Принятие наследства или отречение от наследства (По поводу практического случая)
(Гольмстен А. Х.) ("Наследственное право", 2010, N 4) Текст документаПРИНЯТИЕ НАСЛЕДСТВА ИЛИ ОТРЕЧЕНИЕ ОТ НАСЛЕДСТВА (ПО ПОВОДУ ПРАКТИЧЕСКОГО СЛУЧАЯ) <*>
А. Х. ГОЛЬМСТЕН
Гольмстен Адольф Христианович (25.07.1848, г. Ораниенбаум (ныне г. Ломоносов) - 06.07.1920, ст. Лыкошино Новгородской губернии) - доктор гражданского права, заслуженный профессор Императорского С.-Петербургского университета. В 1873 г. со степенью кандидата прав закончил юридический факультет С.-Петербургского университета, затем в течение двух лет занимался в заграничных университетах: Берлинском, Мюнхенском и Гейдельбергском. В последующем служил в комиссии по составлению гражданского уложения, в 1884 - 1885 гг. перешел на службу в юрисконсультскую часть военного министерства, в 1894 г. участвовал в комиссии по пересмотру судебной части, где составил проект устава о частных производствах. Преподавательская должность Гольмстена началась в 1878 г. в училище правоведения, где он читал гражданское судопроизводство до 1896 г. С 1879 г. Гольмстен преподавал гражданское право и судопроизводство в военно-юридической академии, в 1881 - 1888 гг. читал общее законоведение в горном институте. С 1889 г. читал в Санкт-Петербургском университете, где в начале 1900-х годов занимал пост ректора, позднее был деканом юридического факультета. До конца своих дней оставался в числе преподавателей С.-Петербургского (Петроградского) университета. Главные труды: "О душеприказчиках. Сравнительное исследование" (1873); "Состязательное начало гражданского процесса в теории и русском законодательстве" (1879); "Принцип торжества в гражданском процессе" (1-е изд., 1884; 2-е изд., 1886); "Исторический очерк русского конкурсного процесса" (1888); "Учение о праве кредиторов опровергать юридические акты, совершенные должником в его ущерб" (1894); "Очерки по русскому торговому праву" (1895); "Русское гражданское право Д. И. Мейера с биографией, исправленное и дополненное" (9-е изд., 1910) и многочисленный ряд статей, собранных отчасти в сборнике "Юридические исследования и статьи" (1894), из которого взята приводимая выше статья "Принятие наследства или отречение от наследства (По поводу практического случая)".
В статье известного дореволюционного российского ученого А. Х. Гольмстена на примере конкретного казуса рассматривается вопрос о квалификации действий физического лица - составляют ли они принятие наследства либо отказ от него. Анализируется правовая природа института отречения от наследства.
Ключевые слова: наследование, наследственное право, принятие наследства, отказ от наследства.
The article of well-known pre-revolutionary Russian writer A. X. Gol'msten at the example of a concrete case considers the issue of qualification of actions of natural person: whether they can be considered as acceptance of inheritance of abandonment thereof. The author analyses legal nature of the institute of abandonment of inheritance.
Key words: inheriting, inheritance law, acceptance of inheritance, abandonment of inheritance.
В судебной практике возник чрезвычайно интересный вопрос: являются ли действия, совершенные данным лицом, принятием наследства или отречением от него? Один и тот же состав фактов (Tatbestand) квалифицирован истицей как отречение от наследства, ответчиками - как принятие наследства. Истица Ж. доказывала, что в пользу бабки ее Т. С-ской открылось наследство, после родственника в боковой линии гр. М., вследствие отречения от этого наследства ее брата гр. Ю. С-ского; ответчики С-ские доказывали, что брат истициной бабки гр. Ю. С-ский не только не отрекся от наследства, но даже принял его и тем самым устранил от наследства свою сестру Т. С-скую, бабку истицы Ж. Так что вопрос, имеет ли истица Ж. право на наследство, свелся к вопросу, являются ли действия брата истициной бабки гр. Ю. С-ского принятием наследства или отречением от него. Установим сначала состав фактов. 23 июня 1876 г. гр. Ю. С-ский (через поверенного) подал в Е-скую Палату гр. и уг. суда, где в охранительном порядке производилось дело об утверждении ответчиков С-ских в правах наследства после гр. М., прошение об утверждении его в этих правах как единственного наследника. Прошение это определением от 7 августа, за пропуском шестимесячного срока, было оставлено Палатою без рассмотрения. Не зная еще о таком исходе своего дела, гр. Ю. С-ский подает 4 сентября в В-скую Палату гр. и уг. суда прошение об отречении его от наследства после гр. М. Что он в это время, т. е. 4 сентября, не знал об оставлении его прошения об утверждении в правах наследства без рассмотрения, видно из того, что, во-первых, в прошении об отречении, поданном в В-скую Палату 4 сентября, он просит, чтобы прошение, поданное в Е-скую Палату, "оставить без дальнейших последствий". Эта просьба не имела бы никакого смысла, если бы гр. Ю. С-ский уже знал, что Палата постановила определение об оставлении его просьбы без рассмотрения; он, очевидно, думал, что дело его еще не окончено. Во-вторых, такое же неведение его об окончании дела явствует из сделки, заключенной им 4 сентября с ответчиками С-скими, где говорится, что "в Е-ской Палате производится дело о наследстве гр. М., к имению которого предъявлены наследственные права со стороны гр. Ю. С-ского" и т. д. Если бы ему было известно определение Палаты от 7 августа, то он 4 сентября не говорил бы о своем деле, которое якобы еще производится в Палате, - 4 сентября в г. В. пишется и в тот же день свидетельствуется В-скою же полицией, для подачи в В-скую же Палату уг. и гр. суда, прошение об отречении гр. Ю. С-ского от наследства после гр. М. Мотивов отречения приводится два: 1) гр. Ю. С-ский убедился, что "линия С-ских состоит в ближайшей родственной степени с гр. М.", т. е. полагает, что они имеют преимущественное перед ним право на наследство после гр. М.; 2) гр. Ю. С-ский имеет "в виду предъявленные к наследственному имуществу денежные претензии", т. е. признает "несоразмерность наследства с долгами". В конце прошения сказано, что оно "к поданию подлежит в В-скую Палату". Как написанное в городе, где находится Палата, надо думать, оно было подано в Палату в день написания, т. е. 4 сентября. Подлинник этого прошения, однако, оказался в К-ской Палате, как это видно из надписи, сделанной на прошении этою Палатою. Едва ли прошение было подано в Е-скую Палату самим просителем; признав, что уместнее подать его в Е-скую Палату как в учреждение, где "производится" дело об утверждении в правах наследства, проситель переписал бы его или исправил; трудно допустить, наконец, чтобы сам он в Е-скую Палату подал прошение, в котором сказано, что оно "к поданию подлежит в В-скую Палату". Всего вероятнее, что сама В-ская Палата переслала прошение в К-скую, ввиду производства там дела об утверждении в правах наследства; это тем более вероятно, что податель в прошении об отречении, поданном в В-скую Палату, просит оставить без последствий прошение об утверждении в правах, поданное в Е-скую Палату. К-ская Палата, вероятно, получила прошение 13 сентября, а в определении своем от 7 ноября она признала прошение поданным именно в этот день. Очевидно, не этот день надо было считать днем подачи прошения об отречении, а 4 сентября, день подачи его в В-скую Палату. И В-скую Палату (как и К-скую) надо считать "надлежащим (по месту нахождения наследственного имущества) присутственным местом" для подачи в него прошения об отречении (ст. 1266) - ей следовало постановить определение, а не посылать, воспользовавшись ссылкой на дело, производящееся в другой Палате, в эту Палату; но посылка прошения туда не меняет положения: прошение должно и юридически считаться поданным 4 сентября. Да и сами заинтересованные лица признают, что прошение было подано ранее 13 сентября. Отрекающемуся, несомненно, было известно, что прошение его переслано в Е-скую Палату, и он считает его поданным именно в эту Палату и говорит 4-го сентября об этой подаче как о совершившемся уже факте; а именно в сделке, заключенной между гр. Ю. С-ским и С-скими, первый выражается в прошедшем времени: "заявив К-ой Палате об отречении" и т. д. Очевидно, в один и тот же день было подано прошение об отречении и заключена между гр. Ю. С-ским и С-скими сделка, но первое было сделано ранее, чем второе. 4-го же сентября, после отречения, состоялась вышеупомянутая сделка между гр. Ю. С-ским и С-скими, в которой первый подтверждает "обязательность" для него заявленного им отречения, но "с тем, что если бы" впоследствии он, гр. Ю. С-ский, оспорил права С-ских на наследство и сам был признан в таковых правах, то на обязанности его лежало бы принятие на себя и исполнение всех иных обязательств и договоров, заключенных С-скими относительно наследства после гр. М. 10 сентября, посланный С-скими из г. П. (считая трое суток езды) 7 сентября в г. К. доктор Т. вручил лично гр. Ю. С-скому 15 000 руб. от имени С-ских "вследствие сделки об отречении", как сказано в расписке, выданной гр. Ю. С-ским. Через год, в 1877 г., гр. Ю. С-скому пришла мысль отменить свое отречение, отнять наследство от С-ских, с каковою целью он подает заявление К-скому губернскому прокурору, указывая на подложность документов, на которых С-ские основывают свои права. Это заявление не имело никаких последствий. В 1884 г., когда гр. Ю. С-ский был объявлен несостоятельным должником, присяжный попечитель по его делам пытался опровергнуть его отречение, но ему было отказано в иске. Таков состав фактов, подлежащий юридической квалификации. Принятие наследства как изъявление воли лица, имеющего права наследования, о признании его наследником по данному имуществу, может выразиться в различных формах: во-первых, в форме положительной; такое выражение может быть или явным, или выведенным из отношения лица к наследственному имуществу. Явное выражение воли в этом случае всего чаще принимает форму обращения к суду с просьбой об утверждении в правах наследства в охранительном порядке; но это обращение к суду имеет значение не само по себе, а лишь в том случае, если суд просьбы не отвергнет, не оставит без рассмотрения, по тем или другим, хотя бы формальным, причинам. Просьба об утверждении в правах наследства не есть односторонний акт, принимаемый судом лишь к сведению, - суд должен дать свою санкцию, свое утверждение; без этой санкции юридического значения самому обращению к суду придавать нельзя, без нее это юридический нонсенс. Столь же несомненно и то, что если просьба подана и, до санкционирования ее судом, взята обратно, т. е. если самое обращение к суду отменено самим сделавшим ее, то ни о какой силе ее речи быть не может. Нечего, казалось бы, и говорить о том случае, когда имели место оба эти обстоятельства, т. е. и суд отказал в своей санкции, и обратившийся к суду за этой санкцией взял свое обращение обратно. Это возможно, когда суд отказал в санкции, а обратившийся к нему за санкцией об отказе этом не знал и в этом неведении отменил свое обращение к суду. Тут мы видим совокупное действие двух парализующих сил - обращение к суду стало юридическим нулем. Другая положительная форма принятия наследства - прямое, непосредственное, фактическое отношение лица, имеющего право наследования, к наследственному имуществу. Наш закон (ст. 1261) указывает в этом смысле на владение и пользование имуществом в личную себе прибыль. Кассационная практика (напр., реш. ГКД 1869 г. N 501) видит принятие наследства и в распорядительных действиях лица по отношению к наследственному имуществу; лицо, сделавшее такие распоряжения, напр. совершившее акты и сделки, из которых видно его желание так или иначе непосредственно влиять на распределение, приращение, изменение и т. п. наследственного имущества, должно считаться принявшим наследство. Один из этих положительных способов принятия наследства принимает, однако, отрицательную форму - к нему мы и перейдем. Во-вторых, отрицательная форма принятия наследства выражается в виде отказа от права на наследственное имущество в пользу определенных лиц, наследников. Подобные отказы, уступки в жизни очень редки. Если уступка делается безвозмездно, то, ввиду неосвобождения уступающего от платежа долгов, это совершенно исключительное благодеяние; если она делается возмездно в пользу сонаследника, то получает характер выдела не натурою, а в виде эквивалента, а при спорности прав с большею или меньшею скидкою; если же она делается в пользу стороннего лица - это купля-продажа sui generis. Этот отказ от права на наследственное имущество имеет следующие юридические признаки. Во-первых, отказ этот есть уступка не права наследования, как чисто личного, неотчуждаемого права; право это за уступающим сохраняется; не от него он отказывается, не его уступает, а отказывается от права на наследственное имущество, являющегося осуществлением его права наследования; он отказывается от того, что уже стало его принадлежностью; то, что ему принадлежит, он получить не желает. Совершенно несовместимо с понятием такого отказа заявление уступающего, в самой же сделке, что он отказывается потому, что никакого права наследования на уступаемое имущество не имеет; право наследования есть основное условие права на наследственное имущество; если у отказывающегося нет права наследования, то нет и права на наследственное имущество, и уступить он ничего не может. Нельзя передать другому то, чего сам не имеешь. Во-вторых, отказ от права на наследственное имущество выражается в сделке, заключенной: а) с определенным лицом; путем этой сделки то, что принадлежит данному лицу, прямо и непосредственно уступается другому, определенному лицу; безличный отказ от права на наследственное имущество лишен всякого практического смысла; можно обойтись и без него - последствия совершенно одинаковы; б) сделка должна быть заключена с лицом, имеющим такое право наследования, которое не исключает собою право наследования отказывающегося; раз отказывающийся переносит на другого свое право на наследственное имущество, являющееся осуществлением его права наследования, то он тем самым показывает, что у лица, коему уступается право на наследственное имущество, нет права наследования именно в этом имуществе; если бы оно у него было, то у него было бы и право на наследственное имущество, а следовательно, и нечего, и незачем было бы его ему уступать; он имел бы это право и без того, в силу собственного права наследования. Полнейшая несообразность заключается в заявлении отказывающегося, что он признает за тем, в пользу которого отказывается, исключительное право на имущество; это значит: даю тебе то, что и без того твое. В-третьих, отказавшийся по сделке от права на наследственное имущество односторонне отступиться не может, не может отменить сделанное им и принятое противной стороной распоряжение и требовать, чтобы наследственное имущество ему было предоставлено обратно; это общее правило договорного права - одностороннее отступление от договора не допускается; такое право отступления должно быть специально выговорено и отнюдь не предполагается. Потому-то противно договорному характеру уступки указание в сделке лишь на особые последствия одностороннего отступления, якобы могущего быть совершенным по праву; такого права, разумеемого само собой, при уступке быть не может. В-четвертых, отказ от права на наследственное имущество не избавляет отказавшегося от обязанности отвечать за долги наследодателя; ведь он не только сохранил за собою право наследования, но и осуществил его, уступив свое право на наследственное имущество другому лицу; а потому, если в сделке сказано, что уступающий отказался от права на наследственное имущество ввиду обремененности наследства долгами, т. е. вследствие нежелания их платить, то он сказал нечто не совместимое с отказом - отказ от права на наследственное имущество, т. е. от принятого наследства, не избавляет от ответственности за долги; он, очевидно, совершил не отказ, а нечто другое, избавляющее от этой ответственности. Наконец, в-пятых, для отказа от права на наследственное имущество вовсе не существенна наличность вознаграждения, выдача известной суммы - он может быть и безмездным, а самая уступка дарственной; природа отказа остается тою же. Из того, что в данном случае лицо уклонилось от наследства и получило от лиц, от этого не уклонившихся, известную сумму, нельзя вывести, что мы непременно имеем дело с отказом от права на наследственное имущество, с уступкой, а не иною формою уклонения; наличность этого признака несущественна. Другое дело размер этой суммы - он может иногда быть прочным указателем, что дело идет об отказе, уступке; напр., когда размер ее является точным (или с небольшой скидкой) эквивалентом размера наследственной доли; с другой стороны, он может быть указателем, что дело идет не об отказе, уступке - когда размер полученной суммы ничтожен по сравнению со стоимостью наследства. Таковы признаки отказа от права на наследственное имущество как отрицательной формы принятия наследства. Обращаясь к занимающему нас практическому случаю, мы не находим в нем признаков ни положительной, ни отрицательной форм принятия наследства. Положительной формы в виде подачи просьбы об утверждении в правах наследства признать нельзя потому, что гр. Ю. С-ский хотя и подал просьбу в К-скую Палату об утверждении его в правах наследства после гр. М., но эта просьба была парализована с двух сторон: Палатою, оставившею его определением от 7 августа без рассмотрения, и самим гр. Ю. С-ским, который, не зная о состоявшемся определении, подал 4 сентября в В-скую Палату (пересланное в Е-скую) заявление об оставлении его прошения об утверждении в правах "без дальнейших последствий". Другой, положительной формы принятия наследства - прямого, непосредственного, фактического отношения к наследственному имуществу - и следа нет. Гр. Ю. С-ский не мог стать в такое отношение к наследству после гр. М. уже по тому одному, что все время проживал безвыездно за границею. Спорным является лишь вопрос об отрицательном его отношении к наследству как формы принятия наследства. Имеются ли в действиях гр. Ю. С-ского признаки отказа от наследства после гр. М., признаки уступки в пользу С-ских? Во-первых, тот признак отказа, уступки права на наследственное имущество, что, перенося это право на другого, переносящий сохраняет за собою право наследования, в действиях гр. Ю. С-ского отсутствует; сделав первый шаг к тому, чтобы суд санкционировал его право наследования, он немедленно отступает, отрекается от наследства, требует, чтобы право наследования за ним не было признано. В заявлении об отречении он отрицает свое право наследования, считая, что состоит в более далекой "родственной степени с гр. М.", чем С-ские. Значит, что же он мог уступить С-ским, коли не считал себя даже наследником гр. М.? Во-вторых, нет никакой сделки, на основании которой гр. Ю. С-ский уступает С-ским свое право на наследственное имущество; в заявлении об отречении он о С-ских лишь говорит как о ближайших наследниках, а в сделке, состоявшейся между ним и С-скими после отречения и названной ими "мировой", речь идет, как увидим ниже, только о гарантиях на случай отмены отречения, ранее состоявшегося, а не об уступке. Можно ли говорить об уступке гр. Ю. С-ским права на наследственное имущество, когда он признает С-ских состоящими в "ближайшей родственной степени с гр. М."? Он признает, что им принадлежит право наследования, а следовательно, и право на наследственное имущество. Чего же ради уступать С-ским то, что они уже имеют? В-третьих, в сделке, состоявшейся между гр. Ю. С-ским и С-скими после отречения, не выговаривается специально право первого односторонне отступиться от якобы договора уступки; об этом говорится как о чем-то таком, на что он имеет право, и указывается лишь, какие последствия это отступление должно иметь. Если бы гр. Ю. С-ский впоследствии, сказано там, "оспорил права С-ских и был признан в таковых правах", то он обязан исполнить договоры и т. д. Такое оспаривание и признание прежде всего предполагает отмену отказа от наследственного имущества, т. е. одностороннее отступление. Гр. Ю. С-ский и С-ские прямо считают это правом гр. Ю. С-ского; считают его возможным помимо взаимного соглашения и, очевидно, при содействии суда, чего допустить нельзя, если бы стороны заключили договор об уступке права на наследственное имущество. В-четвертых, мы видели, что в заявлении своем об отречении от наследства гр. Ю. С-ский мотивирует свое отречение задолженностью наследства. Если бы он отказался от своего права на наследственное имущество, уступив право на наследственное имущество С-ским, то, конечно, цели своей, т. е. освобождения от платежа долгов, достигнуть бы не мог; а имея в виду эту цель, он не мог избрать средство, к этой цели не ведущее. Для освобождения себя от платежа долгов нельзя совершить такое действие (уступку), которым выражается принятие наследства; ссылаясь на задолженность, он тем самым отнял основание видеть в его действиях отказ, уступку. В-пятых, гр. Ю. С-ский получил, вскоре по отречении, 15 000 р. от С-ских. Факт получения этой суммы еще недостаточен для признания в данном случае уступки права на наследственное имущество. Если бы это была уступка, то факт уплаты указывал бы, что эта уступка возмездная; но и возмездной уступки тут нет уже потому, что 15 000 р., а за вычетом куртажа - 12 000 р., не могут быть рассматриваемы как эквивалент миллионного наследства, оставленного гр. М.; это ничтожная сумма сравнительно со стоимостью наследственного имущества. Ввиду вышеизложенного ми считаем абсолютно невозможным квалифицировать действия гр. Ю. С-ского, как отказ от права на наследственное имущество, а следовательно, не видим с его стороны принятия наследства после гр. М. Единственно правильная юридическая квалификация действий гр. Ю. С-ского, которую сам он признает, а также признают все лица и учреждения, прикосновенные к этим действиям, - это отречение от наследства. Рассмотрим юридические признаки отречения. Отречение от наследства - антипод, полная противоположность отказа от права на наследственное имущество - это отказ от пользования правом наследования, полное отстранение себя от какого-либо отношения к открывшемуся наследству. Признаки его могут быть сведены к следующим: во-первых, предметом отречения является чисто личное, неотчуждаемое право наследования; оно так же неотчуждаемо, как неразрывно с ним связанная квалификация лица как мужа, жены, брата, отца и т. д.; как нельзя передать другому свою квалификацию как мужа, брата и т. д., так нельзя и передать другому свои права как мужа, брата и т. д. <1>. -------------------------------- <1> Улиточная запись (ст. 1256) представляет из себя уродливую, не поддающуюся точному отграничению, вымирающую юридическую фигуру. Ею отчуждается "открывшееся, но еще не принятое наследство", отчуждается то, что еще не принадлежит лицу. Юридическая квалификация ее возможна только путем создания фикции; ею фиктивно отчуждается квалификация, состояние данного лица как мужа, брата, сестры и т. д. по поводу данного открывшегося наследства. Лицо, ставшее, в силу улиточной записи, в состояние, напр., сына, обязано выдать своим квазисестрам приданое (ст. 1157, п. 3; РГКД 1892 г. N 86), терпеть право законного залога, обеспечивающее приданое его квазиматери (ст. 1005, п. 2), и т. д. Где пределы этой фикции - сказать затруднительно. Во всяком случае, путем улиточной записи отчуждается не право наследования; если бы оно отчуждалось, то как объяснить вышеупомянутые обязанности - из права наследования их не вывести.
От права наследования можно только отречься, устраниться, т. е. заявить о нежелании воспользоваться тем правом, которое связывается с данною квалификацией лица. Совершенно безразличны мотивы, вызвавшие это нежелание. Они могут лежать вне этой квалификации; напр., лицо опасается несоразмерности наследства с долгами; но они могут лежать и в самой квалификации: отрекающийся может колебаться, может сомневаться в этой, дающей ему право наследования, квалификации, может сомневаться в достаточной близости своего родства с наследодателем; наконец, он, конечно, с чисто субъективной точки зрения (может быть, объективно и не верной), может вполне отрицать эту свою квалификацию; с целью отвращения возможных неудобств, напр., обращения к нему кредиторов наследодателя; для собственного спокойствия он отрекается от наследства, заявляет, что никакого отношения к нему иметь не желает; словом, отрицая свою квалификацию как наследника, он отказывается от своего права наследования, в его обладании от этого права ничего не остается, да и не должно оставаться. Во-вторых, отречение безлично, т. е. не должно быть сделано в пользу определенного лица; раз отрекающийся заявляет, что он совершенно отстраняется от наследства, то все касающееся наследования предоставляется своему естественному юридическому течению, помимо всякого участия отрекшегося. Отречение - строго односторонний акт: для силы его ничьего согласия или принятия не требуется. Конечно, отрекающийся может знать и почти всегда знает, кто станет наследником; но не он определяет это - наследник становится таковым по собственному праву; к нему ничего от отрекшегося не переходит. Мало того, отрекшийся может в акте отречения даже назвать лиц, которые станут наследниками, но к ним наследство поступит не потому, что на них указал отрекающийся; если они имеют право наследования, то они и станут наследниками, а если права этого не имеют, то не станут, а станут другие, на которых отрекающийся не указал. Эти указания могут иметь значение мотива; отрекающийся может наименовать лиц, имеющих преимущественное перед ним право наследования, ссылаясь на это как на мотив отречения. Это нисколько не противно характеру отречения: если имеются лица, к которым, вследствие отречения, наследство должно поступить, то этим уже указывается, что право наследования этих лиц должно исключить собою право отрекающегося, а потому и указание в акте отречения на исключительное право этих лиц вполне согласно с природой отречения. В-третьих, отречение может быть отменено не только путем опровержения его кредиторами, в ущерб коих оно сделано, но и самим отрекшимся. В какой мере и при наличности каких условий возможно последнее, это другой вопрос - вопрос спорный в нашей судебной практике. Прямого указания в законе не имеется. Раз отречение - односторонний акт и для силы его не требуется согласия кого-либо, даже санкции суда (он должен лишь принять его к сведению), словом, раз ему чужды договорные начала, открывается возможность его отмены самим отрекшимся, но, конечно, при известных условиях, напр., когда отрекшийся заявит готовность платить долги наследодателя, докажет, что лица, принявшие наследство, не имеют права наследования, так как основали свои права на подложных документах, а другие наследники своих прав не заявили. При этих условиях можно говорить о праве отрекшегося отменить свое отречение. Ничто не мешает лицам, принявшим наследство, войти с отрекшимся, после отречения, в те или другие сделки, исходя из того, что он имеет право отменить свое отречение; они могут, напр., связать его в пользовании этим правом, возложив на него те или другие обязательства, на случай отмены, могут уплатить ему известную сумму и т. п.; все это не требует установления в его лице особого права отмены отречения. В-четвертых, мотивом отречения, самым обыкновенным, даже указываемым нашим законом, является задолженность наследства, несоразмерность наследства с долгами; да и главнейший практический смысл отречения заключается в освобождении от ответственности за долги наследодателя. Теоретически говоря, такое освобождение есть вывод из того, что предметом отречения является право наследования. Хотя, конечно, мотив отречения никакого значения не имеет, но тем не менее если выставляется этот мотив, то это одно из весьма сильных оснований для того, чтобы утверждать, что в данном случае имелось в виду не что-либо иное, а отречение от наследства. В-пятых, наконец, когда отречение последовало, то, конечно, ничто не мешает вступлению отрекшегося с наследниками в различные отношения; возможно, напр., что наследники выдадут ему известную сумму, поставив ее в ту или иную, более или менее далекую связь с отречением - и если известная сумма предварительно выговорена за отречение, то это может дать основание признать в данном случае не отречение, а отказ от права на наследственное имущество. Если же ни о каких-либо предварительных переговорах, ни о мотивах выдачи ничего не известно, а известен лишь голый факт выдачи отрекшемуся наследнику некоторой суммы, то это еще не является указателем на то, что мы имеем дело с уступкой права на наследственное имущество, а не с отречением; нельзя сказать: есть выдача суммы - уступка, нет выдачи - отречение; может быть и наоборот: при наличности выдачи может оказаться отречение, а при отсутствии ее - уступка. На решение этого вопроса, как мы выше упоминали, и не может не иметь влияния размер выданной суммы сравнительно со стоимостью наследственного имущества и момент выдачи этой суммы. Если размер этот никоим образом не является эквивалентом стоимости наследства и выдача последовала после отречения, то имеются несомненные данные для решения вопроса в пользу отречения. Выдача могла последовать вне всякой связи с отречением: через несколько лет по отречении наследник дарит отрекшемуся ничтожную сумму денег - нет никакого основания ставить выдачу в связь с отречением, да и едва ли кто и решится сделать это. Но нам нет надобности заходить так далеко; отречение остается отречением даже при наличности известной связи его с выдачею денежной суммы, и состоявшийся факт отречения может играть известную роль в мотивах выдачи. Так, напр., когда отречение последовало в предположении несоразмерности наследства с долгами, а потом оказалось, что никаких долгов нет, то наследники могут войти в положение человека, пострадавшего от ошибки, и дать ему известную сумму; или, напр., во время отречения отрекшийся был богатым человеком, а в один несчастный день, вскоре по отречении, лишился всего своего состояния; наследники из жалости могут ему дать известную сумму; или, напр., наследники, зная легкомыслие отрекшегося, опасаются, что он отменит свое отречение; они могут требовать, чтобы он еще в особой сделке подтвердил обязательность для него, бесповоротность отречения, и за это, якобы гарантирующее средство, могут уплатить ему известную сумму; выдача денег будет, следовательно, платою не за отречение, а за обязательность, бесповоротность отречения. Предположение о наличности этого мотива находит себе полное подтверждение в тех случаях, когда наследники вообще принимают известные меры к тому, чтобы гарантировать обязательность, бесповоротность отречения, напр., связывают отрекшегося тяжелыми обязательствами, если бы он вздумал отменить свое отречение, и т. п. Таковы признаки отречения от наследства. Обращаясь занимающему нас случаю, мы находим в нем все признаки отречения от наследства. Во-первых, что гр. Ю. С-ский именно отрекся от наследства, т. е. отказался от права наследования, видно из заявления его об отречении, поданного 4 сентября в В-скую Палату и пересланного в Е-скую. Там он прямо отрицает свою квалификацию как родственника, достаточно, сравнительно с С-скими, близкого к гр. М., чтобы иметь право наследования в имуществе последнего; иначе говоря, он не признает основного условия права наследования. Если бы он только отказывался от права на наследственное имущество, то вопроса о квалификации своей и не коснулся бы; но он именно на это указывает. Будучи лично убежден в отсутствии права наследования, а с другой стороны, как видно из того же заявления, зная о задолженности наследства, он отрекается, дабы быть уверенным, что кредиторы гр. М. не будут его беспокоить. Во-вторых, отречение гр. Ю. С-ского совершенно безлично; в заявлении об отречении, поданном в Палату, он не называет лиц, к которым должно перейти право наследования вследствие его отречения; но он говорит о них только как о лицах, имеющих по закону право наследования, исключающее его право наследования, так как он их признает "в ближайшей родственной степени к гр. М."; ссылкою на них выражается один из мотивов отречения. Никакой здесь сделки с определенными лицами нет. Сделкою с определенными лицами является сделка, заключенная гр. Ю. С-ским с С-скими после состоявшегося отречения; в ней гр. Ю. С-ский говорит о таком праве, которое уже принадлежит исключительно С-ским, а не ему, которое уже стало их исключительной принадлежностью, вследствие его отречения и в силу закона. В-третьих, стороны в только что упомянутой сделке прямо исходят из того, что отречение, сделанное гр. Ю. С-ским, может быть им отменено впоследствии; они видят в этом признанное законом право гр. Ю. С-ского и вовсе не выговаривают это право специально, а прямо начинают с того, что если гр. Ю. С-ский этим правом воспользуется, т. е. "оспорит права С-ских и сам будет признан в таковых правах", то и т. д. С-ские ужасно боятся, как бы гр. Ю. С-ский не воспользовался этим, по их мнению, несомненным своим правом, как бы не отменил свое отречение. В этих видах они всячески хотят его связать; он в упомянутой сделке - и в этом единственная цель и назначение сделки - подтверждает обязательность заявленного им отречения и принимает на себя еще крайне тяжелое обязательство, если бы он вздумал и ему удалось отменить свое отречение: он обязуется принять на себя исполнение всех обязательств и договоров, какие окажутся заключенными С-скими относительно оставшегося после гр. М. наследства. С-ские уже позаботились бы довести сумму этих "обязательств и договоров" до совершенно непосильных для гр. Ю. С-ского размеров. Не чем иным, как страхом этой отмены отречения, объясняется и другое их действие - уплата известной суммы, но об этом речь впереди. В-четвертых, гр. Ю. С-ский в заявлении об отречении, поданном в Палату, одним из мотивов отречения приводит задолженность наследства - "предъявленные к наследству денежные претензии", чем прямо указывается, что в данном случае мы имеем дело с отречением. Наконец, в-пятых, вскоре после заявленного отречения, надо думать, через 7 дней, доктор Т. от имени С-ских вручает гр. Ю. С-скому 15 000 р. Выдача этой суммы после отречения и ничтожность ее по сравнению со стоимостью наследства уже говорят в пользу признания в данном случае отречения от наследства. Но этого мало, в пользу такой квалификации говорит и связь, существующая между выдачей суммы и отречением - это плата за его бесповоротность, за воздержание от отмены его. Именно этот мотив находит себе подтверждение вообще в усилиях С-ских, прилагаемых к тому, чтобы гарантировать бесповоротность отречения гр. Ю. С-ского; с этой же целью, как мы видели выше, С-ские связали гр. Ю. С-ского тяжелыми обязательствами в случае поворота отречения. В расписке, выданной гр. Ю. С-ским доктору Т., сказано, что деньги получены "вследствие сделки об отречении". Никакой другой сделки между гр. Ю. С-ским и С-скими, кроме не раз нами упомянутой, заключено не было; в расписке, конечно, имеется в виду эта сделка, но она сделкой "об" отречении никак названа быть не может; она не может быть таковою уже по тому одному, что заключена после состоявшегося отречения ("заявив отречение, признаю" и т. д.), и говорится в ней об отречении как о совершившемся факте. Отставному ротмистру и доктору медицины позволительны неверные юридические квалификации в совершаемых ими актах. Сделка, на которую они ссылаются, есть сделка об обязательности отречения, бесповоротности его, воздержании от отмены, а не о самом отречении. Все вышеизложенные соображения убеждают в том, что действия гр. Ю. С-ского только и могут быть квалифицированы как отречение от наследства: все признаки последнего налицо, и ни одного признака уступки права на наследственное имущество. Мы признаем его не принявшим наследство после гр. М., а отрекшимся от него и тем открывшим право наследования сестре своей Т. С-ской, бабке истицы Ж. <2>. -------------------------------- <2> Приводится по: Гольмстен А. Х. Юридические исследования и статьи. Том второй. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1913. С. 187 - 200.
Название документа