< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

1.2. Формирование геополитической традиции на Востоке: сакральность духовных символов

Наиболее интересные геополитические идеи о формах контроля над пространством и методах противоборства между государствами были высказаны в Древнем Китае. Китайские стратагемы3 были секретным достоянием нации, длительное время их тщательно скрывали от иностранцев. Стратагемностъ мышления и действия были серьезным оружием китайских дипломатов, политиков и военных.

Китайские стратагемы - это совокупность скрытых тактических приемов и уловок, которые необходимо творчески использовать в зависимости от исторической ситуации. Особенно эффективно они могут быть применены в ситуации геополитического противоборства. "Стратагемы подобны невидимым ножам, которые спрятаны в человеческом мозгу и сверкают, только когда их вздумаешь применить... Тот, кто умеет применять стратагемы, может мгновенно превратить в хаос упорядоченный мир или упорядочить хаотический мир".

Наиболее известные китайские стратагемы:

- "Объединиться с дальним врагом, чтобы победить ближнего"; "Превратить роль гостя в роль хозяина";

- "Наблюдать за огнем с противоположного берега";

- "Заманить на крышу и убрать лестницу";

- "Ловить рыбу в мутной воде";

- "Поднять шум на востоке - напасть па западе";

- "Скрывать за улыбкой кинжал";

- "Осадить Вэй, чтобы спасти Чжао";

- "Грабить во время пожара";

- "Сманить тифа с горы на равнину";

- "Тайно подкладывать хворост под костер другого";

- "Убить чужим ножом";

- "Обмануть императора, чтобы он переплыл море" и др.

В Древнем Китае была детально разработана методика применения той или иной стратагемы с учетом различных обстоятельств и ситуаций. Основная идея стратагемного мышления - не вступать в прямое противоборство, что способно быстро истощить силы и нанести невосполнимый урон. С помощью тайных уловок надо постараться задушить врага в объятьях и сохранить силы и богатства: "Каждый человек стоит на линии фронта. Краткий миг рассеянности - и вот уже что-то, принадлежащее одному человеку, досталось в добычу другому. Но тог, кто умеет применять стратагемы, всегда удержит инициативу в своих руках".

В рамках стратагемного мышления идеальное нападение - это не силовое подавление противника, не штурм до победного конца; задача состоит в том, чтобы противник уничтожил себя собственными руками. Точно так же идеальная защита не должна представлять собой прямого отражения наступления врага: необходимо использовать атаку противника против него самого. Стратагемность мышления не предполагает сокрытия своих планов от врага, напротив, демонстрируемая открытость также является оружием борьбы.

Сегодня китайские стратагемы известны во всем мире. Их высоко оценили не только современные геополитики, но и политтехиологи, которые широко используют стратагемы во время избирательных кампаний. Известно, например, что новейшие геополитические технологии контроля над пространством с помощью "бархатных революций" и конфликтов низкой интенсивности во многом основаны на стратагемности мышления.

В Средние века геополитические идеи развивались на арабском Востоке, где существовал большой интерес к развитию античных воззрений. Именно благодаря арабским мыслителям античное геополитическое наследие было сохранено и преумножено: мусульманская культура явилась важным связующим звеном между Античностью и эпохой Возрождения.

Среди арабских ученых необходимо выделить геополитическое наследие философа и историка Ибн Хальдуна (1332-1406). Этот ученый разделял античную идею о климатических зонах, имеющих стратегическое значение, и был убежден в преимуществах умеренного климата для развития государств. Оригинальным дополнением этих теорий является созданная Ибн Хальдуном концепция исторических циклов. Арабский мыслитель увидел движущую силу политической истории в активности кочевых народов, которые обладают физическим и моральным превосходством над оседлым населением. Исторические циклы начинаются с того, что кочевники захватывают страны с оседлыми жителями, образуя обширные империи. Затем в течение нескольких поколений правящие династии, ведя преимущественно оседлый образ жизни, постепенно утрачивают свои стратегические качества. В результате правление в империях ослабевает, и тогда из степей приходят новые волны кочевников, которые осуществляют завоевание, - история начинает свой очередной цикл.

Идея геополитического преимущества кочевников в мировой истории получила достаточно широкое распространение в более поздних научных исследованиях. В России эта идея развивалась евразийцами (П. Н. Савицкий, Н.Г. Вернадский, Л.Н. Гумилев).

Оригинальные геополитические идеи формировались в эпоху Средневековья в Древней Руси. Главной особенностью русской геополитической традиции является то, что она складывается не под влиянием естественных наук, как это было на Западе, а в русле отечественной гуманитарной традиции. Особое влияние на нее оказала философия истории: корни русской школы геополитики уходят в глубь веков, к сказаниям старца Филофея (ок. 1465-1542) о Москве как "Третьем Риме". Именно Филофей сформулировал главный архетип русской геополитической школы: "Яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти". Перед нами образ России - "Странствующего Царства". Третий Рим не заменяет, не повторяет предшественников - это новое царство, взамен двух падших. Не ставится задача сохранения и продолжения традиции - традиция рвется и создается заново. Отсюда расколы и катастрофические перерывы в российской политической истории, освоении русского пространства.

Образ России - "Странствующего Царства" рождает соблазн геополитических отречений и отрицаний. В русской истории так повелось с самого начала: не успев принять и усвоить византийскую традицию, русская власть от нее отказывается. Отречение "от греков" произошло в самый решительный момент национального самоопределения. Это был кризис политический, национально-государственный, связанный с ростом Москвы и пробуждением национального самосознания, с потребностью в церковно-политической независимости от Константинополя, когда Иван Грозный сказал со всей определенностью: "Наша вера христианская, а не греческая". Можно предположить, что именно этот болезненный разрыв национальной традиции на этапе становления русской государственности определил двузначный, амбивалентный характер геополитического кода: в нем борются два начала - национальное, языческое, и привнесенное, заимствованное, христианско-византийское. Разновременные, несоизмеримые импульсы - бурная лава древнерусского язычества ("ночная культура") и строгая духовная традиция византийского православного христианства ("дневная культура") таинственным образом срослись, соединились, но не дали культурного синтеза. Национальный геополитический код так и остался подвижным, двойственным, способным к перевоплощениям на разных этапах истории.

Роковая двойственность национального геополитического кода наложила отпечаток на все этапы русской политической истории. Стало определенной традицией на Руси "отрекаться от старого мира" на каждом новом этапе развития, опустошать национальные пантеоны, пересматривать и перекраивать границы. Каждый новый властитель начинает с кампании политических разоблачений своего предшественника и щедрой рукой способен "отменить" все его "поражения и победы": можно разрушить Берлинскую стену, можно продать Аляску и даже перекроить границы.

Несомненно, в русский нигилизм вложен страстный духовный поиск - "поиск абсолютного, хотя абсолют здесь равен нулю" (СЛ. Франк). Поэтому так драматична наша политическая история, так непредсказуема не только в своем будущем, но и в своем прошлом и особенно - в границах русских земель.

Архетип "Странствующего Царства" объясняет "мистическое непостоянство" российских геополитиков, их "всемирную отзывчивость" - повышенную восприимчивость к инокультурным влияниям. Россия периодически попадает в орбиты иноземных политических влияний, "странствует" по чужим политическим временам и пространствам, адаптирует чужой политический опыт. В этих переливах политических впечатлений и переживаний теряется самое главное - национальная традиция. Российские геополитики плохо помнят родство - свои национальные корни, отсюда и вечный вопрос русской власти: где национальная идея и где границы русских национальных интересов?

В образе "Странствующего Царства" заложена нешуточная геополитическая претензия на имперскую традицию всемирной власти: "Москва - Третий Рим". Каждый крупный государственный деятель в России использовал образ "Третьего Рима" для обоснования своих имперских политических амбиций, и каждый из них всегда забывал о главном: отнюдь не панегирический смысл вкладывал в эту формулу старец Филофей. В своем послании к великому князю он предостерегает и даже грозит: "Твое христианское царство иным не останется". С "великим опасением" и "великим смирением" подобает блюсти и хранить чистоту веры и национальной традиции, но как раз об этом меньше всего обычно думали великие князья и государственные мужи.

Отвергая высокие нравственные принципы национальной культурной традиции, российские геополитики сегодня обычно уповают на прагматизм. Они надеются на экономические расчеты и баланс сил значительно больше, чем на человека и его культуру. Но парадокс прагматизма в геополитике как раз и связан с тем, что сами прагматики, стремясь к максимальной эффективности, подрывают эффективность власти тем, что игнорируют ее духовную составляющую. Если заинтересованность и воодушевление людей падают, любая геополитическая система начинает давать сбои: политические границы нуждаются в активной творческой защите заинтересованных политических факторов. Поэтому наиболее эффективная модель геополитического господства - отнюдь не инструментально-прагматическая, а нравственно-этическая, способная мобилизовать духовный потенциал, духовные ресурсы общества посредством опоры на веру и мораль. Речь здесь вовсе не идет о фундаменталистских проявлениях веры, связанных с религиозным фанатизмом. Геополитик национального масштаба никогда не состоится без веры в долговременную перспективу социокультурного развития своего народа, незыблемость его нравственных устоев. Поэтому глубоко прав был старец Филофей: "Твое христианское царство иным не останется". Имперская традиция политической власти может длительно существовать только как нравственно-этическая, опирающаяся на моральные устои национальной традиции.

В архетипе "Странствующего Царства" тема сакральности власти над пространством тесно связана с темой апокалиптики политического времени. Русское политическое время неизменно испытывает напряжение "надвигающегося конца истории", оно предельно сжато, историческая перспектива укорочена; такое время требует предельной ответственности, собранности. Именно от "Третьего Рима" -Москвы - зависит судьба истории, поэтому в русском геополитическом сознании неразрывно связаны судьбы России и судьбы мира - русская душа "болеет" мировыми проблемами. Уже в XVI в. выдвигается учение о "Святой Руси", об универсальном, всемирном значении России. Российский философ В. В. Зеньковский (1881 - 1962) справедливо отмечает, что именно отсюда, и только отсюда, следует выводить все поздние политические концепции, обосновывающие "всечеловеческое призвание России".

Так формируется феномен целостности восприятия политического пространства, который получил особое значение в русской культуре. Христианство по самой своей сути обращено ко всему человечеству, хочет просветить и освятить всю его душу. Этот мотив, несомненно, играет важную роль и в западном христианстве, но в православии тема целостности доводится до абсолюта, приобретая оттенок радикализма. Антитеза "все или ничего", не сдержанная житейским благоразумием, не контролируемая вниманием к практическим результатам, оставляет русскую душу чуждой житейской трезвости.

В геополитической сфере это привело к формированию трагического архетипа политического радикализма, который красной нитью проходит через всю русскую историю: он учит бояться всякой "серединности" и умеренности, всякой "теплохладности". Сама "политическая поэма" о "Москве - Третьем Риме" выросла на основе геополитического радикализма - из страстной жажды приблизиться к воплощению Царства Вожия на земле. Позднее, в XVIII в., историософское осмысление русского пространства соединяется с его естественно-научным изучением, и на смену мистическим аспектам в геополитических воззрениях все более определенно приходит рациональное обоснование.

Неразрывная взаимосвязь почвы и крови, пространства и власти, географии и политики была отмечена уже великим русским ученым М.В. Ломоносовым (1711 - 1765). Он глубоко верил в творческие силы русского народа, в его способности осваивать необъятные русские пространства, на которых привольно чувствует себя свободолюбивая русская душа. Однако широкое распространение идей географического детерминизма начинается в России только в XIX в. Л. И. Мечников, В. П. Семенов-Тян-Шанский, В.О. Ключевский, СМ. Соловьев. Б.Н. Чичерин, А.П. Щапов приводят в своих трудах интересные примеры взаимосвязи географических и природных факторов и их влияния на политическую историю славян.

Русские исследователи с самого начала критиковали установки вульгарного географического детерминизма, утверждавшего прямую зависимость политики от географии. Для них география была только одним из существенных факторов политической истории. Вот как об этом писал В. О. Ключевский (1841 - 1911): "...человеческая личность, людское общество и природа страны - вот те три основные исторические силы, которые строят людское общежитие. Каждая из этих сил вносит в состав общежития свой запас элементов и связей, в которых проявляется ее деятельность и которыми завязываются и держатся людские союзы".

По мнению великого русского историка, внешняя природа никогда и нигде не действует на все человечество одинаково, всей совокупностью своих средств и влияний. Ее влияние подчинено многообразным географическим изменениям: разным частям человечества по его размещению на земном шаре она отпускает неодинаковое количество света, тепла, воды, болезней - даров и бедствий, а от этого и зависит степень влияния природных факторов и местные особенности нравов людей. Ключевский подчеркивает значение народного темперамента и его влияние па ход политической истории, в особенности с точки зрения территориальной политики государств. Для территориальной экспансии необходимы народный темперамент, сила духа и способность к государственному строительству. Именно в государстве народ становится исторической личностью с ясно выраженным национальным характером и осознанием своего мирового значения. Другими словами, народный характер и государственное творчество у Ключевского становятся определяющими и доминирующими в геополитике, а география и природа занимают важное, но все-таки подчиненное место.

Философ, правовед и историк Б.Н. Чичерин (1828- 1904) также подчеркивал решающую роль народного характера в развитии политической истории государств. Он справедливо отмечал, что природа России, громадность се территории, постоянная угроза внешних нападений обусловили особое значение волевых, духовных качеств народа в ходе государственного строительства. Не благодаря природе, а во многом вопреки ей русский человек выходит на арену мировой истории.

Исследованию русского характера, проблемам становления народного духа и народной идеи, создавших русское государство, отдал немало времени и сил С. М. Соловьев (1820-1879), более четверти века посвятивший неустанной работе над многотомным трудом "История России". Он подчеркивал: скупая на дары природа северных русских земель приучила жителей к упорству и твердости, не обещая скорой награды за вложенный труд. Ему принадлежит известное сравнение русской природы "с мачехой, а не матерью" по сравнению с благоприятной средой Западной Европы. "Русскому народу пришлось вести жестокую борьбу за выживание и в полном смысле слова отвоевывать жизненное пространство у природы. Это наложило особый отпечаток на весь уклад его жизни".

Именно это послужило одной из важных причин, препятствующих увлечению русских авторов географическим детерминизмом и оказавших решающее влияние на особенности русской геополитической школы. Русский человек упорными, иногда нечеловеческими усилиями создавал и укреплял свою территорию, и ему трудно было поверить вслед за Монтескье в то, что власть климата и есть "первейшая власть на Земле". Об этом очень образно написал рисский публицист и мыслитель И. Л. Солоневич (1891 - 1953): "История России есть история преодоления географии России". Он подчеркивал: русская свобода и русское богатство ограничены русской географией, точнее - географической обездоленностью России. Если безопасность США и Великобритании гарантирована океанами и проливами, то наша безопасность гарантирована исключительно воинской обязанностью2. Пространство России созидал и удерживал человек, и в этом смысле оно - скорее экзистенциальная, чем географическая категория.

Итак, на формирование геополитических идей в России решающее влияние оказывали установки гуманитарной, экзистенциальной географии, тогда как на Западе доминировало влияние общей и экономической географии. Особенность экзистенциальной географии заключена в том, что она ставит во главу угла изучение ценностей и целей людей, осваивающих пространство. Ключевое значение при этом приобретают понятия освоенного жизненного пространства, самоидентификации с территорией, национальной или государственной идеей. Дух здесь определяет пространство как с точки зрения психологического восприятия территории, так и с точки зрения ее физического освоения людьми, ведь человеком движет определенный духовный проект, который он и воплощает в пространстве.

Таким образом, к середине XIX столетия в Европе и в России был накоплен значительный запас геополитических идей, который и послужил фундаментом для формирования геополитики как науки.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >