого по ст. 461 в продолжение последних десяти лет до несостоятельности заложено или отчуждено безденежно, и тогда, когда долги, по коим несостоятельность оказалась, превышали уже вполовину имение несостоятельного и после этого до самого открытия несостоятельности дела его уже не поправлялись, а потому имение, им отчужденное, по долгам, на нем лежащим, принадлежало уже в существе своем не ему, но заимодавцам его". Статья эта находится в тесной связи со следующими за ней статьями, вплоть до ст. 486 Уст. суд. торг., в том смысле, что означенные статьи в совокупности своей содержат перечень всего того, что считается принадлежащим к составу имущества несостоятельного и в каком смысле. Отсюда вывод, что речь может идти не о полном исключении ст. 460, а лишь о переизложении ее в видах согласования с началами вновь проектируемого закона. В частности, с этой точки зрения подлежат исключению слова "но и все, что из недвижимого по ст. 461..." и т. д. вплоть до слов "дела его уже не поправлялись", так как выставляемое здесь начало, не говоря уже о произвольном ограничении действия его одним недвижимым имуществом несостоятельных должников, абсолютно не вяжется с началами, проектируемыми новым законом, и на практике поставило бы в подлежащих случаях конкурсное управление в худшее положение по сравнению с отдельными кредиторами, которые при предъявлении фраудаторного иска вне конкурса этим правилом не связаны. Вместо этого следовало бы указать, что "к составу имущества несостоятельного считается принадлежащим не только все наличное его имущество, но и имущество, которое подлежит обращению в конкурсную массу вследствие отмены актов, совершенных должником до объявления его несостоятельным" <98>. Конец статьи, начиная со слов "а потому имение, им отчужденное...", представляет собою, по существу, лишь попытку теоретического обоснования предшествующего ему положения, чему не место в законе, почему конец статьи подлежал бы, на наш взгляд, исключению. -------------------------------- <98> Предлагаемая редакция с некоторыми второстепенными изменениями воспроизводит редакцию подлежащей статьи в проекте Устава о несостоятельности, составленной покойным Н. А. Туром.

C. Нам остается сказать несколько слов о ст. 462 Уст. суд. торг., находящейся в тесной связи с предшествующими ей ст. 460 и 461. Статья предусматривает случаи дальнейшего переотчуждения перешедшего к супругу или к родственникам несостоятельного должника имущества, предусматривая, в частности, случаи перепродажи и перезалога имения; она в этой части гласит: "Если между тем оно (т. е. имение) продано другому, то продажа остается в силе бесповоротно; если же имение только перезаложено, а не продано, то конкурсному управлению предоставляется право выкупа с полным платежом долговой по залогу суммы". Примечание к названной статье дополняет ее указанием на третий случай, "когда имение, подаренное или иным образом безвозмездно переданное несостоятельным супругом другому в течение последних перед открытием его несостоятельности десяти лет, подарено сим последним, или же продано, или заложено кому-либо другому"; соответственные акты также остаются ненарушимыми, но на одаренного супруга, на случай, если "прочим имуществом несостоятельного не будут покрыты все долги его или лежащие на нем взыскания", возлагается обязанность "внести на пополнение сего недостатка из собственного имения своего сумму денег, равную цене полученного им от несостоятельного, или проданного, или переданного другому имущества, или же сумму, полученную при отдаче оного в залог, если нельзя будет доказать удовлетворительным образом, что сие имущество продано или заложено для уплаты других долгов несостоятельного". Нам приходилось уже говорить <99> о затруднениях, которые порождает приведенная статья при толковании ее ввиду крайне казуистической редакции ее. Вместе с тем нами уже было указано, в каких случаях представляется целесообразным допускать оспаривание фраудаторных актов должника и в отношении сингулярных правопреемников первоначального приобретателя. Не возвращаясь вновь к этому вопросу, мы в настоящее время считаем лишь нужным подчеркнуть, что в случае принятия означенного нашего предположения ст. 402 как не согласованная с ним также подлежала бы отмене. -------------------------------- <99> См. выше. С 151 - 152.

2. Переходим к рассмотрению статей Положения о взысканиях по бесспорным делам казны, изд. 1910 г., заменяющих собою для дел о неторговой несостоятельности подлежащие статьи Уст. суд. торг. Нас интересуют в этом отношении ст. 367 - 369 и первая часть ст. 373 названного Положения. Означенными статьями специальные постановления ст. 461 и 462 с примечанием к ней в части, касающейся актов, совершенных несостоятельным должником с супругом его, с незначительными редакционными изменениями и перестановками текста распространяются на дела о неторговой несостоятельности. В частности, ст. 367 Положения соответствует, в общем, п. 1 ст. 461 Уст. суд. торг. (причем для ясности к случаю дара от несостоятельного мужа жене прямо прибавлен случай, когда имение приобретено ею на капиталы, полученные от того же мужа, другими словами, когда фактически тоже имеется налицо безденежное отчуждение); ст. 368 соответствует п. 2 ст. 461 Уст. суд. торг., а ст. 369 - примечанию к ст. 462 Уст. суд. торг. (с дополнением, одинаковым с тем, которое содержится в ст. 367 Пол. в отношении имений, приобретенных женою на капиталы, полученные от несостоятельного мужа). Все эти статьи Положения, в отличие от подлежащих статей Уст. суд. торг., трактуют, однако, только об актах, заключенных несостоятельным мужем с женою. Обратный ряд случаев предусматривается особо первой частью ст. 373 Положения, которая распространяет на эти случаи все постановленное в ст. 367 - 369 об имениях, подаренных и проданных жене мужем. После всего сказанного раньше нам остается только добавить, что по тем самым мотивам, по которым мы считаем нужным отменить ст. 461 и 462 с примечанием к ней Уст. суд. торг., мы высказываемся и за отмену ст. 367 - 369 и первой части ст. 373 Пол. о взыск. по бессп. д. казны, изд. 1910 г. Что касается второй части последней статьи, то она касается другого вопроса, именно о сокрытии или содействии к сокрытию имущества несостоятельного супруга со стороны другого супруга. В этой части статья, очевидно, должна быть сохранена в силе с исключением лишь слов "равным образом", являющихся связующим звеном между обеими частями статьи, каковые слова, за отменою первой части статьи, теряют всякий смысл.

IX

Нам остается рассмотреть предположения настоящего законопроекта, касающиеся вопроса о распространении нового закона на губернии Царства Польского, Холмскую и Прибалтийские. Этому вопросу посвящены отд. VII и тесно связанные с ним отд. IV и VI законопроекта. Основной отд. VII в интересующей нас части гласит: "Действие отд. V <100> распространить на губернии Варшавского судебного округа, Холмскую и Прибалтийские. На Прибалтийские губернии распространить также действие отдела II". Из приведенного текста явствует, что правила об оспаривании фраудаторных актов предполагается ввести только в Прибалтийских губерниях, но не в Царстве Польском (с включением Холмской губернии). -------------------------------- <100> Этот отдел касается изменений в нашем уголовном законодательстве, вызываемых введением проектируемого нового закона как в части, касающейся "правил о переходе торговых и промышленных предприятий", так и части, трактующей "об изменении постановлений, касающихся признания недействительными договоров, заключенных с намерением избежать платежа долгов".

1. Что касается прежде всего оснований, по которым не предполагается вводить постановления отд. II в губерниях Царства Польского и Холмской, то объяснительная записка к законопроекту гласит следующее: "По поводу отд. II заключения, - читаем мы на с. 35 записки, - надлежит заметить, что в Гражданском кодексе, действующем в Привислинских губерниях, имеется постановление (отчасти соответствующее п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Св. зак. гражд.) о том, что кредиторы могут от своего собственного имени оспаривать все действия, должником намеренно совершенные в ущерб их правам, с оговоркою, что кредиторы обязаны относительно тех своих прав, о коих говорится в разделе о наследовании и в разделе о предбрачном договоре и взаимных правах супругов, сообразоваться с правилами, в оных предписанными (ст. 1167 Гражд. код.). Ввиду изложенного распространение постановлений отд. II заключения на Привислинские губернии представляется мерою, не вызываемою настоятельною необходимостью, и вместе с тем требовало бы подробного соображения и пересмотра всех относящихся к этому предмету постановлений местных законов. По сим соображениям Министерство торговли и промышленности полагало бы постановления отд. II заключения пока не распространять на губернии Царства Польского". Мы, со своей стороны, полагаем, что с точки зрения законодательной техники едва ли могут встретиться какие-либо препятствия к распространенно нового закона на губернии Царства Польского и Холмскую. Статья 1167 Гражд. кодекса Царства Польского представляет собою буквальное воспроизведение ст. 1167 Code Civil, характеристика которой была сделана нами выше. Подобно прототипу своему, эта статья представляет собою общую бланкетную формулу без всякого определенного конкретного содержания. В ней отсутствуют даже те конкретные указания, которые содержатся в первоначальной редакции настоящего законопроекта и в редакции его, одобренной Государственной Думой. Эти замечания возрастают в силе, если согласиться с необходимостью дальнейшего развития положений вновь проектируемого закона в направлении, указанном нами. Что же касается содержащейся в ст. 1167 Гражд. кодекса оговорки (опять-таки воспроизводящей буквально соответствующую оговорку ст. 1167 C. C.), гласящей, что кредиторы обязаны относительно тех своих прав, о коих говорится в разделе о наследовании и в разделе о предбрачном договоре и взаимных правах супругов, сообразоваться с правилами, в оных предписанными, то необходимо заметить, что раздел Гражд. кодекса о предбрачном договоре и о взаимных правах супругов отменен ст. 1 Правил о введении в действие Гражданского уложения Царства Польского 1/13 июня 1825 г. Соответствующие постановления заменены ст. 191 и след. Гражд. улож. Что же касается постановлений, содержащихся в разделе Гражд. кодекса о наследовании, то они сводятся к следующему: 1) по силе ст. 788 Гражд. код. кредиторы должника, отказавшегося во вред им от принятия наследства, могут при соблюдении известных условий вступить в его права с тем, что отречение от наследства теряет силу лишь в пользу кредиторов и притом в размере, не превышающем суммы их долговых требований; 2) по силе ст. 882 Гражд. код. кредиторы сонаследника в случае возбуждения вопроса о разделе наследственной массы имеют право вмешаться в дело о разделе, дабы раздел не был совершен в нарушение их прав. Как явствует из приведенного перечня, никаких осложнений сохранение в силе этих специальных постановлений в случае распространения нового закона на губернии Царства Польского не вносит, в частности ничего в структуре нового закона менять не приходится. Ввиду всего изложенного мы считаем, что формальных препятствий к распространению вновь проектируемого закона - с включением вышеприведенной оговорки - на губернии Царства Польского и губернию Холмскую не имеется. Если, однако, почему-либо было бы признано более удобным сохранить в силе действующее в настоящее время постановление ст. 1167 Гражд. кодекса без всяких изменений, то было бы непоследовательно и нецелесообразно распространять на губернии Царства Польского и Холмскую вновь проектируемую карательную статью 1700.2 Ул. о нак., как это предлагается в отд. VII законопроекта. Редакция этой статьи тесно связана с редакцией подлежащих статей отд. II проекта. Признаки, выдвигаемые ею, не согласованы и не могут быть согласованы с неопределенной редакцией ст. 1167 Гражд. кодекса. Ввиду всего этого распространение одной только этой статьи на указанные выше губернии представляется совершенно немыслимым. 2. Переходим к вопросу о распространении нового закона на Прибалтийские губернии. Объяснительная записка на с. 35 по этому поводу говорит следующее: "Что касается законов, действующих в Прибалтийских губерниях, то в них имеется прямое указание о допустимости исков, подобных указанным в ст. 1 отд. II заключения, только против лиц, объявленных несостоятельными должниками, в отношении сделок, совершенных ими до заявления надлежащему суду просьбы об объявлении несостоятельности (ст. 7 - 9 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд.). Но практика местных судебных установлений признавала возможность оспаривания совершенных намеренно в ущерб кредиторам сделок и без формального объявления должника несостоятельным должником. Ввиду изложенного казалось бы, что проектируемое, согласно отд. VII заключения, распространение на Прибалтийские губернии постановления отд. II ст. 1, а затем и ст. 2 и 3 того же отдела в принципе не только не встречает препятствий, но должно быть признано вполне желательным и целесообразным восполнением существенного пробела действующих законов". В связи с этим в видах согласования ст. 7 и 9 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд. с подлежащими постановлениями отд. II настоящего законопроекта составители его проектируют два новых отдела: IV и VI: 1) отдел IV изменяет ст. 9 названного приложения в той части, которая касается перечня степеней родства и свойства, долженствующих "иметь значение обстоятельства, квалифицирующего при оспаривании совершенных с должником сделок", заменяя этот перечень новым применительно к перечню, содержащемуся в ст. 2 отд. II законопроекта. В остальном ст. 9 приложения остается без изменения; 2) отдел VI дополняет ст. 7 приложения особым примечанием, согласно которому прежде всего на случай оспаривания фраудаторных распоряжений должника, предусмотренных указанной статьею, распространяется сокращенный пятилетний давностный срок; при этом упущено из виду, что в Курляндии (по силе ст. 3621 Св. гражд. узак. губ. Прибалт., изд. 1864 г. по прод.) пятилетний срок давности является общим, так что оговаривать сокращение общего давностного срока требовалось только относительно Лифляндии и Эстляндии. Дальше говорится, что "при предъявлении упомянутых в сей (7) статье исков подлежат соответственному применению постановления ст. 1 и 2 отд. II" нового закона. Обращаясь к критической оценке приведенных предположений настоящего законопроекта, нельзя не отметить, что составители его, очевидно, не отдавали себе ясного отчета в тех затруднениях, которые порождает распространение законопроекта, особенно в первоначальном его виде, равно как в редакции, одобренной Государственной Думой, на Прибалтийские губернии. Если оставить в стороне сравнительно второстепенный вопрос о согласовании перечня родственников и свойственников, упоминаемого в ст. 9 прил. к ст. 1899 Уст. гражд. суд., с перечнем таковых, устанавливаемым настоящим законопроектом, а равно спорный вопрос о сокращении общего давностного срока для оспаривания фраудаторных распоряжений должников, то в остальном для разрешения всех могущих возникнуть сомнений при применении нового закона наряду с сохраняющими силу ст. 7 - 12 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд. в распоряжении судебной практики окажутся лишь пифические слова нового примечания к ст. 7 указанного приложения, согласно которым "при предъявлении упомянутых в сей (7) статье исков подлежат соответственному применению постановления ст. 1 и 2 отд. II" нового закона. Что это значит? Новый закон как в первоначальной редакции, так в редакции Государственной Думы устанавливает условия внеконкурсного оспаривания фраудаторных актов. При этом он проводит строгое различие между оспариванием возмездных и безвозмездных актов, требуя только в первом случае для возникновения ответственности третьего приобретателя знания его о фраудаторном намерении должника. Статья 7 приложения этого различия не делает, а требует относительно всех распоряжений должника, совершенных до заявления подлежащему суду просьбы об объявлении его несостоятельным (за исключением тех, о которых идет речь в ст. 8 того же приложения), чтобы "должник совершил распоряжение умышленно в ущерб своим кредиторам и лицо, воспользовавшееся сим распоряжением, участвовало в умысле должника". С другой стороны, статья 8 названного приложения в отношении дарственных распоряжений, учиненных должником в течение последнего года до заявления просьбы об объявлении его несостоятельным, не требует для отмены их не только знания о фраудаторном намерении должника со стороны третьего приобретателя, но не требует даже установления наличности фраудаторного намерения самого должника, считая достаточным объективный факт причинения такими дарственными распоряжениями имущественного вреда кредиторам. Другими словами, фраудаторный иск, предусмотренный приложением к ст. 1899 Уст. гражд. суд., и тот же иск, устанавливаемый новым законом, построены на совершенно различных предположениях. Спрашивается, о каком же "соответственном применении" ст. 1 в 2 отд. II нового закона при предъявлении упомянутых в ст. 7 (и, надо прибавить, в ст. 8) прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд. при таких условиях может быть речь? К сказанному следует прибавить, что и пределы praesumptio doli в отношении сделок, совершенных должником с супругом его и известными категориями родственников и свойственников, формулируются различно новым законом, с одной стороны, и ст. 9 приложения, с другой стороны. Дело в том, что новый закон в редакции ведомства и Государственной Думы ограничивает пределы этой презумпции одними возмездными актами и сверх того не создает презумпции в пользу наличности фраудаторного намерения самого должника; между тем ст. 9 прилож. распространяет презумпцию на все акты, совершенные должником с подлежащими лицами, и сверх того создает не только презумпцию знания третьим лицом о фраудаторном намерении должника, но презюмирует наличность самого фраудаторного намерения должника. Эта несогласованность нового общего и старого местного закона тоже остается неустраненной. Сомнения вызывает также ст. 10 прилож., говорящая о том, что "имущество, отчужденное должником посредством распоряжений, подлежащих отмене (ст. 7 - 9 сего прил.), поступает в конкурсную массу", так как эта статья явно неприменима к случаям внеконкурсного оспаривания актов. По совокупности изложенных соображений мы приходим к выводу, что соответственное распространение постановлений нового закона на Прибалтийские губернии с теми лишь оговорками, которые предусматриваются отд. IV и VI законопроекта, представляется затруднительным. Как же быть? Есть три выхода: а) первый состоит в том, чтобы оставить в силе действующий в настоящее время в означенных губерниях порядок оспаривания фраудаторных актов должников, не внося в него никаких изменений и предоставляя практике распространять соответствующие правила на случаи внеконкурсного оспаривания подлежащих актов со стороны отдельных кредиторов, б) второй выход сводится к тому, чтобы, не меняя опять-таки существующего в названных губерниях порядка, дополнить приложение к ст. 1899 Уст. гражд. суд. новой ст. 121 примерно такого содержания: "Статьи 7 - 10 и ст. 12 настоящего приложения <101> подлежат соответственному применению в случае предъявления иска об отмене распоряжений должника, повлекших за собою уменьшение, обременение или обесценение его имущества, со стороны отдельного кредитора до объявления несостоятельности должника при соблюдении следующих условий: право просить об отмене означенных распоряжений принадлежит всякому кредитору, в пользу которого по требованию его против должника состоялось судебное решение, не подлежащее обжалование ни по существу, ни в кассационном порядке, - в случае безуспешности обращенного на имущество должника взыскания, равно как и в том случае, когда по обстоятельствам дела представляется очевидным, что обращение взыскания на имущество должника не приведет к полному удовлетворению требований кредитора, а в отношении лиц торгующих - также и в случае прекращения ими платежей". Эта формулировка точно указывает условия, при которых допускается внеконкурсное оспаривание фраудаторных актов должника со стороны отдельных кредиторов, и вместе с тем дает практике руководственное указание относительно того, что соответствующие статьи приложения в подлежащих случаях подлежат не буквальному, а соответственному применению. Вместе с тем устраняется всякая возможность совмещения начал, положенных в основу подлежащих статей приложения, с началами, на которых построен новый закон; -------------------------------- <101> Статья 11 приложения по всему содержанию своему вне конкурса вообще неприменима.

в) наконец, остается еще третий выход. Он сводится к замене подлежащих постановлений приложения к ст. 1899 Уст. гражд. суд., т. е. ближе ст. 7, 8, 9, 10 и 12 соответствующими статьями нового закона. Мы считаем такой выход возможным и желательным, если бы было признано целесообразным изменить и дополнить отдельные статьи отд. II настоящего законопроекта в том направлении, которое намечается нашими поправками к означенному отделу. Однако и в таком случае подлежали бы сохранению: 1) упоминаемый в ст. 7 прилож. годичный с открытия конкурса срок, в течение которого при наличии конкурса допускается предъявление исков об отмене фраудаторных актов должника; и 2) правило, изложенное в п. 2 ст. 9 приложения, согласно которому "кредитор, заявивший просьбу об отмене распоряжения должника, освобождается от обязанности доказать наличность условий, указанных в статье 7 сего приложения... 2) когда распоряжение состоялось в течение последних десяти дней до заявления просьбы об объявлении несостоятельности". 3. Если бы было признано целесообразным распространить новые правила об оспаривании актов, совершенных должником во вред кредиторам, на вышеуказанных основаниях на Царство Польское со включением и Холмской губернии, а равно на губернии Прибалтийские, то отд. VII законопроекта надлежало бы изложить примерно в следующей редакции: "Действие настоящего закона распространить на губернии Царства Польского, Холмскую и Прибалтийские с соблюдением следующих правил: 1) в губерниях Царства Польского и в Холмской губернии при применении правил об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам (прил. к ст. 1529 (прим.) (Зак. гражд., изд. 1914 г. по прод.) I), должно быть соблюдено требование ст. 1167 Гражд. код., согласно которому кредиторы обязаны относительно тех своих прав, о коих говорится в разделе Кодекса о наследовании, сообразоваться с правилами, в оном предписанными; 2) в губерниях Прибалтийских в дополнение к правилам об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам (прил. к ст. 1529 (прим.) ч. 1 т. X Св. зак. гражд., изд. 1914 г. по прод.), устанавливаются следующие правила: a) конкурсное управление вправе предъявлять иск о признании недействительными актов должника, совершенных во вред кредиторам, в течение годичного срока со времени открытия конкурса; b) конкурсное управление, предъявившее иск о признании недействительным акта, совершенного должником во вред кредиторам, освобождается от обязанности доказывать в подлежащих случаях (п. 1 и 2 ст. 2) наличность намерения должника причинить вред кредиторам, равно как знание об этом намерении лица, в пользу которого был совершен акт, если означенный акт состоялся в течение последних десяти дней до заявления просьбы об объявлении несостоятельности". Вместе с тем отд. IV и VI законопроекта подлежали бы исключению, а ст. 7 - 10 и 12 прилож. к ст. 1899 Уст. гражд. суд. следовало бы показать отмененными.

X

Мы пришли к концу. В заключение нашего критического обзора настоящего законопроекта мы для большей наглядности постараемся свести все эти замечания по отдельным статьям его и дать полный текст проектируемых нами новых правил об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам. Означенные правила удобнее всего включить в наши общие гражданские законы, снабдив ст. 1529 ч. 1 т. X примечанием следующего содержания: "Ст. 1529. Примечание. Правила об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам, при сем прилагаются. Упоминаемое в этом примечании приложение к ст. 1529 в нашей редакции гласит: Правила об оспаривании актов, совершенных должниками во вред кредиторам. Ст. 1. Право предъявления иска о признании недействительными актов должника, совершенных им с третьими лицами или в пользу третьих лиц и причинивших вред его кредиторам, при наличии условий, указанных в ст. 2 сих правил, принадлежит: 1) вне конкурса - всякому кредитору, в пользу которого по требованию его против должника состоялось судебное решение, не подлежащее дальнейшему обжалованию ни по существу, ни в кассационном порядке, - в случае безуспешности обращенного на имущество должника взыскания, равно как и в том случае, когда по обстоятельствам дела представляется очевидным, что обращение взыскания на имущество должника не приведет к полному удовлетворению требования кредитора, а в отношении лиц торгующих - также и в случае прекращения ими платежей; 2) в случае объявления должника несостоятельным - конкурсному управлению со времени учреждения такового. Ст. 2. Оспариванию в порядке настоящих правил подлежат: 1) все акты, совершенные должником с третьими лицами или в пользу третьих лиц, если должник имел намерение причинить этим вред своим кредиторам и если лицо, воспользовавшееся сим актом, знало об этом намерении должника. Если должник заключил договор: 1) со своим супругом, 2) с родственниками его самого или его супруга по прямой восходящей или нисходящей линии, 3) с усыновителями или усыновленными его самого или его супруга, 4) с братьями либо сестрами его самого или его супруга: родными, сводными или по усыновлению или 5) с супругом одного из упомянутых лиц, то предполагается, что противная сторона знала о намерении должника причинить заключением этого договора вред его кредиторам, доколе заинтересованное лицо не докажет противного; 2) все безвозмездные акты, совершенные должником в течение последних пяти лет до предъявления спора со стороны отдельного кредитора или до объявления должника несостоятельным, хотя бы лицо, воспользовавшееся сим актом, не знало о намерении должника причинить этим вред его кредиторам; 3) все дарственные распоряжения, за исключением обычных, не превышающих среднего размера дарений, совершенные в течение последнего года до предъявления спора отдельным кредитором или до объявления должника несостоятельным, даже при отсутствии условий, указанных в п. 1 сей статьи. Ст. 3. Акты, упомянутые в ст. 2 настоящих правил, признаются недействительными лишь в отношении отдельных кредиторов или конкурсного управления, по принадлежности возбудивших спор против них. Во всем остальном (если отсутствуют иные основания для признания сих актов недействительными) они сохраняют полную силу. Ст. 4. Относительно имущества, поступавшего к третьему лицу от должника на основании акта, признанного недействительным, соблюдаются следующие правила: 1) если иск о признании акта недействительным предъявлен отдельным кредитором, истец в пределах, в которых это необходимо для получения полного удовлетворения в счет своего требования против должника, может требовать передачи означенного имущества или, если это окажется невозможным, равноценности его в свое распоряжение; 2) если иск был предъявлен конкурсным управлением, означенное имущество или, если это окажется невозможным, равноценность его поступают в конкурсную массу. Лицо, добросовестно воспользовавшееся дарственным распоряжением должника, обязано возвратить полученное лишь в том размере, в каком оно остается обогащенным вследствие распоряжения должника. Ст. 5. Если судом отменена возмездная сделка, на основании которой лицо, вступившее в такую сделку с должником, доставило ему какую-нибудь встречную имущественную выгоду, то соблюдаются следующие правила: 1) если сделка признана недействительной по иску, предъявленному отдельным кредитором, то получатель в отношении доставленной должнику встречной выгоды сохраняет требование только против последнего; 2) если сделка признана недействительной по иску, предъявленному конкурсным управлением, то получатель может требовать возвращения из конкурсной массы предмета, доставленного им должнику, если таковой в массе находится, или, за отсутствием его, той суммы, в которой масса остается обогащенной. Во всех остальных случаях получатель может осуществить свое требование к должнику не иначе как в конкурсе. Ст. 6. Наследники лиц, получивших какое-либо имущество от должника на основании акта, который признан судом недействительным как совершенный во вред кредиторам должника, отвечают перед означенными кредиторами на общих основаниях. Остальные правопреемники таких лиц отвечают перед кредиторами должника с соответственным применением постановлений ст. 4 и 5 сих правил в том случае: 1) когда правопреемник знал об обстоятельствах, которые обосновывали ответственность его правопредшественника; 2) когда приобретение имело место на безвозмездном основании. Ст. 7. Со времени объявления должника несостоятельным и учреждения конкурсного управления над его имуществом право на предъявление предусмотренных настоящими правилами исков о признании недействительными актов, совершенных должником во вред кредиторам, переходит к конкурсному управлению, от которого зависит также продолжать начатые производством дела этого рода на свой счет. В случае отказа конкурсного управления от предъявления иска или от продолжения начатого производством дела, а равно по окончании конкурса право на предъявление означенных исков и на продолжение начатых дел вновь переходит на общих основаниях к отдельным кредиторам".

Печатается по: Гримм Д. Д. Оспаривание актов, совершенных во вред кредиторам (по поводу законопроекта, внесенного в Государственную Думу) // Вестник гражданского права. 1915. N 6. С. 10 - 53; N 7. С. 52 - 95.

------------------------------------------------------------------

Название документа