Владельческая защита: нерешенная проблема действующего гражданского законодательства

В последнее время в ряде специальных работ*(1) внимание юристов было обращено на отсутствие института владельческой защиты в действующем гражданском кодексе *(2). Указанное нельзя не признать "белым пятном" ГК, ибо речь идет об утрате классического цивилистического института, существующего в других законодательствах со времен римского права. В настоящей статье на материале Германского Гражданского уложения и проекта Гражданского уложения, подготовленного в России к началу XX в., в общем виде излагается конструкция владельческой защиты, а также отмечаются неблагоприятные последствия, которые повлекло устранение из действующего кодекса этого института.

Владельческая (поссессорная) защита позволяет фактическому владельцу вещи удержать вещь в своем владении независимо от того, обладает ли он какими-либо правами на вещь или нет. В ходе поссессорного разбирательства суд защищает от посягательств на вещь, оставляя вещь в руках наличного владельца или возвращая вещь бывшему владельцу, отвлекаясь при этом от вопроса от законности владения, принадлежности прав (собственности, аренды и проч.) на спорную вещь. Таким образом, поссессорный процесс противостоит петиторному процессу, как процессу о праве*(3).

Во второй половине XIX в. Иеринг высказался по поводу института владельческой защиты следующим образом: "Я могу себе представить правовой порядок, построенный на одном владении, т. е. такой, где обладатель вещи защищен владельческими и деликтными исками лишь против того, кто врывается непосредственно в его отношение к вещи, но не имеет rei vindicatio против третьих лиц, - тогда юридическое положение всех вещей было бы таким, какое на самом деле установилось повсюду для одной из важнейших категорий вещей - для денег. Но я не могу вообразить себе практически возможным состояние, которое было бы основано исключительно на римской собственности без защиты владения, иными словами, где всякое вторжение в область отношения к вещи пришлось бы отражать доказыванием собственности"*(4). Прогноз Иеринга относительно возможности создания правовой системы, лишенной владельческой защиты, оказался неверным. Граждане Российской Федерации получили такой порядок в наследство от советской цивилистической доктрины, которая, в свою очередь, отвергла владельческую защиту под влиянием социалистической идеологии, превозносящей государство и пренебрегающей индивидуальными интересами*(5).

Изложение механизма владельческой защиты требует ответа на три вопроса: что защищать; как защищать; для чего защищать*(6).

I. Вопрос "что защищать?" выделяет такой аспект владельческого отношения, как субъект и объект владения. Решение вопроса о субъекте и объекте владения в том или ином законодательстве есть на самом деле определение владения как такового: "Владение есть некоторое отношение между субъектом-лицом и объектом-вещью...", подлежащее правовой защите*(7).

Обычно исходят из самого простого и естественного определения владения как фактического обладания (реального господства) над (телесной) вещью, причем последнее не предполагает с необходимостью физического держания вещи в руках: так, владеют (в смысле фактического обладания) не только одеждой или книгой, но также всем, что находится в доме, а также самим домом, гаражом и автомобилем, хотя бы то и другое находилось на значительном расстоянии от владельца.

В настоящее время, благодаря прогрессу, который был достигнут в этом вопросе в XIX в., и авторитету Германского гражданского уложения*(8), отразившего новейшие течения гражданско-правовой науки своего времени*(9), общепризнано, что владение в указанном простом смысле этого термина защищается всегда, за очень редкими исключениями, например, владения носильщика грузом*(10). Таким образом, оставлено в прошлом принятое римским правом разделение на владение (possessio) и держание (detentio). В римском праве держатель, в частности, арендатор, поклаже- и ссудоприниматель, не пользовались владельческой защитой. Напротив, владение и управомоченность на владельческую защиту признавались за арендодателем, поклажедателем, иным лицом, от которого держатель получил вещь, хотя эти лица на осуществляли непосредственного господства над вещью.

Избирательность защиты владения в римском праве, иными словами, различение между незащищенным держанием и охраняемым владением, составляет одну из самых сложных проблем римского права. Попытка концептуально разрешить эту проблему была предпринята в начале XIX в. Савиньи, который предположил, что для приобретения владения римское право требовало соблюдении двух условий: наличия волевого отношения к вещи (animus possidendi) и установления над ней господства (corpus possidendi)*(11). Характер волевого отношения Савиньи определил как намерение господствовать над вещью для самого себя (animus rem sibi habendi) или, что в концепции Савиньи одно и то же, господствовать с собственническим намерением (cum animo domini). В собственническом намерении Савиньи увидел специфику владения, а его отсутствием у определенных лиц - арендатора, поклажепринимателя и других детенторов (держателей), имеющих фактическое обладание, - объяснил отсутствие легитимации на поссессорную защиту в римском праве.

Итак, во владельческом отношении к вещи выделяются два момента: материальный и духовный элементы владения. Развитие института постепенно привело к расширению владельческой защиты, которое было достигнуто главным образом за счет иного понимания духовного элемента владения и даже благодаря отказу от этого элемента как критерия владельческого отношения вовсе.

Так, по ГГУ владение конституируется одним лишь присутствием материального элемента: "Владение вещью приобретается достижением действительного господства над вещью" (§ 854). В ГГУ благодаря отказу от реквизита волевого отношения вообще владельческая защита распространилась на арендаторов, поклажепринимателей и других лиц, именовавшихся в римском праве держателями (так впервые появилась конструкция двойного владения, т.е. "посредственного" владения, например, арендодателя и "непосредственного" владения арендатора), а также на недееспособных (которые неспособны осознать свою связь с вещью), на лиц, не знающих о том, что вещь находится в сфере их господства (какой-либо предмет переброшен через ограду сада и проч.).

Тем не менее в конце XIX в. авторитет Савиньи был столь велик, что ни пример ГГУ, ни доктринальная критика Иеринга*(12) не способствовали отказу русского проекта Гражданского уложения, подготовленного к 1905 г.*(13), от волевого отношения к вещи как основания для возникновения владения (владельческой защиты). По ст. 878 Проекта "владение приобретается поступлением имущества во власть лица в соединении с намерением его владеть имуществом для самого себя". Однако составители Проекта понимали волевое отношения в смысле, отличном от принятого Савиньи. "Намерение владеть имуществом для самого себя", по мнению составителей, свойственно не только собственникам, но также и лицам, получившим имущество по договору с собственником*(14). Таким образом, в русский проект проникла конструкция двойного владения: собственник, передавший вещь другому лицу, оставался владельцем и именовался "самостоятельным владельцем", тогда как лицо, получившее вещь, было признано "производным владельцем". Все же волевое отношение к вещи как необходимое условие предоставление владельческой защиты осталось, что вызвало ряд неблагоприятных последствий, на которые обратил внимание И.А. Покровский*(15). Действительно, поскольку по Проекту определенное направление воли владеть необходимо, постольку владельческой защиты оказываются лишенными недееспособные лица, ибо их воля без одобрения опекуна не имеет юридических последствий, а значит, они не могут самостоятельно приобрести владение. При таком подходе, говорит И. А. Покровский, у детей можно безнаказанно отнимать набранные в лесу ягоды или грибы. Далее, принятая Проектом концепция имела своим последствием также отказ в поссессорной защите владения публичными имуществами ("предоставленными для пользования всех и каждого") - улицами, кладбищами и проч.: такие имущества, "пока сохраняют свойство публичности", не могут быть предметом частной собственности*(16).

II. Второй из выделенных И.А. Покровским вопросов - "как защищать?" - касается способов защиты владения. Существуют две формы охраны владения: защита посредством поссессорных исков и самозащита. Обратимся прежде к защите владения процессуальными средствами.

В поссессорном производстве в задачу судьи входит выяснить, какая из двух сторон лучше управомочена на владение согласно условиям владельческой защиты: по римской формуле, ни один, ни другой из претендентов (ибо по существу оба они являются претендентами на владение) не должен владеть силой или тайно друг от друга. Существенно, что в разбирательстве о владении не разрешается вопрос об (абсолютном) праве на вещь. Перефразируя приведенные выше слова Гая, можно сказать: во владельческом процессе ни один из претендентов не заявляет, что вещь - его. Во владельческом процессе суд (еще раз подчеркнем, отвлекаясь от вопроса о принадлежности права на вещь) возвращает вещь тому, у кого владение было отнято силой или тайно, либо, если владение не отнято, но только нарушается, предписывает прекратить посягательства на владение. Ст. 882 русского проекта Гражданского уложения формулирует норму о владельческой защите следующим образом: "Всякое, даже незаконное, владение охраняется законом от самовольного нарушения, пока это владение не будет прекращено надлежащим по закону распоряжением о передаче имущества от владеющего им другому лицу". Исключительно важный момент заключается в том обстоятельстве, что владение подлежит защите лишь в случае захвата вещи или иных противозаконных вторжений в чужую имущественную сферу, владение защищается только "от насилия и самоуправства", но не во всех случаях, когда защита могла бы быть интересна владельцу. В частности, поэтому бывший владелец не может предъявить поссессорный иск к приобретателю вещи от неуправомоченного отчуждателя, ибо такое приобретение не есть следствие насилия или самоуправства.

Итак, владельческие иски подразделяются на иски о сохранении и восстановлении владения*(17) и ограничиваются кратким сроком исковой давности: например, § 864 ГГУ предусматривает годовой срок со дня совершения запрещенного самоуправства.

Очевидно, что на стадии, предшествующей судебному разбирательству, претенденты на владение фактически используют многие доступные им средства для сохранения владения в своих руках, не останавливаясь перед применением силы и проч. Отчасти эти действия санкционированы ст. 14 ГК о самозащите гражданских прав, которая подкреплена ст. 1066, по которой не возмещается вред, причиненный в состоянии необходимой обороны. В некотором смысле ст. 14 санкционирует самозащиту как способ владельческой защиты, однако, строго говоря, в качестве средства владельческой защиты ст. 14 носит паллиативный характер. Из формулировки ст. 14 следует, что применение ст. 14 оправдано при условии, что лицо, прибегающее к самозащите, имеет право на вещь ("гражданское право"). Между тем, владельческая защита не предполагает выяснения принадлежности права на вещь. Совсем иначе получается при применении ст. 14 ГК в нынешней редакции: лицо, у которого отобрана вещь, которому не удалось удержать ее в порядке самозащиты, должен будет в суде доказать свое право на вещь.

В конструкции классической владельческой защиты самозащита и владельческое разбирательство в суде соотносятся следующим образом. Допущение самозащиты владения связано с (процессуальной) управомоченностью на возражение о порочном владении (exceptio vitiosae possessionis). Предположим, что владелец утратил вещь в результате запрещенного самоуправства. Новый владелец стал, таким образом, "порочным" владельцем. Первый, или "правильный", владелец может либо предъявить владельческий иск (и суд вернет ему вещь, не потребовав каких-либо доказательств его права), либо захватить утраченную вещь самостоятельно. Во втором случае, предъявленный (после самозахвата правильным владельцем) порочным владельцем к правильному владельцу владельческий иск не приведет к успеху, если правильный владелец воспользуется возражением о порочном владении. "Притязание это (о возврате владения - В.С.) устраняется, если захваченное владение было порочным по отношению к наличному владельцу или его правопредшественнику и было достигнуто в течение года, предшествовавшего захвату" (§ 861 ГГУ). Мотивы к проекту ГГУ объясняют эту точку зрения: "Сила, которая только берет назад то, что у нее было отнято, не создает состояния, противного праву, как первое насилие; она, в крайнем случае, лишь нарушает публичное право; но тогда это дело публичного права указать ей должные границы путем наложения уголовных взысканий"*(18).

Напротив, Проект (ст. 882), не последовав примеру ГГУ, отказался от деления владельцев на "правильных" и "порочных"; даже порочный владелец, самоуправно захвативший чужое владение, может рассчитывать на все удобства владельческой защиты против прежнего, "правильного" владельца (устранение возражения о порочном владение означает, что "правильный" владелец не может безнаказанно отобрать вещь в порядке самозащиты). Проект здесь опирается на средневековый принцип, что "лишенный владения должен быть прежде всего восстановлен во владении". Существенно однако, что применительно к движимости поссессорный иск утратил характер: "лишенный владения должен быть прежде всего восстановлен во владении", благодаря тому обстоятельству, что ст. 889 Проекта допустила возражение о праве собственности против владельческого иска в отношении движимости, а равно встречный иск о праве собственности. Редакционная комиссия мотивировала свое решение относительной простой разбирательств, касающихся прав на движимые вещи, ввиду чего спор о праве (собственности) может быть легко совмещен с владельческим процессом*(19).

III. Последний вопрос, поставленный И.А. Покровским - "ради чего защищать?" - указывает на проблему основания защиты владения.

Решение этой проблемы применительно к изучаемому законодательству есть, отмечает И.А. Покровский, главная задача учения о владении, ибо выбор той или иной точки зрения предопределяет решение многих практических вопросов*(20). В условиях полного отсутствия владельческой защиты в действующем российском законодательстве вопрос об основании защиты владение имеет особое значение: исследование вопроса об основании защиты владения указывает на истинное значение владельческой защиты в правовой системе и подтверждает необходимость ее скорейшего восстановления.

Концепция Иеринга, завоевавшая популярность во второй половине XIX в., сводит все значение поссессорной защиты к защите собственности: принцип Wo kein Eigenthum, da auch kein Besitz (где нет собственности, там нет и владения). Владение есть видимость права собственности: действительно, владельцы в большинстве своем являются собственниками. Следовательно, поссессорные иски обслуживают интересы собственника, сохраняя вещь в руках владельца и обеспечивая ему льготное положение ответчика в виндикационном процессе: beati possidentes (счастливы владеющие). Владение и его защита есть форпост права собственности. Но для того, чтобы защита собственности была действительно всеобъемлющей, право предъявлять поссессорные иски должно быть предоставлено не только собственнику, но и несобственнику. К концу XIX в. эта теории утратила господствующие позиции; составители ГГУ предпочли ей доктрину социального мира: "Предписания проекта исходят из той мысли, что защита владения имеет своим назначением обеспечивать общественный мир охраной внешнего господства лиц над вещами"*(21).

Тем не менее в России редакционная комиссия, работавшая над проектом Гражданского уложения, примкнула к концепции Иеринга: "... в огромном большинстве случаев, - говорится во введении к разделу, посвященном владению, - внешний факт владения совпадает с внутренним основанием, с правом на владение ... . Отсюда естественно ... предположение, что владение основано на праве собственности, что оно законно, заслуживает защиты закона как проявление права собственности, как видимое его осуществление... Если же в практике случается, что та же защита предоставлена и владению незаконному..., то это, опять таки, в интересе огромного большинства законных владельцев, т.е. собственников и лиц, имеющих особое право на владение; ибо, не будь вышеуказанного предположения о законности владения, всякий владелец, а следовательно, также и законный, в случае самовольного нарушения его владения посторонним лицом был бы вынужден доказывать свое право...".

Между тем, преимущество доктрины социального мира состоит в том, что она позволяет распространить владельческую защиту не только на то владение, предмет которого (вещь) может быть предметом собственности. Поссессорная охрана, во-первых, становится доступной субъектам, которые, ввиду ограниченности некоторых вещей в обороте, не способны приобрести право собственности на эти вещи (например, вещи, собственность на которые может возникнуть у частных лиц только при наличии специального разрешения, - ч. 3 ст. 238 ГК), а во-вторых, охватывает объекты, которые не могут находиться в собственности вообще (публичные имущества и др.).

Несмотря на то, что доктрина социального мира приводит к более удовлетворительным результатам в сравнении с концепцией Иеринга, тем не менее выдвижение вперед в доктрине социального мира полицейского момента имеет своим следствием зависимость института от публичного порядка и игнорирование частноправового измерения поссессорной защиты. Защита владения оказывается здесь дополнительным инструментом в руках полиции для наведения порядка и в этом качестве может стать излишней, если законодатель полагает, что граждане и органы власти обладают достаточными силами и средствами для эффективного восстановления законности, не прибегая к владельческой защите. Указанное обстоятельство было одной из причин игнорирования советской цивилистикой этого института.

Факт утраты советским гражданским правом института владельческой защиты ставит под сомнение ценность доктрины социального мира для объяснения основания владельческой защиты. На примере советского гражданско-правового развития видно, что владельческая защита оказывается невостребованной в условиях устойчивого и централизованного правопорядка, где государство стремится контролировать любые перемещения имущественных ценностей. Акцентирование внимание на полицейском моменте владельческой защиты грозит полным упразднением владельческой защиты как таковой. Между тем, такое решение несоразмерно ограничивает индивидуальную свободу, частную автономию, а поэтому неприемлемо.

Настоящее основание владельческой защиты состоит в охране человеческого достоинства и свободы в одной из самых важных сфер - непосредственном отношении в внешнему предметному миру*(22). Механизм владельческой защиты служит обеспечению неприкосновенности человеческой личности в ее отношении к вещам. Достижение этой цели предполагает, что все без исключения обязаны воздерживаться от насильственных и вероломных посягательств на чужое владение, хотя бы и незаконное. Указанным определяется правовой характер владения: во-первых, владельческая защита направлена против всех, т.е. владение является абсолютным правом. Во-вторых, владение имеет своим объектом вещь, а потому право на владельческую защиту должно быть признано вещным правом*(23). Хотя право владения экономически не так ценно, как право собственности или иное право на вещь, это вовсе не умаляет его юридического значения*(24).

Обратимся к некоторым практическим последствиям отсутствия в ГК института владельческой защиты.

Одно из этих последствий отмечено К.И. Скловским, который обратил внимание на то, что благодаря устранению владельческой защиты в гипотезе приобретения по давности приобретатель лишен легальных возможностей добиться возврата приобретаемой по давности вещи от собственника, даже если тот незаконно завладел спорным имуществом*(25). Действительно, в типичной гипотезе приобретения по давности (приобретение товара, добросовестно полученного от несобственника) владелец для давности вправе выставить против виндикационного иска собственника возражение по ст. 302 ГК, а п. 2 ст. 234 ГК предоставляет приобретателю по давности право защищать свое владение против любых третьих лиц, не являющихся собственниками имущества. Но если каким-либо образом настоящий собственник, натолкнувшись на возражение согласно ст. 302 ГК, завладеет имуществом - случайно, путем кражи, либо испросив его во временное владение, и не вернет эту вещь владельцу для давности, то последнему остается смириться с потерей: его иск (который в связи с отсутствием института владельческой защиты не может быть никаким иным иском, кроме как иском о праве на вещь), с неизбежностью натолкнется на возражение ответчика о праве собственности. Это положение дел практически разрушает институт приобретения по давности.

Исчезновение владельческой защиты имело отрицательное влияние также на отечественное процессуальное право. Общепризнано, что владелец пользуется презумпцией наличия права на вещь. С процессуальной стороны указанная презумпция относится к тому моменту, что в судебном споре о собственности лицо, обладающее вещью, считается ее собственником, пока противной стороной не доказано обратное. Так, пункт 1 ст. 65 Арбитражного процессуального кодекса устанавливает: "Каждое лицо, участвующее в деле, должно доказать обстоятельства, на которые оно ссылается как на основание своих требований и возражений". В процессе об истребовании имущества это начало действует таким образом, что ответчик - владелец вещи не обязан доказывать свое право на вещь: бремя доказывания отсутствия права ответчика и, соответственно, наличия собственного права закон возлагает на истца.

Обсуждаемая процессуальная презумпция достигает своей цели - облегчение положения ответчика в петиторном процессе (т.е. процессе о праве) - только в том случае, если незаконно лишенный владения претендентом на владение в состоянии восстановить его, предъявив владельческий иск, который не предполагает доказывание права на вещь. В противном случае лицо, которое, будучи владельцем, могло бы пользоваться в процессе о собственности льготным положением ответчика, превращается в истца, доказывающего принадлежность ему права собственности против того, кто самоуправно устранил его от владения. Такое перемещение бремени доказывания является произвольным и несправедливым.

Рассмотрим иные своеобразные черты ГК, так или иначе вызванные отождествлением в отечественной цивилистической доктрине владения и фактического господства над вещью.

Согласно ст. 606 ГК арендодатель предоставляет имущество арендатору за плату "во временное владение и пользование или во временное владение" (курсив мой - В.С.). Из всех предусмотренных ГК видов аренды (включая наем жилого помещения) только аренда зданий и сооружений, согласно легальному определению в ст. 650, допускает как предоставление недвижимости во временное владение и пользование, так и просто предоставление в пользование. Передача в аренду иного имущества предполагает лишь предоставление владения и пользования совместно. Законодательное допущение передачи арендатору только одного "пользования", без владения, объясняется тем, что цель аренды может быть достигнута и без предоставления обладания: "в тех же случаях, когда эксплуатация соответствующего имущества может осуществляться и без обладания последним, арендатору достаточно получать данное имущество в пользование (например, собственник, сохраняя за собой владение зданием, передает арендатору право пользование некоторыми помещениями)"*(26). Нетрудно заметить, что владение в данном случае, как и в ГК в целом, понимается исключительно фактически. Между тем, арендатор, признанный владельцем, может рассчитывать на вещно-правовую защиту согласно ст. 305 ГК (право на предъявление (квази)виндикационного и негаторного исков). При этом в важном вопросе о предоставлении имущества в аренду "арендатор-владелец" и "арендатор-пользователь" оказываются в одинаковом положении, поскольку иск по п. 2 ст. 611 (об отобрании у арендодателя имущества, подлежащего передаче в аренду, но не переданного), как обязательственно-правовое средство защиты, разумеется, доступен обоим. В то же время предоставление арендатору вещно-правовой позиции (средств защиты по ст. 305 ГК) зависит от нескольких слов в договоре аренды.

Сомнительно, что на ст. 305 нельзя ссылаться арендатору, только пользователю имущества, ведь, во-первых, границу между владением и пользованием (во всяком случае, в гипотезы аренды) едва ли возможно провести, во-вторых, пользование, возможно, не менее ценно с хозяйственной точки зрения, чем владение. Кажется более вероятным, что ст. 305 ГК защищает арендаторов, комиссионеров, поклажепринимателей, ссудопринимателей, перевозчиков и других лиц, получивших имущество по договору с собственником, по существу владельцев, но вне зависимости от того обстоятельства, называет ГК этих лиц владельцами либо нет*(27). Эта конструкция даже получила название владельческой защиты*(28), хотя в обычном смысле этого термина таковой, конечно, не является. Действительно, охрана по ст. 305 недоступна незаконному владельцу. Далее, против иска, предусмотренного ст. 305, так же как, например, против похожего иска по § 1007 ГГУ, защищающего добросовестного владельца, допустимо возражение ответчика об управомоченности на владение вещью. Вместе с тем, присутствие в кодексе ст. 305 позволило смягчить негативные последствия отсутствия владельческой защиты. Так, именно в силу ст. 305 лицо, нашедшее вещь и оставившее ее у себя на хранении в соответствии с п. 3 ст. 227 ГК, может защитить свое владение найденной вещью.

Как уже отмечалось, цель владельческой защиты состоит в том, чтобы сохранить вещь в руках наличного владельца, независимо от того, соответствует ли владение закону. Таким образом, конструкция владельческой защиты охраняет от посягательств имущественную сферу индивидуальной свободы, что предполагает охрану личности как таковой. И.А. Покровский отмечает: "Материально наша личность отнюдь не ограничивается пределами нашего тела. Каждого из нас окружает известная вещественная сфера, которая необходима для нашего существования и на которой лежит знак нашей личности: дом, в котором мы живем, вещи, которыми мы пользуемся, и т.д. Пусть это наше фактическое обладание нарушает чьи-либо права, для устранения нарушения может быть призвано государство, и, если при этом понадобится насилие над владельцем, оно будет произведено этим последним (государством). Но для частных лиц фактическое господство владельца должно быть неприкосновенным; этого требует растущее уважение к человеческой личности, этого требует истинно культурный строй отношений между людьми. Пусть нынешний владелец вещи вор и грабитель, но (за редкими исключениями самообороны и так называемого необходимого самоуправства) даже по отношению к нему никакое насилие или самовольство со стороны частных лиц не может быть терпимо; даже вор для них должен оставаться человеком"*(29). Важно отметить, что владельческая защита существует не для того, чтобы обслуживать интересы воров и грабителей, позволяя им удерживать незаконно полученное имущество. В эффективном функционировании института владельческой защиты заинтересованы в первую очередь добропорядочные и законопослушные граждане, для которых владельческая защита предоставляет собой часто облегченный порядок защиты собственного имущества от неправомерных посягательств. Механизм владельческой защиты способствует эффективной реализации таких закрепленных в Конституции Российской Федерации положений, как защита достоинства личности (ст. 21), неприкосновенность жилища (ст. 25), свобода экономической деятельности (ст. 34), прав о частной собственности (ст.ст. 35, 36). Механизм владельческой защиты дополняет гарантированное Конституцией (п. 2 ст. 45) и ГК (ст. 14) право на самозащиту.

Учение о владельческой защите показывает, что владение не должно рассматриваться как элемент права собственности. Владение защищается как таковое. Владение и собственность - два различных гражданско-правовых института, каждый из которых обладает собственным предназначением. Защита владения означает защиту личности, а не защиту собственника. В этой связи следует с определенной долей критики отнестись к законодательным предложениям, выдвинутым А.В. Коноваловым, которые направлены на восстановление в отечественном праве владельческой защиты*(30). Так, А.В. Коновалов предлагает дополнить ст. 301 ГК пунктом вторым следующего содержания: "Собственник вправе до разрешения спора о праве на имущество требовать возврата владения движимым или недвижимым имуществом, которого он лишен насильственными или иными незаконными самоуправными действиями, в упрощенном порядке.... Такое требование может быть предъявлено в течение шести месяцев со дня, когда собственник узнал или должен был узнать о нарушении своего права", а также дополнить правилом аналогичного содержания ст. 304 ГК. В формулировках этих законодательных предложений обращает на себя внимание тесная связь между владельческой защитой и защитой права собственности. Предложенная А.В. Коноваловым редакция второго пункта ст. 301 ГК создает впечатление, будто лишь собственник вправе прибегать к владельческой защите, здесь, по сути, упрощенной процедуре защиты своего права. Между тем, хотя владельческая защита действительно часто играет роль предварительной, или упрощенной, защиты права собственности, значение владельческой защиты этим не ограничивается. Смысл владельческой защиты состоит в охране владения как такового, а вовсе не права на вещь, которое, возможно, у наличного владельца отсутствует. Поэтому представляется, что внесение изменений в ГК, а также в процессуальной законодательство, с целью восстановления владельческой защиты, должно осуществляться законодателем при ясном понимании различия между владением и собственностью, ясном понимании самостоятельности института владения.

Восстановление владельческой защиты в ГК в том виде, в каком она существует в западноевропейских кодификациях и была принята русским проектом Гражданского уложения, является актуальной задачей дальнейшего реформирования отечественного гражданского права, приближения действующего гражданско-правового регулирования к общепринятым стандартам. Значение владельческой защиты не ограничено областью частного права. Институт владельческой защиты относится к основаниям индивидуальной свободы, личной автономии, и в этом качестве имеет конституционно-правовое значение. Обращение к опыту российской цивилистики и, в частности, к проекту Гражданского уложения, должно предоставить необходимые ориентиры и значительно облегчить актуальную в настоящее время задачу кодификации данного института.

В.А. Слыщенков,

кандидат юридических наук

"Вестник Федерального Арбитражного суда Западно-Сибирского округа", N 5, июль-август 2004 г.