Николай Гоголь. Опыт духовной биографии
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
высоты, не доступной никакому другому языку, и опускаться до простоты ощутительной осязанью непонятливейшего человека…"
Не удивительно, что Гоголь отчасти и проник в тайну этого рождающегося языка. Приобретая драгоценный опыт, он стремился поделиться им с друзьями-писателями, например, Николаем Языковым, которому писал 8 июля (н. ст.) 1843 года из Бадена: "В продолжение говения займись чтением церковных книг. Это чтение покажется тебе трудно и утомительно, примись за него, как рыбак, с карандашом в руке, читай скоро и бегло и останавливайся только там, где поразит тебя величавое, нежданное слово или оборот, записывай и отмечай их себе в материал. Клянусь, это будет дверью на ту великую дорогу, на которую ты выдешь! Лира твоя наберется там неслыханных миром звуков и, может быть, тронет те струны, для которых она дана тебе Богом".
Параллельно с новыми сочинениями Гоголь трудится над вторым томом "Мертвых душ". Писание, однако, подвигалось медленно. Продолжение поэмы он не мыслит теперь без предварительного воспитания своей души. "Сочиненья мои так связаны тесно с духовным образованием меня самого и такое мне нужно до того времени внутреннее сильное воспитание душевное, глубокое воспитание, что нельзя и надеяться на скорое появление моих новых сочинений", - писал он литератору Петру Александровичу Плетневу в октябре 1843 года. А в июле 1844 года отвечал Николаю Языкову на его запрос: "Ты спрашиваешь, пишутся ли "Мертвые души"? И пишутся и не пишутся... Я иду вперед - идет и сочинение, я остановился - нейдет и сочинение".
Одним из самых трудных в жизни Гоголя был год 1845-й. Его письма этой поры полны жалоб на ухудшающееся здоровье. Мнения европейских врачей, к которым обращался Гоголь по поводу своей болезни, были разноречивы. Сам он был склонен приписывать свой недуг нервическому расстройству и утешение находил только в мысли, что "наше выздоровление в руках Божиих, а не в руках докторов и не в руках каких-либо медицинских средств". Болезнь осложнялась подавленным душевным состоянием: "Тягостнее всего беспокойство духа, с которым трудней всего воевать..." (из письма Николаю Языкову от начала мая (н. ст.) 1845 года).
Измученный недомоганиями, Гоголь переезжает из города в город в поисках спасительного лечения и душевного успокоения. В начале 1845 года он живет во Франкфурте у Василия Андреевича Жуковского, в середине января едет в Париж к графу Александру Петровичу Толстому, затем снова возвращается во Франкфурт к Жуковскому, в мае - июне лечится на водах в Гомбурге, в конце июня приезжает в Веймар, потом - Берлин, Дрезден, Карлсбад...
Болезненность его усугублялась тем, что он "хотел насильно заставить писать себя", тогда как душа его "была не готова" к этому. "Я мучил себя, - признавался он в апреле 1845 года Александре Смирновой, - насиловал писать, страдал тяжким страданием, видя бессилие, и несколько раз уже причинял себе болезнь таким принуждением и ничего не мог сделать, и все выходило принужденно и дурно".
Итак, в январе - феврале 1845 года Гоголь - в Париже у графа Толстого. Об этом времени он писал Николаю Языкову: "Жил внутренно, как в монастыре, и в прибавку к тому не пропустил почти ни одной обедни в нашей церкви". Такому образу жизни соответствует и характер его занятий: он принимается за изучение греческого языка, чтобы читать в подлиннике чинопоследования Божественной Литургии. При этом Гоголь пользовался книгами из библиотеки настоятеля русской посольской церкви в Париже протоиерея Димитрия Вершинского, бывшего профессора Петербургской Духовной академии, знатока святоотеческой письменности. В ту пору он работал над своим главным сочинением - "Месяцесловом Православно-Кафолической Восточной Церкви" - одним из первых научных трудов по литургике.
В бумагах Гоголя сохранились две небольшие тетрадки, куда он внес крупным красивым почерком выписки на греческом и латинском языках из чина Литургии святителя Иоанна Златоуста. Полный текст его латинского перевода был списан для Гоголя неустановленным лицом (по предположению академика Тихонравова на основании почерка - лицом духовного звания). Эта тетрадь из десяти листов почтовой бумаги большого формата также сохранилась в бумагах писателя.
В богословских занятиях Гоголю помогал отставной учитель-эллинист Федор Беляев, хорошо знавший церковнославянский язык и латынь. Он жил с 1841 года за границей в качестве наставника в одном из русских семейств. В память этой совместной работы Гоголь подарил ему греческий "Евхологион" (сборник молитв для церковного богослужения), изданный в Риме в 1754 году, с надписью: "Сия книга дарится Федору Николаевичу Беляеву, в знак дружбы и в наказание за неприятие Василия Великого, от Гоголя. Париж. Февраль 26, год 1845".
В свою очередь Беляев собственноручно списал в тетрадку небольшого формата греческий текст Литургии святителя Василия Великого с параллельным латинским переводом и на последней странице сделал дарственную надпись славянской вязью: "Николаю Васильевичу Гоголю, в знак памяти, любви и почтения от Феодора Беляева. Париж. Марта 16 дня 1845 года".
Почти ежедневные посещения церковных служб создавали у Гоголя высокое духовное настроение. В связи с этим он писал 24 февраля (н. ст.) 1845 года Александре Смирновой, что "был сподоблен Богом и среди глупейших минут душевного состояния вкусить небесные и сладкие минуты".
Обратившись к церковному слову, Гоголь стремился привлечь к нему и других. Так, тот