Конец самостоятельности Афин
Информация - История
Другие материалы по предмету История
?ельным большинством голосов. И эти речи, несмотря на все их красноречие, производят, в сущности, тяжелое впечатление: в этих взаимных обвинениях, злобе, зависти и ненависти, инсинуациях и клевете трудно подчас разобраться. Нельзя, например, верить на слово Демосфену, когда он говорит об Эсхине, об его бесчестности и продажности. Между современниками Эсхина не все были такого мнения о нем, и на его стороне был не только Эвбул, но и известный своей честностью Фокион. Еще Полибий говорил, что как бы мы ни превозносили Демосфена, всякий в праве осудить его за то, что он необдуманно и неосновательно возводит позорнейшую вину на замечательнейших эллинов, выставляя их предателями (тут имеются в виду не Эсхин и вообще не афиняне, а другие греки): Демосфен все измеряет пользой родного города, полагая, что взоры всех эллинов должны быть обращены на афинян, и называя предателями всякого, кто этого не делает; по мнению Полибия, он судит неверно, уклоняется от истины, и сами события показали, что не Демосфен предугадал будущее, но те, кого он называл предателями (XVIII, 14).
И противоположность взглядов, страстность в оценке лиц и событий находит себе отзвук даже теперь, в современной науке: когда заходит речь о Демосфене, о Филиппе и Александре, ученые часто оставляют историческую точку зрения и теряют надлежащую объективность. Одни восхваляют Демосфена как государственного человека, деятельность которого по своей благотворности не имеет другого примера в истории, который внушил своим согражданам новый дух, как пан эллинского деятеля, ставя его выше Перикла и борьбу с Филиппом сравнивая с борьбой против Ксеркса; в торжестве Македонии видят несчастие для Греции, а в Филиппе и даже Александре извратителей чистых эллинских начал (Б. Г. Нибур, Дж. Грот). Другие, напротив, оправдывают Филиппа, идеализируют Александра, а Демосфена упрекают в политической близорукости за то, что он боролся за старину, за свободу своей родины и не видел, что борьба эта бесполезна: он должен был бы оставить свои патриотические стремления и преклониться перед могуществом Македонии, знать, что ей принадлежит будущее, а не бороться с ней (И. Г. Дройзен); в Демосфене иногда видят просто агитатора, пагубно влиявшего на соотечественников, наталкивавшего их на гибельную политику, возбуждавшего в них несбыточные надежды, самомнение и т. д. (А. Гольм, отчасти К. Ю. Белох). Но едва ли историк вправе становиться на такую точку зрения: упрекать Демосфена в близорукости за то, что он не преклонился перед Македонией, которой принадлежало будущее, значит, в сущности, требовать от исторического деятеля, чтобы он становился непременно на сторону силы и успеха, чтобы он был оппортунистом и плыл по течению. Демосфен боролся за то, что для афинского гражданина должно было быть дороже всего, за свободу своей родины. Несмотря на все его слабости и недостатки, надо признать, что он исполнял свой долг, и не его вина, если успех не увенчал его дела, если будущее принадлежало не ему и не тому, что он отстаивал.
При тогдашнем положении дел мир не мог быть прочен. Взаимные неудовольствия росли. Действия афинян во Фракии, у принадлежавшего им Херсонеса Фракийскаго, где они нападали на города и местности, покровительствуемые или принадлежавшие Филиппу, давали последнему повод к жалобам и требованиям. Афиняне отвергли их. Демосфен в своей третьей Филиппике развивал свою воинственную программу, требуя обширных приготовлении на суше и на море и союза с другими греками против Македонии как общего врага. А когда Филипп двинулся против Перинфа (на берегу Пропонитиды) и затем Византия, то последовал окончательный разрыв (340 г.). Афиняне заключили союз с некоторыми греческими государствами и вошли в сношения даже с Персией. Демосфен избран был эпистатом морского дела и преобразовал триерархические симмории, облегчив положение средних граждан и увеличив долю наиболее богатых при снаряжении кораблей. Он достиг, наконец, и того, что остатки доходов шли не на теорикон, а на стратиотикон, т. е. на военные нужды. Влияние Эвбула пало. И Перинф и Византий устояли против Филиппа. Перинфу оказывали поддержку персы, которые, как и афиняне, не желали, чтобы македонский царь утвердился на берегах Пропонитиды и в проливах, ведущих в Понт. Византию помогали афиняне, Хиос, Кос, Родос. Филипп снял осаду, предпринял поход на север против скифов и возвратился оттуда в тот момент, когда ему открывался опять удобный случай вмешаться в дела Греции, где вспыхнула новая Священная война.
В собрании амфиктионов локры из Амфиссы выступили с обвинениями против афинян, которые принесли дар в Дельфы, когда те захвачены были фокидянами, отметив в надписи союз фиванцев с персами против греков во время персидских войн. В ответ на это Эсхин, бывший тогда афинским пилагором, т. е. представителем, в свою очередь выступил с обвинениями против амфиссян в том, что они вспахали поле, которое по состоявшемуся некогда постановлению амфиктионов должно было оставаться не обрабатываемым. Это и дало повод к Священной войне против амфиссян. Филипп, призванный в качестве полководца, немедленно двинулся к Фермопилам и занял Элатею, бывшую ключом к Средней Греции.
Из знаменитой речи Демосфена О венке мы знаем, какое потрясающее впечатление произвело на афинян это занятие. Был уже вечер, так спустя несколько лет напоминал Демосфен своим соотечественникам об этом моменте, когда пришла весть пританам, что Элатея занята. Тогда одни, тотчас встав из-за стола, у