Женские судьбы в романе М.А.Шолохова "Тихий Дон"
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
? казачьей и им не раз игранной песни. Щиплющий холодок покалывал глаза, теснил грудь… Давно играл я, парнем, а теперь высох мой голос и песни жизнь обрезала. Иду вот к чужой жене на побывку, без угла, без жилья, как волк буерачный… Песня здесь вошла в сознание героя, соединила его прошлое и настоящее.
Всей душой Григорий любит свои песни, своих женщин; свой дом, свою Родину все казацкое. Но главное для него, крестьянина это земля.
Находясь в Ягодном, работая наймитом, он тоскует по своему кусочку земли: …жирным косым квадратом лежала деляна, та, что осенью пахал он с Натальей. Григорий нарочно направил жеребца через пахоту, и за те небольшие минуты, в
- 9 -
которые жеребец, спотыкаясь и качаясь, пересекал пахоту, в сердце Григория остывал охвативший его охотничий пыл.
Водоворот гражданской войны сделал его мечту о мирном труде чем-то нереальным: …Ходить по мягкой пахотной борозде плугатарем, посвистывать на
быков, слушать журавлиный голубой трубный клич, ласково снимать со щек наносное серебро паутины и неторопливо пить винный запах осенний, поднятой плугом земли. А взамен этого разрубленные лезвиями дороги хлеба.
В романе наиболее поэтичными являются именно такие, овеянные извечной тоской человека по мирному быту страницы. Писатель придавал им особо важное значение, считая их ключевыми, обнаруживающими источник мучений, первопричину трагедии Григория Мелехова.
После семи лет войны, после очередного ранения, во время службы в Красной Армии главный герой строит планы на будущее: …сниму дома шинель и сапоги, обуюсь в просторные чирки… хорошо бы взяться руками за чапиги и пойти по влажной борозде за плугом, жадно вбирая ноздрями сырой запах взрыхленной земли…
Сбежав из банды Фомина и собираясь на Кубань, он твердил Аксинье: Никакой работой не погнушаюсь. Моим рукам работать надо, а не воевать. Вся душа у меня изболелась.
Именно за нее, за землю, готов сражаться Мелехов до последнего: Колчака разбили мы. Краснова вашего копнем как следует и все. Во как! А там ступай пахать, земля целая пропастина, бери ее, заставляй родить. А кто поперек станет убить.
Спор о новой власти сводился к тому, кто будет владеть землей. В этой мысли еще раз утверждается Григорий, скрываясь зверем в кизячном логове, и ему начинает казаться, что за его плечами будто и не было поисков правды, шатаний, внутренней борьбы, что всегда была и будет борьба за кусок хлеба, за право на жизнь, за землю. Путь казачества скрестился с путями мужиков, …биться с ними насмерть, - решает Мелехов. Рвать у них из-под ног тучную донскую, казачьей кровью политую землю. Гнать их, как татар, из пределов области. И мало-помалу стал проникаться злобой: Они вторглись в его жизнь врагами, отняли его от земли... бьемся за нее будто за любушку.
Григорий заметил, что такое же чувство завладевает и остальными казаками, которым тоже казалось, что только по вине большевиков идет эта война: …И каждый, глядя на неубранные волны пшеницы, на полегший под копытами нескошенный хлеб, на пустые чумна вспоминал свои десятины, над которыми хрипели в непосильной работе бабы.
А ведь в начале первой мировой войны Григорий остро переживал первую (от его руки) смерть. Даже во сне являлся к нему убитый им австриец. Срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой, - жалуется он брату Петру.
В Поисках социальной правды ищет он ответа на неразрешимый вопрос о правде у большевиков (Гаранжи, Подтелкова), у Чубатого, у белых, но чутким сердцем угадывает неизменность их идей. Земли даете? Воли? Сравняете? Земли у нас хоть заглотнись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. Атаманов сами выбирали, а теперь сажают… Казакам эта власть окромя
- 10
разору, ничего не дает! Мужичья власть им она и нужна. Но нам и генералы не нужны. Что коммунисты, что генералы одно ярмо.
Григорий хорошо понимает трагизм своего положения, осознает, что его всего лишь используют в качестве винтика: …спутали нас ученые люди… стреножили жизню и нашими руками вершают свои дела.
Душа Мелехова страдает, по его словам, оттого, что стал он на грани в борьбе двух начал, отрицая оба их… судя по его поступкам, он был склонен искать мирные пути решения жизненных противоречий. Он не хотел отвечать жестокостью на жестокость: приказывал отпускать пленного казка-хопреца, освободил из тюрьмы арестованных, бросился спасать Котлярова и Кошевого, первым протянул руку Михаилу, но тот не принял его великодушия:
- Враги мы с тобой…
- Были.
- Да видно и буде.
- Не понимаю. Почему?
- Ненадежный ты человек…
Григорий усмехнулся:
- Крепкая у тебя память! Ты брата Петра убил, а я тебе что-то об этом не напоминаю… Ежели все помнить волками надо жить.
- Ну, что ж, убил, не отказываюсь! Доведись бы мне тогда тебя поймать я и тебя бы, как миленького!
И выплескивается у Мелехова наболевшее: Я отслужил свое. Никому больше не хочу служить. Навоевался за свой век предостаточно и уморился душой страшно. Все мне надоело, и революция, и контрреволюция. Нехай бы все это… Нехай оно все идет пропадом!
Это человек устал от горя утрат, ран, метаний, но он намного добрее Михаила Кошевого, Штокмана, Подтелкова. Григорий не растерял человеческого, его чувства, переживания всегда искренние, они не притуплялись, а пожалуй, обострялись. Прояв?/p>