Механизм перехода права и последствия цессии
(Скловский К.) ("Хозяйство и право", N 2, 2002) Текст документаМЕХАНИЗМ ПЕРЕХОДА ПРАВА И ПОСЛЕДСТВИЯ ЦЕССИИ
К. СКЛОВСКИЙ
К. Скловский, доктор юридических наук.
Гражданский оборот можно представить как оборот прав вещных и обязательственных. Но если квалификация оборота вещей не вызывает больших теоретических затруднений, не считая еще путающую некоторых авторов концепцию триады, то с теорией, а значит, и практикой оборота обязательственных прав дело обстоит иначе. Именно затруднения с цессией, ее последствиями, в том числе недействительностью, приводят юристов к самым неожиданным решениям. Нехватка как теоретических исследований, так и твердой практики применения норм о цессии заставляет обращаться к достаточно устоявшейся теории вещного права в поисках основ механизма правопреемства. Здесь существуют два возможных подхода. Согласно одному из них право собственности не переходит, а возникает у приобретателя (и соответственно прекращается, исчерпывается у отчуждателя). В свое время эта позиция отстаивалась В. П. Грибановым <*>. -------------------------------- <*> Грибанов В. П. Правовые последствия перехода имущества по договору купли - продажи в советском гражданском праве. См.: Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. М., 2000. С. 383 - 398.
Другой взгляд, естественно, состоит в том, что право переходит к правопреемнику на манер перемещения физического тела в пространстве. Такого подхода, который может показаться более естественным, придерживался, например, Д. М. Тенкин, впрочем, без применения прямых материальных аналогов. Интересно, что, хотя аргументы, приводившиеся В. П. Грибановым на основе ГК РСФСР 1922 года, сегодня неприменимы, именно его взгляды представляются более убедительными. Думаю, что решающий аргумент против идеи правопреемства состоит в том, что такой идеальный феномен, как право, не может передаваться, что правопреемство не более чем метафора, не имеющая точного юридического смысла. Нужно, впрочем, отметить, что исторически обязательство или, точнее, его архетипы могли быть достаточно материальными и выступать в грубой форме оков, цепей, веревок. Тогда передача права, видимо, не могла не выглядеть вполне материально и наглядно. Можно напомнить хорошо известный филологам факт: чаще всего то, что сегодня выступает как метафора (в данном случае - правопреемство), когда-то имело буквальное значение. Поэтому сопоставление этих двух концепций не может не предстать как отражение изживания материального, вещественного бытия права, превращения его в явление строго идеальное. Этот поворот произошел уже в рамках римского права; собственно, правом оно и стало постольку, поскольку преодолело вещественные представления о юридической связи. В архаичном праве мы видим, что древнейшая сделка, которой была манципация <*>, создавала связь двух лиц - продавца и покупателя (usus auctoritas), связь, продолжавшуюся в течение достаточно долгого периода и положившую начало такому важнейшему институту как приобретательная давность <**>. В классическом праве происходит решающий переворот: на смену манципации приходит традиция. Теперь право приобретателя возникает моментально: в момент передачи вещи. В тот же момент прекращается право отчуждателя. Параллельно традиции долгое время (формально - до Юстиниана) сохраняет место и манципация. Соответственно лицо, получившее вещное право по традиции, в рамках манципации, права не получает, а имеет лишь защиту от квиритского собственника посредством доброй совести (bona fides). Таким образом, мы можем наблюдать, что одновременно сосуществуют две системы перехода права. Эта двойственность, насколько можно судить, так или иначе проявляется и до сих пор: архаичное сознание будет стимулировать представления о постепенном переходе права, сохраняющейся связи правопредшественника и правопреемника. Более цивилизованные взгляды, напротив, сводятся к моментальному возникновению (и прекращению) права. -------------------------------- <*> А. М. Эрделевский почему-то считает, что такой сделкой была мена (Эрделевский А. Древнейшая из сделок // Закон. 2001. N 6. С. 36). Г. Гроций, на которого ссылается А. Эрделевский, располагал все же меньшими сведениями о древнем праве, чем современная романистика. А история права говорит об обратном: договор мены был вовлечен в право сравнительно поздно и занял место на периферии купли - продажи. Этот важный факт, противоречащий тому умозрению, из которого исходил и Г. Гроций, и другие мыслители, насколько известно, до сих пор не получил сколько-нибудь внятной интерпретации. Между тем применение в договоре такого всеобщего эквивалента как деньги или их ранние аналоги (сырые металлы и др.) предполагало интенсивное применение абстракций и перенесенных социальных отношений (зависимости, равенства и др.), в рамках которых только и могло зародиться право. Таким образом, именно купля - продажа - важнейшее, и вероятно, древнейшее собственно юридическое отношение. <**> Суть его, как видим, не в приобретении брошенного имущества, как иногда принято считать, а в регулировании отношений собственника и приобретателя вещи; соответственно приобретательная давность занимает принципиальное место в механизме оборота.
Конечно, этот генезис осознается не всегда. Более того, никуда не исчезли и стихийные, доправовые представления о вещественности права, которые, учитывая неразвитость нашего гражданского оборота, не могут не оказывать заметного влияния на те или иные теоретические конструкции. Например, разделяющий подход В. П. Грибанова В. Белов <*> выдвигает такие аргументы: "передача права предполагает наличие хотя бы и бесконечно малого по продолжительности момента времени, когда одно лицо (правопредшественник или так называемый ауктор) право уже передало, а другое (правопреемник) еще не приняло..." <**>. -------------------------------- <*> Впрочем, трудно судить, ставил ли перед собой автор задачу критики существующих представлений о собственности или хотя бы о ее динамике, если, например, он, несмотря на давно продемонстрированную А. А. Рубановым ее случайность и несостоятельность, без оговорок принимает пресловутую триаду правомочий собственника и считает, что "аналогично (через правомочия) должно определяться субъективное право" и в других случаях (Белов В. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М., 2000. С. 20). Между тем все конструкции движения вещных прав, исходящие из идеи независимости, расщепления "правомочий" собственника, чаще всего оказываются практически и теоретически несостоятельными. <**> Белов В. Указ. соч. С. 19.
Кажется, что автор исходит из вполне материального, а не идеального понимания перехода права, особенно когда говорит о моменте, когда право уже передано, но еще не принято. Разумеется, такая ситуация возможна лишь с вещами, а идеальные юридические конструкции без труда справляются с этими трудностями, не зная промедления ни в пространстве, ни во времени. Вспомним хотя бы то, что права из сделок, совершенных представителем, сразу возникают в лице представляемого, независимо от расстояния, на которое удален от места сделки представляемый, и даже независимо от того, способен ли он осознать, в чем состоит приобретенное им право. Понятно, что вещественное представление о правопреемстве имеет некоторые основания в процедуре передачи вещи (традиции). Сам по себе переход к системе традиции создает опасность конструирования оборота вещей независимо, хотя бы и параллельно, от оборота прав собственности, то есть опасность двойного имущественного оборота. Для устранения такой опасности владение считается не самим правом, а только видимостью (иногда презумпцией) права. Хотя такой подход и не устраняет возможных коллизий между собственностью и владением, он по крайней мере основан на едином обороте прав, а не вещей. Кстати, цель виндикации и состоит в возврате вещи обладателю права на нее. Сходная гипотеза несовпадения права на вещь и владения лежит и в основе реституции по нашему Гражданскому кодексу РФ, хотя и не проявляется столь отчетливо, как в виндикации (по этой причине нельзя говорить о заменимости этих инструментов, в том числе о конкуренции требований из реституции или виндикации). Если иметь в виду неисчезающую коллизию между правом собственности и владением, то есть фактическим перемещением вещей в обороте, наличие которой в нашем праве видно из компромиссных институтов, закрепленных, например, в ст. 302, 234 ГК РФ, можно предположить, что способы разрешения этой коллизии будут меняться в зависимости от того, чему будет отдано предпочтение - логике оборота или логике стабильного вещного права. С позиций приоритета оборота правильного поведения приобретателя, который вообще своей волей создает собственность у продавца, как показано Гегелем в "Философии права", в конечном счете достаточно для возникновения у покупателя права на полученное. Из такого подхода естественно вытекает концепция возникновения права у получателя. Воля предшественника здесь важна лишь как гарантия от нарушения основных имущественных устоев, например от кражи. Если приоритет отдается, как это характерно для обществ с преобладающей аграрной, более архаичной, идеологией, стабильному вещному праву, придерживающемуся принципа: право сохраняется, пока его обладатель прямо не изъявит воли на отчуждение, то вполне объяснимо появление воззрений, отдающих предпочтение идее передачи права, причем в возможно более наглядных формах, неизбежно "овеществляющих" право. Итак, при том, что оба подхода имеют свои основания в истории права <*>, кажутся более предпочтительными все же взгляды В. П. Грибанова. Во всяком случае, и в сфере вещных прав представление о правопреемстве как о переходе права, имея своим источником процедуру традиции, должно уступить место более точной идее возникновения (наделения) права(ом). К высказанным В. П. Грибановым аргументам можно было бы добавить и такой, имея в виду возникновение права в обороте. -------------------------------- <*> Совершенно не случайно при анализе нашей проблемы эвикция, первоначально возникшая именно на почве архаичной приобретательной давности usus auctoritas и состоявшая в обязанности продавца манципированной вещи оказать содействие покупателю против притязаний третьих лиц, вплоть до уплаты двойной цены вещи в случае отсуждения оказывается одним из аргументов, препятствующих крайнему решению. Иначе и быть не может, ибо приобретательная давность выражает компромисс между вещным правом и оборотом. Именно на этот институт ссылался, например, Д. М. Генкин, настаивая на том, что и "при производном способе приобретения права собственности имеет место правопреемство" См.: Генкин Д. М. Право собственности в СССР. М., 1961. С. 127 - 128.
Сделка вообще - способ наделения правом. Элементарный и в то же время универсальный механизм возникновения субъективного частного права состоит в том, что каждый может обязаться и тем самым наделить правом другое лицо, но никто не может своими действиями, поскольку речь идет о договоре, создать другому лицу обязанность. Из этого, в частности, следует, что ухудшить юридическое положение лица без его воли невозможно. Возникает вопрос: не является ли правопреемство, и в частности цессия, каким-то другим, помимо наделения, механизмом возникновения субъективного права? Полагаю, что здесь происходит не замена одного механизма другим, а отыскивается (и эти поиски заняли, как известно, не одно столетие <*>) приемлемый вариант проявления того же универсального начала. -------------------------------- <*> Известно, что путь к конструкции цессии шел через новацию (См.: Дождев Д. В. Римское частное право. М., 1996. С. 482 - 485; Санфилиппо Ч. Курс римского частного права: Учебник / Под ред. Д. В. Дождева. М., 2000. С. 217 - 218.) Но новация предполагает прекращение старого и появление нового права с непременным участием воли должника. Таким образом, можно видеть обнаженным главный нерв передачи права: недопустимость ухудшения положения должника.
Необходимость оборота обязательств, натолкнувшись на принцип недопустимости ухудшения положения должника, приводит к специальному механизму цессии, подчиненному все же более общим принципам. Этот механизм создает у нового кредитора (мы говорим: один передает другому) право в неизменном виде, то есть со всеми пороками, накапливающимися со временем на всяком праве (прежде всего, истечением исковой давности, но также и утратой доказательств и т. д.). Право нельзя обновить, "освежить" без согласия должника, как и вообще нельзя никого обязать или любым образом ухудшить его положение без его согласия. Если же передача происходит через соглашение с должником, нет нужды в цессии. Видимо, можно сказать, что цессия - лишь проявление, один из частных вариантов возникновения права через наделение. Тогда не остается ничего иного, как принять ту позицию, что право у правопреемника возникает вновь, а не принимается от предшественника. Поскольку этот вывод претендует на универсальность, необходимо обсудить все же ситуацию эвикции. Ведь эвикция может быть квалифицирована и как ухудшение положения покупателя, вынужденного отдать вещь по требованию третьего лица, заявленному по основаниям, возникшим до приобретения, а также и самого этого третьего лица, которое тоже находится в худшей позиции, чем до отчуждения. Например, имущество, находящееся в аренде, продано до истечения срока аренды: и арендатору труднее вернуть владение вещью от покупателя, чем от прежнего владельца (первого арендодателя), и положение покупателя, естественно, ухудшается, несмотря на его право взыскать убытки с продавца - ведь это право зависит от кредитоспособности продавца. Но и третье лицо (арендатор в нашем примере), и покупатель не выступают как обязанные лица; ухудшается их право, а не обязанность. А право в рамках механизма правового регулирования может быть в принципе ухудшено и помимо воли управомоченного. Этому, как известно, даются разные объяснения: ухудшение или даже полная утрата права как следствие риска, всегда сопутствующего праву; утрата права увязывается с недосмотром самого управомоченного лица; право уступает интересам оборота. Все эти факторы не исключают друг друга и могут действовать одновременно, дополнительно. При таком подходе эвикция не столько подтверждает существование правопреемства, сколько выявляет другое обстоятельство, о котором уже говорилось: в обороте вещное право и нужды самого оборота неизбежно сталкиваются, порождают коллизии между способом существования вещного права, которое следует за вещью, и сутью любого права, которое не имеет физической, материальной субстанции и осуществляется посредством известных волевых актов людей. Эти коллизии разрешаются с помощью тех или иных компромиссных механизмов, но без обращения к правопреемству, которое не дает удовлетворительных решений ни с теоретических позиций, ни даже просто технических. Именно то, что оборот вещных прав, прежде всего собственности, - это оборот именно прав, а не вещей, найденные в сфере вещного права механизмы кажутся применимыми и для цессии. В какой-то мере это так, но точнее все же будет обратное предположение. Вспомним, что вещное право в ряде случаев уступает требованиям оборота. Причина здесь, как уже говорилось, в возможном несовпадении, расхождении права на вещь и самой вещи. Известные частные решения в пользу оборота и против права собственности характерны как раз тем, что они имеют совсем иное основание, чем само право. Прежде всего они безразличны к воле обладателя права. Поэтому найти единое решение, одновременно объясняющее и движение прав, и защиту владения, в рамках частного права, как известно, невозможно. Отсюда следует, что безоговорочное перенесение в сферу оборота личных прав всего инструментария, выработанного оборотом прав вещных, неизбежно приведет к неточностям и натяжкам. Например, Л. Чеговадзе определяет сущность цессии как договор, по которому цедент передает цессионарию принадлежащее ему "на праве держания имущественное право" <*>. Поскольку автор не указывает иного, он исходит, видимо, из принятого в праве понимания держания. Обратимся к смыслу этого древнего понятия. -------------------------------- <*> Чеговадзе Л. Уступка права требования: закон и правоприменительная практика // Хозяйство и право. 2001. N 9. С. 108 - 109.
Держание (detentio) - "термин, обозначающий (в отличие от владения) фактическую власть над вещью без намерения обладать ею исключительно для себя... и без интердиктной защиты" <*>. Решительно непонятно, как можно держать право, а значит, производить фактическое, то есть физическое воздействие на нефизический (идеальный) объект, да еще и без намерения осуществлять это странное действие для себя. -------------------------------- <*> Бартошек М. Римское право: Понятие, термины, определения // Пер. с чешск. М., 1989. С. 107. За прошедшие два тысячелетия смысл понятия не изменился, хотя значение разницы между держанием и владением несколько уменьшилось. См.: Шершеневич Г. Ф. Курс гражданского права. Тула, 2001. С. 199.
Кажется, Л. Чеговадзе намерена трактовать цессию исключительно в вещных категориях. Но, во-первых, зачем же для этого выбирать из понятий вещного права именно то, которое меньше всего связано с субъективным правом, а во-вторых, этому было посвящено все предыдущее изложение: вещное право вовсе не заключено в вещи и не выступает ни как владение, ни тем более как держание. Вещное право, как и любое субъективное право, - свобода действовать известным образом, то есть присуще лицу, а не вещи. Наконец, совсем не нужно строить конструкции, обслуживающие нужды цессии, по образцам, созданным оборотом вещных прав. Это не может не привести к недоразумениям. Например, В. Белов, замечая, что "понятия "добросовестный приобретатель права" не существует", неожиданно объясняет это тем, что "приобретатель предполагается должным знать о всех пороках в правах предшественника; в противном случае он - недобросовестный приобретатель" <*>. -------------------------------- <*> Белов В. Указ. соч. С. 227 - 228.
Нельзя не заметить здесь все то же овеществление оборота права. Только если полагать, что право приобретается подобно вещи, можно прийти к обсуждению (не)возможности добросовестного приобретения права. На самом деле недобросовестное приобретение права логически, а не посредством странных презумпций, какой несомненно является невесть откуда взявшаяся презумпция знания о пороках права предшественника, исключено. Исключено потому, что если у цедента права не было, то независимо от того, знал или нет об этом цессионарий, он никакого права и не приобретает! А как же с добросовестным приобретением вещи? Ведь именно эту аналогию имеет в виду В. Белов, когда говорит о (не)добросовестном приобретателе права. Ответ весьма прост, хотя судебная практика показывает, что до массового сознания он еще далеко не дошел: любой добросовестный приобретатель, поскольку он ссылается на свою добрую совесть, является приобретателем (владельцем) незаконным. Это вполне ясно из содержания ст. 301, 302 ГК РФ. Законному владельцу нет никакой нужды ссылаться на свою извинительную неосведомленность о каких-то пороках права предшественника, если в результате сделка все же оказалась действительной. Эффективная сделка порождает право у владельца, а право защитит его лучше всякой доброй совести, что непреложно следует из ст. 12 ГК РФ. Поэтому не только не может быть помыслена фигура добросовестного приобретателя обязательственного права, но не может быть и фигуры добросовестного приобретателя права собственности (иного вещного права). Если право возникло, неважно, о чем был или не был осведомлен получатель права. Если право не возникло - нет и его приобретателя, право осталось у того, у кого было прежде. Это, впрочем, не означает, что в сфере оборота обязательственных прав не остается места доброй совести, хотя ее значение, бесспорно, гораздо меньше, чем в праве вещном. Например, применительно к цессии добрая совесть цессионария бессильна перед соглашением о запрете на уступку требования <*>. -------------------------------- <*> Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права / Пер. с нем. Т. 1. Полутом 1 / Под ред. И. Б. Новицкого. М., 1949. С. 273 - 274; Крашенинников Е. Допустимость уступки требования // Хозяйство и право. 2000. N 8. С. 84.
Но в других случаях она имеет значение. Приведем такое дело. Колхоз, поместив на элеваторе собранный им в 1996 году урожай подсолнечника, осенью того же года заключил договор купли - продажи 110 т семян подсолнечника, хранящихся на элеваторе, с А. Покупатель А., имея обязательства перед фирмой "Б.", в свою очередь, передал полученные права этой фирме. Во исполнение указания А. колхоз в октябре 1996 года дал письменное распоряжение маслозаводу зарезервировать 110 т подсолнечника для фирмы "Б.". При этом фирма "Б." занималась переработкой подсолнечника в масло в больших объемах и имела договор с маслозаводом. По этому договору завод на основании полномочий, данных ему заказчиком, выбирал на элеваторе семена, значившиеся за заказчиком, перерабатывал их в масло и выдавал масло заказчику. Будем исходить из того, что отношения сторон носят не вещный, а обязательственный характер: передавалось не имущество в натуре, а права - на переработку и получение масла (от маслозавода). Хотя здесь можно усмотреть хранение с обезличением, следует учесть, что в отличие от нормы ст. 890 ГК РФ переданное имущество смешивается не только с вещами других лиц, но и с собственными семенами (зерном) самого элеватора, который совершает сделки с имеющимся у него имуществом от своего имени и за свой счет. Кроме того, по смыслу самих договоров стороны имели в виду именно право требования исполнения к должнику (маслозаводу), а не право собственности на подсолнечник. Поэтому в договорах, конечно, не было условия о переходе права на товар в силу соглашения, без передачи вещи в натуре (ст. 223 ГК РФ). В 1998 году в отношении представителя фирмы "Б." было возбуждено уголовное дело. После этого А., желая, видимо, освободиться таким образом от своих обязательств перед фирмой "Б.", предъявил иск к колхозу о признании недействительным договора купли - продажи прав на 110 т подсолнечника и потребовал назад выплаченные им деньги. Суд иск удовлетворил и взыскал с колхоза выплаченную сумму с процентами. При этом суд сослался на то, что договор не был исполнен, так как колхоз фактически права на подсолнечник не передал. Суд кассационной инстанции решение изменил и договор расторг, оставив в силе решение в части взыскания оплаты товара с процентами с колхоза. Надо признать, что, конечно, неисполнение договора может повлечь в известных случаях (например, когда это предусмотрено соглашением) расторжение, но никак не недействительность договора. В это дело маслозавод не привлекался. В 1999 году колхоз, ссылаясь на решение суда о расторжении договора, предъявил иск о взыскании с маслозавода 110 т семян подсолнечника. Суд иск удовлетворил, сославшись на то, что ответчик не доказал, что он передал фирме "Б." именно то масло, которое было выработано из полученных от колхоза 110 т подсолнечника <*>. -------------------------------- <*> Кассационной инстанцией решение суда было отменено с направлением дела на новое рассмотрение.
Попробуем оценить это решение. Мы исходим из того, что между колхозом и А. совершена сделка купли - продажи права требования, то есть цессия. Поскольку колхоз, а вслед за ним суд ссылается на неисполнение договора в части передачи права, нужно разобраться, как происходит исполнение договора о цессии. Право - явление нематериальное. Для его передачи никаких материальных действий, стало быть, не требуется. Поскольку купля - продажа - договор консенсуальный, право требования переходит к покупателю в момент достижения соглашения. Даже если при этом составляется акт приема - передачи, это не имеет никакого значения, кроме доказательственного: право уже перешло. Значит, если договор действителен, покупатель лишается возможности ссылаться на неисполнение: право уже находится у него. Передать его иному лицу он может только посредством иной цессии. Возможно, что А. и совершил такую цессию в пользу фирмы "Б.", хотя этот факт не исследовался и решающего влияния на судьбу спора не имеет. В нашем случае, впрочем, существует письмо от продавца (колхоза) маслозаводу с извещением о том, что 110 т подсолнечника следует зачислить в расчеты с фирмой "Б.". Это письмо в любом случае не имеет природы сделки. Колхоз в момент написания письма уже заключил договор купли - продажи права и потому лишен возможности вновь им распорядиться. Письмо можно квалифицировать как извещение прежнего кредитора должнику о совершившейся цессии. Осложнение состоит лишь в том, что вместо нового кредитора указан не А., а фирма "Б.". Поскольку письмо составлено по указанию А., остается неясным - идет ли речь об исполнении третьему лицу (ст. 312 - 313 ГК РФ) или о новом кредиторе. В любом случае маслозавод должен исполнить обязательство фирме "Б.". Маслозавод в указанный период переработал более 3000 т подсолнечника и передал выработанное масло фирме "Б.". С практической точки зрения очень трудно обосновать позицию, что в эти 3000 т не вошли те 110 т, о которых идет спор. Теперь нам легче дать оценку доводам истца. Итак, если договор расторгнут, то право требования осталось у А., ведь решением суда определена только судьба денег. А право, перешедшее в момент заключения сделки, осталось, следовательно, у покупателя. Довод суда, что договор в части передачи права не исполнен, не выдерживает критики: консенсуальный договор в части перехода прав в исполнении не нуждается. Значит, доводы истца незаконны. А вот если бы договор был недействительным по каким-то основаниям, но, конечно, не по причине неисполнения, право не перешло бы, оно осталось бы у продавца <*>. Тогда реституция действительно состоит только в возврате денег; право обратной передаче не подлежит. -------------------------------- <*> ВАС РФ справедливо указывает, что недействительность сделки о цессии означает, что право не перешло к цессионарию, осталось у цедента. См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 29 апреля 1997 года N 131/96 (Постановление размещено в СПС "КонсультантПлюс. Судебная практика").
Теперь предположим, что колхоз сохранил свое право (это возможно только при недействительности цессии). Тогда его письмо засчитать 110 т подсолнечника в пользу фирмы "Б." имело бы значение приказа исполнить третьему лицу, даже если бы впоследствии выяснилось, что фактически он не имел обязательств перед фирмой "Б.". В этом случае должник считается добросовестным в силу нормы ст. 312 (385) ГК РФ и защищен, таким образом, от иска кредитора об исполнении. Это значит, что только если кредитору удастся опровергнуть добросовестность должника, он сможет требовать от него исполнения. Налицо именно тот случай, когда добрая совесть имеет значение в отношениях, связанных с цессией. Кредитор может отказаться от опровержения доброй совести исполнившего должника и обратиться с кондикционным иском к цессионарию. Основание этого иска - наличие права у кредитора и отсутствие права у цессионария, получившего исполнение. Исполнение, полученное без права, считается полученным без основания. Если при этом цессионарий не компенсировал полученное либо, как в нашем случае, истребовал плату назад, он обогатился не только неосновательно, но и за счет кредитора. Теперь становится понятным правило ст. 1106 ГК РФ, вызывающее некоторые сомнения у Л. Чеговадзе. В гипотезу этой нормы входит добросовестность должника, делающая невозможным повторное получение от него исполнения. А участие должника в соглашении о цессии, о котором говорит автор <*>, исключает добрую совесть должника, принявшего участие в недействительной сделке, и тем самым выводит отношения за рамки нормы ст. 1106 ГК РФ. В случае совершения недействительной сделки цессии с участием должника в части переданного по сделке имущества должны применяться нормы о реституции (ст. 167 ГК РФ). -------------------------------- <*> Чеговадзе Л. Указ. соч. С. 106.
Следует заметить, что в тексте ст. 1106 ГК РФ речь не идет о возврате права: оно осталось у кредитора. Если обязательство еще не исполнено, иск кредитора ограничивается истребованием документов. Если право исполнено, восстановление прежнего положения будет теоретически означать возврат платы, полученной за недействительную цессию, с одновременным возвратом исполненного. Фактически, конечно, суммы должны быть зачтены и тем самым будет применяться правило ст. 1102 Кодекса, что и объясняет помещение нормы ст. 1106 в главу 60. Характерно, что только кредитор имеет права на кондикционный иск; его контрагент должен защищаться в рамках ст. 167 ГК РФ. Для кредитора же иск о реституции невозможен, поскольку то, что он "передал" по недействительной сделке, а именно право требования, он на самом деле не передавал.
Название документа