А. Белый
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?ым во "вселенную". Описывается медитация Николая Апполоновича, посредством которой расщепляется его собственное бытие. В романе изображается также мозговая игра важного бюрократа-отца, сенатора, главы учреждения и действительного тайного советника - Апполона Апполоновича Аблеухова. С трудом отделяется от него сын-революционер, наизнанку вывернутый бюрократ - Николай Апполонович. Трудно определить, где кончается отец и где начинается сын. Это уже и злая ирония, когда враги, представляющие начала противоположные - бюрократии и революции - смешиваются в каком-то некристаллизованном, неоформленном целом. Н. Бердяев, анализируя роман А. Белого, писал: "В этом сходстве, смешении и нарушении границ символизируется и то, что наша революция плоть от плоти и кровь от крови бюрократии и что потому в ней заложено семя разложения и смерти"15.
Все переходит во все, все перемешивается и проваливается. Исчезает оседлость бытия. Для А. Белого, как писателя и художника, особенно характерна теснейшая связь содержания и формы, которая и проявляет это необычное содержание. В романе кружатся слова и созвучия, и в этом вихре словосочетаний распыляется бытие, сметаются все грани. Стиль переходит в неистовое круговое движение, как бы повторяя стихию вихря космического. Космические вихри словно вырвались на свободу и разрывают, распыляют весь наш осевший, отвердевший, кристаллизованный мир. А в стиле распыляются кристаллы слов, устоявшиеся формы слова, казавшиеся вечными. Всем этим А. Белый очень точно характеризует атмосферу, в которой происходит действие романа. А вот как представляется ему сам город Петербург: "Петербург! Петербург! Осаждаюсь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговой игрой: ты - мучитель жестокосердный; ты - непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега влетал я на Чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтобы вести в бескрайную даль; за Новой, в полусветной, зеленой там дали - повосстали призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждою, что тот край есть действительность, и что он - не воюющая бескрайность, которая выгоняет на петербургскую улицу бледный дым облаков"16. Н. Бердяев сравнивает стиль А. Белого со стилем кубистов в литературе (В. Каменский, братья Бурлюки) и живописи (Пикассо), когда "срываются цельные покровы мировой плоти к нет уже цельных органических образов..."17. Но оригинальность Белого в том, что свой кубизм и футуризм он соединяет с символизмом. Так, в кубистически-футуристическом "Петербурге" повсюду являющееся красное домино, есть внутренно-рожденный символ надвигающейся революции. В европейской литературе предшественником творческих приемов А. Белого можно назвать Гофмана, в гениальной фантастике которого также нарушались все грани, перемешивались все планы, все двоилось и переходило одно в другое. Роман А. Белого несет в себе и традиции реалистической школы: подобно Гоголю видит он в человеческой жизни больше уродства и ужаса, чем красоты и подлинного, устойчивого бытия. Где-то он следует и за "Весами" Достоевского (сцены в трактире, с сыщиком), но А. Белый более космичен по своему ощущению жизни, Достоевский более психологичен и антропологичен. Автор "Петербурга" погружает человека в космическую безмерность, отдает его на растерзание космических вихрей. А. Белый и любит Россию и отрицает Россию. У него есть такие поэтические строки:
Страна моя, страна моя родная!
Я - твой! Я - твой!
Прими меня, рыдая и не зная
Покрой сырой травой... (с. 370)Стихотворение заканчивается исповеданием веры, что за русской "ночью" - "он". Он - Христос, за страшной тьмой и хаосом России.
Поэма "Христос воскрес" (1918) выходит сразу за сборником стихов "Урна" и романом "Петербург", выдержанных в резко пессимистической тональности. Поэма "Христос воскрес" является этим произведениям эмоциональным противовесом и реализует тему воскресения, преломленную в плане личной судьбы. Переживания прижизненной смерти поэмы "Мертвец", венчающей сборник "Урна", осмысливаются в поэме "Христос воскрес", как переживания Голгофы самосознания:
В прежней бездне
Безверия
Мы -
Не понимая,
Что именно в эти дни и часы -
Совершается,
Мировая
Мистерия... (с. 300)В предисловии к поэме автор разъясняет, что "дни" и "часы" взяты не только в смысле "дней" и "часов" 1918 года, но прежде всего в смысле метафорическом: это "дни" и "часы" встречи переживающего бездны ужасов индивидуального "Я" или "Я" души народа, человечества сроком, со стражем порога духовного мира. И этот порог - крест, и - висящий на кресте, а "Я" человеческое сливается с "Я" божественным. В поэме очень сильно лирическое начало, и индивидуальная мистерия преобладает над мотивами политическими. Уточняя замысел поэмы, подчеркивая прежде всего ее общечеловеческое начало, опровергая при этом современных критиков, А. Белый писал: "Поэма была написана приблизительно в эпоху написания "Двенадцати" Блока; вместе с "Двенадцатью" она подверглась кривотолкам; автора обвиняли чуть ли не в присоединении к коммунистической партии. На этот "вздор" автор даже не мог печатно ответить (по условиям времени), но для него было ясно, что появись "Нагорная проповедь" в 1918 году, то и она рассматривалась бы с точки зрения "большевизма" или "антибольшевизма". Что представитель духовного сознания и антропо