< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

9.3. Основные тенденции развития современной англо-американской геополитики

Во второй половине XX в. неоатлантизм становится ведущим направлением англо-американской геополитики. Идея единства Запада на геополитической карте мира всесторонне обосновывается неоатлантистами как центральное положение геополитики. Многочисленные ученики и последователи Н. Спайкмсна (напомним, что он возглавлял Йельский институт по изучению международных проблем) всесторонне разрабатывают его идею о роли Римленда в геополитической борьбе.

Д. Мейнинг выпускает монографию "Хартленд и Римленд в евразийской истории" (1956), где он предлагает разделить евразийское побережье на три типа по своей геополитической ориентации:

- пространства, ориентирующиеся на Хартленд, - Китай, Монголия, Северный Вьетнам, Бангладеш, Афганистан, Восточная Европа (включая Пруссию), Прибалтика и Карелия;

- геополитически нейтральные территории - Южная Корея, Бирма, Индия, Ирак, Сирия, Югославия;

- пространства, ориентирующиеся на Атлантику, - Западная Европа, Греция, Турция, Иран, Пакистан, Таиланд.

Сегодня, спустя полвека, очевидно, что геополитический прогноз Мейнинга относительно ориентации большинства стран Римленда оказался ошибочным: Восточная Европа, Прибалтика, Ирак, Иран, Югославия, Пакистан не раз меняли свой геополитический вектор. Римленд оказался весьма проблемной и неустойчивой геополитической зоной, и, несмотря на множество попыток неоатлантистов создать геополитическую модель этой территории, ни одна из них пока не была подтверждена в ходе развития геополитической истории.

Другой последователь Спайкмена Уильям Кирк выпустил книгу "Географическая ось истории" (1964). В ней он выдвинул гипотезу, согласно которой главную роль в структуре Римленда будут играть высшие культурные секторы "внутреннего полумесяца", которые имеют атлантическую ориентацию: Западная Европа, Пакистан и Турция. От них культурные импульсы смогут поступать внутрь континента, создавая мощные геополитические притяжения, с помощью которых можно объяснить динамику геополитической ситуации в Евразии. Но ни один из перечисленных выше геополитических факторов во второй половине прошлого века не стал генератором геополитической динамики. США действительно сделали ставку на Турцию и Пакистан в планах вестернизации Азии, но эти страны так и не смогли стабилизировать свои политические системы: в них периодически происходят военные перевороты, и без существенной поддержки Америки они сами не смогли бы удержаться в зоне атлантического влияния.

В несколько ином ключе постарался решить идею атлантического единства Запада Сэмюэль Хантингтон в своей статье "Столкновение цивилизаций?" (1993), которая стала ведущей геополитической парадигмой современного неоат-лантизма1. Идею "морской силы" Хантингтон дополнил концепцией цивилизационной идентичности Запада, обозначив главный геополитический конфликт XXI столетия: "Запад против остального мира". Он указал на ведущую роль цивилизационных конфликтов в международных коллизиях современности, что позволило сразу же определить главную "линию фронта": НАТО против исламского мира. Хантингтон обозначил на современной геополитической карте мира восемь основных цивилизаций: западную, православно-славянскую, конфуцианскую (китайскую), японскую, исламскую, индуистскую, латиноамериканскую и, возможно, африканскую. Основной стратегической задачей Запада он считает ограничение роста военной мощи исламских и конфуцианских стран, а также использование конфликтов и разногласий между этими странами. Другими словами, Хантингтон стремится всеми силами не допустить цивилизационного единства незападных стран, чтобы в ситуации геополитических конфликтов только Запад выступал как монолитная цивилизация - неделимая "морская сила" - против разрозненных, полных внутренних конфликтов незападных цивилизаций.

Работа Хантингтона является "катехизисом" современного неоатлантизма, поскольку все основные цели и задачи обозначены в ней предельно точно и лаконично.

Западу следует:

- "обеспечить более тесное сотрудничество и единение в рамках собственной цивилизации, особенно между ее европейской и североамериканской частями;

интегрировать в западную цивилизацию те общества в Восточной Европе и Латинской Америке, чьи культуры близки к западной;

- обеспечить более тесные взаимоотношения с Японией и Россией;

- предотвратить перерастание локальных конфликтов между цивилизациями в глобальные войны;

- ограничить военную экспансию конфуцианских и исламских стран;

- приостановить свертывание западной военной мощи и обеспечить военное превосходство на Дальнем Востоке и в Юго-Западной Азии;

- использовать трудности и конфликты во взаимоотношениях исламских и конфуцианских стран;

- поддерживать группы, ориентирующиеся на западные ценности в других цивилизациях;

- усилить международные институты, отражающие западные интересы и ценности и узаконивающие их, и обеспечить вовлечение незападных государств".

Сегодня мы наблюдаем, как все обозначенные Хантингтоном стратегические задачи блок НАТО во главе с США последовательно претворяет в жизнь. В этом смысле теория Хантингтона оказалась наиболее востребованной Западом в новом веке. Все крупные конфликты последнего десятилетия - бомбардировки Югославии, антитеррористическая операция против Афганистана, война в Ираке, конфликт с Ираном и другие идентифицируются Западом в парадигме конфликта цивилизаций.

Другим влиятельным направлением в англо-американской геополитике является мондиализм. Истоки идеи мондиализма уходят в глубокую древность, к мистическим представлениям о собирании всех народов в "едином мировом царстве", не знающем конфликтов и противоречий. Французский философ и социолог Огюст Конт (1798-1857) в учении о "третьей эре" попытался дать рационалистическую версию мондиалистской утопии, обратившись к идее создания "мирового правительства". В геополитике мондиалистские идеи начали активно распространяться в прошлом веке. Первый мондиалистский центр - Совет по международным отношениям (Council on Foreign Relations - CFR) был образован в 1921 г. американским банкиром Морганом. Эта организация поставила перед собой целью достижение полной унификации (американизации) планеты и создание "мирового правительства".

Второй крупный мондиалистский центр появился в 1954 г. под названием Бильдербергский клуб - объединение политиков, финансистов и интеллектуалов США и Европы для обсуждения и претворения в жизнь мондиалистских планов.

В 1973 г. была образована Трехсторонняя комиссия, или Трилатераль (Trilateral Commission), - третий наиболее влиятельный сегодня крупный мондиалистский центр, призванный объединить три больших пространства: Северную и Южную Америку, Европу и страны Азиатско-Тихоокеанского региона (Японию и Южную Корею). Соответственно этому Трехсторонняя комиссия имеет три штаб-квартиры: в Вашингтоне, Париже и Токио. Членами комиссии могут быть только частные лица. В настоящее время она насчитывает более 376 членов; 36 человек составляют ее исполнительный комитет.

Во главе Трилатераля и Бильдерберга стоит крупнейший американский банкир Дэвид Рокфеллер (р. 1915). Ведущим аналитиком этих структур является Збигнев Бжезинский.

Мондиалистские геополитические идеи неоднородны. Наибольшую известность получили три основные мондиалистские версии:

1) теория конвергенции, разработанная в период холодной войны; ее автор - З. Бжезинский;

2) "конец истории" - эта версия, получившая название по одноименной статье Ф. Фукуямы, возникла в начале 1990-х гг.;

3) "американская гегемония нового типа" - она появилась на рубеже нового века; ее автором также является З. Бжезинский.

Теория конвергенции (лат. convergere - сближаться, сходиться) предполагала сближение атлантической и континентальной моделей через преодоление идеологических противоречий марксизма и либерализма и создание новой "промежуточной" цивилизации смешанного типа. З. Бжезинский в работе "План игры. Геостратегическая структура ведения борьбы между США и СССР" (1986) представил конкретную программу сближения двух геополитических систем - СССР и США. Он предлагал Кремлю перейти к умеренной социал-демократической версии социализма с элементами рынка и частной собственности без эксцессов "классовой борьбы" и "диктатуры пролетариата". Одновременно Запад должен был ограничить свободу рынка, ввести государственное регулирование и смягчить социальные контрасты. Объединить две сближающиеся системы могли бы ценности и традиции Просвещения - идеи гуманизма, демократии и свободы.

После поражения СССР в холодной войне возобладала другая версия мондиализма - "конец истории", разработанная Фрэнсисом Фукуямой (р. 1952). Поражение СССР позволило американскому политологу сделать вывод о том, что для либеральной демократии "нет альтернативы". Новая планетарная система будет основана на ценностях свободного рынка и демократии, и если раньше победоносному распространению западных ценностей в мире мешала советская идеология, то после ее очевидного поражения ничто не может стать на пути вестернизации мира1. Между тем сегодня оптимистические прогнозы Фукуямы кажутся прекраснодушной либеральной утопией. Для победоносного распространения западных ценностей в мире понадобились уже бомбардировки Югославии и Афганистана, война в Ираке. Мир охвачен целой сетью конфликтов низкой интенсивности, которых с каждым годом становится все больше. Оживление национализма и религиозного фундаментализма в разных регионах сопровождается ростом антиамериканских и антизападных настроений. Вопреки прогнозам Фукуямы история продолжается.

Именно поэтому в начале нынешнего века более популярной в мондиалистских кругах стала концепция американской гегемонии нового типа, разработанная З. Бжезинским в его работе "Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы" (1998). Эту книгу Бжезинский посвятил своим студентам со скромной целью: "...чтобы помочь формировать очертания мира завтрашнего дня". Он дал предельно четкие формулировки "гегемонии нового типа", подчеркнув, что в XXI столетии основной геополитический вопрос не сводится к старой дилемме атлантизма и континентализма - "власть на суше" или "власть на море": "Геополитика продвинулась от регионального мышления к глобальному, при этом превосходство над всем Евразийским пространством служит центральной основой для глобального главенства".

Бжезинский утверждает, что нынешняя американская гегемония беспрецедентна по трем причинам:

1) впервые в истории одно государство является действительно мировой державой;

2) государством, превосходящим все другие в мировом масштабе, является неевразийское государство;

3) центральная арена мира - Евразия - находится под превалирующим влиянием неевразийской державы.

Весьма цинично Бжезинский оценивает концепцию "зрелого стратегического партнерства" между Россией и США: "Америка никогда не намеревалась делить власть на земном шаре с Россией, да и не могла делать этого, даже если бы и хотела. Новая Россия была просто слишком слабой, слишком разоренной 75 годами правления коммунистов и слишком отсталой социально, чтобы быть реальным партнером Америки в мире". Решительно отбросив, таким образом, любые предположения о возможном стратегическом партнерстве между Россией и США, он акцентирует внимание на стратегических задачах Америки.

Бжезинский разработал скоординированную американскую геостратегию в отношении Евразии, которая словно в шахматной партии продумана на несколько шагов вперед, предвосхищая возможные ответные ходы. Рассчитанная на длительное время стратегия ориентирована на краткосрочную (пять или около того лет), среднесрочную (до 20 или около 20 лет) и долгосрочную (свыше 20 лет) перспективу. Эти стадии он рассматривает не в изоляции друг от друга, а как части единой системы: первая стадия должна плавно и последовательно перейти во вторую, а вторая - в третью.

В краткосрочной перспективе Америка заинтересована укрепить и сохранить существующий геополитический плюрализм на карте Евразии. На практике это означает, что

Соединенные Штаты добиваются реорганизации межгосударственных отношений на всем Евразийском континенте, чтобы в результате здесь было не одно ведущее государство, а много "средних", относительно стабильных и умеренно сильных, но обязательно более слабых по сравнению с США как по отдельности, так и все вместе. Особое значение в этом отношении имеет Украина. По мнению Бжезинского, эта задача может быть выполнена, если удастся предотвратить появление враждебной Америке коалиции, которая попыталась бы бросить вызов ведущей роли Америки.

В среднесрочной перспективе американская геостратегия предполагает акцент на появлении все более важных и в стратегическом плане совместимых партнеров, которые под руководством Америки могли бы помочь в создании трансевразийской системы безопасности, объединяющей все большее число стран. В долгосрочной перспективе все вышесказанное должно постепенно привести к образованию мирового центра "по-настоящему совместной политической ответственности".

Таким образом, ближайшая задача американской геостратегии заключается в том, чтобы удостовериться, что ни одно государство или группа государств не обладают потенциалом, необходимым для того, чтобы изгнать Соединенные Штаты из Евразии или даже в значительной степени снизить их решающую роль в качестве мирового арбитра.

Геополитический анализ Бжезинского выявляет как явные, так и тайные цели и механизмы американской гегемонии. Он откровенно заявляет о том, что США заинтересованы в сохранении существующего геополитического плюрализма на карте Евразии (подразумевающего господство США на всех азимутах). Эта задача предполагает систематические усилия, направленные на то, чтобы предотвратить появление враждебной коалиции евразийских государств, способных "бросить вызов ведущей роли Америки".

Что же это за коалиция, которой так опасается Бжезинский? В его книге мы можем найти ответ и на этот интересный вопрос.

Потенциально самым опасным сценарием развития событий он считает создание антигегемонистской коалиции с участием Китая, России и Ирана, которых будет объединять не идеология, а взаимодополняющие обиды. Чтобы не допустить осуществления этого сценария, Бжезинский рекомендует старую тактику "разделяй и властвуй". Другими словами, он рекомендует метод сепаратных переговоров с каждым из континентальных государств, разжигание между ними взаимных обид и обещание в случае сотрудничества с США дивидендов в виде "двухстороннего стратегического партнерства".

Второй опасный для США сценарий Бжезинский видит в возможной китайско-японской оси. Такой блок может объединить мощь двух чрезвычайно продуктивных народов и использовать в качестве объединяющей антиамериканской доктрины некую форму "азиатчины". Для предотвращения этого сценария он рекомендует укреплять японо-американские отношения: "Япония, если она повернет свое лицо к миру и отвернется от Азии, должна быть значительно поощрена и получить особый статус, чтобы были удовлетворены ее собственные национальные интересы". Бжезинский настаивает на заключении американо-японского соглашения о свободной торговле, в результате которого будет создано особое американо-японское торговое пространство. По его мнению, такой план обеспечит геополитическую опору для длительного присутствия США на Дальнем Востоке.

Третьей опасностью для гегемонии США Бжезинский считает перегруппировку сил в Европе, образование франко-российского или тайного германо-российского союза. В истории подобные прецеденты были, но сегодня такая принципиальная переориентация европейской политики может произойти лишь в случае остановки процесса европейского объединения. Бжезинский считает европейский континентальный блок наименее вероятным геополитическим сценарием и всерьез рассчитывает на то, что именно европейская геополитическая ориентация России поможет нейтрализовать ее опасные самостоятельные инициативы в международных отношениях.

На рубеже XX-XXI вв. мы видели, как геополитические планы Бжезинского последовательно претворяются в жизнь. Суть всех серьезных инициатив США последних лет - бдительная нейтрализация любых континентальных альянсов России, Китая, Японии, Индии. Американская дипломатия умело использует экономические и политические рычаги для проведения сепаратных переговоров с каждой из крупных восточных держав, не допуская опасных сближений евразийских соседей. Бжезинский всерьез надеется, что такая тактика может быть успешной по крайней мере "на период существования одного поколения" (30 лет). В его мондиалистской концепции "Рах Americana" держится на целой серии двух- и трехсторонних соглашений в области безопасности. Прежде всего это расширение НАТО и подписание особой хартии с Россией, а затем и с Китаем. Помимо этого он считает необходимым пролонгацию двухстороннего договора США и Японии в области безопасности и проведение трехсторонних консультаций между США, Японией и Китаем.

Столь сложная архитектура американской геополитической гегемонии, разработанная Бжезинским, является только верхушкой айсберга, скрывающего более тонкие и сложные сети тайных союзов и коалиций, цель у которых одна: не допустить антигегемонистских континентальных блоков, сохранить господство Америки.

В своей новой книге "Выбор: мировое господство или глобальное лидерство" (2004) Бжезинский развивает мысль о "всемирной роли США как единственной сверхдержавы". По его мнению, ни одно государство не сможет сравняться с Америкой в четырех главных аспектах силы - военном, экономическом, техническом и культурном, которые в совокупности и определяют решающее политическое влияние в мировом масштабе. Необходимость американской гегемонии он видит в том, чтобы предотвратить "геополитический хаос". Он пугает мир разрушительными последствиями демографического взрыва, миграции, вызванной нищетой, радикальной урбанизацией, а также этнической и религиозной враждой и распространением оружия массового уничтожения, хотя в условиях однополярного мира эти процессы на наших глазах развивались стихийно и бесконтрольно.

Бжезинский видит два фундамента американской гегемонии: господство, основанное на силе, и лидерство, основанное на согласии. И хотя он выбирает лидерство, в его во многом демагогической концепции оно парадоксальным образом соединяет гегемонию с элементами демократии. "Гегемоническое лидерство" предполагает, что "американская глобальная гегемония управляет американской демократией". И Бжезинский откровенно демонстрирует механизмы такого управления: компьютерная обработка высказываний президента Буша после 11 сентября 2001 г. в течение 15 месяцев показала, что он публично не менее 99 раз использовал различные варианты манихейской фразы "Кто не с нами, тот против нас".

Таким образом, американская глобальная гегемония откровенно опирается на новые информационные технологии управления общественным мнением, в русле которых информационные фантомы умело используются для обоснования особой роли гегемонии США в глобальном мире.

Бжезинский рассматривает новые тенденции в глобальной геополитической ситуации, сложившиеся после 11 сентября 2001 г. К их числу он относит:

- увеличение разрыва в военных возможностях не только между США и их геополитическими противниками, но и между их основными союзниками;

- заметное отставание военно-политического объединения ЕС от интеграции в экономической сфере;

- все более ясное понимание Китаем, что ему необходим период минимальной внешнеполитической активности, чтобы справиться с внутренними задачами;

- стремление Японии стать могущественной военной державой;

- повсеместное распространение опасений, что склонная к единоличным решениями Америка способна стать источником угроз для всей планеты.

В этой обстановке Бжезинский прогнозирует новые варианты геополитических союзов США. Приоритет он отдает разработке трансатлантической и тихоокеанской стратегиям как наиболее эффективным. Несмотря на наметившиеся серьезные разногласия с ЕС по вопросу "антитеррористической операции" в Ираке и рост антиамериканских настроений в Европе, политолог делает ставку на союз США с Европой как на "брак по расчету". Он пишет: "Действуя в одиночку, Америка может первенствовать, но ей не достичь всемогущества; Европа, действуя аналогичным образом, может наслаждаться богатством, но ей не преодолеть своего бессилия". Европейцам Бжезинский отводит "вспомогательную" роль в сфере глобальной безопасности, надеясь, что объединенный американо-европейский контингент поможет США справиться с их глобальными задачами.

Особую роль в новых геополитических условиях Бжезинский отводит тихоокеанской стратегии, в основу которой он стремится положить "тщательно сбалансированный стратегический треугольник" в составе США, Китая и Японии. В этом политолог видит возможность создания важного "восточного плацдарма" для противостояния "стихии беспорядка" на обширных евразийских пространствах, которые он по-прежнему рассматривает в качестве "черной дыры". Настороженно относясь к гегемонистским устремлениям Японии и Китая в Тихоокеанском регионе, Бжезинский предлагает американцам держать под контролем своих союзников с помощью тонкого балансирования между их взаимными страхами и претензиями.

Серьезную опасность в новой геополитической ситуации Бжезинский видит в неуклонном нарастании антиамериканских настроений по всему миру. Он отмечает разрушительную для американской гегемонии роль "паневропеизма" и "паназиатизма", которые собирают под свои знамена всех, кто видит в Америке общую угрозу. Именно эти тенденции тревожат его прежде всего: "Америка должна более тонко чувствовать риск того, что ее отождествление с несправедливой моделью глобализации может вызвать мировую реакцию". Однако подобный реалистический вывод теряется на фоне настойчивых повторений о неизбежности глобального американского лидерства.

Завершая анализ современной англо-американской геополитической традиции, обратим внимание на работу Роберта Кейгана (р. 1958), старшего научного сотрудника Фонда Карнеги за международный мир (Carnegie Endowment for International Peace)- авторитетного американского эксперта по проблемам безопасности США, в которой рассматриваются наметившиеся серьезные различия в американской и европейской геополитике1.

В статье "Сила слабости" Кейган подчеркивает, что Америка и Европа в своих геостратегических приоритетах расходятся по самому главному вопросу: о силе, ее эффективности, морали и желательности. Европа испытывает отвращение к силе или обходит ее стороной, вступая в самодостаточный мир законов, правил, международных переговоров и сотрудничества. Она стоит на пороге постисторического рая, в котором господствуют мир и относительное процветание, - своего рода воплощение идеи Канта о "вечном мире". США, напротив, по-прежнему живут в истории, используя свою силу в анархическом гоббсианском мире, где нельзя полагаться на нормы международного права. Именно поэтому у американских и европейских геополитиков сегодня мало точек соприкосновения, и они понимают друг друга все хуже и хуже. Американские и европейские интеллектуалы утверждают, что у них нет больше общей "стратегической культуры". Европейцы изображают Америку как страну, где господствует культ смерти, правит смертная казнь и у каждого есть пистолет. При этом европейское видение мира намного сложнее и богаче нюансами. Европейцы пытаются оказать влияние на других с помощью искусной политики и маневров, они более терпимы и гуманны, предпочитают дипломатию и убеждение. Кейган не видит в этих различиях американской и европейской стратегий социокультурных разногласий Америки и Европы, он склонен рассматривать их в конкретно-историческом плане - как проявление силы и слабости военно-экономического потенциала.

Эту тему Кейган продолжает в своей новой книге "Возвращение истории и конец мечтаний". В условиях экономического кризиса вопрос о разногласиях европейцев и американцев он ставит уже более остро: сможет ли слабая Европа и дальше участвовать в политической жизни XXI столетия? Он весьма скептичен в своих оценках европейских политиков и не находит в Европе сильных легитимных лидеров: Гордон Браун слишком слаб, Ангелу Меркель интересует лишь положение Германии, фигура Сильвио Берлускони устраивает лишь тех европейцев, которые проживают в Италии, Николя Саркози не удовлетворяет Германию и Великобританию.

Кейгана не устраивает и то, что Европа чересчур озабочена иммиграцией и поисками общей идентичности. По его мнению, европейцы замыкаются на собственных проблемах, и этот эскапизм уводит их от реальных проблем: "Слабость Европы - это своего рода "нирвана"... Я бы предпочел, чтобы в XXI столетии мировым лидером была Европа, а не Россия Владимира Путина или Китай Ху Цзинтао... Но Европа, к сожалению, сильной становиться не хочет".

Таким образом, мы видим, что американских геополитиков сильно раздражает нежелание европейцев покорно следовать в фарватере американского курса. Сегодня геополитики по обе стороны Атлантики все острее чувствуют глубокие идеологические разногласия по вопросу о кардинальных целях и принципах геостратегии. К сожалению, гуманистический курс Европы вызывает у американцев лишь чувство раздражения. Более того, американские геополитики не хотят видеть в этом серьезные различия культур Европы и Америки, а именно то, что принципы гуманизма, законности и международного права были во многом выстраданы европейцами в ходе нескольких мировых войн.

Кейган дает оценку новой геополитической ситуации и приходит к выводу, что мир вновь стоит перед призраком нового "железного занавеса", с одной стороны которого пребывают автократоры (в том числе Китай и Россия), а с другой - прогрессивные демократы во главе с США. Фактически он предрекает новую глобальную конкуренцию "двух миров", поскольку "Запад теряет свою монополию на процесс глобализации". Такой расклад сил стал сюрпризом для демократического мира, который искренне верил, что конкуренция закончилась с падением Берлинской стены.

В этой геополитической модели глобальная конкуренция между демократическими и автократическими правительствами является доминирующей тенденцией геополитической динамики XXI столетия. Великие державы все больше выбирают, к какой стороне примкнуть, и соотносят себя с одним либо с другим лагерем. По мнению Кейгана, Индия, которая на протяжении холодной войны сохраняла гордый нейтралитет или даже была просоветской, начала отождествлять себя с демократическим Западом. Япония тоже в последние годы изменила традиции и сделала все возможное, чтобы утвердить себя в роли демократической державы, разделяя общие ценности с другими демократическими государствами Азии, а также с неазиатскими демократическими правительствами. Как для Японии, так и для Индии желание быть частью демократического мира является подлинным, но также и частью геополитического расчета, способом укрепления солидарности с другими великими державами, которые могут помочь в их стратегической конкуренции с Китаем.

Вместе с тем Кейган обращает внимание на "двойные реальности эпохи", которые возникают в результате сильной конкуренции между демократией и автократией. Демократическая Индия в своей геополитической конкуренции с автократическим Китаем поддерживает бирманскую диктатуру, для того чтобы лишить Пекин стратегического преимущества. Индийские дипломаты заставляют другие великие державы играть друг против друга, поддерживая неплохие отношения с Россией, а иногда и с Китаем. Демократические Греция и Кипр развивают тесные отношения с Россией частично из-за культурной солидарности с восточными православными христианами, но больше из экономического интереса. США в течение долгого времени союзничали с арабскими диктаторами вследствие стратегических и экономических причин, а также из-за продолжительного военного режима в Пакистане. Как и во время холодной войны, стратегические и экономические соображения, а также культурные связи могут часто противоречить идеологии.

Кейган приходит к выводу, что модель "столкновения цивилизаций" устарела: в сегодняшнем мире форма правительства нации, а не ее "цивилизация" или географическое положение может служить лучшим признаком для предугадывании геополитических союзов. Сегодня азиатские демократические государства объединяются с европейскими демократическими государствами против азиатской автократии. Китайские наблюдатели говорят о "У-образном поясе" проамериканских демократических сил, "простирающемся от Северо-Восточной до Центральной Азии". Глобальное разделение между "клубом автократов" и "осью демократии" имеет широкие последствия для международной системы: между великими державами не существует общих принципов морали и ценностей, их место заняли подозрения и растущая враждебность.

Выводы, которые следуют из этой геополитической модели, весьма тревожны: мир стоит перед перспективой новой идеологической борьбы, в нем нарастает враждебность. Американский геополитик весьма недвусмысленно призывает демократические государства мира "задуматься над тем, как они могут защитить свои интересы и продвигать свои принципы в мире, где им опять противостоят". За этим призывом слышится стремление не только встряхнуть расслабленную Европу перед образом нового "мирового зла", но и сформулировать новые геополитические цели для всего "демократического человечества" в духе манихейских страстей: "кто не с нами, тот против нас".

Таким образом, в XXI столетии в англо-американской школе геополитики продолжает доминировать тенденция к стратегическому геополитическому моделированию мировых конфликтов и войн. Как и во времена А. Мэхэна и X. Маккиндера, работы американских геополитиков больше напоминают стратегические планы военных битв, чем академические трактаты.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >