Константин Леонтьев о "социалистическом федерализме" в России: два сценария
Статья - История
Другие статьи по предмету История
верен в том, что если вдруг Россия останется без царя или окажется при ограниченной монархии, то народ снова, как в 1613 году изберет новую династию. Народ "понял бы одно, что у него нет более царя, нет и Русского царства, что наступило новое Московское разорение, что нужные новые Минины, новые народные подвиги, чтобы восстановить царя и царство" (26). Он пытался доказать, что после реформы 1861 года "иссякли все причины, волновавшие в прежнее время народ, и всякая, не скажу, революция, но даже простой бунт, превосходящий размер прискорбного недоразумения, сделался невозможным в России, пока не изменится нравственный характер русского народа, его мировоззрение и весь склад его мысли". Леонтьев, читая книгу Данилевского, подчеркнул выделенные и нами слова, считая, что изменение это уже в значительной степени совершилось (27).
Осуждая либерализм Александра II, Леонтьев оставался верноподданным императора, при том, что его, военного медика, участника Крымской войны, человека, в самом начале дипломатической карьеры ударившего французского дипломата, оскорбившего Россию, и публициста, десятилетиями жившего в обстановке "круговой осады", не обвинишь в "сметеньи чувств". Просто он различал личность и служение, а потому и считал, что убийство даже либерального царя, есть "явный признак, что близится конец России собственно петровской и петербургской" (28). В ситуации, когда наказываются строго все виды преступлений, кроме антигосударственных, когда жизнь обеспечена всем гражданам, исключая "Царей и ближайших помощников их", которые "поставлены вне закона" (29), государство не может долго просуществовать. "То мирное, но очень быстрое подтачивание всех дисциплинирующих и сдерживающих начал, которое с таким ловким упорством производится теперь везде в России" приведет "к полному торжеству нигилистов" (30), и бессословная Россия встанет "во главе именно того общереволюционного движения, которое неуклонно стремится разрушить когда-то столь великие культурно-государственные здания Запада" (31).
В начале 1890 годов Леонтьев отмечал, что если идти в том же направлении, то "Россия, через каких-нибудь десять всего лет, увидала бы себя с целым сонмом ораторов, аферистов … во главе, … с миллионами пьяных, разорившихся и свирепых батраков". Он весьма живописно представлял себе эту ситуацию. "Вообразим себе на минуту, писал он, … В России республика; члены дома Романовых частично погибли, частию в изгнании. Монастыри закрыты; школы "секуляризованы"; некоторые церкви приходские, так и быть, пока еще оставлены для глупых людей. Чернышевский президентом; Желябов, Шевич, Кропоткин министрами; сотрудники наших либеральных газет и журналов кто депутатами, кто товарищами министров" (32).
Учитывая все более нараставший к концу XIX века конфликт между традиционными ценностями и новыми, нетрадиционными идеалами либерализмом и социализмом, между дворянством и крестьянством, Леонтьев предлагал решить назревшие проблемы с помощью осуществления программы "реакционно-прогрессивного направления", представляющую собой стройную систему взглядов мыслителя, уже название которой демонстрирует акцентуацию на гармоничном подходе к цивилизационному развитию, без отклонений, ни в свободу, ни в дисциплину: "На месте стоять нельзя; нельзя и восстановлять то, что раз по существу своему утрачено (например, дворянские привилегии в прежней их форме); но можно и должно, одной рукой охраняя и утверждая святыню Церкви, могущество Самодержавной власти и развивая и обновляя пренебреженные остатки быта нашего, другою двигать нацию вперед совсем не по западному и тем более не по либеральному пути" (33). Это форма его программы, тогда как содержание представляет собой "национальный русский идеал": православие, самодержавие, народность (34) ("Единодержавная Власть при деятельной и бескорыстной помощи Православного духовенства и независимых, мыслящих мирян"). Действия предлагались продуманные, осознанные, но скорые и, по необходимости, жесткие: "Все великое и прочное в жизни русского народа было сделано почти искусственно и более или менее принудительно, по почину правительства. … Крещение Руси было дело правительства. Собирание Руси тоже; правительством было постепенно утверждено крепостное право" (35). Конкретные пункты этой программы перекликались со взглядами Данилевского (который "все это имел в виду, за исключением только одного прочного сословного переустройства, до которого он случайно как-то не додумался" (36).
Леонтьев считал, что в первую очередь необходимы преобразования в области религии и государственности: "только одна могучая Монархическая власть, ничем, кроме собственной совести не стесняемая, освященная свыше религией…, только такая власть может найти практический вывод из … задачи примирения капитала и труда". Удовлетворяя одновременно и религиозные и "вещественные" потребности русской нации, "можно вырвать грядущее поколение простолюдинов из когтей нигилистической гидры": "иначе крамолу мы не уничтожим и социализм рано или поздно возьмет верх … среди потоков крови и неисчислимых ужасов анархии" (37). Лозунг "Хлеба и веры!" (38) наиболее актуален на современном этапе развития и в России, и в Европе, в этом понимании Леонтьев считал своими союзниками Н. Я. Данилевского и молодого В. С. Соловьева. В письме своему другу, дипломату К. А. Губастову, он писал: "Влад[имир] Соловьев недавно был ?/p>