Сделка как элемент состава хищения
(Скловский К. И.) ("Статут", 2008) Текст документаСДЕЛКА КАК ЭЛЕМЕНТ СОСТАВА ХИЩЕНИЯ
К. И. СКЛОВСКИЙ
Скловский Константин Ильич - доктор юридических наук, адвокат.
В практике уголовного преследования все большую роль приобретает квалификация сделок, поскольку в составе многих преступлений, вменяемых предпринимателям, именно совершение сделок оказывается в центре описываемого обвинением преступления. Понятно, что оценки сделок средствами Уголовного кодекса далеко не всегда оказываются убедительными, если учесть что не только в рамках уголовного, но и гражданского права остается немало слабо разработанных пунктов. Например, существует представление, что если среди действий, квалифицированных как преступление, имеется сделка, то эта сделка не может быть действительной. Известна также позиция, что отчуждение имущества ниже стоимости является хищением. Имеются и другие суждения, кажущиеся верными, пока мы не обратимся к основам гражданского права, сделки все же не могут квалифицироваться никакими иными средствами. Поэтому, если наука гражданского права оставит эту сферу правоприменения без внимания, то мы рискуем оказаться перед самыми сомнительными позициями, ставшими фактом судебной практики, что повлечет существенные искажения многих существующих представлений. Пожалуй, имеет смысл начать с выяснения того, является ли продажа имущества ниже стоимости хищением. Думаю, что обсуждение этого положения нужно предварить другим, которое возьмем за фундаментальное: хищением является получение чужого имущество против воли собственника. Дело не только в том, что из этого исходит наука уголовного права <1>. -------------------------------- ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Преступления в сфере экономики: Авторский комментарий к уголовному закону (раздел VIII УК РФ) Н. А. Лопашенко включен в информационный банк согласно публикации - Волтерс Клувер, 2006. ------------------------------------------------------------------ <1> Ср. с указанным Н. А. Лопашенко среди признаков противоправности преступления завладением имуществом "помимо и вопреки воле собственника или законного владельца" (Лопашенко Н. А. Преступления в сфере экономики. М., 2007. С. 56).
Такое понимание кражи было присуще римскому праву, и из него выросло само понятие права собственности. Известно, что римское понимание кражи было шире современного. Например, использование залогодержателем заложенной вещи и получение от нее плодов по римскому праву считалось кражей, что едва ли согласуется с современными подходами. Поэтому наш исходный тезис правильнее уточнить следующим образом: не всякое получение чужого имущества против воли собственника - хищение, но хищение - это обязательно получение имущества не по воле собственника. Отсутствие воли собственника на передачу (отчуждение) имущества понимается как в виде полного отсутствия воли (кража), так и в виде ее подавления или намеренного искажения (обман, злоупотребление доверием). Во втором случае и может возникать вопрос о соотношении хищения со сделкой по отчуждению имущества. Если сделка совершена под влиянием насилия или угроз (тем самым она настолько порочна, что утрачивает признаки сделки), то хищение может квалифицироваться как грабеж (разбой). Ввиду очевидности этого случая в дальнейшем мы его затрагивать не будем. Отметим лишь то, что сделка, если она может быть отделена от собственно процесса насилия или угроз (а это бывает не так уж и часто и еще реже так квалифицируется, поскольку не влияет на судьбу уголовного обвинения), остается все же оспоримой (ст. 179 ГК). Гораздо сложнее и важнее для экономики случаи хищения имущества, связанные с воздействием на волю собственника без насилия и угроз. Прежде всего, остановимся на составах мошенничества и присвоения с точки зрения соотношения их со сделками собственника. При мошенничестве собственник сам передает имущество преступнику, поскольку его воля не свободна, она находится под влиянием обмана или злоупотребления доверием. При присвоении (ст. 160 УК) имущество также передается преступнику собственником, однако вовсе не для присвоения - в этом отличие от мошенничества, когда воля собственника намеренно искажается преступником таким образом, чтобы действия собственника были направлены на передачу имущества в собственность преступника. Дальнейшие действия преступника в этом случае совершаются уже без всякого участия собственника и тем самым - не по его воле. В то же время вверение имущества не имеет характера сделки по отчуждению этого имущества (в отличие от мошенничества); оно направлено на иные цели, в том числе, возможно, и управление, хотя скорее все же - сохранение, организацию производства (переработки) и т. п. Вообще говоря, вверением будет не только передача во владение, но и обеспечение иной власти, скажем, выдача доверенности или иных полномочий. Даже если владение понимать не только как актуальное господство над вещью, но и как имеющуюся возможность в любой момент установить такое господство, мы все же будем иметь некоторые, впрочем, немногочисленные, ситуации, когда физическая власть для вверения имущества не передается. Если для присвоения имущества владелец нуждается, кроме получения имущества (вверения), еще и в совершении собственником сделки по распоряжению имуществом, то это может быть только мошенничеством (или не преступлением вовсе). Для состава ст. 160 УК представляется важнейшим именно тот признак, что после совершенного собственником вверения имущества (что само по себе не имеет никаких признаков преступления) дальнейшие уже преступные действия преступник совершает самостоятельно, без участия собственника. Иными словами, сделка по передаче имущества преступнику здесь предполагается действительной; ее недействительность, впрочем, не исключена, но имеет, несомненно, факультативный характер и никак не влияет на квалификацию преступления. Хищение - это безвозмездное действие <1>. Это утверждение, которое, насколько известно, не подвергалось до сих пор сомнению в силу прямого указания в законе (прим. 1 к ст. 158 УК), в частности, означает, что любая возмездность предполагает вступление в соглашение с собственником, а соглашение - это отчуждение по воле собственника, сделка. -------------------------------- ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Преступления в сфере экономики: Авторский комментарий к уголовному закону (раздел VIII УК РФ) Н. А. Лопашенко включен в информационный банк согласно публикации - Волтерс Клувер, 2006. ------------------------------------------------------------------ <1> Лопашенко Н. А. Указ. соч. С. 36. Как известно, возмездность и эквивалентность - это не одно и то же. Возмездность означает наличие какого-либо встречного имущественного предоставления, без обязательного приравнивания стоимости. Впрочем в науке уголовного права имеется иная точка зрения - речь идет об эквиваленте (Там же. С. 59). А. И. Бойцов говорит о "символическом либо неадекватном возмещении" (Бойцов А. И. Преступления против собственности. СПб., 2002. С. 249). Ясно, что такое соотношение должно быть понятно обеим сторонам - и собственнику, и преступнику.
Если мы ограничили свой анализ только сделками, то возникает вопрос: как увязывается хищение посредством сделки с установленной законом ее безвозмездностью? Ведь понятно, что речь не идет о дарении - такие сделки не свойственны предпринимательству и без запрета, установленного ст. 575 ГК; понятно, что и в уголовно-правовой практике их практически нет. Правило, применяемое при толковании УК, согласно которому если собственник получил некоторую компенсацию (возмещение), то хищение осуществляется в разнице между этой компенсацией и стоимостью вещи (раз нет сделки, то нет и цены; имеется только стоимость), ставит вопрос о связи этой практики с нашими тезисами. Можно заметить, что комментаторы УК употребляют обтекаемые обороты: имущество "оставлено" собственнику и т. п. Насколько можно судить, плата за товар не может считаться такой компенсацией, поскольку она является условием договора, ставшего результатом воли собственника. В то же время если для целей обмана мошенник что-то передавал потерпевшему, то такая передача является соразмерной платой (ценой вещи) лишь постольку, поскольку сделка действительна или хотя бы лишена пороков воли. В последнем случае оплата не может рассматриваться как стоимость вещи. Но не всегда в рамках уголовного дела проводится аннулирование сделки по мотиву порока воли, да и по другим основаниям. Строго говоря, это и формально невозможно, так как уголовный процесс не допускает споров о признании сделок недействительными и применения последствий недействительности сделок. Поэтому обвинение в мошенничестве не связано процессуально с признанием сделки мошенника недействительной. Этот факт влечет два следствия: во-первых, для осуждения за мошенничество, как и иное хищение, вовсе не требуется предварительно признавать сделку недействительной, а во-вторых, доводы обвинения о недействительности или порочности тех или иных сделок никакого отношения к применению уголовного закона не имеют и потому не только не усиливают обвинение, но ввиду своей иррелевантности, неотносимости к делу скорее его ослабляют. В то же время доказанность средствами уголовного процесса обмана, насилия, угроз предрешает установление этих фактов в гражданском споре о недействительности соответствующей сделки. Но эта предрешенность все же не тождественна утверждению о недействительности сделки по отчуждению имущества в силу одного только вынесения обвинительного приговора. Вполне понятно, что уголовное право не может иметь иные отличные от ГК основания для признания сделок недействительными или что наличие приговора, обвиняющего сторону сделки в хищении, само по себе является свидетельством недействительности сделки, совершенной преступником. Следовательно, по материалам уголовного дела соответствующая сделка, обычно - оспоримая, может называться лишь сделкой с установленным пороком (поскольку обман установлен приговором), но не недействительной. Ни для уголовного, ни для гражданского закона такая квалификация сама по себе прямых юридических следствий не влечет и имеет смысл лишь постольку, поскольку позволяет избавиться от неточного тезиса об автоматически вытекающей из обвинительного приговора недействительности сделки. И совсем уж лишено оснований обратное утверждение, что несоответствие сделки закону (ст. 168 ГК) является признаком ее противоправности как одним из признаков преступления. Понятно также, что недопустимо расширять способы подавления воли, влекущие квалификацию сделки как преступления, иными, кроме указанных в УК. В том и состоит смысл уголовного закона, что из всех известных праву форм и способов подавления воли собственника, законодатель выбирает только некоторые, которые ему представляются более опасными. Например, известный ГК способ подавления воли собственника путем использования стечения тяжелых обстоятельств (ст. 179 ГК) не влечет квалификации действий стороны как хищения. Можно также указать, что УК ограничивает угрозы, применяемые для получения имущества, указанными в ст. 163 УК, тогда как ст. 179 ГК допускает любые угрозы. Это соотношение закреплено в известном и весьма важном выводе: хищение - действие, запрещенное уголовным законом <1>. -------------------------------- ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Преступления в сфере экономики: Авторский комментарий к уголовному закону (раздел VIII УК РФ) Н. А. Лопашенко включен в информационный банк согласно публикации - Волтерс Клувер, 2006. ------------------------------------------------------------------ <1> Лопашенко Н. А. Указ. соч. С. 56; Бойцов А. И. Указ. соч. С. 248.
Уголовный закон, что вполне понятно, вводит меньше запретов касательно сделок, чем закон гражданский. Но и гражданский закон указывает ограниченное число запретов, позволяющих квалифицировать сделку как правонарушение. В большинстве случаев российское гражданское право ограничивает совершение сделок не столько путем запрета, сколько путем различных позитивных предписаний, что, с одной стороны, серьезно осложняет гражданский оборот, с другой - лишает истинности априорное суждение, что любая незаконная сделка является гражданским правонарушением (например, нельзя считать правонарушением то, что стороны не облекли сделку в предписанную законом форму). Ведь гражданское правонарушение означает нарушение частного субъективного права; между тем нарушение, совершаемое обеими сторонами сделки, едва ли может быть нарушением частного права одной только стороны. А такого допущения, чтобы обе стороны были одновременно и нарушителем, и потерпевшим, ввиду его абсурдности, мы обсуждать не будем. Это верно и для односторонней сделки. Скажем, если представляемый забыл указать в доверенности дату совершения и тем самым лишил ее юридической силы, то, считая его нарушителем права (а это не так), придется признать его и потерпевшим, что лишает смысла любые апелляции к конструкциям правонарушения и ответственности. Даже в рамках тех далеко не общепризнанных теорий, которые признают заключение любой недействительной сделки действием неправомерным, противоправным, не ставится под сомнение, что вина сторон не является обязательным свойством недействительных сделок, так как вина - это отношение не к факту нарушения закона, а к вредным последствиям, причиняемым нарушением другим лицам <1>. Но если вина, даже в ее гражданско-правовом значении, не присуща недействительным сделкам, то лишено всякого смысла указание на недействительность сделок в рамках уголовного обвинения. Такое указание, как уже говорилось, не усиливает, а ослабляет обвинение. -------------------------------- <1> Подробнее см.: Гутников О. В. Недействительные сделки в гражданском праве. 3-е изд. М., 2007. С. 48 и сл. О. В. Гутников настаивает на ошибочности взглядов, отождествляющих недействительные сделки с правонарушениями, и приводит соответствующую литературу.
Больше оснований говорить о вине (в частном праве) появляется при нарушении императивных норм гражданского закона, т. е. запретов (в уголовном праве вина возможна только как нарушение запрета, установленного уголовным законом, - об этом уже говорилось <1>), хотя и в этом случае должно выявляться отношение нарушителя к причиненному им вреду. -------------------------------- <1> Позитивные правила для совершения сделок вообще не могут устанавливаться уголовным законом - ему не доступны регулятивные возможности. Но это отнюдь не означает, что уголовное преследование должно распространять свою опеку на сферу позитивного гражданского законодательства.
Но как раз нарушение запретов и не вызывает практических трудностей (а это лишний раз говорит в пользу того, чтобы регулировать заключение сделок посредством запретов, а не позитивных предписаний и описаний, как это пока делается в ГК). Действительные затруднения связаны с обвинениями в нарушении общих положений ГК, нисколько не имеющих формы запрета и даже какого-либо позитивного правила. Иногда приходится сталкиваться с таким аргументом: сделка является незаконной в силу нарушения общих положений, например ст. 1 ГК. В ст. 1 ГК описываются основные черты метода гражданского права, который, как известно, производен от предмета. Предмет же, в свою очередь, состоит из отношений собственности, имущественных отношений, выражающихся, как выразился О. А. Красавчиков, в "экономических актах участников" <1>. Эти акты, т. е. главным образом сделки, и формируют предмет гражданского права <2>. Связь собственности с личностью собственника и предопределяет то, что только по воле собственника может происходить движение имущества. Этот волевой акт собственника ("экономический акт"), стало быть, предопределен, выражает суть экономических отношений участников и вызывает к жизни само гражданское право. Такие черты сделки, как равенство, неприкосновенность собственности, свобода договора и др., даны самой сделкой, перенесены ею на закон, но являются все же не привнесенными экономической политикой свойствами гражданского законодательства, а даны ему предметом. -------------------------------- <1> Цит. по: Яковлев В. Ф. Гражданско-правовой метод регулирования общественных отношений. 2-е изд. М., 2006. С. 37. <2> Подробнее этот процесс описан в указанной работе В. Ф. Яковлева.
Иными словами, в описании предмета и метода гражданского права содержится уже и описание сделки в целом (как "экономического акта"), и по отдельности ее свойства - автономия, свобода, равенство сторон и пр. Отсюда ясно, что сделка не может не соответствовать ст. 1 или ст. 2 ГК. Другое дело, что вмешательство государства в частные отношения приводит к сужению возможности заключения сделок. Установленные законодателем для конкретных целей в конкретных нормах правила заключения сделок выступают их ограничителем, что и порождает возможность недействительности сделки в силу несоответствия ее закону (ст. 168 ГК). В этом случае тот экономический акт, который совершен собственником, являясь сделкой <1>, не порождает юридического эффекта в силу нарушения закона. -------------------------------- <1> Преувеличение роли закона в частном праве приводит к возникновению теории, отрицающей за ничтожной сделкой качеств юридического факта. Я здесь не буду заниматься разбором этой позиции, имеющей и мало практической ценности, и вовсе не относящейся к обсуждаемым вопросам. Подробнее см.: Гутников О. В. Указ. соч. С. 27 и сл.
Эту связь можно выразить так: любой частный экономический акт, коль скоро он совершен участником оборота свободно, по своему усмотрению и т. д., является сделкой, но некоторые сделки, оставаясь сделками, не порождают юридического эффекта в силу указания определенного закона, описывающего те или иные правила совершения сделок. Такие сделки признаются недействительными, причем в зависимости от избранной модели могут быть либо ничтожными, либо оспоримыми. Норма ст. 168 ГК вводит общее правило ничтожности с предусмотренными законом изъятиями, хотя многие цивилисты достаточно убедительно высказываются за то, чтобы общим следствием несоответствия сделки закону была бы, напротив, оспоримость, а ничтожность - только в случаях, прямо в законе указанных. Вторжение государства в эту сферу возможно, следовательно, путем установления дополнительных условий заключения сделок, данных самой жизнью, но не законом. Пороки воли, которые могут повлечь утрату сделкой своих юридических качеств, не продукт законодательной политики, а отражение самой сути волеизъявления, которое закон может лишь описать, но не может никак изменить. Понятно, что закон может так или иначе относиться к форме сделок: то сужая, то расширяя формальные требования, закон может ограничивать сделки, выводя те или иные вещи за пределы объектов права, и т. д. Но закон не в состоянии придать, скажем, дорожно-транспортному происшествию качеств сделки, хотя он и порождает обязательство. Я здесь не буду касаться довольно хорошо известных исторических, социальных и экономических обстоятельств возникновения конструкции оспоримых сделок, пороки которых могут быть задним числом исправлены волей участников оборота. Достаточно сказать, что и здесь не закон, а именно участники оборота решают, придать ли акту качества сделки либо отбросить этот акт, а закон лишь признает такое положение вещей. Итак, любая сделка, пока она сделка и потому что она сделка, имеет те качества, которые описаны в ст. 1 ГК. Не может быть, повторюсь, сделки, противоречащей ст. 1, 2 ГК. Отсылка к ст. 1, 2 ГК возможна только путем выявления того факта, что соответствующие имущественные акты лишены тех свойств, которые присущи сделке. В этом случае речь идет о том, что по своей сути независимо от того или иного определенного <1> закона акт по передаче имущества сделкой не является. Так, не является сделкой кража или самоуправное отобрание вещи - именно потому, что они не являются актами свободного волеизъявления собственника. Однако ввиду очевидности этих ситуаций и здесь прибегать к их квалификации посредством отсылки к самым общим нормам ГК не приходится. -------------------------------- <1> Закон вообще всегда определен, иначе он не закон. Однако некоторые факты текущей судебной практики заставляют, увы, прибегать и к таким уточнениям.
Менее очевидно в своей ошибочности (и потому, вероятно, чаще встречается) утверждение о незаконности сделки, совершенной посредством злоупотребления правом (пункт 1 ст. 10 ГК). Между тем норма пункта 1 ст. 10 ГК, предусматривая весьма широкое судебное усмотрение, все же имеет в виду злоупотребление субъективным правом, и ничем иным. Сфера, где может быть злоупотребление, - это та мера возможного поведения, которая дана обладателю этого права законом. В рамках, в пределах этой меры какое-то поведение может приобрести качество употребления права во зло. Закон здесь исходит из того очевидного факта, что невозможно исчерпать каким угодно подробным описанием все возможные способы осуществления права, т. е. пользования тем объектом, тем благом, ради которого само право и получено. Более того, даже самое подробное описание возможных вариантов осуществления права не может исключить того, что в каком-то из описанных случаев такое осуществление причинит зло иным лицам. Поэтому остается лишь мера возможного поведения (за ее пределами действия лица становятся уже не осуществлением права, а правонарушением) и усмотрение суда для квалификации поведения в пределах этой меры. Но речь, повторюсь, идет все же о субъективном праве. Между тем совершение сделки вовсе не является осуществлением субъективного права, осуществление сделки само по себе благом не является, и не случайно такое действие не указывается среди объектов права (ст. 128 ГК). Для того, чтобы совершить сделку, достаточно дееспособности (сделкоспособности). Дееспособность никакой мерой не ограничена. Очевидно, что в отличие от субъективного права дееспособность нормой ст. 10 ГК не описывается, и, стало быть, осуществление дееспособности не может происходить во зло кому-либо. Значит, сделка не может быть признана недействительной в силу несоответствия ст. 10 ГК. Кроме того, если иметь в виду обвинение в злоупотреблении правом в связи с хищением, то нужно заметить, что злоупотребление правом по пункту 1 ст. 10 ГК не является мерой гражданской ответственности, в частности не увязывается с виной и не позволяет взыскать убытки с лица, злоупотребляющего своим правом. Тем самым указание на злоупотребление правом не может рассматриваться как основание для привлечения лица к ответственности - не только уголовной, но и гражданской. Возвращаясь к вопросу о продаже товара ниже стоимости, мы должны повторить, что сама по себе такая продажа отвечает гражданскому закону и не может преследоваться в рамках гражданского права. Как уже говорилось, только в случае порока воли мы вообще можем различить цену и стоимость. Иначе они совпадают, т. е. в действительной сделке цена равна стоимости. Поэтому правильнее говорить о выгодной или невыгодной сделке. Но невыгодность договора, конечно, не свидетельствует о том, что он совершен не по воле собственника и что другая сторона тем самым совершает преступление или правонарушение. Выгода или невыгода вовсе не являются предметом правового регулирования. Нормы ГК направлены исключительно на то, чтобы участники оборота совершали договоры своей волей, на любых условиях, которые они свободно принимают. Между свободным решением и решением, принятым своей волей, нет и не может быть различия. Несвободное решение принимается под внешним влиянием, которое имеет своей целью именно волю стороны. Это означает, что если цена договора ниже рыночной, то порок договора тем не менее должен отыскиваться в сфере нарушения свободы воли лица. С точки зрения гражданского оборота была бы полной катастрофой возможность аннулирования договоров по причине их невыгодности для одной из сторон. Очевидно, что это означало бы немедленный крах всей экономической жизни, а значит - и существования общества. По буквальному смыслу ст. 451 ГК расторжение договора возможно в связи с существенным изменением обстоятельств, если они изменились настолько, что если бы стороны могли это разумно предвидеть, то договор вообще не был бы заключен или был бы заключен на значительно отличающихся условиях. Из этой известной нормы вытекает, что если стороны предвидят последствия договора, то они не вправе ставить вопрос о его расторжении, а тем более о недействительности. Тем самым можно уверенно сказать, что не только субъективная ошибка стороны в части определения цены не может влечь недействительности сделки <1>, но и вполне сознательное допущение невыгодности, более того, обоюдное понимание обеих сторон, что договором установлена цена ниже той, которую они бы считали рыночной для другого случая, не порочит сделку. -------------------------------- <1> Еще раз обращаю внимание на то, что закон дает возможность лишь для расторжения договора в силу его скрытой невыгодности. Но во всех случаях - и при скрытой, и при явной невыгодности - договор действителен.
Критикуя суждение суда, что продажа имущества по заниженной цене позволяет квалифицировать сделку в части неоплаченного имущества как дарение, Л. А. Новоселова резонно отмечает, что с этим подходом нельзя согласиться, поскольку стороны действуют своей волей и в своем интересе <1>. -------------------------------- <1> Новоселова Л. А. Комментарий к Обзору практики рассмотрения споров, связанных с уступкой права требования // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2008. N 1. С. 11.
Причины, по которым стороны заключают невыгодный договор, являются мотивами сделки и лежат за ее пределами по общему правилу: мотив не влияет на действительность сделки. Известные оговорки должны быть сделаны лишь относительно оспаривания сделок несостоятельного должника - сам факт этих исключений показывает, что за их рамками сделки действительны. И только в том случае, когда стороны заключают сделку мнимую или притворную, она оказывается недействительной, но именно потому, что воля сторон не была направлена на ее заключение. Попутный вопрос: насколько сочетаются сделки, совершенные лицами, находящимися в юридической или иной зависимости от другой стороны сделки, допускающей определять решения этой стороны. В частности, в ст. 105 ГК говорится о такого рода связи между дочерним и зависимым обществом. Этот пункт является достаточно важным для понимания связи свободы воли и зависимости при совершении сделки. Вообще говоря, свобода при принятии решения о сделке никак не означает полной фактической независимости лица. Понятно, что оно испытывает множество материальных и психических влияний и воздействий, которые так или иначе влияют на формирование решения. Но только некоторые воздействия признаются законом достаточными для того, чтобы лишить сделку силы. Они указаны главным образом в ст. 178 и 179 ГК (и еще меньшее их число, как уже говорилось, имеет значение для уголовного закона). Мы можем, стало быть, сказать, что если нет фактов, которые законом прямо указаны как влекущие недействительность (оспоримость) сделки по мотивам пороков воли, то сделка совершается свободно (в том числе и в смысле ст. 1 ГК). Заметим, что закон не указывает юридической зависимости среди тех факторов, которые влияют на действительность сделки. Постольку, поскольку материнское общество вправе давать указания дочернему, наступает не оспоримость (недействительность) сделки, но солидарная ответственность. Можно было бы порассуждать на тему о том, что солидарная ответственность указывает на возможность понимания этой сделки как фактически принятого совместного (общего) волеизъявления, подобно тому, как это происходит в простом товариществе или сделке совладельцев, но важнее другое: сделка, совершенная в рамках ст. 105 ГК, всегда действительна. Это, конечно, препятствует возможности квалификации сделок, совершенных по указанию материнского общества, как способов хищения имущества дочернего общества. Квалификация передачи имущества как хищения здесь будет зависеть, как и в случае с самостоятельным обществом, от поведения похитителя: есть ли в его действиях обман и/или злоупотребление доверием. Если имущество передается самому материнскому обществу, то ни обмана, ни злоупотребления доверием не нужно - достаточно прямого указания. Соответственно нет и оснований для квалификации передачи как мошенничества. (О присвоении вверенного говорить еще меньше оснований - имущество дочернего общества вовсе не вверено материнскому.) Если между потерпевшим и получившим его имущество нет отношений зависимости, то отпадают всякие основания ставить под сомнение действительность и законность передачи имущества, кроме тех, которые указаны в ст. 159 и 160 УК. Такая передача будет действительной сделкой, несмотря на доказанность уговоров, давления, умелого (или не очень) использования неопытности собственника, извлечения выгод из сложившейся ситуации (скажем, аварий или отсутствия транспорта) и т. п. Мы можем видеть, что пока собственник своей волей распоряжается своим имуществом, невозможно говорить о хищении. Для обоснования хищения необходимо доказать то, что имущество получено от собственника не просто с теми или иными несоответствиями закону, но именно против его воли и при этом таким образом, чтобы подавление воли собственника имело только те формы, которые указаны в УК. Итак, действительность договора об отчуждении вещи сама по себе на самом деле является фактором, препятствующим квалификации передачи вещи как хищения именно потому, что приобретатель становится собственником вещи, она для него не чужая; тогда как уголовный закон преследует хищение чужого имущества. Если действительность сделки не может быть поколеблена законными способами, если сделка не имеет пороков, то хищение, стало быть, исключается. Но и в том случае, когда недействительность сделки следует из оснований, не предусмотренных УК, она не означает ни хищения, ни преступления; даже противоправность, а тем более вина в гражданском праве отнюдь не предполагаются. В том случае, когда уголовным процессом (не) действительность сделки не затрагивается, а она и не может затрагиваться, состоявшееся в уголовном деле доказывание, как уже говорилось, предрешает судьбу гражданского спора в части установления соответствующих фактов постольку, поскольку такой спор будет возбужден. Впрочем, нужно сделать и некоторые частные оговорки. Речь идет об истребовании виндикационным иском вещей, переданных собственником мошеннику, от третьих лиц - добросовестных приобретателей. В силу известной оговорки ст. 302 ГК добросовестные приобретатели не имеют защиты против истца, если вещь была утеряна, похищена либо выбыла из владения иным путем помимо воли собственника (законного владельца). Возникает вопрос, всегда ли при наличии хищения имущество следует считать утраченным против воли собственника. Думаю, что это, безусловно, верно только для кражи, грабежа, разбоя. Напротив, в случае мошенничества утрата владения против воли собственника налицо лишь в том случае, когда обман был направлен именно на получение владения. Например, мошенник выдавал себя за профессионального хранителя, выманивая багаж у пассажира. Но если потерпевший по своей воле передал вещь, а обман затрагивал иные обстоятельства, скажем, преступник имел умысел не исполнять взятого на себя обязательства либо, получив вещь на время (в аренду, для ремонта, оценки и т. д.), затем ее продавал, то, как представляется, владение утрачено все же по воле собственника и он лишен защиты против добросовестного приобретателя. Думаю, что эти же суждения применимы и к хищению путем присвоения вверенного. Здесь следует отличать, являлось ли вверение вещи одновременно актом передачи владения либо владение оставалось у того же лица (и только тогда хищение будет совпадать с утратой владения). Так, передача вещи поверенному - это утрата владения и вверение имущества в смысле ст. 160 УК. В то же время передача имущества кладовщику организацией, хотя и рассматривается как вверение по ст. 160 УК, в смысле гражданского права не является утратой владения: юридическое лицо владеет через любого из своих работников, действующего в рамках должностных обязанностей. Поэтому пока имущество у кладовщика владение организация не утратила. Мы видим, что действительная и лишенная пороков сделка об отчуждении имущества не может быть квалифицирована как хищение этого имущества. Но это не означает, что такая сделка не может влечь иные обвинения. В частности, возможно обвинение в причинении вреда вследствие злоупотребления полномочиями (ст. 201 УК) и т. п. Отдельный интерес представляет сопоставление невыгодной сделки с нормой ст. 40 Налогового кодекса РФ. Эта норма, как известно, позволяет поставить под сомнение цену сделки для целей налогообложения. (При этом сделка имеет свою цену, которая остается ценой сделки.) Не углубляясь в детали самой ст. 40 НК, отмечу, что НК, бесспорно, исходит при этом из действительности сделки, т. е. не ставит под сомнение ее юридический эффект, возникшие из этой сделки права и обязанности. Соответственно с позиций ст. 40 НК продажа товара по цене ниже рыночной не может считаться хищением. Вытекающее из такой сделки налоговое правонарушение состоит не в отчуждении товара, а в неуплате (несвоевременной уплате) налога. Других нарушений законодатель в этой сделке не усматривает. Впрочем, судебная практика дает пример, когда в продаже акций ниже рыночной цены с целью уклонения от уплаты налогов были обнаружены признаки сделки, противной основам правопорядка и нравственности (ст. 169 ГК). Этот подход не может не вызвать сомнений. При наличии специальной нормы ст. 40 НК РФ применение общей нормы ст. 169 ГК для того же юридического состава само по себе становится невозможным. Мотив уклонения от уплаты налогов вполне охватывается составом ст. 40 НК РФ. Более того, он всегда предполагается. Поэтому выявление этого мотива не требует переквалификации действий налогоплательщика по ст. 169 ГК. Я не говорю уж о том, что мотив вообще не имеет значения для применения ст. 169 ГК, которая указывает не на мотив, а на цель, т. е. на создаваемые сделкой права и обязанности. Антисоциальная сделка, предусмотренная ст. 169 ГК, может оказаться в связи с уголовным преследованием лишь в том случае, когда преступниками совершена сделка, которая сама по себе, по своему содержанию, т. е. создаваемыми ею правами и обязанностями, противна основам правопорядка и нравственности. Скажем, наемный убийца договорился с заказчиком о совершении убийства или в суде доказано обвинение в продаже ребенка. И договор о совершении убийства, и договор о продаже ребенка - это сделки. Сделки, противные основам правопорядка и нравственности. Но сам по себе приговор не влечет признание этих сделок антисоциальными, даже при всей очевидности этого. Только в одном случае, когда необходимо конфисковать полученное по такой сделке, приходится прибегать к иску по ст. 169 ГК. Никакие другие причины не являются законными для предъявления подобного иска. Весьма важно, что во многих случаях само по себе совершение антисоциальной сделки влечет и уголовное наказание. В этом случае ст. 49 Конституции РФ предопределяет субординацию средств преследования: сначала должна быть доказана вина в совершении преступления в судебном процессе, дающем обвиняемому все предусмотренные гарантии защиты, начиная с презумпции невиновности и соответствующего распределения бремени доказывания. В противном случае мы оказываемся в недопустимой ситуации, когда гражданский суд обязан устанавливать факты, влекущие признание лица виновным в совершении преступления, без соответствующих гарантий. Необходимо отметить и другое. Факт совершения преступления не означает, что сделка тем самым нарушает основы правопорядка и нравственности только потому, что преступление - нарушение основ правопорядка. Необходимо дополнительное условие: содержание сделки само по себе является недопустимым с точки зрения основ правопорядка и нравственности. В этом смысле продажа акций или нефти не может квалифицироваться по ст. 169 ГК, так как по своему содержанию эти действия не нарушают ни основ правопорядка, ни нравственности, хотя бы при известном сочетании обстоятельств такие действия и представляли собой преступления (например, продаются чужие акции по поддельным документам). Мошенник, прибегая к обману, стремится не привлекать к себе внимания, поэтому содержание заключаемых им сделок довольно редко будет нарушать основы правопорядка. Примером мошенничества, одновременно охватываемого ст. 169 ГК, может быть такой договор, когда мошенник обещает продать поддельный паспорт или за плату склонить чиновника к незаконным действиям, но заведомо не собирается этого делать. Такое, конечно, бывает, но в практике редко влечет квалификацию договора о подделке документов или подкупе должностного лица по ст. 169 ГК и не потому, что содержание этих сделок терпимо с позиций основ правопорядка и нравственности, а потому, что не возникает практической надобности в конфискации исполненного по этим сделкам. А другого основания для спора по основаниям ст. 169 ГК, как известно, быть не может. Для понимания соотношения мошенничества и нормы ст. 169 ГК может использоваться правило: когда совершена сделка, предметом которой является совершение преступления за деньги (или иное вознаграждение), которое на самом деле мошенник совершать не собирается, скорее всего, имеются основания для применения ст. 169 ГК, поскольку эта сделка исполнена одной стороной. Обеими сторонами она, понятное дело, исполняться не будет - иначе нет мошенничества, а есть другое преступление, за совершение которого получены деньги. Итак, мы приходим к следующим основным выводам: - хищением является получение имущества против воли собственника; - получение имущества по воле собственника является сделкой и не может квалифицироваться как хищение, если сделка лишена пороков воли. Именно подавление воли и позволяет считать, что имущество не получено по воле собственника. Воля на совершение сделки считается свободной, как о том говорится в ст. 1 ГК, поскольку не установлены факты, указанные законом как основание недействительности сделки (ст. 178, 179 ГК); - продажа имущества ниже стоимости, равно как иная продажа, не выгодная одной из сторон по иным основаниям, сама по себе является действительной сделкой и не может квалифицироваться как хищение, поскольку отсутствуют факты, указанные в уголовном законе в качестве признаков хищения; - недействительность сделки, в том числе в силу несоответствия определенному гражданскому закону (ст. 168 ГК), не является основанием для уголовного обвинения в хищении и не влечет соответствующих уголовно-правовых последствий, а также не означает наличия вины в действиях сторон сделки; - вынесение обвинительного приговора за совершенное преступление не является актом признания сделки преступника недействительной, хотя во многих случаях создает предпосылки для признания сделки недействительной и применения последствий недействительности сделки по иску лица, имеющего имущественный интерес в оспаривании такой сделки.
Название документа