“Я начал песню в трудный год...”
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
”, свежо и чётко. Глобальные вопросы запросто: к борьбе за правое дело всегда готов! Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы!
Но война пока ещё не начиналась главная наша, с немцами. Испанская и с белофиннами не в счёт. В Мадрид Твардовский не успел другие вместо него отличились: Светлов, Смирнов, Кольцов. А он оказался в стороне, скажем так, по семейным обстоятельствам. Отца раскулачили, и всю семью “гуртом” в места не столь отдалённые.
Мучительные годы. Раздвоение личности духовное и географическое. Одно, обиженное советской властью, “я” там, “где ни села вблизи, не то, что города, на севере, тайгою запертом”, другое, литературное, по-прежнему в Смоленске, в сравнительно комфортных условиях в двухэтажном деревянном доме на задах Краснознамённой улицы, жена, Мария Илларионовна, дочь и замысел поэмы, которая должна не всё, но многое изменить: “Страна Муравия”. С неё, “встретившей одобрительный приём у читателей и критики, я (ТвардовскийА.Т.) начинаю счёт своим писаниям, которые могут характеризовать меня как литера-тора...”
Город Солнца, остров Утопия, страна Муравия, Седьмое Небо, тридевятое царство, в котором живётся весело и вольготно, то есть место, которого нет. Вот и поди его изобрази своими словами, чтобы походило на правду и необходимый художественный вымысел нельзя было бы назвать откровенным враньём. Первый блин не должен выйти комом второго может и не быть. Ну и каков же он на вкус?
Чувствуется Некрасов: крестьянская тема, гужевой транспорт как средство передвижения по сюжету, простой, доступный язык и некоторые небрежности в рифмах кустовлисток. Не так ярко и чеканно, как у классика, и кончается не очень хорошо, хоть и в мажоре: “Была Муравская страна, и нету таковой. Пропала, заросла она травою-муравой”. Но герой, Никита Моргунок, не брошен на полдороге в колхозную артель его приняли “для интересу”.
Что бы мы о ней ни говорили, но книга своё дело сделала, и как нельзя кстати 19341936годы. Во многом благодаря ей, удачному дебюту, Твардовский смог вывезти родных из ссылки. Поступок мужественный и благородный. К попрёкам младшего брата, Ивана Трифоновича, дескать, встретили его холодно и по-родственному не помогли, когда он тайком приехал в Смоленск, надо относиться критически. Да, верно, Твардовский не такой абсолютный герой, без страха и упрёка, каким хотелось бы его видеть. Он не лёг костьми за 10 христианских заповедей. Но во-первых, убеждённому коммунисту и принципиальному безбожнику не пристало слепо исполнять библейские установки, о которые и сами-то верующие чуть не ежедневно вытирают ноги. И во-вторых, логически исходя из первого, человек при всей своей неповторимости всё-таки общественное животное и не должен отделяться от коллектива делай, как все, разве не так? Не нам винить Твардовского, не нам его оправдывать.
Он никого не выдал и не предал. Конечно, и у него могло быть и хуже, могло. Потребовали бы, допустим, публично отречься от неправильных родственников, и пришлось бы во избежание серьёзных неприятностей и при неутешительных видах дальнейшей карьеры, скрепя сердце, но пришлось бы. И тут, весьма кстати, выступил вождь и учитель сын за отца не отвечает:
О годы юности немилой, её жестоких передряг.
То был отец, то вдруг он враг.
А мать? Но сказано: два мира, и ничего о матерях...
Её он любил безоговорочно. И слава богу, она, родная, там в Сибири не сгинула и, благодаря сыночку, который и похлопотал, и помог, перебралась поближе в Смоленск, к своей сестре.
И тогда немного полегчало всё ещё молодому, полному надежд Александру Трифоновичу. Он обосновался в газете “На страже Родины” Ленинградского военного округа. Началась “незнаменитая та война” с белофиннами пришла пора появиться на свет Василию Тёркину: “Повесть памятной годины, эту книгу про бойца, я и начал с середины и закончил без конца...”
Особенность творчества Твардовского без мук. Музу, простую, деревенскую, в ситцевом платочке, ждать часами не приходилось всегда была под боком. И потому так легко и быстро, одно за другим, бежали стихи: “В один присест, бывало, катал я в рифму по сто строк, и всё казалось мало”.
Для него проблема вовремя остановиться, на какой-нибудь эффектной концовке: the end the rest, например, или народ безмолвствует! Вместо этого получается нечто вроде fortsetzung folgt, иначе говоря to be continued. “Итак, прощай. До новой дали. До скорой встречи, старый друг!”
Философствовать Твардовский не мастер: пускается в отвлечённые рассуждения становится скучновато. Не изощряется, в изыски не пускается. И язык простоват, и наработанные приёмы грубоваты для изысканных размышлизмов. Четырёхстопным ямбом затруднительно излагать пикировку Фауста с Мефистофелем. Зато писать с натуры лучше не придумаешь. Только так, о том, что хорошо известно. Зато наблюдательность потрясающая. “Зол мороз вблизи железа...” точно! В танке зимой хуже, чем в морозилке. Или вот про артподготовку:
А тишина была такая,
Как будто всё, что есть вокруг,
Весь мир от края и до края
Прислушивается... и вдруг
Земля вперёд! Качнулись сосны,
А иней точно дым с ветвей.
Огонь рванулся смертоносный
С укрытых наших батарей.
И шепелявый визг металла
Повис над самой головой.
И лес оглох. И ясно стало,
Что началось, что это бой.
Отнюдь не полтавский, нарисованный в воображении, но по-своему превосходно. Вот в чём разница. Один принуждает себя точно, без поэтических вольностей пересказывать исторические факты, и получается ?/p>