В поисках договора о переговорах

(Хвощинский А.)

("Бизнес-адвокат", N 1, 2000)

Текст документа

В ПОИСКАХ ДОГОВОРА О ПЕРЕГОВОРАХ

А. ХВОЩИНСКИЙ

Данная статья продолжает серию публикаций, посвященных проблемам развития так называемой преддоговорной ответственности в российском гражданском праве - ответственности за недобросовестное ведение переговоров, в частности, ответственности за убытки, причиненные необоснованным срывом переговоров.

Очевидным случаем преддоговорной ответственности будет являться ситуация, при которой сторона, для которой заключение договора является обязательным, уклоняется от его заключения. Нарушение обязательства заключить договор в таком случае предоставляет другой стороне право обратиться в суд с требованием о понуждении заключить договор и (или) с требованием о возмещении убытков, причиненных неосновательным уклонением от заключения договора (п. 4 ст. 445 ГК РФ). В соответствии с п. 1 ст. 421 ГК РФ принуждение к заключению договора как наиболее суровая санкция, по сути, ограничивающая свободу договора, допустима лишь в случаях, когда "обязательность" договора вытекает из ГК, иных федеральных законов либо из добровольно принятого обязательства. В самом ГК и в иных федеральных законах содержится достаточно обширный перечень обязательного заключения договора. Мы же остановимся на анализе тех случаев, в которых договор должен быть заключен в силу "добровольно принятого обязательства".

Для возникновения обязательства заключить договор, в свою очередь, также требуется определенное основание. Помимо заключения договора, в соответствии с которым сторона принимает на себя обязательство заключить иной договор, обязательство заключить договор может возникать и в силу совершения иных действий, которые в силу закона приведут к возникновению такого обязательства (например, совершение оферты, участие стороны в торгах, объявление конкурса и т. д.). Когда же такое обязательство возникает из договора, следует очень внимательно проанализировать содержание такого договора, чтобы определить критерии исполнения вытекающего из него обязательства.

В российском гражданском законодательстве прямо не упомянута классификация условий договора на обязательства достичь определенного результата и обязательства проявлять максимальные усилия. Тенденцию к разграничению данных условий в гражданском праве зарубежных стран в наиболее простом виде закрепляет ст. 5.4 Принципов международных коммерческих договоров (Принципов УНИДРУА), не являющихся, правда, источником права как таковым. Следуя правовым последствиям данного разграничения, принуждение к заключению договора было бы допустимо только в том случае, когда условием заключенного ранее "договора о переговорах" являлось именно обязательство заключить договор в будущем, а не "предпринимать усилия" к заключению договора, то есть заключать договор. Во втором случае мы можем говорить лишь об ответственности (как правило, лишь в форме возмещения убытков) за несовершение действий, направленных на заключение договора: само по себе незаключение договора не является в данном случае последствием нарушения принятых обязательств, что, в свою очередь, ограничивает объем убытков, подлежащих возмещению. Именно тонкая грань между обязанностью "заключить" и "заключать" договор, как представляется, позволяет найти правильные критерии для решения дискуссионных вопросов о правовой природе и юридической силе различного рода "меморандумов о понимании", "протоколов о намерениях" и прочих соглашений, заключаемых, кроме политических, еще с конкретными правовыми намерениями: урегулировать взаимоотношения сторон на стадии ведения переговоров, попытаться оградить себя от преддоговорного беспредела.

Договор не обязателен: правовой вакуум?

Но как же быть в том случае, если стороны никоим образом специально не урегулировали свои взаимоотношения на преддоговорной стадии? Неужели суды окажутся не в состоянии предоставить правовую защиту стороне в следующей ситуации: сторона вступила в переговоры с другой стороной, которая, в свою очередь, недобросовестно вселив в своего контрагента уверенность в том, что договор будет заключен, прервала переговоры и отказалась от заключения договора? Убытки стороны, положившейся на недобросовестные заверения своего контрагента, могут быть весьма значительны, если мы примем к сведению все положительные расходы, возникшие на стадии заключения договора (подготовка документов, юридические консультации, производственная подготовка к исполнению договора и т. п.). Неужели отсутствие уже упомянутого "протокола о намерениях" или иного договора, устанавливающего обязанность заключить договор, будет полностью лишать сторону адекватных средств защиты своих интересов?

На первый взгляд, описанную ситуацию окружает некий правовой вакуум. Указанная в ч. 2 п. 4 ст. 445 ГК РФ обязанность возместить убытки, причиненные необоснованным уклонением от заключения договора, явно не задумана законодателем как универсальный инструмент ответственности за необоснованное уклонение от заключения договора. К такому выводу приводит нас системное толкование норм ГК: указанное правило содержится в статье 445, посвященной "заключению договора в обязательном порядке"; часть первая того же пункта говорит о принуждении к заключению договора в случае, когда заключение договора обязательно. На невозможность расширительного толкования рассматриваемого правила указывали также ряд авторитетных авторов весьма авторитетных комментариев ГК.

Тем не менее, если мы все-таки признаем необходимость развития в российском гражданском праве института ответственности за недобросовестный срыв переговоров, не имеет ли смысл попытаться поискать в системе ГК обоснование применения мер преддоговорной ответственности?

Поиск инструмента

Последующие рассуждения могут показаться несколько сомнительными с точки зрения традиционных способов толкования закона. Качество толкования во многом зависит от того, насколько лицу, уясняющему содержание правовой нормы, удается приблизиться к позиции и целям авторов (разработчиков, идеологов) закона. Приняв в качестве предположения, что российский ГК, будучи ориентирован на преодоление принципов регулирования торговли в условиях плановой экономики, в первую очередь должен способствовать утверждению принципа свободы договора в договорном праве, не будет удивительным обнаружить отсутствие указанных выше ограничителей свободы договора применительно к переговорному процессу. В этой связи нам выпадает неблагодарная миссия поиска тех положений ГК, которые, будучи созданными для решения иных задач, попутно могли бы выполнить функцию правового обоснования для развития института преддоговорной ответственности. Кстати, подобную миссию не так уж редко приходится выполнять тем юристам - практикам, которые пытаются нащупать решение в условиях, мягко говоря, не всегда идеально систематизированного законодательства.

Дополнительным аргументом в пользу поиска "незапланированной" преддоговорной ответственности является сравнительно - правовой анализ развития этого института во многих зарубежных странах. Дело в том, что за редчайшими исключениями (Италия, Аргентина, Югославия) в большинстве развитых западных стран преддоговорная ответственность или "вина в ведении переговоров" (culpa in contrahendo) выступает также в роли как бы незаконнорожденного ребенка правовой системы. Выражаясь постсоветским языком - в законе она не прописана. Руководствуясь необходимостью предоставления соответствующей защиты обоснованным интересам контрагента, прежде всего суды придавали преддоговорной ответственности четкие очертания в праве стран как континентального, так и общего права.

Первым инструментом, который мог бы выполнять функцию такого универсального ключа, является генеральный деликт, то есть общие основания ответственности за причинение вреда (ст. 1064 ГК РФ). Да, отношения сторон не дошли до стадии заключения договора, но стороны уже не выступают как "случайные" участники деликтных правоотношений, возникающих из причинения вреда. И данная близость интересов сторон, возникающая на стадии ведения переговоров, могла бы обосновать особенности толкования элементов состава деликта, по сути, способствуя развитию специального основания для возмещения вреда на стадии переговоров, как это произошло в Голландии, Франции, Испании, Дании и многих других странах.

Противоправность (или неправомерность) деяния в Голландии, например, вытекает из нарушения общего позитивного требования добросовестности и честной деловой практики. В этой связи, ведение переговоров без реального намерения заключить договор, ведение параллельных переговоров без раскрытия такой информации контрагенту, сопровождаемое вселением уверенности в контрагента в отношении того, что договор будет заключен, вполне отвечают условиям неправомерности деяния, образующего деликт. В других странах, например, во Франции, функцию своеобразного костыля для обоснования противоправности такой преддоговорной практики выполняет конструкция злоупотребления правом. В нашем же случае, злоупотребление свободой договора, то есть правом договор не заключать (в российском варианте - ст. 421 ГК РФ).

Объем возмещения мог бы определяться теми расходами, которые сторона понесла в ходе ведения переговоров, находясь в уверенности (недобросовестно вселенной другой стороной), что договор будет заключен. Есть свои особенности и применительно к тому, что следует признавать последствием недобросовестного ведения переговоров. В данной ситуации сторона, находящаяся в заблуждении относительно намерений другой стороны, добровольно несет все расходы в надежде на то, что они будут покрыты выгодой от исполнения заключенного договора. Причинно - следственная связь между деянием и его последствиями, соответственно, должна быть установлена между недобросовестным ведением переговоров и необоснованной надеждой контрагента.

Наконец, общая по различным видам договоров преддоговорная ответственность может получить развитие в результате применения по аналогии (ст. 6 ГК РФ) специальных правил о недобросовестной преддоговорной практике, установленных применительно к специфическим ситуациям. Российскому праву известны, в частности, ответственность за уклонение от согласования разногласий при заключении договора поставки (п. 2 ст. 507 ГК РФ), ответственность за необоснованное уклонение от нотариального удостоверения или государственной регистрации сделки (п. 4 ст. 165 ГК РФ). Применение положений указанных статей по аналогии к согласованию условий иных предпринимательских договоров в ситуациях, когда одна из сторон необоснованно уклоняется от придания договору надлежащей формы (скорее всего, не имея истинного намерения заключить договор), могло бы также привести к формированию универсального института преддоговорной ответственности.

Подразумеваемый договор о переговорах

Другим возможным инструментом преддоговорной ответственности могла бы являться немецкая конструкция culpa in contrahendo или квази договорной ответственности, разработанная Рудольфом фон Иерингом, а затем, будучи даже не упомянутой в Германском гражданском уложении, получившая колоссальное развитие в судебной практике, сложившись в полноценный институт гражданского права. В основе этой конструкции лежит предположение, что стороны, вступая в переговоры, как бы заключают между собой договор о том, что они будут осуществлять добросовестные действия, направленные на заключение договора. Необоснованный срыв переговоров, равно как и иная недобросовестная преддоговорная практика образуют нарушение этого подразумеваемого договора и влекут меры преддоговорной ответственности также, как правило, в форме возмещения положительных убытков.

А почему бы и нет? Разве не могли бы мы признать такого рода организационный договор заключенным, даже если "обещание" заключить основной договор в будущем было дано, скажем, в устной форме? Да, такой подразумеваемый договор о ведении переговоров мог бы не соответствовать требованию о простой письменной форме. Но в силу п. 1 ст. 162 ГК РФ ("Последствия несоблюдения простой письменной формы сделки") это не повлекло бы автоматически недействительность такого договора. Как правило, сторона, понесшая убытки, могла бы привести письменные и иные доказательства недобросовестной преддоговорной практики своего контрагента, например, упомянутые выше протоколы о намерениях, меморандумы, переписку сторон, протоколы переговоров и т. п. Таким образом, если мы признаем существование подразумеваемого договора о переговорах, существенным условием которого является обязанность добросовестно, в соответствии "с обычаями делового оборота и иными обычно предъявляемыми требованиями" (ст. 309 ГК РФ) вести переговоры, то ответственность за недобросовестный срыв переговоров получила бы весьма комфортные условия реализации среди общих положений об ответственности за нарушение договорных (!) обязательств со всеми возможными вытекающими последствиями. Иными словами, критерий добросовестности практики ведения переговоров между контрагентами приобрел бы характер правового критерия, что отнюдь не помешало бы укреплению "морального облика" российского торгового оборота.

------------------------------------------------------------------

Название документа