< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

Комическое

Комическое традиционно считается одной из основных эстетических категорий и в то же время едва ли не самой сложной и даже загадочной. Подобно большинству других категорий эстетики, осознание природы комического начинается уже в античности, значительный вклад в осмысление специфики комического внес Аристотель и его последователи. Комическому посвящено множество исследований, все без исключения эстетические школы и направления предпринимали попытки определить сущность этой категории, выяснить закономерности его восприятия, онтологию и аксиологию. Очевидной сложностью является многоаспектность природы комического, поскольку любое явление реальности, любой предмет или процесс, теория или концепция могут быть проинтерпретированы с позиций комического. Очевидно, что комическое не ограничено сферой искусства, но представлено во многих дискурсах культуры: в повседневном и профессиональном общении, публицистике, общественном красноречии, даже науке. Для определения сущности комического важна связь комического со смешным. Но смешное только тогда становится комическим, когда обладает эстетической ценностью как непосредственный продукт культуры или явление, предмет природы, обретающий устойчивые коннотации с культурными реалиями. Пространства комического и смешного совпадают в большинстве случаев, хотя они и не тождественны. Так, иногда предмет комического может быть вовсе не смешным, хотя и намеренно осмеиваемым, исходя из особой прагматической заданности автора, как часто бывает, например, в политической сатире. При этом независимо от того, насколько смешным получится изображение, общее соответствие комическому от этого не изменится. Комическое в большинстве случаев сосредоточено в культуре: реалии природы - животные, растения, природные явления - соотносятся с комическим только благодаря сходству с реалиями культуры. Значение комического для них вторично, оно возникает тогда, когда, например, человек узнает в их форме нечто свойственное себе и своему культурному окружению, начинает их воспринимать как некие пародии на себя. В этом отношении комическое можно представить как некий экзистенциал, т.е. обозначение бытийных черт того, что изначально не может быть обобщено, что существует как реализация бытийных возможностей.

Цицерон в трактате "Об ораторе" задается вопросом о природе смеха и смешного применительно к задачам риторики. По его мнению, область смешного - это все непристойное и безобразное, а сам смех возникает в результате обозначения или указания на нечто непристойное, но такое указание, которое исключает саму непристойность. Смешное присутствует и в окружающей человека реальности (природе и социуме), и в дискурсе, наибольший комизм возникает, когда оба эти типа смешного совпадают. Цицерону принадлежит одна из первых в истории человеческой мысли типология комического. Согласно ей первый тип комического можно определить как "шутовство", этим приемом пользуются шуты, желая вывести на посмешище "самодуров, суеверов, нелюдимов, хвастунов, дураков во всей полноте их характера", для чего насмешники надевают на себя личину осмеиваемых. Второй тип - передразнивание, третий - гримасничанье, четвертый - непристойность. Все эти типы комического пригодны для шутов и скоморохов и не должны использоваться людьми достойными, для которых остаются остроты, основанные или на забавных предметах, или на игре слов.

Комическое становится эстетической категорией тогда, когда обретает эстетическую трактовку в связи с другими категориями эстетики путем соотнесения, сопоставления и противопоставления. А. Бергсон в своей известной работе "Смех" указывает, что мы подвергаем осмеиванию те явления, в которых отсутствует живой, творческий поток жизни (одно из основных понятий философии Бергсона). Когда человек падает, поскользнувшись, смеховое движение оправданно, поскольку в этот момент, повинуясь грубым законам физики, он как бы становится менее человеком, ведет себя как автомат, изменяет человеческой сущности (хотя затем смех подавляется жалостью и осознанием долга к попавшему в трудную ситуацию)1. Бергсону принадлежит важнейшее наблюдение: комическое отсутствует в природе и в мире вещей. Шляпа смешна постольку, поскольку мы соотносим ее с человеком (делавшим ее или тем, кто ее способен надеть), дерево смешно только в соотнесении с фигурой человека и т.д. В этой же работе есть и еще одно ценное наблюдение: для полноценного смеха очень часто необходимо вовлечение в сообщество. Порой мы слышим забавные истории, рассказываемые в расположившейся рядом компании, но не смеемся, так как к ней не принадлежим.

Комическое проявляется как на уровне ситуации, так и на уровне отдельного бытия. В "Поэтике" Аристотель связывает комическое с безобразным, противопоставляя его, таким образом, возвышенному. "Комедия, - писал он, - ...есть воспроизведение худших людей, однако не в смысле полной порочности, но поскольку смешное есть часть безобразного: смешное - это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее страдания и ни для кого не пагубное; так, чтобы не далеко ходить за примером, комическая маска есть нечто безобразное и искаженное, но без <выражения> страдания". При этом для Аристотеля предмет комического не должен быть слишком уж безобразным, его порочность, ущербность и т.п. должны быть достаточными для того, чтобы вызвать смех, но они не должны быть настолько отвратительными, чтобы вызвать отвращение и причинить страдание читателю/зрителю. Комическое, по Аристотелю, не должно быть связано со страданием, в качестве иллюстрации философ рассматривает комическую театральную маску, запечатленные в ней гримасы, вызывают смех, а не отвращение, поскольку уродство, в ней запечатленное, не воспринимается как уродство болезненное. При соблюдении этого условия Аристотель вполне допускал уместность комического в искусстве, признавая за ним известную эстетическую ценность.

Таким образом, комическое изначально базируется на несовершенстве. Чтобы о нем можно говорить, должно быть несоответствие должного (ожидаемого, желаемого и т.п.) и действительного. Если мы создаем комическую ситуацию целенаправленно, придется создать диспропорцию, даже если ее на самом деле нет. В этом опасность злоупотребления комическим, потому что попытаться высмеять можно решительно все. Границы эмоциональных видов смеха очень велики - от радостного до мрачно-трагического, от добродушного до злобного и т.д.

В христианской культуре, начиная с патристики, преимущественно под влиянием монашеской аскетики формируется более чем сдержанное отношение к комическому. Исходя из слов Нагорной проповеди "Блаженны плачущие", патристические авторы разрабатывали аскетическую аксиологию и эстетику, из которых смех вытеснялся аскетическими подвигами, добровольными мучениями, памятованием о смерти и т.д. Св. Ефрем Сирин утверждал, что "Начало душевного развращения в монахе - смех и вольность. Когда увидишь в себе это - что пришел ты в глубину зол, не переставай молить Бога, да избавит тебя от этой смерти. Смех и вольность ввергают в постыдные страсти не только юных монахов, но и старцев. О вольности сказал некто из старцев: вольность подобна знойному ветру, она губит плоды монаха. Смех лишает человека блаженства, обещанного плачущим (Мф. 5, 4), разоряет доброе устроение внутреннее, оскорбляет Духа Святого, вредит душе, растлевает тело. Смех изгоняет добродетели, не имеет памятования о смерти, ни помышления о мучениях". Подобные взгляды в эпоху патристики делаются общепринятыми, более того, слова, обращенные к монахам, начали адресовать мирянам, забывая, что вполне возможен смех, который вовсе не профанирует сакральные реалии. Позднее такое понимание "серьезного смеха" проявится в сложном феномене юродства - особого вида святости, распространенного преимущественно в Восточном Православии.

В Средние века наблюдается непоследовательная маргинализация комического, которому, с одной стороны, отказывается в обладании эстетической ценностью, с другой - комические жанры сохраняются и развиваются в традициях карнавала, при феодальных дворах, хозяева которых ввели моду окружать себя шутами (институт последних был практически неизвестен в античности), наконец, в рамках площадного плебейского фарса. Унаследовав от патристики весьма настороженное отношение к комическим жанрам, Средневековье, можно сказать, мирилось с их существованием, легализируя их только в строго очерченных социокультурных рамках.

В ренессансной культуре происходит фактическая реабилитация комического. В результате смешения жанров комическое проникает в трагедию в виде отдельных сцен и интермедий, активно развивается жанр комедий, насыщены комическим содержанием ренессансные новеллы, бурлескная поэзия и т.д.

Для эстетики классицизма характерно соотнесение комического с художественным изображением жизни низших сословий, тогда как истинный герой, в поведении которого реализуется возвышенное, всегда аристократичен. В романтизме комическое не было жестко противопоставлено возвышенному, как это характерно для классицизма. Романтическому мировосприятию свойственно представление о том, что низкое, нелепое, уродливое сосуществуют с благородным и героическим, поэтому для эстетики романтизма типично широкое включение комического в художественный дискурс. Для позднейших эстетических теорий характерно рассмотрение вопроса об экзистенциальном значении смешного, т.е. об онтологических свойствах смешного в искусстве и шире - в жизни.

М. М. Бахтин, создавая свою теорию карнавала и народной смеховой культуры, попытался примирить смех в его ренессансном понимании с христианством. Карнавал с его грубой смеховой стихией стал не просто "аварийным" клапаном, сбрасывающим накопившееся напряжение (аналог смеховой разрядке, периодически наступающей у человека и снимающей накопившееся напряжение), но проявлением свободы человека отрицать то, что в данный момент оказывается для него тягостным. Бахтин склонялся к тому, что карнавал есть своего рода проявление Святого Духа, с которым христианство традиционно в первую очередь связывает свободу. О "смеющемся Христе" говорил в XVIII в. Г. С. Сковорода. С. С. Аверинцев дал следующую интерпретацию отсутствию в Евангелии сцен, где Христос смеется: смех есть проявление свободы и средство ее достижения, Христос в силу изначально имевшейся абсолютной свободы в смехе не нуждался.

Это ставит вопрос о связи смеха со свободой и его разрушительном потенциале. Действительно, смех и комическое вообще часто служат средством активного примирения с действительностью и защиты от нее, а нередко и борьбы с нею. Мы руководствуемся принципом "то, что смешно, всегда менее опасно". Для того чтобы осмеять нечто, необходимо хотя бы в малой степени стать от него свободным, независимым и возвыситься над ним (или, что то же самое, - снизить предмет осмеяния, травестировать его). С помощью комического легко эстетически разрушить то, что мы осмеиваем, и даже больше - можно, например, подорвать социальный престиж. Отсюда часто встречаемая ненависть к смеху: во-первых, это мощное "оружие", во-вторых, его трудно контролировать, поскольку он связан с внутренней свободой. Можно силовым образом запретить внешние проявления комического отношения, но смеяться внутри запретить весьма сложно. Вместе с тем смех - одно из средств примирения с действительностью. Комически травестируя отвратительную реальность, мы делаем ее более безопасной и более сносной, кроме того, через смех мы демонстрируем власть над ней. Таким образом, комическое - самая деструктивная из эстетических категорий, с чем и связано подозрительное отношение к ней в религиозной культуре. От неправомерного расширения границ комического предостерегает этическое ограничение, запрещающее высмеивание чего-либо именно по моральным мотивам.

С комическим связывают особого рода катарсис - комический. Нельзя отрицать того, что чувство облегчения в случае комического катарсиса может быть связано не только с изживанием несовершенства через комическое осмеяние, но и с чувством удовлетворения от победы над врагом.

Принято считать, что комическое состоит из нескольких уровней.

Юмор - это эстетическая и эмоциональная реакция на смешное в жизни человека. Обычно юмор проявляется в шутках, каламбурах и т.п. Юмор глубоко укоренен в национальную культуру. Поэтому юмор одного народа часто бывает "непонятным", т.е. не смешным для другого. В большинстве случаев юмор беззлобен. Одна из интересных попыток исследовать юмор средствами современной науки является психологическая концепция юмора X. Айзенка. Он делит юмор:

- на аффективный;

- конативный;

- познавательный.

В первом случае мы комически воспринимаем различие культур, нравов, привычек и т.п. Во втором - ощущаем превосходство над предметами осмеяния. Третий вид юмора заставляет задуматься над каким-то явлением, пусть и поданным вполне комически. Он не столь брутальный, взрывной, как два предыдущих вида.

Ирония - это комическое отображение реального при помощи иносказания, переносного смысла высказывания, например аллегории. Это выражение отношения через кажущееся утверждение противоположного. За иронией скрывается насмешка, которая, в свою очередь, основывается на весьма невысокой оценке говорящего (пишущего) предмета иронического изображения. Таким предметом может быть человек, общественное явление или настроение, мода, политические и культурные реалии. В речи ирония - одна из древнейших фигур речи, присущая всем индоевропейским языкам.

Сатира - осмеяние общественных и индивидуальных пороков путем изображения их носителей низменными, и в силу этого - смешными. Предмет сатирического изображения обычно бывает социально-значимым. Сатира является мощным инструментом общественной критики и политической борьбы. Порой сатира перестает быть смешной, особенно когда перемешивает комическое с безобразным.

Сарказм - высшее и наиболее злое проявление комического. С древнегреческого "сарказм" переводится как "разрывание плоти". Сарказм представляет собой жесткое осмеяние социальных и людских пороков, направленное на их преодоление. Прекрасные образцы политического сарказма, не утратившие актуальности и сейчас, представлены в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина, прежде всего в его сатирической повести "История одного города", мрачно-саркастичны стихи Дж. Свифта, посвященные его собственной смерти и ее предполагаемым обстоятельствам (в частности, злорадной или безразличной реакции окружающих).

Важным приемом создания комического эффекта является гротеск (иногда гротеск выделяют как отдельный жанр, а не прием), состоящий в соединении, смешении принципиально разнородного (например, элементов тел разных людей, людей и животных, помещения предметов в чужеродную обстановку и т.п.). Простейший гротесковый прием - нарушение пропорций.

Комическое породило, да и сейчас порождает массу жанров. Такое жанровое разнообразие обусловлено личной и социальной востребованностью комического (смех как средство выживания). Это разные виды сатирических произведений, эпиграммы (постепенно превратившиеся в обличительный жанр, хотя изначально такими не бывшие), анекдоты с появляющимися новыми вариантами этого жанра1, пародии, комические имитации и стилизации, фарс, клоунада, буффонада. Последние отличаются от пародии тем, что пародия высмеивает текст, которому подражают, а стилизация - какое-то иное явление, для чего текст привлекается только как средство. Изобразительным аналогом эпиграммы являются шаржи и карикатуры. В некоторых случаях объектом осмеяния выступает личность (эпиграмма, карикатура), в некоторых же преимущественно текст (пародия). Поскольку явления, связанные со смертью, также есть часть реальности, оправдано и существование макабрического смеха, активно использующего темы смерти (иронические эпитафии и некрологи, тот же черный юмор). Несмотря на ханжески-обывательское негативное отношение к такому комическому (абсолютное табу на комическое осмысление всего, что связано со смертью, следует признать антиэстетическим пережитком мещанского сознания), его следует признать полезным, так как оно опять же примиряет человека с реальностью, преодолевает примитивный страх, способствует становлению мужественно-разумного отношения к неизбежному, а значит и формированию достойного поведения. Кроме того, следует помнить, что смех часто бывает реакцией не на сам предмет (личность, событие), а на неуместное, фальшивое его преподнесение и изображение или уродливая реализация в конкретных условиях. В таком случае смех разоблачает ложь, выполняя одну из своих прямых функций, он просто не может не возникнуть. Понятно, что в "Ревизоре" Н. В. Гоголя осмеивалась не сама идея прочной социальной структуры (частью которой является чиновничество), а ее извращения. Комические переделки классических произведений (например, "Евгения Онегина", появляющиеся вплоть до наших дней) высмеивают убогое сознание полуграмотного обывателя, который именно такие "адаптированные варианты" с удовольствием и читал бы. Поэтому с выделением подлинного объекта осмеяния порой следует проявлять осторожность. Комическое лежит в основе всех видов поведения трикстера. Трикстерами, осуществляющими игровое, перевернутое поведение, могут быть и персонажи, и реальные люди. В последнем случае трикстерство переносится в жизнь, становится бытовым, обиходным, своего рода постоянным высмеиванием самой жизни. Разновидностью трикстерства является шутовство и клоунада, смягченный вариант - эксцентричное поведение, основанное обычно на хорошо продуманной комической ломке привычных стандартов поведения. Трикстер, ставя себя вне привычных границ поведения, отвоевывает значительное пространство свободы (неслучайно именно шутам позволялись любые шутки, которые не прошли бы безнаказанными "обычному" человеку). Упомянутые выше юродивые являются специфическим вариантом трикстеров.

Комическое может выступать спутником таких явлений, как скепсис и цинизм, связанных уже с познавательной и ценностной сферами.

Сказанное выше можно обобщить в схеме (рис. 4).

Рис. 4. Эстетические категории

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >