< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

5.1. Общественная мораль

Нормативная необходимость исключений из моральных запретов, и прежде всего из запрета на применение силы к другому человеку, создает мост между политикой и правом, с одной стороны, и моралью, с другой. Она служит одним из указаний на существование особой подсистемы морали, которую условно можно назвать "общественной моралью" в отличие от абсолютистской морали индивидуального совершенствования. Общественная мораль устанавливает ответственность моральных субъектов не только за их собственный образ жизни (его строгое соответствие запретам), но и за характер их совместного существования, за то, как общественное устройство в целом, отдельные институты, традиции и управленческие решения влияют на качество жизни каждого из членов общества. Российский этик Р. Г. Апресян так охарактеризовал это явление: "Концепт "общественная мораль", призван отражать воплощенность в обществе в целом и различных его сферах - политически-административной, хозяйственной, потребительской, рекреационно-реабилитационной, культурной (в функциональном смысле, т.е. сфере воспроизводства и развития знаний, норм и ценностей, обеспечивающих эффективность жизнедеятельности) - основополагающих и универсальных... принципов". Именно общественная мораль является основой для этической оценки политических процессов и правовых систем. Она использует при этом критерии, соотнесенные с фундаментальными запретами и предписаниями морали индивидуального совершенствования, но не тождественные им. Основными оценочными инструментами при этом являются такие понятия, как "общее благо", "справедливость", "права человека" и т.д.

Общественная мораль может рассматриваться как необходимая частичная трансформация морали индивидуального совершенствования в нескольких направлениях. Первое направление касается степени формализованности требований. В той мере, в какой мораль является проявлением индивидуальной творческой свободы, она сопротивляется формализации своего нормативного содержания в виде единообразных развернутых кодексов, выходящих за пределы очень небольшого количества основополагающих запретов. Моральный субъект неизбежно чувствует двусмысленность своего положения при предъявлении ему развернутой системы позитивных и негативных требований. Ведь любая система такого рода отражает какую-то одну конфигурацию изначально несовместимых и несоизмеримых между собой ценностей, у которой нет основания претендовать на абсолютную правильность. Любой моральный кодекс резко ограничивает возможности проявления индивидуализированной нравственной мудрости и снижает ответственность человека за выбор правильного жизненного пути. Однако в условиях общественного сосуществования людей элементы кодификации морали оказываются необходимы, поскольку они облегчают эффективную кооперацию и способствуют уменьшению морально неприемлемого вреда. На это обратил внимание Д. Юм, наградив главную добродетель общественного сосуществования - справедливость - эпитетом "искусственная". Справедливость, по Д. Юму, в некоторых случаях требует совершать поступки, которые выглядят как проявление неуважения к потребностям и интересам отдельных людей и в силу этого противоречат естественному состраданию. Моральная необходимость вернуть деньги, потерянные злобным, богатым скупцом, может лишить нас возможности помочь многодетному добрейшему человеку. И с этим приходится мириться, поскольку повсеместное и постоянное исполнение требований справедливости способствует общественному благу, а создать эффективно действующую систему норм, в которой такие случаи получили бы статус исключения, невозможно.

Второе направление касается способа вменения нравственных требований. Мораль, в отличие от права, обеспечивает реализацию своих требований преимущественно на основе самообязывания. Так как она требует от человека совершенствовать не только поведение, но и характер (личность), то институциональное принуждение не может являться ни единственным, ни основным средством достижения ее целей. Однако вне принуждения мораль оказывается попросту бессильной. Если самообязывание не подкрепляется иными гарантиями нравственного отношения к другому человеку, то обязанность сохранять такое отношение ложится на каждого человека бесконечно тяжелым бременем. Быть нравственным, находясь среди людей, которых не ограничивает ни голос совести, ни окрик закона, под силу только святому. В этом смысле показателен известный мысленный эксперимент Т. Гоббса: в его естественном состоянии требования нравственного (естественного) закона являются всего лишь основой для предельно рискованного проявления личной добродетельности, но будучи закрепленными в государственном законе, они превращаются в основу существования всего сообщества. Но дело не в том, что "кнут и пряник" выступают как единственный падежный способ регулирования человеческого поведения. Просто на фоне, заданном эффективной деятельностью правовых институтов и внесиловым понуждением со стороны различного рода локальных сообществ (территориальных, профессиональных, религиозных), самообязывание членов общества протекает легче, приобретает массовый характер. Многочисленные примеры того, как "проседание" механизмов общественного принуждения приводило к коллапсу внеинституциональных форм регулирования поведения, являются для этого тезиса своего рода "доказательством от противного".

Третьим направлением является выработка специфических нормативных принципов, которые определяют моральную приемлемость (предпочтительность) социальных институтов и отдельных общественно значимых решений. Как уже говорилось ранее, сама по себе возможность принуждения в рамках общественной морали под вопросом не стоит. Шокирующая приверженца морали совершенствующихся индивидов формулировка Н. Макиавелли, что государь, защищающий большинство населения от грабежей и убийств посредством расправы, "проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку", выглядит в ее рамках как вполне обоснованное рассуждение. Основной проблемой в этой перспективе является не оправдание принуждения как такового, а определение способов достаточного и эффективного использования этого принуждения для обеспечения потребностей членов общества в безопасности, материальном благосостоянии, успешной индивидуальной самореализации и социальном признании. Для этого необходимы специальные критерии моральной оценки.

Первую группу таких критериев представляют собой методики, восходящие к утилитаристской социальной этике. Среди них выделяется строго формализованная методика определения коллективных (общественных) выгод и затрат, активно используемая в современной законодательной и административной практике. Утилитаристские методики предполагают возможность суммирования благосостояния (удовлетворенности предпочтений) всех членов общества по отношению к ряду альтернативных решений с последующим сравнением получившихся суммарных значений. Наилучшим решением в этой перспективе будет то, выгоды (приобретения) от реализации которого будут в наибольшей степени превосходить затраты (потери). Потери одних групп и индивидов, принадлежащих к коллективному целому, при этом могут компенсироваться приобретениями других. Масштаб потерь и приобретений часто выражается в денежном эквиваленте. Для определения этого масштаба используются разные способы, в том числе наблюдение за поведением людей и прямое их интервьюирование, касающееся готовности платить за определенные блага или готовности получать компенсацию за их потерю. Моральная обоснованность решения, принимаемого с помощью таких методик, обеспечивается тем, что благосостояние одного человека имеет в ходе суммирования и подведения баланса такой же вес, как и благосостояние любого другого.

Существуют практические контексты, в которых применение более или менее строгого и более или менее формализованного утилитаристского подхода вполне соответствует идеям общего блага и справедливости. Однако он не может претендовать на положение единственного критерия моральной оценки социальных институтов и общественно значимых решений. Одним из самых существенных его недостатков является отсутствие чувствительности к невосполнимым потерям. Так как он исходит из существования единого эквивалента в сфере потерь и приобретений, то предполагает, что потеря какой-то одной составляющей благосостояния всегда может быть компенсирована приобретениями в отношении другой. Например, потеря биологических видов, экосистем, уникальных художественных творений может быть скомпенсирована экономическими преимуществами. Еще одним недостатком данного критерия служит то, что сложение интересов разных людей всегда находится на грани неуважения к тем, кто в итоге несет потери ради большинства. Дж. Ролз провозгласил такое сложение, игнорирующее "различия между личностями", одним из проявлений отношения к другому человеку исключительно как к средству. Кульминационным выражением этой тенденции является установление в рамках анализа выгод и затрат денежной стоимости потерянной человеческой жизни, что самым радикальным образом расходится с моральным требованием уважения к ней. Таким образом, сохранение равного веса интересов и потребностей членов общества в рамках подведения баланса коллективных выгод и затрат далеко не всегда является достаточным для того, чтобы реализовать на практике идею фундаментального равенства между людьми.

Очевидные недостатки расчета коллективных потерь и приобретений показывают, что такой расчет должен быть дополнен системой индивидуальных прав, выступающих в качестве жестких внешних ограничений как для стремления реализовать частные потребности и интересы, так и для стремления увеличить суммарное благосостояние общества. Такие права представляют собой вторую группу нормативных критериев общественной морали. Если лицо X обладает правом на совершение действия V (например, на публичное высказывание собственных убеждений или получение денег по векселю), то другие люди и общественные институты имеют обязанность не препятствовать или способствовать совершению этого действия.

Тем самым определенный интерес лица X попадет под защиту, его удовлетворение оказывается внешним образом гарантированным. Несмотря на то, что этот интерес имеет эгоистический или просто партикулярный характер, т.е. расходится с суммарным интересом общества, лицо X не должно чувствовать смущения и неудобства, настаивая на выполнении обязанностей, позволяющих его удовлетворить. Ядром прав, гарантируемых обществом своему члену, являются так называемые "права первого поколения" (политические или гражданские). Они носят негативный характер, защищая интересы обладателя от вмешательства других членов общества, их групп или государства. Среди них право на жизнь и физическую неприкосновенность, свобода слова, свобода передвижения, свобода вероисповедания, свобода выбора профессии и рода деятельности, право на беспристрастное судебное разбирательство, право избирать и быть избранным, право на неприкосновенность частной жизни, право на владение собственностью и т.д. "Права второго поколения" имеют позитивный характер и социально-экономическую направленность. Среди них право на труд, право на отдых и досуг, право на образование, право на медицинское обслуживание, право на уровень жизни, необходимый для поддержания здоровья и благосостояния и т.д. "Права третьего поколения" относятся к группам людей или к индивидам, но в качестве представителей соответствующих групп. К ним относятся право наций на самоопределение и развитие, право индивидов на сохранение своей культурной идентичности и т.д. Статус прав третьего поколения и их практическое содержание представляют собой чрезвычайно дискуссионный вопрос социальной этики и правовой теории.

Хотя понятие права фиксирует строгие и определенные границы допустимого и недопустимого поведения, оно проявляет гораздо большую гибкость в области морального санкционирования принуждения (применения силы), чем понятие морального запрета. Это связано с тем, что в перспективе этики прав в качестве первичной нравственной цели выступает итоговое положение определенного человека, защита его интереса, а не качество действий (поступков), которые этому интересу угрожают. Например, для этики прав первична возможность продолжения жизни потенциальным объектом покушения, а не воздержание от убийства потенциальным злодеем. Разрешение тупиков, связанных с конфликтом прав покушающегося и жертвы покушения, обеспечивается тем, что человек, нарушивший право другого, рассматривается как лицо, потерявшее какие-то из собственных прав. Оправданное с точки зрения морали, т.е. не нарушающее прав, принуждение имеет вид, если воспользоваться удачной формулировкой И. Канта, "препятствия препятствию для свободы". При этом следует иметь в виду, что потеря прав нарушителем чужого права всегда является частичной. Некоторые действия в его отношении заведомо находятся за пределами правомерного препятствия препятствиям свободы, например, внесудебное наказание или пытки.

Итак, в качестве основных нормативных ориентиров общественной морали определились: а) максимизация суммированного интереса членов общества в пределах ограничений, налагаемых системой индивидуальных прав; б) эффективность принуждения, направленного на защиту индивидуальных прав от действий нарушителей. Однако существуют случаи, в которых применение этой целостной системы целей и ограничений теряет свою моральную оправданность. Таковы ситуации, в которых нарушение прав является единственным способом для предотвращения катастрофического для общества сценария. Необходимость спасти большое количество человеческих жизней является основой для пренебрежения правами тех людей, которые не покушались на право другого, или нарушения тех прав, которые вне катастрофической перспективы сохраняются даже за самым злостным и опасным нарушителем. Иными словами, за определенным порогом потенциального вреда некоторые права, их называют также "деонтологическими ограничениями", перестают связывать те центры принятия решений, которые ответственны за общественную безопасность. Последние получают возможность действовать в соответствии с видоизмененной для условий катастрофической ситуации логикой коллективных выгод и затрат. В современной нормативной этике такая позиция называется "пороговой деонтологией" (используется также обозначение "концепция меньшего зла"). Способы выявления меньшего зла выступают как третья группа нормативных критериев общественной морали. Под углом зрения "пороговой деонтологии" обсуждаются такие проблемы как "сопутствующие" потери гражданских лиц в ходе ведения военных действий, ограничение гражданских нрав и свобод в чрезвычайных ситуациях, применение дознавателями физических мер давления в отношении лиц, подозреваемых в террористической деятельности и т.д.

Необходимость приостановки действия некоторых прав в ситуациях, чреватых опасностью катастрофического ущерба, отчасти признана в международных документах, фиксирующих права человека. К примеру, в Европейской конвенции по защите прав и основных свобод человека (1950) содержится статья о допустимости отступления от нормативного содержания Конвенции "во время войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего жизни нации", хотя эта оговорка и не распространяется на такие действия, как применение пыток или лишение человека жизни вне правомерных военных действий и без вынесения смертного приговора судом.

Четвертым направлением трансформации морали индивидуального совершенствования является раздробление единого нормативного пространства морали. Обсуждая выше исключения из фундаментальных нравственных запретов, мы рассматривали их как ситуативное явление. Каждый человек может попасть в ситуацию, в которой невозможно выдержать линию поведения, прямо выражающую стремление к нравственному совершенству, т.е. в ситуацию, в которой нарушение запрета превращается в обязанность. Каждый может оказаться на месте свидетеля покушения, который способен его остановить с помощью силы или обмана, или на месте действующего лица известного мысленного эксперимента "Трамвай", которое имеет возможность перенаправить смертельную угрозу с большего количества людей на меньшее. В этих случаях нормы, определяющие допустимость (обязательность) применения силы или обмана, действуют в отношении любого человека, являются неспециализированными и осмысляются действующими лицами именно как исключение из общего правила. Однако в общественной практике присутствуют легитимные виды деятельности, целые профессии, требующие от своих представителей систематически нарушать нравственные запреты без обязательного осознания того, что они действуют в рамках логики исключений. Моральное обоснование подобного положения опирается на следующее рассуждение: если какой-то общественный институт или род деятельности эффективно исполняет свою роль в обеспечении общественного блага, то необходимые для его функционирования нарушения нравственных запретов, будучи введены в ограниченные, строго определенные рамки, приобретают характер морально оправданных действий (исполнения профессионального долга). Профессионально-этическое раздробление моральной нормативности закрепляют соответствующие специализированные кодексы поведения. Яркое описание этого явления, отражающее всю его парадоксальность для индивидуальной морали, предложил М. Монтень: "Во всяком государстве существуют необходимые ему должности, не только презренные, но и порочные; порокам в нем отводится свое место, и их используют для придания прочности нашему объединению, как используют яды, чтобы сохранить наше здоровье... Эти должности становятся извинительными, поскольку они нужны, и общественная необходимость побуждает забыть об их подлинной сущности".

Какие же деяния оказываются реабилитированными в специализированных этических кодексах? Причинение физического ущерба и убийство, когда речь идет о кодификации воинского этоса или этоса работников охраны правопорядка. Манипуляция мнением других людей и ложь, когда речь идет о нравственном кодексе юриста, представляющего интересы клиента. Использование другого человека в качестве средства извлечения материальной выгоды, когда речь идет об этике бизнеса. Во всех подобных случаях нравственные запреты подвергаются дополнительной интерпретации, снижающей планку общего нравственного долга. Для солдата профессионально-этический долг состоит в том, чтобы эффективно участвовать в военных действиях, наносить урон противнику, разграничивая при этом военных и гражданских лиц и стремясь к уменьшению потерь последних. Для юриста-представителя долг состоит в том, чтобы, воздерживаясь от подлога и лжесвидетельства, выстроить благоприятное для клиента описание событий, даже если у него есть все основания считать этот нарратив не соответствующим действительности. Для бизнесмена долг состоит в том, чтобы эффективно строить и сохранять прибыльное предприятие, отталкиваясь от реального положения рынка труда и закрывая глаза на асимметрию информации, доступной ему и его потенциальному партнеру по сделке. Презумпция нравственной проблематичности таких действий, создающая атмосферу трагедии в случаях ситуативного применения логики исключений из нравственных запретов, в профессиональной этике бывает изначально смягчена или снята.

В последующих параграфах раздела будет охарактеризовано несколько ключевых вопросов общественной морали - нравственных проблем, спроецированных в сферу принятия политических решений и проектирования правовых институтов. Каждая из них представляет собой точку притяжения не только для этических исследований, но и для общественно-политического дискурса. В первую очередь, речь пойдет об условиях применения силы (принуждения), применительно к трем практическим контекстам. Отдельные параграфы будут посвящены выяснению морально обоснованной реакции на незавершившиеся попытки причинения вреда (самооборона частных лиц и справедливая война), на намеренно причиненный вред (наказание), на образы жизни, вызывающие острое моральное осуждение и представляющие опасность для общества (патерналистское принуждение со стороны государства). В заключительном параграфе раздела будут проанализированы нормативные принципы распределения материальных ресурсов.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >