Критика о А.П. Чехове
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
оне где-то бог послал кусочек сыру, то от прозаизма ее буквально содрогаешься, как от злодейства. И если хорошенько вдуматься в то, как складывается впечатление от образа Мисюсь, то станет ясно, что ничего специфически поэтического в ней нет, что ее поэтичность почти целиком обусловлена ее противоположностью сестре. Иными словами: никакими преувеличенными чертами (превосходной степенью!) не наделил Чехов ни ту, ни другую, а оказалась одна предельным воплощением прозы, другая таким же воплощением поэзии.
Музыкальность стиля третье важнейшее орудие Чехова для создания в произведении поэтической атмосферы. Это тоже чрезвычайно мало обследованная область его поэтики. Несколько ценных замечаний по данному вопросу сделала Е. Н. Коншина в своем тщательном исследовании стилистической работы Чехова в рассказе Невеста1, и это, кажется, все. А между тем речь идет о характернейшем элементе чеховского мастерства.
Надо сказать, что музыкальность стиля только часть, хотя и важнейшая, более широкой темы о музыке, как изобразительном средстве, отнюдь не случайном в произведениях Чехова. В его рассказе Враги есть следующие знаменательные строки в том месте, где художник набрасывает мрачную картину смерти мальчика и дает изображение его убитых горем родителей: В позе матери, в равнодушии докторского лица лежало что-то притягивающее, трогающее сердце, именно та тонкая, едва уловимая красота человеческого горя, которую не скоро еще научатся понимать и описывать и которую умеет передавать, кажется, одна только музыка.
Здесь мы имеем указание на прямой повод для Чехова прибегнуть в том или ином случае к упоминанию или описанию музыки, как к изобразительному средству, и таких поводов у него было не мало. Сам он, как известно, очень любил музыку, хорошая музыка не только не мешала, но, напротив, помогала ему в работе, на что он сам указывает в одном из своих писем. Быть может, слово любил даже не вполне выражает отношения Чехова к этому искусству. В его архиве сохранилась чрезвычайно интересная обрывочная запись: Поэтическая любовь, читаем мы в этом отрывке, представляется такою же бессмысленной, как снеговая глыба, которая бессознательно валится с горы и давит людей. Но когда слушаешь музыку, все это, то есть, что одни лежат где-то в могилах и спят, а другая уцелела и сидит теперь седая в ложе, кажется спокойным, величественным, и уж снеговая глыба не кажется бессмысленной, потому что в природе все имеет смысл. Оценивая громадную роль, которую выполняла музыка в творчестве Чехова, и характер его личного отношения к музыке, невольно приходишь к мысли, что в этой записи Чехова зафиксирован его взгляд намузыку, как на могучее орудие осмысливания жизни.
Вполне естественно, в силу такого отношения Чехова к музыке, столь частая встреча с нею читателя на страницах его произведений, где то и дело какой-нибудь герой поет, садится за рояль, играет на скрипке, на виолончели, причем нередко бывает названа исполняемая вещь: рапсодия Листа, серенада Брага, Молитва девы, романсы Чайковского и т. д. В некоторых вещах Чехова музыка несет на себе основную тематическую нагрузку, как, например, в Скрипке Ротшильда. Как правило, пьеса Чехова не обходится без музыки, а одна из них до такой степени насыщена музыкой, что если ее выделить из пьесы, то получится род сюиты, проходящей параллельно с развитием действия на сцене. Такова пьеса Три сестры. Здесь играют на скрипке, на гармонике, на гитаре, на рояле; играет скрипка с арфой, военный оркестр; поют офицеры, поет нянька, укачивая ребенка, напевает доктор Чебутыкин. Сюда же надо добавить тревожные звуки набата в третьем акте. Нельзя не напомнить также, что Чехов, по-видимому, приступал к созданию для Чайковского, музыку которого он очень любил, либретто для оперы Бэла по повести Лермонтова.
Как, однако, ни разнообразны эти связанные с музыкой моменты, они сами по себе не охватывают всего значения стихии музыки в творчестве Чехова, потому что оно насквозь, в самой структуре своей музыкально. Д. Д. Шостакович, например, находит, что Черный монах композиционно построен, как симфония. Быть может, не с меньшим основанием можно то же самое сказать и о таких повестях, как В овраге, Моя жизнь, особенно Три года. Степь Чехова словно просится в музыкальную сюиту на тему „южный пейзаж. Как возвышенную лирическую музыку воспринимаем мы Дом с мезонином. О некоторых пейзажах у Чехова хочется без малейшей натяжки сказать, что они поют. Вот, например, в Степи:
Песнь тихая, тягучая и заунывная, похожая на плач и едва уловимая слухом, слышалась то справа, то слева, то сверху, то из-под земли, точно над степью носился невидимый дух и пел. Егорушка оглядывался и не понимал, откуда эта странная песня; потом же, когда он прислушался, ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она, полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце выжгло ее понапрасну; она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она еще молода и была бы красивой, если бы не зной и не засуха; вины не было, но она все-таки просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко себя.
Здесь как бы поет само это описание степной песни, (как бы стирается грань между звуком и словом.
Очень ценный пример подобного же рода музыкального описания мы имеем в раннем рассказе Чехова На пути с