< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

4.3.8. Рецептивная эстетика

Влиятельное направление, во многом смыкающееся с феноменологией и герменевтикой. Представлена такими именами, как: Ф. Водичка, X. Р. Яусс, В. Изер, Р. Варнинг, X. Вайнрих, Г. Гримм. В силу привходящих обстоятельств рецептивная эстетика полнее всего разработана для вербальных текстов, что никак не мешает распространению ее достижений на все области эстетической реальности.

Рецептивная эстетика, подобно феноменологии, "расщепляет", "удваивает" произведение искусства. Произведение возникает в момент рецепции, восприятия текста читателем (зрителем и т.д., вообще реципиентом). Схема восприятия становится в результате "трехузловой"; нечто подобное мы видим у Р. Ингардена. В акте рецепции первичный, изначальный текст воздействует на реципиента, а реципиент - на текст. При этом понимание становится историчным, связанным не только с конкретной личностью, но всей ситуацией понимания, временем, - экзистенцией. Рецепция выступает в качестве основного эстетического механизма. Несмотря на несомненное родство с феноменологией и структурализмом, рецептивная эстетика является реакцией, помимо прочего, и на некоторые крайности феноменологии, и на структурализм (хотя "пражский структуралист" Я. Мукаржовского числится среди ее предшественников), когда баланс между текстом и реципиентом однозначно нарушается в пользу текста, а деятельность реципиента учитывается все менее. Рецептивная эстетика также ограничивает применение феноменологической редукции, полагая, что на результат рецепции влияет вся ситуация постижения, т.е. включает в акт постижения разнообразную социокультурную реальность. Отсюда проистекает внимание рецептивной эстетики к разным видам рецепции, в том числе и эстетически неполноценным (пошлое в искусстве, массовое искусство, изначально внеэстетические тексты). В качестве критерия художественности рецептивная эстетика вновь актуализирует социальный эффект произведения, выходя за пределы эстетического эффекта в границах одной личности, ее внутреннего мира. Сообразуясь с реальностью читательского дискурса, рецептивная эстетика отказывается от элитарности - изучать следует то, что пользуется популярностью в читающем социуме и, следовательно, влияет на общественную ситуацию. Происходит отказ от ориентации только на элитарные тексты (или на эстетически дефектные, когда их исследование должно помочь лучше понять строение и функционирование текстов элитарных). Рецептивная эстетика творчески переработала романтическую эстетику, семиотику, феноменологию, структурализм, герменевтику. Можно констатировать определенный возврат к идеям В. Дильтея (индивидуальное, историчное прочтение произведения данной уникальной личностью). Наиболее востребованными в рецептивной эстетике оказались идеи гуссерлианца Р. Ингардена, у которого она заимствовала ряд идей, и прежде всего идею интенциональности, бытия текста в интерпретации и идею жизненного мира, восходящую к Э. Гуссерлю и классической феноменологии.

Наиболее существенный модус бытия произведения искусства - акт интерпретации, где происходит встреча и коммуникация автора и читателя. Гуссерлевскую "теорию скобок" рецептивная эстетика не восприняла (произведение здесь понимается как центральная часть сложного социокультурного контекста, что отчасти сближает ее со структурализмом лотмановской школы). Кроме того, по сравнению с Ингарденом, признававшим, что произведение обладает собственным полноценным бытием и вне интерпретации, рецептивная эстетика все более склоняется к тому, что актуальное, a de facto единственное бытие произведения - в акте рецепции и коммуникации. Реципиент в рецептивной эстетике стал в полном смысле слова вторым автором. Ощущается и влияние идей Гадамера: проекция, применение текста к ситуации понимания и самого бытия интерпретатора.

Ф. Водичка утверждал, что понимание знака определяется не значением, уже имеющемся в знаке или тексте, но внеязыковыми факторами, которые сам реципиент привносит в понимание. Интерпретатор становится таким образом все более творцом, нежели "хирургом-оператором" текста. На понимание влияют и принятые в социуме правила и конвенции интерпретации, которые могут, например, блокировать усмотрение некоторых смыслов или, напротив, провоцировать усмотрение. Ответственность читателя-интерпретатора в результате возрастает, а интерпретация из вневременного акта (ср.: у Гуссерля "эйдос" вещи может быть уяснен одинаково всегда и везде) становится все более актом историчным. Интерпретация оказывается встречей двух структур - текста и многообразных литературных норм; носителем второй структуры и является реципиент. Важной становится и роль критика, наблюдающего за встречей указанных структур.

X. Г. Яусс - один из виднейших представителей "Констапцекой школы", пропагандирующей идеи рецептивной эстетики. Он сделал особый акцент на интерпретаторе-читателе и на коммуникативном характере интерпретации, о чем, по его мнению, недостаточно хорошо помнили. Эстетическое воздействие, с точки зрения Яусса, во многом определяется несовпадением горизонтов ожидания произведения и реципиента. Он настаивает на дополнении структурно-формального анализа историческим методом, на сближении структурализма и герменевтики, на обращение внимания исследователей на тексты, находящиеся за пределами эстетической нормы, но входящие в состав реальной эстетической практики. Роль реципиента является ключевой в эстетике Яусса. В отличие от Дильтея, Гадамера и его последователей, Яусс пытается представить процесс рецепции и интерпретации не иррационалистически и даже "мистически", а как поддающийся рациональному осмыслению в виде некоторой строгой методологии. Процесс интерпретации не может превращаться в субъективистский произвол, не подверженный коррективам со стороны. Этот процесс нормируется и внешними факторами, например, знаниями и социальным опытом реципиента.

Литература является феноменом столь же подвижным, живым и разнообразным, как сама ткань жизни; исходя из этого, Яусс предлагает ограничить действие разнообразных норм. Внимания исследователя достойны любые явления в области литературы, независимо от того, высокие они или низкие. Интервал, возникающий между традицией и реальным состоянием искусства, тоже играет роль в интерпретации. Яусс преодолел влияние негативной эстетики Т. Адорно. Представления Яусса об историчности литературы перерастают в диахроническое ее исследование, в эксплицирование интерпретационно-рецептивных процессов в диахронии (в то время как структурализм предпочитал синхронический подход диахроническому). Еще один источник богатства интерпретаций текста и многомерности, "партитурности" его интерпретаций - несовпадение рецептивной деятельности разных людей, когда результаты интерпретации выстраиваются в сложную полифоническую структуру. Произведение никогда не воспринимается как абсолютно изолированное и совершенно новое. Литература предпосылает читателям контекст и заранее формирует хотя бы приблизительный горизонт понимания. Яусс выступает против представления о литературном процессе и заключенных в нем новациях как о процессе дискретном. Он критикует теории социального заказа, указывая, что такого рода "заказы" всегда ситуативны, ситуативно ангажированы и имеют смысл только применительно к этой ситуации, а интерес к произведению сохраняется намного позже, когда социальный заказ стал неактуальным и вообще изгладился из культурной памяти. Интересным может быть и такое произведение, которое произошло из культурного контекста, нам уже неизвестного. Равным образом, сильный эстетический и социальный эффект порождают тексты, появившиеся безо всякого заказа и даже без ориентации на читающую публику. По мнению философа, это связано и с несовпадением горизонта эстетических ожиданий с горизонтом жизненной практики. Область эстетического шире сферы повседневности. Это несовпадение готовит читателя к встрече с неожиданными, необычными, нестандартными текстами, не вписывающимися в рамки социального заказа.

В. Изер также во многом творчески продолжает идеи эстетики Р. Ингардена, но для него основную ценность представляет концепция незавершенности. Изер, отчасти предвосхищая постмодернистскую эстетику с ее культом неопределенности, обращает внимание на разного рода лакуны и недоговоренности в тексте. Он строит тщательно продуманную классификацию такого рода семантических пустот применительно к вербальным текстам. Наличие таких лакун предельно увеличивает роль читателя в произведении, делая его все более соавтором, а не просто потребителем эстетического продукта. Изер резко выступает против эстетики отражения и подражания. В художественном тексте функция преобладает над структурой (опять можно наблюдать критическую ревизию эстетики структурализма). Функция опосредует текст-структуру и реальность-среду, выступает опосредующим звеном. Художественный текст может "откликаться" на некоторые специфические факты социокультурной среды. Искусство не пассивно подражает жизни, а активно в нее вторгается.

Понятность и узнаваемость текстов, по Изеру, может быть представлена в виде градуальной последовательности: от полной непонятности до тривиальной понятности, что зависит не только от текста и его свойств, но и от готовности читателя.

Современная рецептивная эстетика разделяется на несколько более узких дисциплинарных направлений, в зависимости от преобладания феноменологических, герменевтических или структуралистских взглядов, от ориентации на исследование коммуникации или же социологизированную обработку материалов с построением соответствующих моделей.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >