Алхимия и ее символика в творчестве Иеронима Босха
Курсовой проект - Культура и искусство
Другие курсовые по предмету Культура и искусство
?вать философию алхимии. Большинство из них не имело представления о лабораторной практике, но встречались и знающие экспериментаторы, например, настоятель монастыря св. Иакова Иоганн Тритемий из Шпангейма (14611516), учитель Парацельса. Этому мистическому течению близок был и сам Парацельс, когда говорил: Философский камень это Христос природы, а Христос философский камень духа. Поскольку Меркурий промежуточное звено между Солнцем и Луной, то он ... Христос в мире материи, так же как Христос посредник между Богом и миром, духовный Меркурий универсума (цит. по: [6, p. 181].
Еще дальше по этому пути пошел Николай Мельхиор Себень, придворный астролог Владислава II. Он отважился даже представить Великое Деяние в форме мессы:
Introitus. Господь наш, источник добра, вдохновитель священного искусства, от кого все блага приходят верующим в тебя, помилуй нас.
Christe. Христос, Святой, благословенный камень искусства, который ради спасения мира возжег свет науки для обращения неверных, помилуй нас... (цит. по: [14])
(но такое благочестие не спасло автора: он был обезглавлен в 1531 г. в Праге при Фердинанде I).
Многие алхимики не только в философских рассуждениях, но и в лабораторной практике пытались охристианить свое любимое учение. Разумеется, простой народ не отличал христианских алхимиков от натуральных магов, но первые прилагали большие усилия, чтобы буквально откреститься от вторых. На этот счет существует множество любопытных и весьма доказательных иконографических документов. Часто в ходе опытов прибегали к музыке почти что литургической, и это имело целью изгнание демонических духов. Так, на гравюре Пауля ван дер Доорта, служивший иллюстрацией к трактату Amphitheatrum Sapientiae Aeternae (XVI в.), алхимик, возложив руки на крест перед чем-то вроде алтаря, призывает Господа, как священник во время мессы, между тем дым от ладана возносится к небу. Многочисленные музыкальные инструменты, расположенные на столе, предназначались буквально развеять духи меланхолии и зла, что уточняет надпись. Даже в XVII в. гравюра, которая иллюстрировала один из двенадцати ключей Василия Валентина, касавшегося разложения и возрождения материи, представляет собой алхимическое толкование евангельской метафоры: Зерно не умирает (Иоанн, XII, 24).
Интересно, что официальная церковь некоторое время смотрела сквозь пальцы на все эти притязания. Однако реакция верующих христиан на претензии алхимиков присвоить Христа была безусловно отрицательной. Мы имеем грандиозное свидетельство одного из величайших гениев Северного Возрождения: все творчество Иеронима Босха (14501516) проникнуто гневным осуждением этих неуместных попыток [14].
Но не власти, не религия, и тем более не искусство, положили конец алхимии. Алхимия никогда не была институцианализирована, поэтому с ней нельзя было покончить декретально. Полупризнанная, как ересь, она познала и тюрьму, и суму, и плаху, но оставалась свободной, а это главное и необходимое условие творчества. Искусство высмеивало, но и защищало алхимию, пока сражение шло на его территории.
Набухающий мистикой философский слой препятствовал прогрессу теории, но развивавшийся химический анализ доказывал на практике множественность первоэлементов и упорно опровергал любые попытки их взаимных превращений. В XVI в. лучшие химики-практики то жаловались на неудовлетворительность теории (Бирингуччо, Палисси и др.), то, на словах провозглашая верность традиции, фактически ежедневно опровергали ее своими открытиями (Ван-Гельмонт, Либавий и др.).
Наконец, в XVII в. механистическая философия отвергла религиозную мистику и оттеснила божественный промысел за порог лаборатории. Роберт Бойль (16271691) дал новую концепцию химических качеств как результата взаимодействия кинематико-геометрических свойств корпускул с перцептивным аппаратом человека. А последний гвоздь забил Антуан Лоран Лавуазье (17431794), доказав невозможность превращения первоэлементов друг в друга химическими методами и сделав математику инструментом химика (см. [15]). После Бойля и Лавуазье началась новая химия, о которой Пьер Макер (XVIII в.) сказал: С алхимией химия, слава Богу, не имеет ничего общего, кроме имени. Но ей это так же неприятно, как умной и рассудительной, но малоизвестной дочери носить имя матери, прославившейся своими причудами и нелепостями [15].
Но, добавим мы, умная и рассудительная дочь не должна и отрекаться от старушки-матери, пусть даже знаменитой более всего своими чудачествами.
* *
*
II. Алхимические символы Иеронима Босха
(14501516)
В 1978 г. в Брюсселе вышла книга французского исследователя Жака Шайи Иероним Босх и его символы [16]. Искусствоведы встретили этот труд с большим интересом, однако он безусловно заслуживает внимания и историков науки, особенно тех из них, кого интересует история алхимии, ибо Босх в монографии Шайи выступает как пристрастный свидетель одного из этапов развития алхимического искусства. Более того, важный смысловой слой произведений Босха может быть понят, по мысли Шайи, только при внимательном изучении алхимической символики его картин.
Босх, высоко ценимый своими современниками в XVXVI вв, почти не привлекал к себе внимания в XVIII и XIX столетиях, и ключи к его творчеству были утеряны. По общему мнению искусствоведов, начало серьезному изучению Босха было положено 1889 г. работой Жюсти [17], который толковал творчество художника как вариации на тему Зла. XX в. проявил к Б?/p>