Конституционные основы современного права собственности
(Гаджиев Г. А.) ("Журнал российского права", 2006, N 12) Текст документаКОНСТИТУЦИОННЫЕ ОСНОВЫ СОВРЕМЕННОГО ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ
Г. А. ГАДЖИЕВ
Гаджиев Гадис Абдуллаевич - судья Конституционного Суда РФ, доктор юридических наук.
I. Собственность как общественные отношения нуждается в государственной защите. Такова, пожалуй, исходная идея, относящаяся к собственности, в Конституции РФ. В ч. 2 ст. 8 эта идея выражена в форме одного из принципов, образующих основы конституционного строя, - в Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности, и обладающих качеством особой неизменности. Однако когда этот конституционный принцип пропускается сквозь фильтр представлений о нем, то возможно появление широкого спектра различных мнений. Изменение представлений о конституционных принципах сравнимо с тектоническими движениями земной коры, порождающими землетрясения. Изменение представлений об указанном конституционном принципе приводит в динамичное состояние правовое регулирование отношений собственности. Но не происходит ли при этом некая энтропия, влекущая спонтанное развитие текущего законодательства? Достаточно вспомнить недавнюю историю с противоречивыми изменениями нормы п. 2 ст. 292 ГК РФ. Решая проблемы, связанные с развитием ипотечного кредитования, законодатель путем принятия Федерального закона от 30 декабря 2004 г. N 213-ФЗ "О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации" существенно изменил характер собственности. Путем усиления права собственности собственника квартиры практически были упразднены права пользования членов семьи прежнего собственника. Таким образом, члены семьи прежнего собственника жилого помещения были законодателем лишены гарантируемого Конституцией РФ права на жилище. Усилив "эгоизм", присущий праву собственности, законодатель нарушил хрупкий баланс между правом собственности и правом пользования. Правоприменительная система в порядке обратной связи тут же начала подавать сигналы о складывающейся ситуации. И тогда Государственная Дума приняла обратные поправки в Жилищный и Гражданский кодексы, касающиеся восстановления жилищных прав бывших членов семьи. Что это - энтропия, влекущая спонтанное развитие законодательства, или оправданное экспериментирование? Безусловно, определенные изменения в институте права собственности неизбежны, но они должны носить не спонтанный или конъюнктурный характер, а опираться на объективные правовые принципы правового регулирования отношений собственности, содержащиеся в Конституции РФ и в ГК РФ. II. Динамика правового регулирования отношений публичной собственности в последние пять лет во многом оказалась обусловленной новыми представлениями о конституционных принципах, и прежде всего о конституционном принципе о признании и защите равным образом частной, государственной, муниципальной и иных форм собственности (ч. 2 ст. 8 Конституции РФ). Новое "прочтение" законодателем данного принципа означает, что государственная собственность стала рассматриваться в единстве федеральной собственности и собственности субъектов Российской Федерации. Она рассматривается законодателем как единый имущественный комплекс федеративного государства в целом, как материальная основа российского государства, что должно, по замыслу авторов новой интерпретации, отвечать государственной целостности Российской Федерации и подкреплять единство системы государственной власти. С нашей точки зрения, авторство на эту интерпретацию конституционного принципа принадлежит разработчикам БК РФ и законодательства о разграничении полномочий. По их мнению, конституционный принцип, закрепленный в ч. 2 ст. 8, должен предопределять и специфику правового регулирования публичной собственности, а также определять пределы прав субъектов Российской Федерации и муниципальных образований как публичных собственников. В частности, защита собственности субъектов Российской Федерации не может быть рассмотрена вне учета требований Конституции РФ и федерального законодательства, в которых выражена и закреплена в виде общих предписаний общая воля государства в целом в отношении функционирования и защиты государственной собственности. Права собственности на средства региональных и местных бюджетов, в соответствии с этими воззрениями, не могут означать полную свободу экономической деятельности соответствующих органов власти субъектов Российской Федерации, осуществляющих от имени публичных собственников их полномочия. На наш взгляд, эти якобы новые воззрения являются реминисценцией существовавших у нас ранее представлений о едином фонде государственной собственности. III. Новая интерпретация конституционного принципа ч. 2 ст. 8 Конституции РФ, воспринятая федеральным законодателем, привела к искажению в непрофильных законах базовых правовых принципов, лежащих в основе правового регулирования отношений собственности и закрепленных в ГК РФ. Федеральный закон от 4 июля 2003 г. N 95-ФЗ "О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон "Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации" предельно четко определил имущество (его виды), которое может находиться в собственности субъектов Российской Федерации (ст. 26.11). Из ее содержания следует, что в собственности субъектов РФ может находиться лишь то имущество, которое необходимо для осуществления органами государственной власти регионального уровня своих полномочий. По смыслу этой статьи, любое другое имущество не может находиться в собственности субъектов РФ и подлежит отчуждению в порядке и сроки, установленные законодательством о приватизации. В отношении муниципальной собственности избран точно такой же подход. Федеральный закон от 6 октября 2003 г. N 131-ФЗ "Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации" определил исчерпывающий перечень имущества, которое может находиться в собственности муниципальных образований. Возможность иметь имущество в муниципальной собственности обусловлена вопросами местного значения, для решения которых оно используется, отдельными государственными полномочиями, для осуществления которых оно передано, и полномочиями, осуществление которых предусмотрено федеральными законами. Насколько избранный законодателем подход соответствует конституционному принципу равенства всех форм собственности? Не ставят ли указанные нормы двух федеральных законов частную собственность в доминирующее положение по отношению к публичной собственности, поскольку они исключают право публичных собственников иметь в собственности любое имущество, не изъятое из гражданского оборота и не ограниченное в обороте? Насколько реально и, главное, целесообразно иметь перечни видов имущества, необходимых для осуществления полномочий, указанных в п. 17 ст. 1 Закона N 95-ФЗ, которые должны устанавливаться законами субъектов Российской Федерации не позднее 1 января 2005 г.? Новый подход, в соответствии с которым в публичной собственности субъектов РФ и муниципальных образований может находиться не любое имущество, а лишь такое, которое непосредственно служит в качестве материальной базы тех полномочий, которые закреплены за ними, означает, как правильно заметил Е. А. Суханов, закрепление в непрофильном законе, не являющемся частью гражданского законодательства, принципа строго целевого характера государственного имущества, т. е. невозможность для публичных собственников быть собственниками некоторых видов имущества, которое при этом не является изъятым из оборота. Следует согласиться с Е. А. Сухановым, что этот принцип не известен действующему гражданскому законодательству, которое содержит нормы об "особенностях приобретения и прекращения права собственности на имущество, владения, пользования и распоряжения им", в зависимости от того, находится ли оно в частной или в публичной собственности (п. 2 ст. 212, п. 1 ст. 214 ГК РФ), т. е. об особенностях порядка осуществления права собственности, но не о возможностях ограничения объектного состава имущества, принадлежащего собственникам. В п. 4 ст. 212 ГК РФ закреплена норма (вытекающая из конституционного принципа, содержащегося в ч. 2 ст. 8 Конституции РФ), в соответствии с которой "права всех собственников защищаются равным образом". Полагаем, что эта норма входит в нормативное содержание конституционного принципа неприкосновенности собственности, содержание которого, к сожалению, пока в полной мере не выявлено ни наукой, ни практикой. Возникает вопрос о том, в какой мере принцип неприкосновенности собственности должен форматировать правовое регулирование отношений публичной собственности. С нашей точки зрения, из этого конституционного принципа вытекают закрепленные в ГК РФ положения, в соответствии с которыми существует одно единое право собственности, предполагающее, что у всех субъектов права, признаваемых собственниками, имеются одинаковые полномочия, и государство должно обеспечивать равную защиту прав всех собственников, в том числе путем отказа от неоправданных ограничений объектного состава имущества, которое может принадлежать публичным собственникам. Субъекты РФ и муниципальные образования являются полноправными собственниками. Между такими правовыми субъектами могут возникать только имущественные отношения, основанные на равноправии. В противном случае, когда федеральным законом допускается "перераспределение" собственности субъектов РФ в связи с проводимым разграничением полномочий в федеративной системе, имеет место нарушение требований, императивов, запретов, образующих содержание конституционного принципа права собственности. Конечно, нельзя не учитывать некоторые очевидные особенности федеральной государственной собственности. Только этот вид публичной собственности может находиться под таким особым обременением, каким является внешний и внутренний долг Российской Федерации. В ст. 3 Федерального закона от 10 мая 1995 г. N 73-ФЗ "О восстановлении и защите сбережений граждан Российской Федерации" установлено, что государственный внутренний долг Российской Федерации по гарантированным сбережениям граждан гарантирован государственной собственностью. Оценивая конституционность осуществленного федеральным законодателем ограничения содержания права публичной собственности, необходимо учитывать, что в конституционном праве используется классификация объектов собственности в зависимости от тех последствий для общества, которые возникают в результате осуществления правомочий пользования и распоряжения ими. Одно дело - объекты, предназначенные для личного потребления; здесь возможности законодателя по введению ограничений прав собственности должны носить разумно-минимальный характер. Но и применительно к этому праву могут вводиться ограничения, обусловленные социальной функцией собственности. Другое дело, когда имеет место пользование и распоряжение средствами производства или объектами недвижимости, используемыми в общих целях. Осуществление частным собственником своих правомочий распоряжения может затрагивать права и интересы большого количества людей. С учетом этой классификации конституционное право допускает более интенсивные ограничения прав пользования и распоряжения. В Постановлении КС РФ от 16 мая 2000 г. N 8-П по делу о проверке конституционности отдельных положений пункта 4 статьи 104 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)" в связи с жалобой компании "Timber Holdings International Limited" учитывается это обстоятельство: "Жилищный фонд социального использования, детские дошкольные учреждения и объекты коммунальной инфраструктуры, жизненно необходимые для региона, как объекты недвижимости, входящие в имущество должника-собственника, используются не только в его частных интересах, но и в интересах населения, подлежащих защите со стороны государства. Поэтому отношения, связанные с обеспечением функционирования и сохранения целевого назначения указанных объектов, носят публично-правовой характер. Осуществляя их регулирование, законодатель, исходя из публичных целей, вправе определять, что те или иные объекты, необходимые для жизнеобеспечения населения, в процессе конкурсного производства подлежат передаче соответствующему муниципальному образованию. Тем самым реализуется и распределение между разными уровнями публичной власти функций социального государства (статья 7 Конституции Российской Федерации). Исключение названных объектов из конкурсной массы и передача их - в силу прямого предписания Закона - муниципальным образованиям являются допустимым ограничением права частной собственности должника, которое осуществляется в целях защиты прав и законных интересов других лиц (статья 55, часть 3, Конституции Российской Федерации). При этом, однако, не могут не учитываться и частные интересы, в том числе интересы должника и кредиторов в рамках конкурсного производства". Объекты публичной собственности, по всей видимости, также могут иметь целевое назначение, что предполагает допустимость более интенсивного ограничения содержания публичного права собственности. IV. Право собственности как комплексный правовой институт конкретизируется прежде всего нормами гражданского права. Вне всякого сомнения, любое субъективное право, определяемое в гражданском праве как право собственности, является одновременно и субъективным конституционным правом собственности. Но можно ли утверждать обратное - что всякое конституционное право собственности совпадает с гражданско-правовым? Или же содержание конституционного субъективного права собственности шире понятия субъективного гражданского права? Отвечая на этот вопрос, необходимо иметь в виду специфику конституционного права собственности, его отличия от иных субъективных конституционных прав. Их довольно много. 1. Возможно, что даже моменты возникновения и прекращения субъективного конституционного права не совпадают с моментами возникновения и прекращения субъективного гражданского права частной собственности. Такое суждение связано с одним из дел, рассмотренных Конституционным судом Австрии в начальный период его деятельности (докладчиком по которому был Ганс Кельзен). Собственник был лишен своего земельного участка в связи с его изъятием для государственных нужд. Ему была выплачена причитающаяся денежная компенсация. Через три года после изъятия собственник обнаружил, что изъятый у него земельный участок не используется в тех публичных целях, ради которых он был лишен права собственности. Тогда собственник обратился в суд общей юрисдикции с требованием вернуть ему земельный участок с условием возврата суммы денежной компенсации. Ему было отказано со ссылкой на действующее гражданское законодательство. Исходя из догмы гражданского права, суды решили, что, поскольку само субъективное гражданское право прекратило свое существование в силу изъятия участка для государственных нужд, правопритязание истца не имеет материально-правовой основы. Когда же собственник обратился в Конституционный суд, то его требования были удовлетворены (кстати, без развернутой аргументации этого решения, поскольку Г. Кельзен посчитал правовую ситуацию настолько очевидной, что отпала необходимость в тщательной аргументации). С нашей точки зрения, положительное для собственника решение его вопроса Конституционным судом может быть связано с тем обстоятельством, что момент прекращения субъективного конституционного права частной собственности необходимо связывать не с моментом фактического изъятия земельного участка, а с реализацией той цели, ради которой этот участок изымался. 2. Если государство в какой-то период времени лишило своих граждан конституционного права на свободу выражения мнения, то оно сузило пространство свободы, и это уже безвозвратно. Напротив, если государство лишило собственника его имущества, то есть возможность путем компенсации посильно восстановить прежнее положение. 3. Третья особенность конституционного права частной собственности имеет особое значение. Это право по существу обеспечивает существование целого ряда других конституционных прав, создавая условия для их реализации. Реализация конституционного права на свободное использование своих способностей для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности возможна только при условии обладания "своим имуществом". Эта функция конституционного права частной собственности - обеспечивать условия реализации других конституционных прав - имеет настолько важное значение для конституционного права, что служит основой для утверждения о том, что конституционно-правовое понятие права собственности является шире гражданско-правового субъективного права собственности. Именно этот подход позволяет распространить конституционно-правовую защиту и на такие имущественные права, которые, с точки зрения цивилистической концепции права собственности, не имеют отношения к этому праву. В частности, конституционно-правовую защиту, обеспечиваемую прежде всего нормами ст. 35 Конституции РФ, Конституционный Суд РФ предоставил в целом ряде своих решений. В упоминавшемся Постановлении КС РФ от 16 мая 2000 г. N 8-П констатируется: "В силу статьи 35 (часть 3) Конституции Российской Федерации никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда; принудительное отчуждение имущества для государственных нужд может быть произведено только при условии предварительного и равноценного возмещения. Использованным в данной статье понятием "имущество" в его конституционно-правовом смысле охватываются, в частности, вещные права и права требования, в том числе принадлежащие кредиторам. Такой подход содержится в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 17 декабря 1996 г. по делу о проверке конституционности пунктов 2 и 3 части первой статьи 11 Закона Российской Федерации от 24 июня 1993 г. "О федеральных органах налоговой полиции" и корреспондирует толкованию этого понятия Европейским судом по правам человека, которое лежит в основе применения им статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод". Не только в Европейском суде по правам человека, но и во многих конституционных судах Западной Европы конституционно-правовое понятие права частной собственности трактуется шире, чем гражданско-правовое, включая в себя широкий спектр имущественных прав, включающих в себя и права на накопление в пенсионных фондах, и требования об уплате доходов, утраченных в связи с посягательством на доброе имя. Как указал в деле Jatridis Европейский суд по правам человека: "Концепция "собственности" в статье 1 Протокола N 1 к Конвенции имеет автономное содержание, которое определенно не ограничивается правом собственности на физические вещи: некоторые другие права и выгоды, образующие имущество, могут быть также рассмотрены как "права собственности" и, таким образом, как "собственность" для целей указанного положения". А в деле Beyeler Суд повторил, что понятие "собственность", предусмотренное в первой части статьи 1, имеет автономное значение, которое не сводится к праву собственности на физические вещи и которое не зависит от формальных квалификаций по внутреннему праву: некоторые другие права и выгоды, образующие имущество, могут быть также рассмотрены как "права собственности" и, таким образом, как "собственность" для целей указанного положения <1>. -------------------------------- <1> См.: Микеле де Сальвиа. Прецеденты Европейского суда по правам человека. М., 2004. С. 967.
4. Идеей о том, что Конституция РФ в ст. 35 защищает достаточно широкий спектр имущественных прав, а не только право частной собственности, Конституционный Суд РФ в очередной раз воспользовался в Постановлении от 21 апреля 2003 г. N 6-П по делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации. Основная тема этого Постановления - антитеза двух способов защиты нарушенных субъективных гражданских прав и противоположные правовые позиции судов общей юрисдикции и арбитражных судов. Зачастую, выступая в судейской аудитории, приходится сталкиваться с превратным пониманием сути правовой позиции КС РФ по данному делу. Обычно судьи судов общей юрисдикции полагают, что КС РФ отдал предпочтение виндикационному иску, склонившись к правовой позиции арбитражных судов. Конституционный Суд РФ не воспринял ни идею о том, что добросовестный владелец является собственником, ни идею о том, что незаконное добросовестное владение - это фактическое состояние, а не субъективное право. Обычно КС РФ не торопится высказывать свое мнение по проблеме, дискутируемой в доктрине. Что же в данном случае заставило суд сделать исключение? По всей видимости, осознание того, что проблема состоит в поиске тонкого баланса между законными интересами как собственника, так и добросовестного приобретателя. Для решения проблемы понадобилось применить общеправовой принцип пропорциональности. Если исходить из того, что у собственника полноценное субъективное право, а владение добросовестного приобретателя - это лишь фактическое состояние, то поиск баланса заведомо обречен на провал. В таком случае бесполезно пытаться применить конституционный принцип соразмерности и пропорциональности (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ), всегда предполагающий поиск баланса равно защищаемых ценностей. Дискуссия о том, является ли владение правом или фактом, длится уже много веков. В результате сложились две принципиальные и одна компромиссная точки зрения. Полярные полюса - это мнение Павла и Папиниана в римском праве, Г. Дернбурга и Б. Виндшейда - в немецком праве, Д. И. Мейера и Г. Ф. Шершеневича - в русском гражданском праве. Компромиссная точка зрения принадлежит В. М. Хвостову, который считал, что юридическое владение есть право, однако право с довольно скудным содержанием <2>. С нашей точки зрения, избранный КС РФ подход в большей мере напоминает позицию В. М. Хвостова. -------------------------------- <2> См.: Хвостов В. М. Система римского права. М., 1996. С. 273.
Прежде всего обратим внимание на то, что КС РФ пришел к выводу, что по смыслу статьи 35 (часть 2) Конституции РФ во взаимосвязи с ее статьями 8, 34, 45, 46 и 55 (часть 1) права владения, пользования и распоряжения имуществом обеспечиваются не только собственникам, но и иным участникам гражданского оборота. В тех случаях, когда имущественные права на спорную вещь, возникшие на предусмотренных законом основаниях, имеют другие, помимо собственника, лица - владельцы и пользователи вещи, этим лицам также должна быть гарантирована государственная защита их прав. К числу таких имущественных прав, по мнению КС РФ, относятся и права добросовестных приобретателей. На первый взгляд, это положение может показаться крайне спорным. Толкуя конституционную норму ч. 2 ст. 35, КС РФ в качестве самостоятельных имущественных прав рассматривает собственность (которая предполагает обладание такими правомочиями, как владение, пользование и распоряжение) и владение. Получается, что ст. 35 Конституции РФ гарантирует государственную защиту не только субъективного конституционного права частной собственности, но и широкий спектр различных имущественных прав. Очевидно, что такое истолкование очень напоминает интерпретацию Европейским судом по правам человека конвенционной нормы об уважении собственности, содержащейся в ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Однако не повлечет ли такая интерпретация и государственную защиту владения, скажем, вора? Нет. Есть одна очень принципиальная деталь, на которой, собственно, и построены все последующие логические рассуждения КС РФ: о добросовестных владельцах как обладателях именно имущественного права можно говорить только с учетом того, что они являются участниками "гражданского оборота". При внимательном изучении текста Постановления КС РФ по делу о проверке конституционности положений ст. 167 ГК РФ становится понятным, почему и в Определении КС РФ от 27 ноября 2001 г. N 202-О признание прав добросовестными приобретателями нерастаможенных автомобилей увязывается с их приобретением "в ходе оборота". Оговорка о гражданском обороте во многом объясняет, почему в результате судебного решения состояние фактического незаконного владения превращается в субъективное имущественное право добросовестного владельца. Доказательства того, что добросовестное владение - это не просто фактическое состояние, но и имущественное право, можно обнаружить с помощью системно-логического толкования норм ГК РФ. В п. 2 ст. 234 ГК РФ содержится норма, в соответствии с которой до приобретения на имущество права собственности в силу приобретательной давности лицо, владеющее имуществом как своим собственным, имеет право на защиту своего владения против третьих лиц, не являющихся собственниками имущества, а также не имеющих прав на владение им в силу иного, предусмотренного законом или договором основания. Как известно, право на защиту является всего лишь элементом - правомочием, входящим в содержание всякого субъективного гражданского права. Этот элемент основного содержания субъективного права оказывается востребованным, когда другие элементы права оказываются под угрозой, т. е. когда субъективное право оказывается в особом, нарушенном состоянии. Таким образом, положение о "праве на защиту своего владения" из п. 2 ст. 234 ГК РФ, в системной связи со ст. 11 ГК РФ, предусматривающей судебную защиту нарушенных гражданских прав, должно пониматься как признание гражданским законодательством того, что добросовестный владелец обладает неким субъективным имущественным правом. На это обстоятельство обратил внимание и К. И. Скловский. Он точно подметил, что возрождение в российском законодательстве приобретательной давности (ст. 234 ГК РФ) заставляет обсудить вопрос, не возникло ли здесь право владения, если имеется исковая защита. По его мнению, владение по приобретательной давности не защищается ни от собственника, ни от титульного владельца, а поэтому такое владение не может быть противопоставлено этим правам как другое субъективное право, а в сопоставлении с ними выступает лишь как факт. Отсюда и признание справедливым утверждения Д. И. Мейера: "Пока давность не привела к этому праву, нет никакого имущественного права". Однако в этом же месте монографии К. И. Скловского можно обнаружить рефлексию его неуверенности в непоколебимости этого суждения, поскольку он пишет: "Если полагать, что право на иск само по себе позволяет считать отношение из ст. 234 ГК РФ правом, то это право в любом случае не имеет таких черт, которые позволяют считать его абсолютным (поскольку оно не защищается от любого лица) и вещным (поскольку оно не передается вместе с вещью, а переходит только в порядке личного правопреемства)" <3>. -------------------------------- <3> Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. М., 2000. С. 292.
По всей видимости, не случайно КС РФ утверждает, что добросовестный владелец обладает субъективным правом, называя его достаточно абстрактно имущественным правом. С нашей точки зрения, это имущественное право является новым вещным правом. В силу обладания этим правом добросовестный владелец приобретает возможность непосредственно воздействовать на вещь и отражать посягательство на свое право со стороны третьих лиц. При этом непосредственное воздействие на вещь не следует понимать только как "держание в руках", как физическое обладание вещью. Владение добросовестного приобретателя, в отличие от простого держания, предполагает определенную меру имущественной власти. Не препятствует признанию рассматриваемого субъективного права вещным то обстоятельство, что оно ограничено во времени, в отличие от большинства абсолютных прав. В конце концов, временный характер права пожизненного наследуемого владения не мешает признавать его вещным. Очевидной особенностью права добросовестного владения является специфика основания его возникновения. В отличие от других вещных прав непременным условием для его возникновения является наличие в сложном юридическом составе, влекущем возникновение данного права, судебного решения, в силу которого оно и возникает. Пока не состоится судебное решение в пользу добросовестного владельца, его состояние определяется как незаконное добросовестное владение. При этом, в силу ограничений на виндикацию, у добросовестного приобретателя появляется субъективное имущественное право. Обязательность наличия судебного акта обусловливается тем, что установление добросовестности - это акт правосудия, которое в силу ч. 1 ст. 118 Конституции РФ осуществляется только судом. Новое имущественное право добросовестного приобретателя возникает и в случае истечения срока давности по виндикационному иску (ст. 199 ГК РФ). Добросовестность владения должна подтверждаться судом с помощью определенных юридических фактов. Итак, КС РФ в Постановлении по делу о проверке конституционности положений ст. 167 ГК РФ признал имущественное право добросовестного приобретателя. В резолютивной части Постановления зафиксировано, что положения ст. 167 ГК РФ в их конституционно-правовом истолковании означают, что они не могут распространяться на добросовестного приобретателя, если это непосредственно не оговорено законом. Значит ли это, что КС РФ не считает возможным применение ст. 167 ГК РФ в случае, если жилое помещение или иное имущество истребуется собственником у любого добросовестного приобретателя? Можно ли понять Постановление КС РФ как явно выраженный приоритет имущественного права добросовестного приобретателя над правом собственности? Полагаем, что такое понимание Постановления КС РФ носило бы чрезмерно прямолинейный характер. И если раньше суды общей юрисдикции пренебрегали применением гражданско-правовых норм, ограничивающих право собственников на виндикацию, отдавая предпочтение применению положений ст. 167 ГК РФ, предусматривающих реституцию, то "буквальное" понимание Постановления КС РФ опасно как иная крайность. На самом деле КС РФ не высказал мнение о приоритете имущественного права добросовестного приобретателя, обеспечиваемого с помощью норм об ограниченной виндикации (ст. 302 ГК РФ). В п. 3 мотивировочной части (абз. 1) Постановления КС РФ подтверждается, что Гражданский кодекс РФ в соответствии с вытекающими из Конституции РФ основными началами гражданского законодательства (п. 1 ст. 1 ГК РФ) не ограничивает гражданина в выборе способов защиты нарушенного права и не ставит использование общих гражданско-правовых способов защиты в зависимость от наличия специальных, вещно-правовых способов; граждане и юридические лица в силу ст. 9 ГК РФ вправе осуществить этот выбор по своему усмотрению. Право на выбор способа государственной защиты прав и свобод можно вывести и из основного содержания конституционного права, предусмотренного ст. 45 Конституции РФ. Реституция, как справедливо отметил К. И. Скловский, является очень своеобразным требованием по своей юридической природе: не являясь ни вещным, ни обязательственным, она имеет сильный публично-правовой элемент, т. е. не является чисто частноправовым средством защиты <4>. Виндикация, напротив, представляет собой типично частноправовое средство защиты. А поэтому применение реституции с ее значительным публично-правовым элементом не всегда позволяет обеспечить баланс законных интересов собственника и добросовестного приобретателя. -------------------------------- <4> См.: Скловский К. И. Указ. соч. С. 317.
Для того чтобы обеспечить искомое равновесие в определенных случаях, предпочтительным является применение виндикации. Собственники - стороны в договоре - третьи лица - добросовестные приобретатели - все это участники гражданского оборота. Исходя из общеправового принципа справедливости, защита прав собственника и имущественного права добросовестного приобретателя должна осуществляться на основе соразмерности и пропорциональности, с тем чтобы был обеспечен баланс прав и законных интересов всех участников гражданского оборота (абз. 4 п. 2 мотивировочной части Постановления КС РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П). Осуществляя регулирование оснований возникновения и прекращения права собственности и других вещных прав, договорных и иных обязательств, оснований и последствий недействительности сделок, федеральный законодатель должен предусматривать такие способы и механизмы реализации имущественных прав, которые обеспечивали бы защиту не только собственникам, но и добросовестным приобретателям как участникам гражданского оборота (абз. 6 п. 2 мотивировочной части Постановления КС РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П). Для того чтобы установить, в каких случаях приоритет должен отдаваться защите права собственника, а в каких - праву добросовестного приобретателя, КС РФ предложил судам использовать в качестве объективного критерия (текста) два конституционных принципа: а) принцип соразмерности и пропорциональности и б) принцип стабильности гражданского оборота. Ключевое для понимания смысла правовой позиции КС РФ положение содержится в последних двух абзацах п. 3.1 мотивировочной части Постановления КС РФ от 21 апреля 2003 г.: "Права лица, считающего себя собственником имущества, не подлежат защите путем удовлетворения иска к добросовестному приобретателю с использованием правового механизма, установленного пунктами 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации". То есть если между собственником имущества и добросовестным приобретателем не было заключено сделки, то последнего надо рассматривать как третье лицо, к которому нельзя предъявлять иск о признании сделки недействительной и о применении последствий признания сделки недействительной. Такая защита возможна лишь путем удовлетворения виндикационного иска, если для этого имеются те предусмотренные ст. 302 ГК РФ основания, которые дают право истребовать имущество и у добросовестного приобретателя (безвозмездность приобретения имущества добросовестным приобретателем, выбытие имущества из владения собственника помимо его воли и др.). Иное истолкование положений п. 1 и 2 ст. 167 ГК РФ означало бы, что собственник имеет возможность прибегнуть к такому способу защиты, как признание всех совершенных сделок по отчуждению его имущества недействительными, т. е. требовать возврата полученного в натуре, не только когда речь идет об одной (первой) сделке, совершенной с нарушением закона, но и когда спорное имущество было приобретено добросовестным приобретателем на основании последующих (второй, третьей, четвертой и т. д.) сделок. Таким образом, появляется объективный критерий - количество заключенных сделок между собственником и добросовестным приобретателем. Цепочка этих сделок - часть гражданского оборота, стабильность которого должна поддерживаться как конституционным, так и гражданским правом. При наличии в этой цепочке нескольких звеньев интересы добросовестного приобретателя начинают перевешивать право собственника, ибо в интересе приобретателя объективируется идея стабильности гражданского оборота. Использование положения ч. 2 ст. 35 Конституции РФ как предусматривающего государственное признание и защиту такого имущественного права, как право добросовестного владельца, оказалось необходимым для того, чтобы суды, применяя ст. 167 ГК РФ, обладая достаточной степенью дискреции, в каждом конкретном случае самостоятельно решали вопрос, какой способ защиты целесообразно применить, исходя из необходимости поиска разумного баланса между законными интересами собственника и добросовестного владельца. С помощью конституционно-правового истолкования ст. 167 ГК РФ КС РФ продемонстрировал значимость мегапринципа частного права - обеспечение стабильности гражданского оборота. В п. 2 мотивировочной части Постановления, в котором встроена своеобразная система конституционно-правовых координат, т. е. выбраны те конституционные положения, которые необходимо применить для разрешения дела, не случайно отмечается, что "конституционные принципы свободы экономической деятельности и свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств предполагают наличие надлежащих гарантий стабильности, предсказуемости и надежности гражданского оборота... В противном случае для широкого круга добросовестных приобретателей, проявляющих при заключении сделки добрую волю, разумную осмотрительность и осторожность, будет существовать риск неправомерной утраты имущества, которое может быть истребовано у них в порядке реституции. Подобная незащищенность вступает в противоречие с конституционными принципами свободы экономической деятельности и свободы договоров, дестабилизирует гражданский оборот, подрывает доверие его участников друг к другу, что несовместимо с основами конституционного строя Российской Федерации как правового государства, в котором человек, его права и свободы являются высшей ценностью, а их признание, соблюдение и защита - обязанность государства". Можно оспорить правовую позицию КС РФ, давшего конституционно-правовые истолкования ст. 167 ГК РФ, но нельзя, на наш взгляд, не признать, что, когда это истолкование направлено на усиление роли базовых принципов частного права, оно оправданно. Столь подробное изложение аргументов КС РФ по вопросу о конституционности ст. 167 ГК РФ объясняется тем, что оно наглядно демонстрирует разницу между публично-правовой - конституционно-правовой концепцией права собственности и цивилистической концепцией. Расхождения между ними имеют место не только применительно к субъективному праву частной собственности, но и применительно к праву публичной собственности.
Название документа