Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия
Курсовой проект - Культура и искусство
Другие курсовые по предмету Культура и искусство
?тропология к кону 80-х оказывается все более повержена релятивизму. “Сегодня в антропологии само понятие “значение” становится проблемой. Пост-структуралистская критика сомневается в последовательности, связности, единстве культурно-значимых систем. Текст-модель культуры, такая влиятельная на протяжении нескольких прошедших десятилетий, в последние годы подвергается радикальному пересмотру.”[63]
Постмодернизм, который в результате такого развития антропологии, временно укоренился в ней представлял собой крайний скептицизм в отношении возможности надежного и объективного познания культуры. Это - результат логического расширения антропологической аксиомы о случайности культурного познания, примененной отныне как к самим этнографам, так и информантам. В выпущенном недавно сборнике эссе постмодернистской этнографии Джеймс Клиффорд приходит к такому выводу: “постмодернисты видят культуру как бы состоящей из кодов и представлений, которые могут быть поставлены под серьезное сомнение....”[64] Следствием постмодернистского подхода был поворот от изучения общества к изучению антрополога. И постмодернисткий подход в этнографии, и символическую антропологию, на базе которой он вырос, критиковались за чрезмерный субъективизм и за преувеличение эзотерических и якобы уникальных аспектов культуры в ущерб более прозаическими, но значимым вопросам.”[65]
Сказанное выше побуждает некоторых антропологов говорить о нынешнем состоянии этого научного направления в крайне пессимистических тонах: “Культурная антропология 1990-ых находится в состоянии крайнего культурного релятивизма. Целью дисциплины провозглашается понимание значения уникального культурного феномена. Мы концентрируемся на построении реальности как она представляется нашим информантам теми способах, с помощью которых мы анализируем реконструкцию культурного состояния в сотрудничестве с теми же информантами. В подобных случаях представленные заключения остаются на уровне единственного информанта: культура Сан становится историей жизни Низа.”[66]
Новые концепции культуры, возникавшие в эти годы, оборачивались новыми вопросами. Так в частности, Клиффорд использовал “Ориентализм” Эдварда Саида[67], чтобы расширить саидовскую характеристику “ориентализма”, как мифологемы Восточного мира, возникшую на Западе и для Запада, и сделать ее всеобщей и существенной для культуры вообще. Согласно Клиффорду “концепция культуры служит своему времени.”[68]
Отсюда - один шаг до того, чтобы сделать вывод: концептуальные средства, которые использовала западная антропология негодны, что они скорее затемняют, чем проясняют существо дела. Эти концепции предписывали, что является важным и значительным для существа дела, игнорируя, что представляется таковым самим “туземцам". А значит, ставится вопрос о том, “могут ли этнографические записи “представлять” народ, чью культуру они описывают. В полевой ситуации, информант представляет свою культуру антропологу. Однако можно предположить, что в этнографических записках “голос” антрополога будет доминировать. Постмодернисты утверждают, что белые антропологи не имеют право представлять культуры цветных.”[69] А посему, пост-структуралисты стали требовать поставить заслон знанию исторически и политически “обусловленному”.[70]
Встает вопрос о самой судьбе антропологии и часть антропологов отнюдь не выражает оптимизма в этой связи: “Внутри антропологии существует множество глубоких и продолжительных споров. Результатом этого явилась фрагментация дисциплины, быстро меняется список ключевых слов вместе с быстрой сменой интересов в работах ведущих фигур в этой области.”[71] “Сегодня многие антропологи задаются вопросом, имеет ли антропология будущее. Они видят дисциплину в состоянии дезинтеграции и фрагментации на множество поддисциплин и подспециальностей, из которых все подчеркивают свои отличия и уникальность гораздо в большей мере, чем единство. И пожалуй, чтобы размышлять о будущем антропологии требуется особая смелость. Имеет ли антропология бушующее в огромной мере зависит от того, будут ли фрагменты, на которые распалась дисциплина иметь какую-либо общую эпистемологическую базу.”[72] Еще более пессимистической кажется другая оценка развития антропологии, данная еще в первой половине 80-х годов: “используя одни и те же критерии можно измерить уровень теоретической прогрессии от начального этапа антропологии к современности или от современности в прошлому, и ответ во многом будет одинаков. Это - абсолютное доказательство отсутствия в дисциплине накопления знаний. Выше я показал, что исходя их этого, историю антропологии можно с успехом анализировать тем же самым образом, как Леви-Стросс анализирует миф.”[73]
Впрочем, часть антропологов вовсе не рассматривает нынешний взлет релятивизма как фатальный, Так Р.М.Киссинг пишет: “Модный в настоящее время релятивизм настаивает на том, что все прочтения культуры ситуационны и сделаны с определенной точки зрения. И наши особенности восприятия языков изучаемых народов, и наши теоретические ориентации могут вести нас к построению ложных конструкций разговоров других людей. Наши поиски культурной экзотики предрасполагают нас прочитывать культурные тексты избирательно и ошибочно принимать условные метафоры за метафоры высказывания. Так, ввиду особенностей структуры, теоретических предпосылок и критериев публикаций, принятых в нашей дисциплине, в статьях народы пок