< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

8.2. Колониальный промышленный капитал в Тропической Африке

В чем именно состояла в первую очередь трансформирующая функция колониального промышленного капитала и сопутствующих ему институтов в Африке? Наивно было бы ожидать, что вторжение капитала и создание условий для его функционирования, включая сооружение развитой инфраструктуры, налаживание плантационного хозяйства, строительство промышленных предприятий, рудников и городов для обслуживающего их рабочего населения, быстро подорвет устои африканской общины и тем самым изменит глубинные основы традиционной структуры Тропической Африки. Как известно, такого не произошло в сколько-нибудь серьезной степени даже в наши дни, полтора века спустя, хотя Африка XX столетия с ее огромными, построенными европейцами, перенаселенным городами как бы демонстрировала, что развитие все-таки идет. Вопрос в том, чьими усилиями, что именно и как развивалось и развивается. И в этом смысле все не так просто.

Да, в Африке до ее деколонизации кое-что, даже многое, причем с огромной помощью метрополий, изменилось. Получавшие образование, а это в основном дети общинноплеменной верхушки, уже далеко не те, что тысячелетиями жили здесь прежде. Некоторые из них даже неплохо устроены, в первую очередь в системе политической администрации. Но это очень небольшая часть населения, тогда как основная его масса остается если и не прежней, то очень близкой к традиционному стандарту. В городах (о деревне, где живет подавляющая часть населения, и речи нет) люди вынужденно держатся своих и привычно объединены в земляческие ассоциации. Суть этих образований в колониальной и постколониальной Африке сводится не столько к объединению мигрантов из определенной населенной преимущественно данным племенем местности, сколько к сохранению в новых условиях традиционной, пусть подчас и несколько модифицированной, общинной структуры. Без этого вышедший из деревни африканец не просто чувствует себя неуютно и хуже адаптируется, он едва ли вообще в состоянии выжить, нормально жить.

О том, как это сказывается на всем образе жизни городского населения, в частности о политических функциях такого рода союзов, речь можно вести особо. Здесь много общего с тем, как политически ведут себя аналогичные земляческие ассоциации в крупных городах на всем Востоке XIX-XX вв., будь то, скажем, Индия или Китай. Но, сознавая и разницу, важно выделить и зафиксировать главное. Оно состоит в том, что землячества в городах - это не что иное, как вариант традиционной общины, очень близкий к исходному, хотя и отличный от него. Словом, общинную структуру как таковую колониализм отнюдь не подорвал сколько-нибудь заметно. Она трансформировалась, но сохранилась. Мало того, приобрела в своих новых вариантах (городские земляческие ассоциации) устойчивые и адаптированные к новым условиям формы существования, в целом соответствующие традиционным принципам жизни. Это и есть, если угодно, то самое приспособление, которое - наряду с прямым и косвенным сопротивлением - демонстрируют традиционные структуры в колониальную эпоху практически повсюду. Но к чему же, в свете сказанного, сводится трансформирующая, модернизирующая, вестернизирующая функция колониализма в Африке?

Если абстрагироваться от крайностей апартеида и оставить в стороне всю неприглядность колониализма и колониального вторжения в чужие земли как таковую, то главная его функция, особенно в Тропической Африке, сведется к насильственному внедрению цивилизующего начала, цивилизации в ее европейско-капиталистическом варианте. Имеется в виду цивилизация, принципиально чуждая как с трудом приспосабливавшемуся к ней традиционному Востоку, так и особенно полупервобытной Африке. На вполне цивилизованном Востоке приучение населения к развитой буржуазной частной собственности, свободному рынку и необходимым для этого гражданским правам, свободам, нормам и процедурам шло веками. Африканские тропики, за немногими исключениями колонизованные в конце XIX в., лишь за полвека до деколонизации начали приспосабливаться к новому, включая быстро растущие города. Судите сами, можно ли было ожидать быстрых позитивных результатов. Практически дело свелось к тому, что на первобытный либо полупервобытный фундамент, в лучшем случае с очень слабым религиозно-цивилизационным пластом ислама, был наложен мощный пласт вестернизованного капитала в его промышленной модификации.

пример

Очень важно подчеркнуть, что пласт этот - не чета полусредневековому католицизму, который был привнесен в свое время португальцами в Конго или испанцами на Филиппины. Тот куда легче и проще взаимодействовал с местной полупервобытностью, ибо сам был достаточно далек от постреформационного протестантизма как идеологии промышленного капитализма. Во всяком случае филиппинцы сумели адаптироваться без особых трудностей, правда, на протяжении ряда веков. Здесь же, в Тропической Африке последнего века, ситуация оказалась намного сложнее.

Для взращенного первобытной общностью среднего африканца адаптироваться в обстановке частнособственнического буржуазного рынка было делом далеко не простым, даже если принять во внимание наличие многочисленных посредников в лице миссионерских или колониальных школ, которые готовили кадры из местных племен для нужд администрации. Безусловно, жизнь оказывала определенное воздействие: и школы учебные, и более суровая школа жизни на руднике либо на заводе делали свое дело. В странах Тропической Африки в XX в., где раньше, где позже, сформировались свои отряды рабочих, появилась даже тонкая прослойка образованной интеллигенции. Кое-где стали возникать и кадры предпринимателей современного буржуазного типа, хотя здесь всегда нужны оговорки. Ведь нельзя, разумеется, представлять себе дело таким образом, будто стоит только вчерашнему общиннику всерьез заняться предпринимательством, как он тут же, почти автоматически, станет буржуа западного типа. Увы, все далеко не так просто. Достаточно напомнить хотя бы о нормах трибализма, согласно которым твое - это не только твое, но частично и общее, принадлежащее твоей семье, общине, твоему племени, наконец.

Тем не менее, несмотря на все трудности, цивилизующее начало активно внедрялось в Тропическую Африку, почти лишенную его в прошлом. Внедряясь грубо, силовыми методами, оно несло с собой немалые испытания для людей, не привыкших к этому и очень не желавших нововведений. Но несло и новую, невиданную прежде технику, иной характер хозяйства, иные формы производства, условия труда и т.п., словом, совершенно другую жизнь. Естественно, что африканцы не сразу привыкали к этой новой жизни, как далеко не сразу даже наиболее грамотные из них уясняли, скажем, существо выборов в условиях разработанной демократической процедуры, принципы партийно-политической борьбы, специфику профсоюзных организаций. Пожалуй, вся первая половина XX в. ушла на адаптацию в этом смысле хотя бы некоторой части городского населения (вспомним Сенегал). Но нельзя не заметить, что к моменту деколонизации почти все страны Тропической Африки были хоть и очень слабо, верхушечно, но все-таки готовы к тому, чтобы на основе демократической процедуры, партийно-политической борьбы, республиканской чаще всего организации и различных форм законодательных институтов управлять своими государствами самостоятельно.

Иными словами, время зря не прошло. За 50-100 лет Африка обрела то, чего была лишена и без чего говорить о политической самостоятельности и самоуправлении на уровне хоть сколько-нибудь приемлемых стандартов и достаточной внутренней устойчивости политических образований было бы просто нереально. Конечно, переоценивать цивилизаторскую миссию колониализма, особенно в таких чрезвычайных обстоятельствах, не стоит. Достаточно вспомнить, что очень мало где в Африке демократические процедуры привились, о чем убедительно свидетельствуют многочисленные, с удивительной легкостью свершаемые военные перевороты и укрепляющиеся диктаторские режимы. Но несомненно, что колониальный капитал, вторгнувшись в Тропическую Африку, эксплуатируя ее природные ресурсы, вместе с тем содействовал ее экономическому развитию, вкладывал в это развитие немалые средства и формировал необходимые для функционирования капитала административно-политическую среду и культурно-просветительную систему, способную создавать, пусть даже в крайне незначительных размерах, грамотные и образованные слои населения, кадры для промышленных предприятий и всей инфраструктуры, включая органы управления. Правда, все это касалось лишь очень небольшого меньшинства в основном городского населения, тогда как основная сельская часть Африки была затронута новшествами весьма мало и жила по-прежнему примитивными общинами, численно быстро возраставшими (эффект демографического взрыва в XX в.). Но ситуация в целом вполне очевидна.

Можно напомнить и еще одно немаловажное обстоятельство. Колонизаторы принесли с собой не только систему капиталистического предпринимательства, но и европейскую культуру, приобщаться к которой стали африканцы (многие из них учились в Париже либо в Оксфорде и Кембридже). Европа принесла с собой свои языки, на которых веками публиковались шедевры мировой литературы, философии, науки, стали издаваться газеты, журналы и книги в Африке. На западноевропейских языках - языках метрополий - велась вся деловая и административная переписка в той или иной колонии, на них же привычно общались между собой представители различных языковых групп из числа прежде всего образованного меньшинства жителей той или иной колонии, особенно в городах. Причастность к европейским языкам и европейской культуре сказалась и на развитии местной африканской культуры, от философии негритюда Л. Сенгора до поэзии и прозы современных африканских писателей, пишущих чаще всего тоже только на европейских языках.

Но на всем этом сравнительно радужном фоне, свидетельствующем о несомненных сдвигах в образе жизни и облике традиционных африканских обществ, особенно в городах континента, остается и немало мрачных пятен. Одним из наиболее заметных следует считать низкую культуру и дисциплину труда, отсталость в сфере производства, технологии и качества труда, что с особой остротой ощутили государства Африки после деколонизации и слишком раннего обретения ими политической самостоятельности. Тяга к прошлому, проявлявшаяся в склонности к марксистскому социализму со столь знакомой примитивной модификацией структуры власти-собственности, что, в частности, проявилось в поспешной национализации экономики, тоже наносила вред. Это и неудивительно. Столетие, а то и неполное, - слишком малый срок для скачка от первобытности к современности. Многое, включая тотальную общинность с ее цепкими традициями, тянет Африку назад. Структура приспосабливается, отчаянно сопротивляясь. И это весьма сурово сказывается, создает дисбаланс, резкий разрыв между желаемым и реальностью, между постоянно растущими потребностями численно резко увеличивающегося населения и невозможностью удовлетворить эти потребности за собственный счет, т.е. за счет соответственно растущего производства, производительности труда, количества и качества произведенного продукта. Конечно, такого рода нежелательный эффект в той или иной мере можно обнаружить во всем развивающемся мире, но в Африке, особенно в Тропической Африке, он едва ли не наиболее заметен и драматичен.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >