< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

Различие инкультурации и социализации

Итак, процесс вхождения в новое культурное пространство и присвоения этнокультурного опыта, специфичного для локальной исторически сложившейся культуры, определяется как процесс инкультурации. Как уже было сказано, нередко в качестве аналогичного понятия используется термин "социализация". Употребление этих терминов в качестве синонимов возможно при условии приравнивания культурного пространства к социальному. Социологизация культуры, широко применяемая в американской культурантропологии, подразумевает, что каждая социальная общность имеет собственную систему норм и правил поведения (особых структур), разделяемых всеми ее участниками. Тождественность процессов социализации и инкультурации, таким образом, вытекает из единства социальных и культурных структур.

Для выделения специфики процесса инкультурации не следует жестко разграничивать эти структуры, но необходимо учитывать их самостоятельность. Основоположник культурно-исторической психологии Л.С. Выготский подчеркивал, что овладение культурными объектами (языком, орудиями и т.д.) невозможно вне социальной структуры, т.е. социальная среда является необходимым, но не достаточным условием для инкультурации индивида. Инкультурация подразумевает усвоение и символического пространства культуры. Непрерывность культурного развития порождает единый процесс усвоения обычаев и реализации их в будущей практике, условия для которой как раз и предоставляет общество. Таким образом, результатом социализации является обретение способности изменяться, результатом же инкультурации - качественные особенности изменений.

Первичная социализация, которую каждый проходит в период детства, - это незавершенный процесс, трансформирующийся у взрослого (социализированного) человека в инкультурационные процессы, протекающие в результате смены привычной среды обитания на новую (переезд из сельской местности в город или эмиграция и пр.). Освоение в ходе первичной социализации объектов культуры и их значений возможно только в определенной знаково-смысловой среде. Культурное пространство, освоение которого начинается с процесса первичной социализации, не только выполняет функцию удовлетворения потребностей, но и позволяет усвоить принципы культурных норм, оно становится также источником самоидентификации человека.

Процесс инкультурации

Культурное пространство включает в себя много аспектов - это и природные условия в их первозданном виде ("дикая природа"), и природа, преобразованная согласно нуждам человека (искусственные насаждения, изменение рельефа, дороги, заповедники и заказники, одомашненные животные и культурные растения), и мир артефактов, и сфера социальных отношений, интегрирующая предыдущие аспекты в единый уклад жизнедеятельности локальной местности, ее стиль, характер оседлости, и т.д. Синтезированная структура локального культурного пространства присутствует в качестве чувства "малой родины", "корней предков" у каждого человека. Эти переживания характеризуют причастность к "своему", в котором выражается предмет отождествления. Идентифицируясь с ним, человек видит в нем собственное продолжение, выходит за пределы своей непосредственной телесной оболочки.

Включенность в социальные связи определяет ту социокультурную нишу человека, которая досталась ему от предков. Социальные связи становятся фактором, удерживающим человека в родной местности, он, что называется, "обрастает" ими. Культурное пространство, впервые освоенное ребенком, становится его "домом" - местом покоя, миром его детства, образцом, сознательно или бессознательно воспроизводимым на протяжении последующего жизненного пути.

Средовая идентификация человека определяет характер познания, среда воспринимается как существенная характеристика его социального бытия. Усвоение ее стереотипов - это и усвоение символики данной среды, имеющей этнические корни. Кроме этнического своеобразия культурного пространства, определяющим фактором выступает демографический. Плотность населения является показателем степени освоенности местности, ее окультуренности. Характер и тип поселения являют собой очаг определенной культуры, нередко становясь символом цивилизации, ее центром (например, Вавилон, Рим) или ее форпостом (например, казачья станица Российской империи). Если храмовая архитектура символизирует религиозные представления населения, то организация городского пространства отражает государственную структуру общества и принципы социальных связей.

Нередко погружение инородца в мир чуждой ему культуры при переезде на новое место (в случае длительной или краткосрочной эмиграции) вызывает ощущение культурного шока. Вот одно из описаний впечатления, произведенного Парижем на русского писателя В. Брюсова: "Я понял, что нас - двое: город и я, один - громадный, страшный, всемогущий и беспощадный, другой - малый, бесприютный, слабый, но решившийся на борьбу. "Будьте мудры, как змии", - вспомнилось мне древнее изречение, и я подумал, что прежде всего должно мне смешаться с этим городом, раствориться в нем, стать "как все"... Я упивался зрелищем самого каменного острова этого великого города, уничтожившего землю и небо и создавшего вместо них свой мир из кирпича, гранита, мрамора, стекла, стали, железа, который казался мне несокрушимым, назначенным жить сотни тысячелетий, стать сверстником человечества, как становятся сверстниками два старика, хотя бы их разделяло двадцать или тридцать лет жизни".

Пространственно-временные характеристики жизненного пространства человека - это культурно-историческая среда. Образно говоря, индивидуальность человека - та "пустота", которая наполняется культурными смыслами в зрелой жизни в процессе инкультурации. Благодаря такой "пустоте" человек поглощает культурные смыслы, культура необходима ему как единственно мыслимая среда для полноценной жизнедеятельности, проявления им человеческой сущности. Усвоенное, присутствующее в человеке знание о "среде обитания" трансформируется в "естественную" культурную природу, понимаемую не как изначальная определенность, задающая и диктующая индивиду его бытие, а как "знания", заимствованные им из культуры и естественно и свободно существующие в его душе.

Критерием инкультурированности человека являются его убеждения - априорные знания, которым доверяют вследствие их испытанности предшествующими поколениями, утвержденные авторитетом отцов и дедов. Они почти иррациональны (К. Мангейм называет их бессознательными, непонимаемыми). Убежденность в истинности положения вещей поддерживается их практическим применением, реализацией в повседневности. Именно в контексте повседневности раскрывается смысл культурного уклада, культурных символов, через понимание происходит "оживление" культурно-исторического опыта. Эта информация подобна органической пище, усваивая которую, человек растет, развивается. Ассимилированный опыт позволяет расширять возможности проявления индивидом своих сущностных качеств, трансформировать культурные объекты в процессе активной жизнедеятельности, получать удовлетворение от ощущения "полноты жизни".

Именно "авторитет" культурных символов заставляет человека самостоятельно стабилизировать персональные знания, соотнося их с реальностью. Убеждения и сомнения являются движущими силами информационного обмена в культуре. Таковыми могут быть авторитет Священного Писания (Библии, Торы, Корана), духовного наставника, учителя или предка. Восстание, противоборство или другое покушение на этот авторитет не только переживаются как личная драма человека; в самой культуре уже заложено альтернативное начало, разрушающее ее целостность. Цикличность состояний сомнения - убежденности характеризует культурное развитие взрослого человека.

Язык - главный выразитель самобытности культуры - является посредником в процессе инкультурации, цель которого состоит в понимании чужих смыслов, которые могут быть усвоены, а могут быть отвергнуты. Под влиянием инокультурного давления в первую очередь изменяется прежний уклад жизни, заимствуются новые слова и выражения. Они закрепляются в языке, занимая прочное положение в лексике в том случае, если новшества были синтезированы в повседневную практику, нашли отражение в социальной трансформации. Наибольшую трудность при соприкосновении с чужой культурой вызывает невозможность овладеть ее символическим пространством вследствие незнания ее культурного кода. Оказавшись в состоянии "культурного вакуума" (ощущения глухонемоты), лишившись возможности коммуникации и обмена культурными символами, человек одновременно постигает мир вещественной и символической культуры. "Отнюдь не само освоение иностранного языка, но его применение - будь то живое общение с иностранцами или занятия иностранной литературой - опосредует новую позицию "прежним видением мира". Даже полностью погружаясь в чуждый нам тип духовности, мы не забываем при этом свое собственное миропонимание и, более того, свое собственное представление о языке. Скорее другой мир, выступающий нам навстречу, не просто чужд нам, но сам является другим по отношению к нам". Познание другой культуры значительно облегчает адаптивные процессы. Изучение иностранного языка, установление коммуникативных связей расширяют информационный обмен, предоставляют возможность для более объективного постижения иной культуры.

Роль телесной идентификации в социализации и инкультурации остается значимой, однако выполняет разные функции. Персональное отделение от других индивидов в процессе социализации компенсируется чувством этнической принадлежности через тело - носитель генофонда. Мировыми религиями отвергается определяющее значение фактора национальной принадлежности, на первый план ставится духовное родство, что по праву позволяет помещать религию в центр культуры. Добровольный осознанный выбор человеком своей религиозной принадлежности определяет и его культурную принадлежность, преодолевая генетическую ограниченность.

В примитивных обществах сферы социальной жизни менее дифференцированы. Культурная принадлежность определяется членством в социальной структуре. Структурность - система отношений между социальными статусами (жреца или шамана, вождя, старейшин и т.д.) членов клана и между кланами. Эти отношения выражают пространственно-временные представления, т.е. являются ключевыми в определении "картины мира". Вхождение чужака в примитивную социальную структуру (в новый клан, в систему родства) социально-политической антропологией обозначается понятием адопции (от англ. adoption - усыновлять, усваивать, принимать). Иноземца (пленника) включают в свой линидж (генеологическое родство), клан (родовые отношения) с понижением статуса. В последующем социальная мобильность осуществляется через соответствующий обряд и жертвоприношения. Таким образом, родственные, социальные и политические связи синтезируются и воплощаются в культурных символах. Вхождение в систему социальных отношений происходит посредством освоения символов культурного пространства и их присвоения, т.е. путем инкультурации.

Процессы инкультурации могут происходить как с отдельными индивидами, так и с целыми группами. Переселение кланов с определенными культурными установками в новую культурную среду видоизменяет отношения внутри клана, разрушая связи либо, наоборот, адаптируя их к новым социальным отношениям. Приведем несколько исторических примеров инкультурации достаточно больших сообществ.

США - "страна неограниченных возможностей" - в течение двух столетий принимали беженцев и колонизаторов со всего мира. Их влекла возможность строительства нового общества с равными возможностями - своеобразного "рая на земле". Многие религиозные общины являлись монашескими, придерживались пуританских взглядов (труд и предельно простой быт), стремясь к изоляции от внешнего мира. Не имея репродуктивной функции, такие общины пополнялись исключительно за счет неофитов. Из-за отсутствия молодого поколения они вырождались, исчезая и реформируясь вновь. Иного принципа организации придерживались члены еврейской общины. Кибуц отличается от других экспериментов поселения в первую очередь тем, что он первоначально был коммуной по необходимости. Необходимость выживания на враждебной пустынной земле вынудила первых поселенцев к солидарности и тяжелому совместному труду. Наиболее высоким адаптационным потенциалом обладали также армянская, китайская диаспоры, т.е. диаспоры, основная функция которых - жизнеобеспечение её членов.

У немцев и еще в большей степени у русских крестьян всегда были сильны традиции свободного сотрудничества, почти независимые от характера государства. Существует известная и хорошо обоснованная точка зрения, что сельская коммуна, самоуправляющаяся в том, что касается ее местных дел, и привыкшая к дискуссии, является широко распространенным институтом в устоявшихся сообществах и наследницей автономии, подобной той, которая ранее существовала в семейной общине. Русские крестьянские общины, также имевшие структуру кровнородственных связей и связанный с ней способ жизнеобеспечения, отличались высокой жизнеустойчивостью. Бегство в XVII в. старообрядцев от царя-антихриста дабы "сохранить чистоту веры и обрести спасение в судный день", их общинное расселение за Уралом и в Сибири, в сущности, подготовило почву для экспансии Российской империи на восток.

Казачьи поселения (станицы) - пограничные форпосты русского самодержавия - принимали двойной вызов: со стороны кочевых племен и природных условий. Представляя собой военное полумонашеское братство наподобие братства рыцарских орденов или викингов, казачество сумело "подавить" развитостью культуры земледелия кочевой способ производства, преобразовав пастбища в крестьянские поля, а стойбища - в деревни. Таким образом, диаспора (община) как этнокультурная группа, сплоченная кровнородственными связями, является основным носителем культурного кода, "геном" культуры, несущим всю необходимую информацию для разворачивания модели социокультурных, политико-экономических отношений.

Эмиграцию из России периода 1917-1939 гг. можно считать чистым экспериментом по исследованию процесса инкультурации и социально-культурной адаптации, так как возвращение назад не представлялось возможным. Население русской эмиграции не отличалось однородностью, среди эмигрантов были представители крупного капитала, государственные чиновники, интеллигенция, военные и выходцы из рабоче-крестьянской среды. Фактической причиной их эмиграции являлась правовая незащищенность. В таком же положении русские эмигранты оказались и за рубежом. Образуя многочисленные диаспоры в Германии, Чехословакии, Болгарии, Польше, Греции, Югославии, Турции, Китае, они стремились привлечь внимание европейского общества к своей проблеме. Активную помощь оказывали им институты социокультурной адаптации, созданные самими же эмигрантами при поддержке государственных властей: Русское общество Красного Креста, Всероссийский земский союз, Российский земско-городской комитет помощи гражданам за границей; в Париже издавались специальные периодические издания. Культурный и интеллектуальный потенциал эмиграции позволял активно адаптироваться в западноевропейской среде. Например, в Праге, Берлине, Белграде открывались Русские Народные институты с целью подготовки специалистов для работы в России, а также внедрения русской культуры в европейское общество. Таким образом, собственная культура русской эмиграции была не только "водоразделом" между ней и европейскими народами, но и "мостом" между ними.

Итак, процессы социализации и инкультурации взаимообусловлены и присутствуют на каждой ступени культурно-исторического развития человека. Социализация при этом подчеркивает статусное положение человека в общественных отношениях. Инкультурация же является процессом освоения символического пространства, связанного с этим статусом, и всей организации общественных отношений, ее исторической детерминированности, выраженной в национальной культуре. Первичное культурное пространство, формирующее "картину мира", в дальнейшей жизнедеятельности человека определяет его мировосприятие. Дети любой культурной общности в большей степени похожи друг на друга, чем на своих предков, поэтому, как писал Клакхон, "если ребенок из России окажется в Соединенных Штатах, то, став взрослым, он будет действовать и думать как американец, а не как русский".

В межкультурных отношениях культурно-этническая принадлежность выступает на первый план, определяет взаимодействие, тогда как социально статусное положение отдаляется на второй план. Внутрикультурные отношения, наоборот, дистанцируются социальной принадлежностью, протекая на фоне культурного единства. Дифференцированность этих процессов от установки "Я среди своих" и "Я среди чужих" позволяет провести грань между социализацией и инкультурацией человека.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >