Понятие и юридическая природа сертификатов ценных бумаг

(Баринов А.) ("Юрист", N 10, 2001) Текст документа

ПОНЯТИЕ И ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРИРОДА СЕРТИФИКАТОВ ЦЕННЫХ БУМАГ

А. БАРИНОВ

Понятие сертификата эмиссионных ценных бумаг стало за 10 лет существования таковых на российском рынке ценных бумаг привычным и для профессионалов, и для обывателей. Однако этот объект, косвенно связанный с общей (далеко не лучшей) тенденцией иммобилизации и дематериализации ценных бумаг, таит в себе намного больше сложностей, чем может показаться. В данной статье делается попытка правового и экономического изучения вопроса об оправданности существования сертификата эмиссионных ценных бумаг.

Правовая природа сертификата

Закон об РЦБ, борясь за чистоту идеи иммобилизации ценных бумаг, ввел в российскую практику понятие сертификата эмиссионных ценных бумаг, несколько отличное от существовавшего до него. В ст. 2 Закона об РЦБ даны два важных с точки зрения дальнейшего обсуждения определения. Прежде всего в нем определено понятие документарной формы ценных бумаг. Таковой называется форма, при которой владелец ценных бумаг определяется предъявлением сертификата или записью по счету депо, если принято решение о централизованном хранении сертификатов. Однако при такой формулировке сразу возникает вопрос: а что это за бумаги, которую имеют какую-либо форму? Не является ли сам сертификат этой ценной бумагой, коль скоро его существование как документа связывается с документарной формой бумаг? Ответ дает второе определение: сертификатом называется документ, удостоверяющий совокупность прав на указанное в нем количество ценных бумаг. При этом не конкретизируется, о какой совокупности прав идет речь, но косвенно отрицается принадлежность сертификата к числу ценных бумаг, а уж тем более - возможность его отождествления с ценными бумагами, права на которые он удостоверяет. Любой здравомыслящий человек скажет, что придать какую-либо форму несуществующей вещи невозможно. Единственное оправдание, которое может найти себе Закон об РЦБ, состоит в том, что сертификат удостоверяет не некоторые права на несуществующие вещи, а всего лишь одно право: право держателя сертификата требовать выдачи ему надлежащим образом оформленных ценных бумаг. Таким образом, сертификат приравнивается к временному свидетельству, выдаваемому в некоторых странах акционерам в начале жизни акционерного общества, пока акции печатаются в типографии. Однако тогда законодателю придется ответить на два вопроса: 1. Почему нигде не урегулирована такая процедура обмена? Более того, почему само право требовать такого обмена так ни в каком нормативном акте и не упомянуто? Если вы предъявите некоторому АО требование о выдаче акций, мотивировав его вышеприведенными теоретическими противоречиями и коллизией законов, а затем потребуете исполнения в разумный срок, то, разумеется, оно удовлетворено не будет, и никакой суд его не защитит. 2. Почему другие статьи Закона об РЦБ делают возможным уступку прав по ценной бумаге и их реализацию на основании сертификата? Ведь с точки зрения права правильнее было бы говорить об уступке права требования выдачи ценных бумаг, сопровождающейся передачей сертификата. А уж реализация прав без ценной бумаги, согласно п. 1 ст. 142 ГК, в принципе незаконна. По идее желающий реализовать права из бумаг, на которые у него есть сертификат, должен сначала обратиться к должнику с требованием о выдаче ему самих ценных бумаг, а уж потом реализовывать права из них. Практики, конечно, возразят, что такой юридический формализм только излишне запутывает хозяйственные отношения. Действительно, если должник по бумаге уверен, что перед ним законный держатель сертификата, то зачем, например, ему перед исполнением печатать облигации, которые он тут же заберет? Неужели нужно входить в такие расходы, чтобы удовлетворить теоретиков права и исполнить тому кредитору, в законности требования которого ты вовсе не сомневаешься? Но каким образом держатель сертификата сможет уверить должника, что он является законным кредитором? Ведь если сертификат не ценная бумага, то он не обладает свойством публичной достоверности и становится ректабумагой, для реализации прав по которой ее держателю необходимо представить все договоры цессии, удостоверяющие ее переход от одного лица к другому вплоть до него самого, и быть готовым, что к нему предъявят все возражения, которые возможны к его предшественникам. Изучив другие нормы Закона об РЦБ, связанные с сертификатом, мы можем видеть, что авторы вовсе не думали о подчинении сертификата режиму ректабумаг. Ст. 29, например, установлена возможность существования предъявительского сертификата для предъявительских ценных бумаг, передача которого влечет передачу прав по нему. О цессии и именном характере, без которого немыслимы ректабумаги, в этой норме нет ни слова. Аналогично порядку передачи именных ценных бумаг передается и именной сертификат, который удостоверяет права на именные ценные бумаги. Конечно, прямой отсылки к соответствующим нормам ГК (что является общей практикой для Закона об РЦБ) нет, но это не устраняет "ценнобумажный" характер сертификата, устанавливаемый ст. 29 Закона. Далее ст. 29 говорит о том, что осуществление прав по бумагам также возможно только по предъявлении сертификата. Перед этим ст. 18 устанавливает обязательные реквизиты сертификата, включив в их число не только требования об отражении информации о проекте выпуска, названии и местонахождении эмитента, но скромным последним пунктом и "другие реквизиты, предусмотренные законодательством Российской Федерации для конкретного вида ценных бумаг". Таким образом, в сертификате акции, например, будут помимо реквизитов из Закона об РЦБ указаны необходимые реквизиты акции, в сертификате облигации - реквизиты облигации и т. д. Значит, все признаки ценной бумаги из определения п. 1 ст. 142 ГК у сертификата налицо. Не хватает только одного, установленного ст. 143 ГК. Документы, претендующие на то, чтобы считаться ценными бумагами, должны быть отнесены к таковым "законами о ценных бумагах или в установленном ими порядке". Надо сказать, что эта норма - одна из самых туманных в посвященной ценным бумагам главе 7 ГК. Не совсем понятно, о каких законах идет речь. Если имеется в виду закон о ценных бумагах, который еще только должен быть принят, то почему о нем говорится во множественном числе? Если имеется в виду множество законов, посвященных отдельным видам ценных бумаг (каковых на сегодняшний день нет), тогда складские свидетельства, сберкнижки на предъявителя и прочие документы не являются ценными бумагами, ибо соответствующие нормы части второй ГК должны быть признаны недействительными. Значит, норма ст. 143 должна быть истолкована так, что отнесение документа к числу ценных бумаг должно происходить исключительно на уровне федерального закона, с предоставлением на том же уровне права на такое отнесение иным органам власти. Конечно, данное толкование признается далеко не всеми, хотя, на наш взгляд, оно является единственно возможным с точки зрения логики. На практике мыслимо и толкование, которое сочтет недействительной норму Закона об РЦБ, относящую сертификат к числу ценных бумаг, хотя никто их профессиональных участников рынка ценных бумаг такую ситуацию всерьез никогда не рассматривает.

Другие проблемы существования сертификата

Итак, в предыдущем разделе было выяснено, что сертификат является ценной бумагой. Хотя это утверждение нигде прямо не сформулировано, но в Законе об РЦБ сертификат снабжен всеми признаками ценной бумаги, упомянутыми в п. 1 ст. 142 ГК. Кроме того, очевидна воля законодателя подчинить сертификат режиму публичной достоверности. Теперь осталось сделать последний шаг. Осталось ответить на вопрос, поставленный в начале предыдущего раздела, а именно: "Какие права на ценные бумаги удостоверяет сертификат?" Если стараться уловить логику авторов Закона об РЦБ, то придется признать, что ценные бумаги, право на которые удостоверяет сертификат, мыслятся ими существующими в бездокументарной форме, аналогично паю в понимании ЕТК. При этом надо подчеркнуть, что ГК не знает такой формы закрепления прав по бумагам, как удостоверение их сертификатом. Ст. 142 устанавливает, что для осуществления и передачи прав, удостоверенных ценной бумагой, может быть достаточно закрепления прав в реестре (обычном или компьютеризированном). На этом возможности, предоставленные ГК творцам "бездокументарных ценных бумаг", исчерпываются. Но даже оставив вопрос о противоречии этого утверждения ГК, нельзя не заметить следующий факт: согласно выработанной современной юридической наукой точке зрения, "бездокументарная ценная бумага" есть неделимая совокупность обязательственных прав, которые обычно предоставляются владельцам нормальных ценных бумаг такого типа, зафиксированная в установленном законом порядке <*>. Получается, что сертификат удостоверяет "права на права". Звучит! -------------------------------- <*> См., например: Белов В. А. Юридическая природа "бездокументарных ценных бумаг" и "безналичных денежных средств" // РЦБ. 1997. N 5. С. 23 - 26; Суханов Е. А. Объекты права собственности // Закон. 1995. N 4. С. 94 - 98; Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право - общие положения. М.: Статут, 1998. С. 416. Им противостоят такие ученые, как Л. Г. Ефимова (см. ее статью "Правовой режим бездокументарных ценных бумаг" // Закон. 1997. N 7. С. 51 - 53) и Д. В. Мурзин (см. его книгу "Ценные бумаги - бестелесные вещи". М.: Статут, 1998. С. 66 - 90), которые считают возможным распространение на "бездокументарные ценные бумаги" режима юридической фикции - "бестелесной вещи". Бестелесная вещь определяется Д. В. Мурзиным как "субъективное обязательственное право, регулируемое нормами вещного права" (Мурзин Д. В. Указ. соч. С. 79). ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Монография М. И. Брагинского, В. В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (Книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - М.: Издательство "Статут", 2001 (издание 3-е, стереотипное). ------------------------------------------------------------------

С недопустимостью конструкции "права на право" согласны все серьезные юристы прошлого и современности. Видные теоретики прошлого, Д. И. Мейер и Г. Ф. Шершеневич, считали конструкцию "права на право" немыслимой и опасной. По их мнению, раз признав право объектом права, законодатель не сможет бороться с неизбежно возникающими бесконечными цепочками "прав на права". Это приведет и к путанице иного сорта: если кредитор передает не право требования, а своими действиями устанавливает у другого лица право на это право требования, то кто все-таки встает на место кредитора в обязательстве? Если тот, кто имеет право на право требования, то непонятно, зачем было это "двойное право" устанавливать, коль скоро действия сторон имели целью обычную цессию. Если же стороной в обязательстве остался первоначальный кредитор, то судьба обладателя "двойного права" становится еще более туманной. Какой тогда смысл в этом "двойном праве", если первоначальный кредитор может передать и даже осуществить это право, которое стало объектом нового права? Кроме того, само признание права объектом права бессмысленно, ибо объектом права может быть только нечто, могущее непосредственно удовлетворить интерес лица: вещь или действия (бездействие). Право само по себе, оторванное от своего объекта, никакой объективной ценности не имеет, служа лишь инструментом осуществления интереса. Ситуация передачи некоторого "идеального права" аналогична ситуации, когда подрядчик взял материалы, а потом вернулся и отдал заказчику материалы и инструменты, считая себя исполнившим договор подряда: ведь он предоставил заказчику все возможности создать ту вещь, которая ему нужна! Каждый скажет, что возможность создать вещь и сама вещь - не одно и то же. Да, мыслима ситуация, когда подрядчик отдаст вещи и материалы другому лицу. Это называется субподрядом. Но, передавая материалы и инструменты, он никогда не сможет утверждать, что он передает в их лице ту вещь, которая с их помощью может быть создана <*>. -------------------------------- <*> Концепция, отрицающая "право на право", изложена по: Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. Т. 2. Вып. 2. С. 193 - 194; Мейер Д. И. Русское гражданское право. Ч. 1. М.: Статут, 1998. С. 140. Примечание 2.

Итак, сертификат не может удостоверять права на "бездокументарные ценные бумаги", ибо это приводит к абсурдной ситуации существования "права на право". Стало быть, одно "право" из этой цепочки надо вычеркнуть. Полученное ошеломляет. Выходит, что ценная бумага - сертификат - удостоверяет права по ценным бумагам, "права на которые" он вроде бы должен удостоверять. То есть, сертификат акции и есть сама акция. Сертификат десяти акций - это десять обычных документарных акций, правда, имеющие довольно странную форму. Значит, никакой коллизии норм Закона об РЦБ и ст. 143 ГК нет, а законодателю просто вздумалось назвать в специальном законе облигации и акции сертификатами облигаций и акций.

Сертификат-купюра

Однако подобная перемена названий далеко не так безобидна, как кажется большинству практиков. Итак, именная ценная бумага, согласно нормам Закона об РЦБ, может иметь некоторый "второй номинал". Сертификат может представлять собой десять, сто и так далее единиц акций. Это, между прочим, противоречит п. 1 ст. 2 этого же Закона, где указано, что любая эмиссионная ценная бумага внутри одного выпуска (которой при данной трактовке становится сертификат) должна удостоверять один и тот же объем прав. Раз разбив это правило, мы будем вынуждены либо вновь терпеть махинации, против которых оно направлено и от которых оно нас более или менее успешно избавляет, либо заняться детальнейшей регламентацией того, какое неравенство прав держателей эмиссионных ценных бумаг допустимо, а какое нет. Однако отвлечемся на некоторое время от норм закона, чтобы провести теоретический анализ необходимости такого явления, как сертификат. Допустимо ли, как в случае с деньгами, выпускать своеобразные "акционные купюры", удостоверяющие права на некоторое количество акций? Разумеется, при таком выпуске должна существовать возможность немедленного размена крупных "купюр" на произвольно более мелкие, поскольку иначе будут серьезно ограничены права мелких инвесторов, которые и должно защищать любое нормальное законодательство. Гарантия такого размена в отношении всего выпуска вряд ли оправдана, поскольку тогда пришлось бы выпускать сертификатов на намного большее количество акций, чем реально необходимо. Придется создавать некоторый орган, который будет складировать излишние сертификаты, а каким бы он ни был: независимым участником рынка ценных бумаг, эмитентом, государственной организацией, - от махинаций, связанных с появлением на рынке излишних сертификатов, уберечься вряд ли удастся. Строя современный рынок ценных бумаг по тем же правилам, что и, например, валютный рынок (а по скорости операций и многим техническим приемам торговли, используемыми участниками, они сейчас действительно мало различаются), не надо забывать, что ценные бумаги - все-таки не деньги и никогда ими стать не смогут. А потому "акционные" и "облигационные купюры" не так безобидны и естественны, как кажется, хотя сама идея делимости акций и облигаций на более мелкие доли с превращением каждой из выделенных долей в отдельную ценную бумагу известна европейскому праву. Правда, в Европе эта идея не прижилась, поскольку вызванные ей сложности явно превышали выгоды от возможности такого дробления. Да и в современных условиях, если для профессиональных пользователей и частных инвесторов выпускать одинаковые по номиналам сертификаты, то обеспечить нормальный размен никогда не удастся. Если же разграничить сертификаты на сертификаты с мелким номиналом (для частных инвесторов) и с крупным (для профессионалов), то необходимо будет четко обозначить в законе процедуру размена "крупных" сертификатов на "мелкие" и, что особенно важно, "мелких" на "крупные", чтобы частные инвесторы всегда могли быстро и беспрепятственно продать свои ценные бумаги профессиональным участникам. Конечно, вряд ли кому-то из профессионалов захочется собирать множество "мелких" сертификатов, а потом идти к эмитенту и просить выдачи одного или нескольких "крупных". Значит, законодательно должна быть установлена обязанность некоторых профессиональных участников рынка ценных бумаг выкупать у граждан ценные бумаги по первому требованию. Такими участниками могут стать брокеры, работающие непосредственно с населением, фондовые центры и прочие. Однако проблемой размена сложности, вызванные появлением сертификатов, не оканчиваются. Если осуществлять размен по предложенной выше схеме, то эмитент при каждом размене должен будет уничтожать полученные сертификаты. Допустим, что злоупотреблений можно будет избежать. Но возникает вопрос: "не больше ли сертификатов напечатает эмитент долгосрочных ценных бумаг, чем ему пришлось бы при выпуске нормальных "единичных" ценных бумаг?" Ведь, по русской поговорке, ленивый все делает два раза. Да и быстрая выдача предъявительских сертификатов с той степенью защиты от подделок, которая присуща бланкам акций и облигаций, вряд ли возможна. Экономическая причина, на которую ссылаются практики в оправдание существования сертификатов, состоит в том, что печать ценных бумаг сейчас слишком дорога и укрупнение номинала выгодно. Но при этом они не поясняют, зачем выпускать бумаги рыночной стоимостью 3 рубля (как акция РАО ЕЭС), а потом "объединять" их в сертификаты. Не логичнее ли было изначально выпустить акции номиналом в 5 - 10 тысяч рублей? Однако дороговизна выпуска - проблема, над которой стоит задуматься законодателю. Ведь это одна из причин обвального распространения "бездокументарных ценных бумаг" в начале 1990-х, без обычного для европейских стран предшествующего развития депозитарной системы на основе депонирования предъявительских ценных бумаг, и многих других эксцессов российского рынка. С нашей стороны мы бы предложили значительно ослабить требования к бланку ценной бумаги и сделать эмиссионные ценные бумаги (по крайней мере те, что распространяются среди граждан) именными, ибо подлог и подделка именной ценной бумаги мыслимы только теоретически.

Глобальные сертификаты

Отдельного рассмотрения заслуживает идея глобальных сертификатов, все более и более распространяющаяся на европейских рынках. Так, свой путь к дематериализации ценных бумаг консервативная Германия начала именно с того, что в 1995 году разрешила удостоверение прав по всему выпуску единым документарным сертификатом, который должен быть помещен в центральный депозитарий. Глобальный сертификат - далеко не лучшая идея компромисса между ценными бумагами и их "бездокументарными собратьями", точнее, "однофамильцами". Во-первых, такой компромисс не нужен вовсе, поскольку с точки зрения права это разные вещи, и поиск компромисса между ними столь же нелеп, сколь поиск такового между договорами купли-продажи и доверительного управления. Во-вторых, глобальный сертификат порождает больше проблем, чем решает. Очевидно, что он не может принадлежать ни одному из держателей ценных бумаг. При этом вещная природа только мешает глобальному сертификату, заставляя ответить на вопрос о том, что он такое. Если он не объект гражданских прав, то зачем дублировать решение о выпуске? Если же он все же объект гражданских прав, то иначе, как бесхозяйной вещью его не назовешь. Если признать, что держатели ценных бумаг имеют долевое право собственности на глобальный сертификат, который сам по себе является ценной бумагой, то возникнет огромная проблема с уступкой этой доли, поскольку для долевых собственников ГК устанавливает преимущественное право покупки. Таким образом, лицо, желающее продать то, что сейчас является "бездокументарными ценными бумагами", должно будет в письменной форме уведомить о своем намерении всех держателей "ценных бумаг" данного выпуска и ждать 10 дней их ответа, под угрозой признания заключенной в обход этих требований сделки недействительной по иску любого из долевых собственников с требованием перевода прав на него. Комментарии к этой ситуации, на наш взгляд, излишни. Российское законодательство сохранило отголоски дискутировавшейся при принятии Закона об РЦБ возможности глобальных сертификатов. Это нашло отражение в ст. 18, где указывается, что решение о выпуске удостоверяет права по ценным бумагам этого выпуска наряду с сертификатами. На практике в форме глобальных сертификатов выпускаются некоторые государственные облигации (например, ГКО, хотя нормативные акты, регулирующие их выпуск, такой возможности не предусматривают). На наш взгляд, в данном случае речь идет только о дани традиции и жеста вежливости по отношению, например, к германским инвесторам (известно, что Германия крайне неохотно переходит к "бездокументарным ценным бумагам", по сей день предпочитая им глобальные сертификаты). В действительности же в этих случаях российской практики речь все же шла о выпуске "ценных бумаг в бездокументарной форме".

Заключение

Анализ понятия сертификата ценных бумаг привел нас к пониманию того, что сертификат и есть та самая ценная бумага, "права на которую" он якобы удостоверяет. Поэтому нам кажутся разумными следующие пожелания к законодателю: 1. Убрать из Закона понятие сертификата как явно излишнее. 2а. Установить в ГК, что эмиссионные ценные бумаги могут иметь своеобразный "номинал", мыслимый как возможность разменять эту бумагу на указанное в ней количество ценных бумаг, по которым предоставляются, как сейчас и указано, "равные права в рамках одного выпуска". Для "номинированных" бумаг эти права должны "увеличиваться" строго пропорционально "номиналу". 3а. Установить строго регламентированную процедуру обмена этих бумаг эмитентом или уполномоченным им лицом на бумаги желаемого инвестором номинала по первому его требованию, с немедленным уничтожением изъятых таким образом из оборота ценных бумаг. 2б. Задуматься о том, есть ли реальная необходимость такого усложнения жизни и отхода от обычного для оборота ценных бумаг положения, при котором выпускаются документарные ценные бумаги одинакового номинала.

Название документа "Обзор судебной работы гарнизонных военных судов за 2000 год" (Отдел обобщения судебной практики Военной коллегии Верховного Суда Российской Федерации) (Подготовлен для системы КонсультантПлюс, 2001) Текст документа

Подготовлен для системы КонсультантПлюс

ОБЗОР СУДЕБНОЙ РАБОТЫ ГАРНИЗОННЫХ ВОЕННЫХ СУДОВ ЗА 2000 ГОД

(из материалов Военной коллегии Верховного Суда РФ)

Материал подготовлен с использованием правовых актов по состоянию на 8 октября 2001 года

1. Данные о судебной работе

Не публикуются.

2. Необоснованные осуждения и оправдания

Получение военнослужащим денежного довольствия за период незаконного отсутствия на службе необоснованно признано хищением денежных средств путем обмана. Владивостокским гарнизонным военным судом военнослужащая Воробьева была осуждена за мошенничество. В качестве одного из эпизодов ее преступных действий суд первой инстанции признал получение Воробьевой денежного содержания за период незаконного отсутствия на службе при следующих обстоятельствах. В 1996 году для следования в отпуск Воробьевой было предоставлено 15 суток на дорогу из расчета следования железнодорожным транспортом. Фактически в этот отпуск Воробьева отправилась самолетом и затратила на дорогу 3 суток, а 12 суток незаконно уклонялась от военной службы. Получение Воробьевой денежного содержания за эти 12 суток в размере 332 рублей суд первой инстанции ошибочно расценил как мошенничество. Тихоокеанский флотский военный суд исключил этот эпизод из обвинения Воробьевой, указав следующее. Действующее законодательство об обеспечении военнослужащих денежным довольствием не содержит указания о возможности уменьшения их денежного содержания в связи с незаконной неявкой на службу. Поэтому получение Воробьевой денежного содержания в связи с ее несвоевременной явкой из отпуска состава мошенничества не образует. Переделка исправного охотничьего ружья в обрез изготовлением оружия не является. Челябинским гарнизонным военным судом рядовой Мусагаджиев наряду с другими преступлениями был осужден за изготовление оружия по ч. 1 ст. 223 УК Российской Федерации. Уральский окружной военный суд, рассмотрев дело по кассационной жалобе защитника, пришел к выводу, что Мусагаджиев по ч. 1 ст. 223 УК Российской Федерации был осужден необоснованно и прекратил в этой части дело по следующим основаниям. По делу установлено, что Мусагаджиев помимо иного имущества похитил и огнестрельное оружие - гладкоствольное охотничье ружье ИЖ-18, принадлежащее гражданину Родионову, после чего сразу же отпилил ствол ружья и приклад. Действия Мусагаджиева, переделывавшего ружье в обрез, гарнизонный военный суд ошибочно расценил как незаконное изготовление оружия. Согласно Федеральному закону "Об оружии" охотничье ружье признается огнестрельным оружием и его видоизменение в обрез, так же являющийся огнестрельным оружием, состав преступления - изготовление огнестрельного оружия - не образует. Субъектом нарушения правил внутренней службы может быть только военнослужащий, входящий в состав суточного наряда части. Калининградским гарнизонным военным судом Вржец и Кондрашкин были признаны виновными, в числе других преступлений, и в нарушении уставных правил внутренней службы, повлекшем тяжкие последствия. Будучи дневальными по специальным объектам, Вржец и Кондрашкин допускали на указанные объекты сослуживцев, которые совершали хищения радиодеталей из охраняемой дневальными техники. Эти действия Вржеца и Кондрашкина были ошибочно квалифицированы по ч. 1 ст. 344 УК Российской Федерации. Согласно закону субъектом нарушения правил внутренней службы может быть признан только военнослужащий, входящий в состав суточного наряда части. Исчерпывающий перечень лиц, входящих в состав суточного наряда части, и их обязанности содержатся в главе 6 Устава внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации. Специфические обязанности, выполнявшиеся Вржецем и Кондрашкиным в качестве дневальных на этих объектах, Уставом внутренней службы не предусмотрены, а определялись лишь инструкцией командира части, в связи с чем Вржец и Кондрашкин, согласно действующему законодательству, не являлись лицами, входящими в состав внутреннего наряда части. В связи с этим Балтийский флотский военный суд отменил приговор в отношении Вржеца и Кондрашкина в части их осуждения по ч. 1 ст. 344 УК Российской Федерации и прекратил дело в этой части за отсутствием состава преступления. Передача похищенных драгоценных металлов для реализации одному из соучастников их хищения не образует состава преступления, предусмотренного ст. 191 УК Российской Федерации. По приговору Безречненского гарнизонного военного суда Панов и Печерский признаны виновными в тайном хищении чужого имущества, совершенном группой лиц по предварительному сговору, с незаконным проникновением в хранилище, в крупном размере и совершении сделки, связанной с драгоценными металлами, в нарушение правил, установленных законодательством Российской Федерации. Действия виновных были квалифицированы по ст. ст. 158, ч. 3, п. "б" и 191, ч. 1 УК РФ. Как указано в приговоре, Панов и Печерский, имея предварительную договоренность на совершение кражи, в ночь на 5 мая 2000 года, подобрав ключ к дверному замку, проникли на радиолокационную станцию войсковой части и похитили из комплекта аппаратуры 87 радиоэлектронных плат общей стоимостью 1079341 рубль 40 копеек. Похищенные платы, содержащие драгоценные металлы, осужденные передали для реализации другому лицу (материалы в отношении которого выделены органами следствия в отдельное производство в связи с его розыском). Рассмотрев дело в кассационном порядке, Восточно-Сибирский окружной военный суд пришел к выводу, что суд первой инстанции, признав Панова и Печерского виновными в краже, совершенной по предварительному сговору группой лиц, с проникновением в хранилище, в крупном размере, правильно квалифицировал содеянное ими по п. "б" ч. 3 ст. 158 УК РФ. Вместе с тем действия осужденных в части передачи похищенных ими плат, содержащих драгоценные металлы, другому лицу суд дополнительно расценил как совершение сделки, связанной с драгоценными металлами, в нарушение правил, установленных законодательством Российской Федерации. Однако из материалов дела следует и суд указал это в приговоре, что у осужденных не только имелся предварительный сговор на совершение кражи с другим лицом, а оно также и принимало непосредственное участие в ней для достижения преступного результата. У соучастников имелся единый умысел на совершение хищения, а не сделки с драгоценными металлами. При таких обстоятельствах передача совместно похищенных плат одному из соучастников кражи не образует в действиях Панова и Печерского состава нового преступления, ответственность за которое предусмотрена ч. 1 ст. 191 УК РФ. Окружной военный суд, рассмотрев дело, отменил приговор в части осуждения Панова и Печерского по ч. 1 ст. 191 УК РФ и дело производством прекратил за отсутствием состава преступления. Незаконный призыв на военную службу в связи с нахождением призывника под следствием явился основанием для прекращения уголовного дела об уклонении от военной службы. Красноярским гарнизонным военным судом рядовой Лушников наряду с другими преступлениями был признан виновным в самовольном оставлении части и неявке в срок без уважительных причин на службу продолжительностью свыше 10 суток и осужден по ст. 337, ч. 3 УК Российской Федерации. Между тем, как усматривалось из материалов дела, Лушников до призыва на военную службу совершил хищение чужого имущества, и в отношении него велось предварительное следствие. Однако, несмотря на это, он был призван в армию и в период прохождения военной службы 8 июля 1998 года был осужден районным судом по ст. 158, ч. 2, п. п. "а" и "в" УК РФ к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком в два года. В связи с этим, в соответствии с подпунктом "в" пункта 2 ст. 23 Федерального закона "О воинской обязанности и военной службе" (в ред. 1998 г.) Лушников как лицо, в отношении которого велось предварительное следствие, не подлежал призыву на военную службу, а следовательно, не мог быть признан субъектом воинских правоотношений и нести ответственность за уклонение от военной службы. На основании изложенного президиум окружного военного суда приговор в части осуждения Лушникова по ст. 337, ч. 3 УК РФ отменил и дело производством прекратил за отсутствием состава преступления.

3. Ошибки в исследовании доказательств

Неполное выяснение существенных обстоятельств дела повлекло отмену приговора. Военнослужащие Бурвин, Лялин и Татаринцев были осуждены военным судом Реутовского гарнизона по п. "а" ч. 3 ст. 158 УК Российской Федерации за кражу чужого имущества, совершенную организованной группой. Суд указал в приговоре, что Бурвин, Лялин и Татаринцев, взломав дверь комнаты отдыха в котельной части, проникли внутрь помещения, откуда похитили принадлежащие гражданину Калиниченко мебель, холодильники, стиральную машину и иное имущество на общую сумму 63345 рублей, которым впоследствии распорядились по своему усмотрению. Московский окружной военный суд приговор в отношении Бурвина, Лялина и Татаринцева отменил в связи с неполным выяснением судом первой инстанции обстоятельств, имеющих существенное значение для дела. В соответствии со ст. 68 УПК РСФСР при производстве предварительного следствия и разбирательстве уголовного дела в суде, помимо иных обстоятельств, подлежат доказыванию время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления, а также виновность обвиняемого в его совершении. Однако эти обстоятельства по делу в отношении Бурвина, Лялина и Татаринцева с достаточной полнотой установлены не были. Так, по делу осталось невыясненным, когда именно Бурвин, Татаринцев и Лялин совершили кражу личного имущества Калиниченко, каким способом большое количество похищенного имущества, в том числе и громоздкие по объему предметы мебели и бытовой техники, были перемещены ими из комнаты отдыха котельной в другое помещение, откуда виновные в последующем якобы вывезли часть мебели на автомобиле "Камаз" на квартиру к Солдатову. Вывод органов следствия и суда о виновности Бурвина, Лялина и Татаринцева в краже чужого имущества основан лишь на факте продажи ими части имущества Калиниченко посторонним лицам. Между тем сами осужденные, не отрицая сбыта ими указанного имущества, последовательно отрицали на предварительном следствии и в судебном заседании свою виновность в краже вещей Калиниченко из комнаты отдыха в котельной. Других доказательств их причастности к совершению этого преступления по делу добыто не было. В связи с необходимостью проведения значительного объема оперативно-розыскных и следственных действий суд направил дело прокурору для проведения дополнительного расследования. Приговор отменен ввиду невыполнения указаний суда кассационной инстанции об устранении неполноты судебного следствия. Рядовой Кулаковский был осужден Брянским гарнизонным военным судом по ч. 4 ст. 111 УК Российской Федерации. Суд признал установленным, что Кулаковский, находясь в состоянии алкогольного опьянения, прибыл в дом к Андрейчуку и попросил его сожительницу - гражданку Лапцевич - пустить переночевать, однако она отказала ему в этом. Недовольный этим Кулаковский из хулиганских побуждений нанес проснувшемуся Андрейчуку удар ногой в область лица, отчего последний упал, а сам стал выходить из дома, однако Андрейчук укусил Кулаковского за ногу. Обозленный этим Кулаковский нанес Андрейчуку множество ударов ногами по голове и телу, причинив закрытую черепно-мозговую травму и другие телесные повреждения, от которых тот спустя трое суток скончался. Рассмотрев дело по кассационной жалобе осужденного, Московский окружной военный суд отменил приговор по следующим основаниям. Брянский гарнизонный военный суд рассмотрел уголовное дело в отношении Кулаковского после того, как оно ввиду неполноты предварительного и судебного следствия и несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела было направлено на новое судебное рассмотрение для проверки версии осужденного о причинении тяжких телесных повреждений Андрейчуку, повлекших его смерть, иными лицами. Однако указанные в определении суда второй инстанции обстоятельства при новом рассмотрении дела гарнизонным военным судом установлены не были. По делу, в частности, не были допрошены все лица, которые находились в районе места преступления, показания этих лиц не сопоставлены с показаниями лиц, допрошенных по делу, не проверены данные, сообщенные отдельными свидетелями, и не выяснены обстоятельства, которые могут иметь существенное значение для правильного разрешения дела. Так, остались непроверенными и не получили оценки в приговоре показания свидетеля Кутафиной об избиении Андрейчука накануне его гибели Бородиным, Магирой Т. и Быстровым С. и о факте нахождения Бородина на месте преступления и поспешном оставлении его; свидетеля Башкатовой В. Н. о том, что она незадолго до происшествия видела шесть человек, шедших от Дома культуры к дому Андрейчука, и видела парня с девушкой, который рвался в дом и говорил, что он - Андрей с Речицы, а также соседки потерпевшей Андрейчук Л. В. - свидетеля Степановой Н. Н. - о том, что она слышала, как сожительница погибшего во дворе его дома кому-то кричала: "Бей его, бей, его нужно добить!" Хотя показания этих свидетелей имели существенное значение, должных мер к вызову в суд Башкатовой и Кутафиной принято не было, а показания их оглашены с нарушением требований ст. 286 УПК РСФСР, поскольку никаких данных о наличии обстоятельств, исключающих явку этих свидетелей в судебное заседание, у суда не имелось. Не были также должным образом проверены и новые обстоятельства - показания матери Лапцевич о том, что последняя убила одного своего мужа, второго сделала инвалидом, подговорив ребят из деревни избить его, и что Лапцевич виновата в смерти Андрейчука. Ввиду неполноты предварительного и судебного следствия, несоответствия изложенных в приговоре выводов суда фактическим обстоятельствам дела, а также существенного нарушения уголовно-процессуального закона приговор был отменен и дело направлено на новое судебное рассмотрение. Неправильная оценка доказательств, собранных по делу, повлекла вынесение судом ошибочного решения. Органами предварительного следствия Пищальников С. Ф. обвинялся в том, что он по предварительному сговору с Ляпкиным и Фроловым неоднократно похищал племенной скот из коровника СПК "Коммунар", причинив хозяйству материальный ущерб на общую сумму 5632 рубля, то есть в совершении преступления, предусмотренного п. п. "а", "б" и "в" ч. 2 ст. 158 УК Российской Федерации. Суд первой инстанции оправдал Пищальникова за недоказанностью участия в этом преступлении, признав виновными в его совершении лишь Ляпкина и Фролова. Оправдывая Пищальникова, суд исходил из того, что сам подсудимый категорически отрицал свою причастность к этой краже и в деле отсутствуют доказательства, подтверждающие его виновность в совершении преступления. Между тем такой вывод суда не соответствует фактическим обстоятельствам дела. Хотя в судебном заседании Пищальников и отрицал свое участие в хищении племенного скота из коровника СПК "Коммунар", его показания были крайне непоследовательны. В своих первоначальных показаниях Пищальников признавал, что договаривался с Фроловым и Ляпкиным о хищении скота с тем, чтобы затем освежевать и присвоить себе тушу похищенного животного. При этом Пищальников, которому были разъяснены положения ст. 51 Конституции Российской Федерации, добровольно сообщил органам следствия детальные точные сведения о времени и месте совершения хищения, его роли в нем; способе прибытия к месту кражи; орудии, которым похищенное животное должно быть умерщвлено; о том, каким образом разделанная туша оказалась в принадлежащей ему автомашине; и какую сумму денег он передал Фролову и Ляпкину за похищение и освежевание животного. Такие подробности совершенного преступления могли быть известны лишь лицу, не только осведомленному, но и непосредственно принимавшему участие в его совершении. Более того, в этот же день Пищальников так же добровольно написал расписку, в которой обязался возвратить полученное им мясо похищенного скота. Впоследствии Пищальников отказался от дачи показаний, а затем стал категорически отрицать свою причастность к этому хищению, ссылаясь на то, что в начале следствия на него якобы было оказано давление. Однако в чем конкретно и со стороны каких должностных лиц выразилось это давление, Пищальников пояснить не смог, как не привел он в подтверждение этого своего голословного заявления и никаких объективных фактических данных. Не было установлено фактов какого-либо давления на Пищальникова во время его допросов на предварительном следствии и в судебном заседании. В то же время, первоначальные показания Пищальникова во всех деталях согласовывались с показаниями других участников этого преступления - Фролова и Ляпкина, объяснения которых о месте, времени, способе совершения хищения и роли в нем Пищальникова на протяжении предварительного следствия и в процессе судебного разбирательства были достаточно полными и последовательными. Эти свои показания Фролов и Ляпкин подтвердили в ходе очных ставок с Пищальниковым, проведенных органами следствия. Не усматривалось из дела и каких-либо убедительных данных, указывающих на заинтересованность Фролова и Ляпкина в оговоре Пищальникова. Таким образом, вывод суда первой инстанции о недоказанности участия Пищальникова в совершении кражи племенного скота не соответствовал фактическим обстоятельствам дела, в связи с чем оправдательный приговор 3-м окружным военным судом отменен и дело направлено на новое судебное рассмотрение. В результате нового рассмотрения дела судом в отношении Пищальникова постановлен обвинительный приговор. Неполное исследование фактических обстоятельств происшествия повлекло отмену судом постановления следователя о прекращении дела. Недостаточная оценка судом допущенных органами предварительного следствия нарушений требований ст. 20 УПК РСФСР о принятии всех предусмотренных законом мер для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, повлекла отмену постановления следователя военной прокуратуры войсковая часть 56186 о прекращении уголовного дела по факту смерти матроса Чумичкина, а также определения Полярнинского гарнизонного военного суда о признании этого постановления законным и обоснованным. В обоснование своего решения о признании законным и обоснованным постановления следователя о прекращении дела гарнизонный суд указал в своем определении, что при проведении судебно-медицинской экспертизы каких-либо телесных повреждений на теле Чумичкина не имелось, все следственные действия проведены в точном соответствии с уголовно-процессуальным законом. Однако выводы суда первой инстанции противоречат имеющимся в деле материалам. Из протокола осмотра трупа и заключения судебно-медицинского эксперта видно, что наряду со странгуляционной бороздой на трупе Чумичкина обнаружены и другие телесные повреждения, в частности, кровоподтеки в области губ и передней поверхности грудной клетки, механизм образования которых в ходе предварительного следствия всесторонне исследован не был и в заключении эксперта своего отражения не нашел. В заключении эксперта также указано, что с момента наступления смерти и до начала судебно-медицинского исследования трупа прошло не более полутора суток, хотя существующие методики позволяют более точно определить момент наступления смерти, что имело бы важное значение для установления истины по делу. Поэтому у органов предварительного следствия имелись все основания для назначения повторной судебно-медицинской экспертизы с участием высококвалифицированных специалистов, но этого сделано не было. Кроме того, в материалах дела были противоречия, выяснение которых имело существенное значение. Так, не было выяснено, чем вызвано высказанное свидетелем Ерченко Ю. Д. предположение о том, что петля на шее Чумичкина была накинута неестественно. Не было произведено и снятие отпечатков пальцев с куска мыла со следами трения о поверхность каната, на котором, по выводам органов следствия, повесился Чумичкин. Из имеющихся в деле материалов невозможно определить, все ли очевидцы происшествия допрошены. При таких обстоятельствах Северный флотский военный суд отменил определение Полярнинского гарнизонного военного суда, а также постановление следователя о прекращении уголовного дела по факту смерти матроса Чумичкина и направил материалы дела на новое расследование.

4. Ошибки в квалификации преступлений

Обязательным признаком преступления, предусмотренного ст. 342 УК Российской Федерации, является причинение вреда всем объектам, охраняемым караулом, а не только тем из них, которые непосредственно охранялись лицом, совершившим нарушение уставных правил караульной службы. По приговору Уссурийского гарнизонного военного суда рядовой Мамышев признан виновным в краже чужого имущества с проникновением в хранилище, а его сослуживец рядовой Бабур - в пособничестве в указанном преступлении и в нарушении уставных правил караульной службы, повлекшем причинение вреда охраняемому караулом объекту. В то же время Мамышев по ст. 342, ч. 2 УК РФ оправдан за отсутствием в его действиях состава данного преступления. Как видно из приговора суда, 17 июня 2000 года во время несения службы в качестве часовых различных постов внутреннего караула части Бабур, по заранее достигнутой договоренности о хищении военного имущества, пропустил на территорию охраняемого им поста Мамышева, оставившего свой пост, и тот из охраняемых караулом танков похитил две радиостанции общей стоимостью 20835 руб. 90 коп. В кассационном протесте военного прокурора указывается на то, что суд пришел к ошибочному выводу об отсутствии в действиях Мамышева состава преступления, предусмотренного ст. 342, ч. 2 УК РФ, поскольку для наличия состава этого преступления требуется, чтобы в результате допущенных нарушений уставных правил караульной службы лицом, входившим в состав караула, был причинен вред объектам, находящимся под охраной данного караула, что и имело место в случае с Мамышевым. Суд же ошибочно признал в приговоре, что обязательным признаком состава названного преступления является причинение вреда объектам, охраняемым лицом, совершившим нарушение уставных правил караульной службы. Согласившись с этими доводами, Дальневосточный окружной военный суд приговор в отношении Мамышева в части оправдания по обвинению в совершении преступления, предусмотренного ст. 342, ч. 2 УК РФ, отменил и дело направил на новое судебное рассмотрение. Действия начальника по воинскому званию, явно выходящие за пределы его полномочий, повлекшие за собой существенное нарушение прав и законных интересов потерпевших, совершенное с насилием, неправильно квалифицированы как оскорбление. Младший сержант Бедиров органами предварительного следствия обвинялся в совершении преступления, предусмотренного ст. 286, ч. 3, п. "а" УК РФ. В конце октября 1998 года в казарме Бедиров избил рядового Банщикова, которому нанес несколько ударов кулаком в грудь и обутыми ногами в поясницу. В начале ноября 1998 года Бедиров вновь дважды избил Банщикова. В другие дни ноября Бедиров нанес по одному удару обутой ногой в грудь рядовому Ракутину и кулаком в область груди Иванову. Сертоловский гарнизонный военный суд содеянное Бедировым переквалифицировал на ч. 2 ст. 336 УК РФ. В обоснование такого решения в приговоре указывается, что Бедиров своими действиями существенных нарушений прав и законных интересов подчиненных не допустил. Нанесение единичных ударов отнес к унижению чести и достоинства и расценил их как оскорбление начальником подчиненных во время исполнения обязанностей военной службы. А поскольку это преступление, отнесенное к категории небольшой тяжести, Бедиров совершил впервые, с потерпевшими примирился, загладил причиненный вред, суд на основании ст. 76 УК освободил его от уголовной ответственности и уголовное дело прекратил. Президиум Ленинградского окружного военного суда удовлетворил протест военного прокурора Ленинградского военного округа об отмене определения суда первой инстанции и о направлении дела на новое судебное рассмотрение. В своем постановлении президиум указал, что действия Бедирова явно выходят за пределы его полномочий, поскольку они связаны с насилием над потерпевшими и повлекли существенное нарушение их прав и законных интересов. Поэтому по делу отсутствовали основания для переквалификации содеянного Бедировым на ч. 2 ст. 336 УК РФ. Отсутствие же у потерпевших телесных повреждений юридического значения не имеет, так как само насилие уже является достаточным для обвинения по ст. 286, ч. 3, п. "а" УК РФ. Примирение подчиненного с потерпевшим в данном случае также не может служить основанием для прекращения дела. Аналогичная ошибка в оценке действий виновного была допущена Владимирским гарнизонным военным судом, которым младший сержант контрактной службы Петров был признан виновным в оскорблении начальником подчиненных в связи с исполнением обязанностей военной службы, совершенном при следующих обстоятельствах. В ночь на 30 июля 2000 года в помещении контрольно-технического пункта части Петров, предъявив дневальным рядовым Рыжавину и Варнавскому, подчиненным ему по воинскому званию, претензии о ненадлежащем несении ими службы, с целью унизить их честь и достоинство ударил по одному разу ногой Рыжавина в лицо, а Варнавского - по туловищу. Спустя некоторое время Петров на территории парка из тех же побуждений вновь ударил Рыжавина рукой по лицу. Московский окружной военный суд, рассмотрев дело по кассационному протесту государственного обвинителя, приговор в отношении Петрова отменил ввиду ошибочной переквалификации судом первой инстанции действий осужденного со ст. 286, ч. 3, п. "а" УК РФ на ст. 336, ч. 2 УК РФ и дело направил на новое рассмотрение в тот же суд в ином составе судей, указав в определении следующее. В обоснование переквалификации преступных действий Петрова суд сослался на то, что его действия не повлекли существенного нарушения интересов потерпевших. Петров же избил подчиненных, нанеся Рыжавину удары ногой и рукой в лицо, причинив ссадину и ушиб спинки носа, а Варнавскому - удар ногой по туловищу. При таких обстоятельствах его действия выходят за рамки оскорбления и содержат признаки более тяжкого преступления - превышения должностным лицом своих полномочий, сопряженного с применением насилия к подчиненным. Заведомо незаконное назначение должностным лицом государственной пенсии в целях обращения в свою пользу полностью или частично выплаченных в виде пенсии денежных средств должно квалифицироваться как хищение чужого имущества. По приговору Мурманского гарнизонного военного суда капитан Лунев в числе других преступлений осужден и по ч. 1 ст. 290 УК РФ. Президиумом Ленинградского окружного военного суда приговор и кассационное определение суда в части осуждения Лунева за получение взятки отменены и дело прекращено на основании п. 2 ст. 5 УПК РСФСР. Судом первой инстанции установлено, что Лунев, являясь начальником отдела финансового и социального обеспечения военного комиссариата Мурманской области, 27 мая 1996 года начислил уволенному в запас прапорщику Бухарову пенсию с 20 июня 1994 года по 21 мая 1995 года в размере 4952040 руб., на которую он не имел права. Из незаконно полученной суммы Бухаров по предложению Лунева должен был передать последнему 2400000 руб., однако он 28 мая 1996 года передал ему лишь 600000 рублей. Будучи недоволен этим, Лунев направил в Сбербанк распоряжение о приостановлении выплаты Бухарову пенсии, на которую он получил право с 21 мая 1995 года. После этого Лунев за отзыв распоряжения из Сбербанка вынудил Бухарова заплатить ему остальные 1800000 рублей, полученные Бухаровым ранее. 13 сентября 1996 года Лунев задержан при передаче Бухаровым денег. Признавая Лунева виновным в получении взятки в размере 600000 рублей, переданных ему 28 мая 1996 года Бухаровым, суды первой и второй инстанций исходили из факта получения указанной денежной суммы и условий, при которых Лунев получил эту сумму. Между тем ими не были учтены разъяснения Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации N 2 от 31 марта 1961 года "О судебной практике по рассмотрению дел, возникающих в связи с незаконной выплатой государственных пенсий", согласно которому заведомо незаконное назначение должностным лицом государственной пенсии в целях обращения в свою пользу полностью или частично выплаченных в виде пенсии денежных средств должно квалифицироваться как хищение чужого имущества. Как видно из приговора, полученные Луневым 600000 рублей являются частью незаконно назначенной им Бухарову пенсии, переданной последним Луневу согласно его предложению о разделе незаконно назначенной и полученной пенсии. Доказательств противоправных действий Бухарова, направленных на незаконное назначение ему пенсии, кроме согласия, данного на предложение Лунева, судом не установлено. При таких обстоятельствах в действиях Лунева по указанному эпизоду обвинения отсутствуют признаки состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 290 УК РФ. Хищение оружия не может квалифицироваться по ч. 4 ст. 226 УК РФ, если виновный применил насилие, опасное для жизни и здоровья, не для завладения им, а по иным мотивам. Одинцовским гарнизонным военным судом старший сержант контрактной службы Оськин был признан виновным в умышленном причинении смерти другому человеку, в хищении огнестрельного оружия и боеприпасов, совершенном с применением насилия, опасного для жизни и здоровья, а также в краже чужого имущества и осужден на основании ст. ст. 105, ч. 1, 226, ч. 4, п. "б" и 158, ч. 1 УК РФ к 13 годам лишения свободы в исправительной колонии строгого режима с конфискацией имущества. Согласно приговору, после совместного распития спиртных напитков в кафе на территории войсковой части 28337 между Оськиным и прапорщиком Гайдуком возник конфликт на почве личных неприязненных отношений. С целью разрешения конфликтной ситуации они, выйдя на улицу, пошли по направлению к штабу. В пути следования шедший позади Гайдука Оськин нанес ему спрятанной заранее в снегу металлической ножкой от стола два удара по голове, причинив ушибленные раны в затылочной области и в левой надбровной области. От полученных ударов Гайдук упал на спину и в целях самообороны достал из кобуры выданный ему для несения патрульной службы пистолет ПМ. Однако Оськин, преследуя цель на лишение жизни Гайдука, в борьбе завладел его штатным оружием и произвел в него пять выстрелов, в результате чего Гайдук на месте преступления скончался. Спрятав труп Гайдука и металлическую ножку от стула, Оськин похитил наручные часы Гайдука стоимостью 2000 рублей и выданные последнему для несения службы пистолет с тремя патронами. Московский окружной военный суд приговор в отношении Оськина изменил по следующим основаниям. Правильно установив фактические обстоятельства хищения оружия и боеприпасов осужденным, суд дал им неверную юридическую оценку. Как усматривается из приговора, суд в обоснование своего вывода лишь констатировал в приговоре то, что Оськин совершил хищение оружия и боевых патронов у Гайдука с применением насилия, опасного для жизни и здоровья, однако, в чем конкретно выразилось это насилие, не установил и не указал. Отсутствуют в материалах дела данные и о фактическом применении осужденным к погибшему такого насилия в целях хищения оружия и боеприпасов: первоначальные удары металлической ножкой от стола Оськин нанес Гайдуку в ссоре из-за обиды на него, а не для завладения ими; отобрал у него пистолет с патронами, то есть уже совершил оконченное хищение, поскольку имел возможность распоряжаться ими хотя и в борьбе, но без применения такого насилия, и в последующем произвел в погибшего выстрелы, как установил суд, также с целью лишить его жизни на почве ссоры. При таких обстоятельствах, с учетом того, что осужденный завладел оружием и боеприпасами в борьбе, то есть с насилием не опасным для жизни и здоровья, окружной военный суд переквалифицировал его действия в этой части с п. "б" ч. 4 ст. 226 УК РФ на ст. 226, ч. 3, п. "г" УК РФ. Воинское преступление, совершенное по истечении срока пребывания виновного на военной службе, должно квалифицироваться как общеуголовное. Рядовой Иванов Пушкинским гарнизонным военным судом за публичное избиение двух сослуживцев более позднего срока призыва с причинением одному из них травмы головы средней тяжести осужден к лишению свободы по ст. 335, ч. 2, п. п. "б", "д" УК РФ. Рассмотрев дело в кассационном порядке, Ленинградский окружной военный суд признал, что эти преступные действия Иванов совершил в период незаконного пребывания на военной службе, которое в нарушение требований ст. 38 Федерального закона "О воинской обязанности и военной службе" произошло из-за несвоевременного увольнения его в запас командованием части. В связи с этим суд кассационной инстанции внес изменения в приговор, переквалифицировав содеянное Ивановым на статью закона, предусматривающую ответственность за общеуголовное преступление. Поскольку диспозиция ч. 1 ст. 222 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за незаконное приобретение, передачу, сбыт, хранение, перевозку или ношение взрывчатого вещества, действия виновного, который незаконно приобрел, хранил, носил взрывчатое вещество, а затем пытался его сбыть, но был задержан, квалифицируются только по ч. 1 ст. 222 УК РФ и дополнительной квалификации по ст. 30, ч. 3, ст. 222, ч. 1 УК РФ не требуют. Южно-Сахалинским гарнизонным военным судом рядовой Фролов на основании ст. ст. 222, ч. 1, 30, ч. 3 и 222, ч. 1 УК РФ осужден к содержанию в дисциплинарной воинской части сроком на 1 год. По выводам суда он совершил эти преступления при следующих обстоятельствах. Фролов на территории воинской части нашел шесть тротиловых шашек и фрагменты к ним с общим весом взрывчатого вещества 1 кг 550 г, которые длительное время хранил, а затем с намерением сбыть понес вещество в лесной массив Корсаковского района Сахалинской области. Однако в дороге был задержан сотрудниками милиции. Президиум Дальневосточного окружного военного суда, рассмотрев материалы дела по протесту председателя суда, приговор в части осуждения Фролова по ст. ст. 30, ч. 3 и 222, ч. 1 УК РФ отменил и дело прекратил в этой части за отсутствием в его действиях состава преступления по следующим основаниям. Как усматривается из показаний подсудимого Фролова, и этот факт подтвержден другими доказательствами по делу, он намеревался продать имевшиеся у него шесть тротиловых шашек неустановленному следствием лицу. Эти действия Фролова, направлявшегося с тротилом к месту сбыта взрывчатого вещества, и были квалифицированы по ст. ст. 30, ч. 3 и 222, ч. 1 УК РФ как покушение на незаконный сбыт взрывчатого вещества. Между тем такой вывод противоречит действующему законодательству. Диспозиция ч. 1 ст. 222 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за незаконное приобретение, передачу, сбыт, хранение, перевозку или ношение взрывчатого вещества. Совершение любого из указанных в диспозиции действий образует оконченный состав преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 222 УК РФ. Поэтому действия Фролова, который незаконно приобрел, хранил, носил взрывчатое вещество, а затем пытался его сбыть, квалифицируются по ч. 1 ст. 222 УК РФ. Дополнительной квалификации по ст. 30, ч. 3, ст. 222, ч. 1 УК РФ не требуется. Заранее не обещанный служебный подлог в целях сокрытия хищения, совершенного другим лицом, ошибочно квалифицирован как пособничество в хищении. Петропавловск-Камчатским гарнизонным военным судом старший лейтенант Гольняк наряду с другими преступлениями осужден за пособничество в хищении путем присвоения с использованием своего служебного положения по ч. 5 ст. 33, п. "в" ч. 2 ст. 160 УК РФ и за служебный подлог по ст. 292 УК РФ, совершенные при следующих обстоятельствах. В апреле 1998 года офицер Шувалов, осуществляя получение и доставку продовольствия с военного склада в г. Владивостоке на военный склад в г. Петропавловске-Камчатском, похитил путем присвоения продовольствие на сумму 41993 руб. и распорядился им во Владивостоке по своему усмотрению. Гольняк, являясь начальником продовольственной службы войсковой части 86794, расположенной в г. Петропавловске-Камчатском, по просьбе Шувалова в июне того же года передал последнему чистые чековые требования на получение продовольствия с военного склада в свою часть, в которые Шувалов вписал номенклатуру ранее похищенного продовольствия. Продолжая после этого содействовать Шувалову в сокрытии хищения, Гольняк, также в июне 1998 года, изготовил фиктивную сверочную ведомость продовольствия якобы полученного войсковой частью 86794 с военного склада по переданным им Шувалову чековым требованиям. В соответствии с ч. 5 ст. 33 УК РФ пособником совершения преступления признается лицо, которое заранее, т. е. до совершения преступления, обещало исполнителю скрыть преступника, средства или орудия преступления, следы преступления либо предметы, добытые преступным путем, а равно лицо, заранее обещавшее приобрести или сбыть такие предметы. Поскольку Гольняк о намерении Шувалова совершить хищение продовольствия при его получении последним в г. Владивостоке не знал и никаких обещаний Шувалову в сокрытии этого хищения, в том числе и путем подлога документов, не давал, вывод суда в приговоре о виновности Гольняка в пособничестве Шувалову в совершении этого хищения и квалификация его действий по ч. 5 ст. 33 и п. "в" ч. 2 ст. 160 УК РФ являлись ошибочными, поскольку действия Гольняка полностью охватывались ст. 292 УК РФ. В связи с этим Тихоокеанский флотский военный суд исключил из приговора указание об осуждении Гольняка по ч. 5 ст. 33, п. "в" ч. 2 ст. 160 УК Российской Федерации как излишне вмененным, а приговор в части его осуждения по ст. 292 УК Российской Федерации отменил с прекращением дела в связи с истечением сроков давности привлечения к уголовной ответственности.

5. Ошибки в назначении наказаний

Наказание в виде содержания в дисциплинарной воинской части может быть назначено только в случае, если виновный на момент вынесения приговора не отслужил установленный законом срок военной службы по призыву. Согласно приговору военного суда гарнизона Мирный от 11 февраля 2000 г. военнослужащий войсковой части 42651 сержант Бондарь А. А. был осужден по п. "а" ч. 3 ст. 286 УК РФ с применением ст. 64 того же УК на 1 год 6 месяцев лишения свободы с заменой этого наказания в соответствии со ст. 55 УК РФ содержанием в дисциплинарной воинской части на тот же срок. Рассматривая данное дело по кассационному протесту прокурора, 3-й окружной военный суд приговор отменил и направил дело на новое судебное рассмотрение по следующим основаниям. Согласно ст. 38 Федерального закона "О воинской обязанности и военной службе" срок военной службы для военнослужащих по призыву составляет 24 месяца. Началом военной службы Бондаря является 13 ноября 1997 года. На день вынесения приговора срок службы у осужденного составил 26 месяцев и 10 дней. По делу было бесспорно установлено, что Бондарь на момент вынесения судом приговора отслужил установленный законом срок службы по призыву. Следовательно, суд не вправе был применять в отношении осужденного ст. 55 УК РФ, в которой содержится прямой запрет о возможности замены для данной категории осужденных лишения свободы содержанием в дисциплинарной воинской части. Срок наказания в виде лишения свободы, определенный судом по совокупности преступлений путем частичного сложения наказаний, должен превышать сроки, которые суд определил осужденному отдельно за каждое преступление. Сержант Голубев Мурманским гарнизонным военным судом осужден по ст. 337, ч. 4 УК РФ к лишению свободы сроком на 1 год, по ст. 337, ч. 3 УК РФ на 3 месяца содержания в дисциплинарной воинской части и в соответствии с ч. 3 ст. 69 УК РФ по совокупности совершенных преступлений, путем частичного сложения наказаний, к лишению свободы сроком на 1 год, который в силу ст. 55 УК РФ заменен ему на содержание в дисциплинарной воинской части на тот же срок, то есть на 1 год. Таким образом, окончательно суд определил Голубеву наказание не путем частичного сложения наказаний, а путем поглощения менее строгого наказания более строгим, то есть вопреки требованиям ст. 69, ч. 3 УК РФ, на которую правильно сослался в приговоре, так как одно из преступлений отнесено Уголовным кодексом к категории средней тяжести. Рассмотрев дело по кассационной жалобе осужденного Голубева, в которой ставился вопрос о снижении наказания, Ленинградский окружной военный суд с учетом обстоятельств дела и данных о личности осужденного снизил Голубеву наказание по ст. 337, ч. 4 УК РФ до 10 месяцев лишения свободы, а в остальной части приговор оставил без изменения.

6. Нарушения уголовно-процессуального законодательства

Суд не должен брать на себя не свойственные ему обязанности по обоснованию предъявленного обвиняемым более тяжкого обвинения, если государственный обвинитель просит переквалифицировать содеянное ими на более мягкий закон. Ярославским гарнизонным военным судом Земцов, Гонца и Хвостионов были признаны виновными в разбое, совершенном с незаконным проникновением в помещение и с применением предметов, используемых в качестве оружия. Как отмечено в протоколе судебного заседания, в судебных прениях государственный обвинитель заявил, что преступные действия указанных лиц ошибочно квалифицированы по ст. 162, ч. 2, п. п. "а", "б" УК РФ, и просил переквалифицировать их на ст. 161, ч. 2, п. п. "а", "в" и "г" УК РФ, то есть фактически отказался от предъявленного им более тяжкого обвинения. При таких обстоятельствах в соответствии с Постановлением Конституционного Суда Российской Федерации от 20 апреля 1999 года по делу о проверке конституционности положений пунктов 1, 3 части первой ст. 232, части четвертой ст. 248 и части первой ст. 258 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР суд первой инстанции обязан был не брать на себя не свойственные ему обязанности по обоснованию предъявленного осужденным более тяжкого обвинения, а постановить обвинительный приговор, констатирующий их виновность в менее тяжком преступлении, однако он это не сделал. В связи с изложенным Московский окружной военный суд, рассмотрев дело в кассационном порядке, преступные действия Гонцы, Земцова и Хвостионова переквалифицировал на ст. 161, ч. 2, п. п. "а", "в", "г" УК РФ. Суд, рассматривая уголовное дело, осуществляет исключительно функцию отправления правосудия, в связи с чем он не вправе по ходатайству защитника направлять дело для производства дополнительного расследования с целью привлечения к уголовной ответственности лица, дело в отношении которого прекращено органами предварительного следствия. Согласно определению Санкт-Петербургского гарнизонного военного суда уголовное дело по обвинению военнослужащего Царева в преступлении, предусмотренном ст. 161, ч. 2, п. п. "г", "д" УК РФ, возвращено военному прокурору для дополнительного расследования в связи с ходатайством защитника для привлечения к уголовной ответственности нового лица - Павлужникова, чьи действия тесно связаны с обвинением Царева. Принимая такое решение, гарнизонный военный суд в определении указал, что анализ исследованных в суде доказательств свидетельствует о незаконности принятого органом предварительного следствия решения о прекращении материалов дела за отсутствием состава преступления в действиях Павлужникова, чья роль в ограблении потерпевшего более активна и непосредственно связана с обвинением Царева, что обязывает суд инициировать по ходатайству защиты уголовное преследование Павлужникова и предъявление подсудимому Цареву нового обвинения. Рассмотрев дело по частному протесту государственного обвинителя и жалобе подсудимого Царева, Ленинградский окружной военный суд в своем определении указал, что по смыслу ст. ст. 118 и 123, ч. 3 Конституции РФ суд, рассматривая уголовное дело, осуществляет исключительно функцию отправления правосудия. Этот принцип закреплен и в ст. 254, ч. 1 УПК РСФСР, которая разрешает производство судебного разбирательства только в отношении обвиняемых и лишь по тому обвинению, по которому они преданы суду. Между тем материалы судебного следствия и содержание определения суда первой инстанции свидетельствуют о том, что суд первой инстанции в ходе судебного разбирательства по данному делу вышел за пределами обвинения, предъявленного Цареву. Более того, имея в своем распоряжении оформленное в установленном законом порядке никем не отмененное постановление органа следствия об отказе в уголовном преследовании Павлужникова, суд своим решением об удовлетворении ходатайства адвоката, не поддержанного подсудимым, не только нарушил право Царева на защиту от более тяжкого обвинения, но и взял на себя не свойственные суду функции, инициировав возбуждение уголовного дела в отношении Павлужникова. На недопустимость таких решений обращено внимание и в п. 15 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 8 декабря 1999 года N 84 "О практике применения судами законодательства, регламентирующего направление уголовных дел для дополнительного расследования". Ввиду существенного нарушения уголовно-процессуального закона Ленинградский окружной военный суд определение Санкт-Петербургского гарнизонного военного суда о возвращении уголовного дела в отношении Царева военному прокурору для дополнительного расследования отменил и дело возвратил на новое судебное рассмотрение в тот же суд в ином составе судей. Судья, высказавший свое мнение до начала судебного заседания о доказанности размера гражданского иска по рассматриваемому уголовному делу, в соответствии с п. 3 ст. 59 УПК РСФСР подлежит отводу. Невыполнение этого требования уголовно-процессуального закона повлекло отмену приговора Петрозаводского гарнизонного военного суда по уголовному делу Пелых и Савчука. В подготовительной части судебного заседания председательствующему по делу судье Петрозаводского гарнизонного военного суда государственным обвинителем - военным прокурором Петрозаводского гарнизона заявлен отвод на том основании, что судья до начала судебного заседания встречался с потерпевшим, расспрашивал его об обстоятельствах дела и высказывал свое мнение. Потерпевший в судебном заседании подтвердил эти факты и подтвердил их в кассационной жалобе. Из этого следует, что судья, рассматривающий дело по существу, до начала судебного заседания высказал свое отношение к делу по вопросу рассмотрения судом заявленного потерпевшим гражданского иска, разрешение которого должно производиться на основании материалов дела только в судебном заседании и в совещательной комнате. Однако председательствующий по делу в нарушение требований ст. ст. 59 - 61 УПК РСФСР отклонил заявленное ходатайство прокурора об отводе судьи и рассмотрел дело по существу. Такие действия председательствующего Ленинградским окружным судом признаны существенным нарушением уголовно-процессуального закона, исключающим возможность участия судьи в дальнейшем рассмотрении данного дела вследствие обязательности его отвода и влекущим отмену приговора. Принадлежащие осужденному предметы, признанные вещественными доказательствами, могут быть конфискованы на основании п. 1 ст. 86 УПК РСФСР лишь в случае умышленного использования их самим осужденным либо его соучастниками в качестве орудий преступления для достижения преступного результата. Согласно постановлению заместителя председателя Свободненского гарнизонного военного суда дело по обвинению капитана Баниса в причинении смерти по неосторожности по ст. 109, ч. 1 УК РФ прекращено вследствие акта амнистии. Приобщенный к делу в качестве вещественного доказательства охотничий карабин "Тигр", принадлежавший Банису, из которого был смертельно ранен потерпевший, по постановлению подлежал конфискации и передаче в органы внутренних дел, а разрешение на право хранения и ношения огнестрельного оружия и паспорт на карабин предписано хранить при уголовном деле. В протесте председателя Дальневосточного окружного военного суда, принесенном по истребованному по заявлению Баниса уголовному делу, поставлен вопрос об изменении постановления суда. Органами предварительного следствия Банис обвинялся в совершении указанного выше преступления, отнесенного законом к неосторожным. Как следует из Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 августа 1984 года N 19 "О конфискации орудий преступления, признанных вещественными доказательствами по делу", принадлежащие осужденному предметы, признанные вещественными доказательствами, могут быть конфискованы на основании п. 1 ст. 86 УПК РСФСР лишь в случае умышленного использования их самим осужденным либо его соучастниками в качестве орудий преступления для достижения преступного результата. Таких обстоятельств по делу Баниса не усматривается, а потому оснований для конфискации принадлежащего последнему карабина не имелось, и он вместе с паспортом и разрешением на право хранения и ношения оружия подлежал возврату владельцу. Соглашаясь с доводами, приведенными в протесте, президиум Дальневосточного окружного военного суда постановление заместителя председателя гарнизонного суда изменил, исключил указание о конфискации оружия и принял решение о возврате этих вещественных доказательств по принадлежности Банису. Расходы, связанные с розыском лица, уклонившегося от военной службы, возмещению в порядке ст. ст. 29 и 310 УПК РСФСР не подлежат и к судебным издержкам по делу не относятся. Военный строитель - рядовой Титов осужден Брянским гарнизонным военным судом на основании ст. 337, ч. 4 УК РФ с применением ст. 55 того же УК к содержанию в дисциплинарной воинской части сроком на 2 года. Кроме того, в удовлетворение гражданского иска прокурора с Титова присуждено ко взысканию в пользу Кромского райвоенкомата 1751 рубль 50 копеек в счет возмещения средств, затраченных на его розыск и задержание. Московский окружной военный суд приговор в части решения по гражданскому иску отменил и производство по иску прекратил, поскольку в соответствии со ст. 29 УПК РСФСР совместно с уголовным делом подлежат рассмотрению только гражданские иски о возмещении ущерба, непосредственно причиненного преступными действиями виновного. Расходы, связанные с затратами на командирование офицеров к месту жительства Титова для его розыска и задержания, к такому ущербу не относятся. В соответствии со ст. 105 УПК РСФСР не могут быть отнесены указанные расходы и к судебным издержкам по делу, поскольку они непосредственно не связаны с собиранием и исследованием доказательств виновности осужденного. Согласно закону сумма залога в случае отмены этой меры пресечения подлежит возвращению лицу, внесшему залог. Полковник Барабанов Реутовским гарнизонным военным судом осужден по совокупности преступлений, предусмотренных ст. ст. 160, ч. 3, п. "б", 159, ч. 2, п. п. "б", "в" и 292 УК РФ к штрафу в размере 1000 минимальных размеров оплаты труда с конфискацией имущества. Кроме того, в удовлетворение гражданского иска суд постановил взыскать с него в пользу войсковой части в счет возмещения материального ущерба 223456 руб. 49 коп. При постановлении приговора суд первой инстанции отменил избранную органами предварительного следствия меру пресечения в виде залога в размере 200 тысяч рублей, однако судьбу залога при этом не решил. После вступления приговора в законную силу залоговая сумма по исполнительному листу военного суда от 29 ноября 1999 года была обращена в доход государства как конфискованное имущество. 16 марта 2000 года от осужденного и его адвоката в суд поступило ходатайство о внесении в приговор уточнения, касающегося залога - о возврате внесенной суммы залогодателю, то есть Барабанову А. М. Рассмотрев указанное ходатайство в судебном заседании, судья Реутовского гарнизонного военного суда пришел к выводу, что залоговая сумма преждевременно конфискована в доход государства, и исходя из того, что причиненный действиями Барабанова войсковой части материальный ущерб осужденным не возмещен, постановил обратить внесенный Барабановым залог в счет возмещения этого ущерба. В частной жалобе осужденный Барабанов, не соглашаясь с данным решением судьи, просил возвратить всю сумму залога его жене - Барабановой Т. М., которая в период следствия заняла деньги у знакомых и внесла их в качестве залога. Рассмотрев материалы дела и обсудив доводы, приведенные в частной жалобе, окружной военный суд постановление судьи изменил по следующим основаниям. Правильно признав необоснованной конфискацию залоговой суммы, судья вместе с тем принял не основанное на законе решение об обращении залога в счет возмещения причиненного войсковой части ущерба, поскольку по смыслу ст. 99 УПК РСФСР залоговая сумма, внесенная в обеспечение явки обвиняемого по вызовам следователя, прокурора и суда, может быть либо обращена в доход государства в случае уклонения лица от явки в указанные органы, либо подлежит возврату залогодателю в случае отмены меры пресечения. В связи с тем, что Барабанов не нарушал требований ст. 99 УПК РСФСР, суд, отменяя меру пресечения в виде залога, обязан был возвратить ее залогодателю. Как усматривается из протокола о принятии залога от 16 декабря 1998 года и квитанции от того же числа, залогодателем являлся сам Барабанов, а поэтому Московский окружной военный суд принял решение возвратить залог в сумме 200 тысяч рублей Барабанову А. М., а не его жене, как об этом был поставлен вопрос в частной жалобе. Проверяя законность и обоснованность применения заключения под стражу в качестве меры пресечения, суд не вправе входить в оценку доказательств. Согласно постановлению судьи Санкт-Петербургского гарнизонного военного суда была отменена мера пресечения в виде заключения под стражу в отношении офицера Гусева, подозреваемого в преступлении, предусмотренном ст. 290, ч. 4, п. "в" УК РФ. Помощник военного прокурора округа, принимавший участие в рассмотрении дела, подал частный протест с просьбой об отмене данного судебного решения, в котором обратил внимание на то, что судья, принимая решение об отмене ареста Гусева, не указал в своем постановлении, какие противозаконные действия были допущены органом предварительного следствия при заключении Гусева под стражу, которые послужили основанием к принятию такого судебного решения, а обосновал его оценкой доказательств, имеющихся в деле, что противоречит разъяснениям, данным в п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 3 от 27 апреля 1993 года "О практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей". Проверив материалы дела, окружной военный суд согласился с доводами, приведенными в протесте, и постановление судьи отменил, а материалы возвратил в тот же суд на новое судебное рассмотрение, указав, что на данной стадии уголовного процесса, где лишь идет сбор доказательств органом предварительного следствия, судья не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности содержащегося под стражей лица.

7. Ошибки при рассмотрении гражданских исков

Гражданские иски о взыскании средств, затраченных медицинским учреждением на лечение потерпевших, пострадавших в результате дорожно-транспортного преступления от источника повышенной опасности, принадлежащего воинской части, не подсудны суду, рассматривающему уголовное дело. Петрозаводский гарнизонный военный суд, признавая военнослужащего войсковой части 2121 Павлова виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 350 УК РФ, взыскал с него 300 рублей в пользу лечебного учреждения войсковой части 93487, затраченных на лечение пострадавшего. Между тем согласно ст. 1079 ГК РФ обязанность по возмещению вреда, причиненного источником повышенной опасности, возлагается на его владельца, в данном случае на войсковую часть 2121. Споры же имущественного характера между юридическими лицами должны разрешаться в арбитражном суде, в связи с чем приговор в отношении Павлова по взысканию с него 300 рублей в пользу войсковой части 93487 окружной военный суд при кассационном рассмотрении дела отменил. Моральный вред, причиненный действиями, нарушающими имущественные права граждан, подлежит компенсации только в случаях, предусмотренных законом. Краснознаменским гарнизонным военным судом было принято ошибочное решение по гражданскому иску, который рассматривался совместно с уголовным делом в отношении Валынкина, осужденного по п. п. "б" и "г" ч. 2 ст. 158 УК РФ к 2 годам лишения свободы, без штрафа и с которого в пользу потерпевшего Овсепяна К. Б. было постановлено взыскать в счет компенсации морального вреда одну тысячу рублей. Согласно приговору Валынкин признан виновным в краже чужого имущества, совершенной неоднократно и с причинением значительного ущерба потерпевшему при следующих обстоятельствах. Валынкин, имея ключи от квартиры своей знакомой, похитил оттуда радиотелефон, принадлежащий гражданину Овсепяну. В другой раз похитил из той же квартиры бутылку коньяка, а на следующий день - видеомагнитофон и другое имущество. Всего Валынкин незаконно завладел чужим имуществом на общую сумму 10767 руб. 18 коп. Принимая решение по гражданскому иску, суд указал в приговоре, что, "учитывая степень моральных и душевных переживаний, которые перенес потерпевший Овсепян в связи с совершенными кражами его личного имущества, военный суд приходит к выводу о необходимости в соответствии со ст. 151 ГК РФ частично удовлетворить его требования". Однако согласно п. 2 ст. 1099 ГК РФ моральный вред, причиненный действиями, нарушающими имущественные права граждан, подлежит компенсации только в случаях, предусмотренных законом. На момент же рассмотрения дела в суде и в настоящее время таких законодательных актов, которые бы предусматривали возможность возмещения морального вреда, причиненного в результате нарушения имущественных прав, не имеется. Поскольку принятое судом решение о компенсации морального вреда противоречит требованиям материального закона, оно по протесту председателя 3-го окружного военного суда было отменено и в требованиях истца о компенсации морального вреда отказано. Суд оставляет гражданский иск в уголовном деле без рассмотрения лишь в случае оправдания подсудимого за отсутствием состава преступления. Уссурийским гарнизонным военным судом при рассмотрении уголовного дела Торопова и др., в отношении которых постановлен обвинительный приговор, гражданский иск потерпевшего Наталенко о возмещении расходов на санаторно-курортное лечение и на приобретение медикаментов оставлен без рассмотрения. Данное решение было отменено Дальневосточным окружным военным судом по следующим основаниям. Согласно п. 2 ч. 3 ст. 310 УПК РСФСР суд оставляет иск без рассмотрения лишь в случае оправдания подсудимого за отсутствием состава преступления. Признав же лицо виновным, суд должен либо рассмотреть гражданский иск, либо в исключительных случаях, при невозможности произвести подробный расчет по иску без отложения разбирательства дела, - признать за гражданским истцом право на удовлетворение иска и передать вопрос о его размерах на рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства.

Отдел обобщения судебной практики Военной коллегии Верховного Суда Российской Федерации

Название документа