Судьбы реализма в реакционной литературе 60—80-х гг. (прозаической)
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
осуждением оторванного от народной почвы интеллигентского нигилизма. Тема эта, начатая еще Записками из подполья, затем прошла через все его творчество: в Преступлении и наказании критика этого нигилизма дана преимущественно в этическом плане, в Братьях Карамазовых ей придан религиозный характер, в Бесах (1872)) она развернута в памфлет, по своей злобе, страстности и широте диапазона не имеющий себе аналогий в антинигилистическом романе 6070-х гг. (осмеяние западников 40-х гг. в лице Степана Трофимовича и Кармазинова, революционеров 60-х гг. в лице Петра Верховенского и членов его пятерки, разлагающегося и ушедшего в нигилизм дворянства в лице Ставрогина, либеральничающей власти в лице супругов Лембке имело в фабульном отношении аналогии в этой беллетристике, выделяясь над нею небывалой остротой своих атак). Если прибавить к этому многочисленные памфлетно-реакционные зарисовки других романов (нигилист Лебезятников в Преступлении и наказании, шантажист Бурдовский в Идиоте, семинарист Ракитин в Карамазовых), органическая связь Достоевского с этой литературной линией станет бесспорной. Именно в таком политическом плане Достоевский воспринимался и современной ему критикой (М. Катков и Авсеенко, а с другой стороны Михайловский и Ткачев). Лишь в исторической перспективе прояснилась вся художественная значительность психологического реализма Достоевского. Влияние автора Преступления и наказания на позднейшую Р. л. было огромным (Гаршин, Альбов, Короленко, весь символизм, Андреев, Арцыбашев, в послеоктябрьские годы Эренбург и Леонов).
Вместе с Достоевским долгое время шел и развивался Лесков . Их роднит общая борьба с нигилизмом, общая неприязнь к дворянству, общее сочувствие к мещанской среде (столь заметное у Лескова, напр. в его Некуда), идеализация низшего духовенства (образы Тихона Задонского и Зосимы у Достоевского, отца Евангела и Туберозова у Лескова). Но в отличие от авантюрного психологизма Достоевского Лесков пошел по той дороге культивирования бытового анекдота, которую проложил его ближайший предшественник Даль. Отойдя к началу 70-х гг. от участия в политической борьбе против нигилизма, Лесков сосредоточил свое внимание на критике обрядностей (Мелочи архиерейской жизни, 1878, известными своими сторонами приближают Лескова к Л. Толстому). Господствующими жанрами его прозы стали стилизации религиозных легенд, бытовая повесть (напр. Леди Макбет Мценского уезда), разработка исторических анекдотов (Левша), в которых он достиг высокого совершенства (и сюжеты Лескова и его сказовый орнаментальный язык сильно повлияли в дальнейшем на Ремизова, Замятина и Серапионовых братьев).
Третьим и последним потоком антинигилистической беллетристики следует считать феодально-дворянскую литературу 80-х гг., представленную повестью Б. Маркевича (Марина из Алого рога, 1873), трилогией его романов (Четверть века назад, 1878; Перелом, 1880; и Бездна, 1883; последний роман остался незаконченным), дающую обнаженную по своим политическим тенденциям критику русской действительности 6070-х гг. с позиций того крупноземлевладельческого феодального дворянства, которое сохранило в своих руках полноту экономической власти, и в годы воцарения Александра III взяло реванш за реформы 60-х гг. (институт земских начальников, учреждение дворянского банка, положение об усиленной охране и т. п.). Маркевичу вторили здесь К. Орловский (Головин см. напр. его роман Вне колеи, 1882), В. Авсеенко (Млечный путь, 1875; Злой дух, 1881 и др.), гр. П. Валуев (Лорин, 1882), Ольга (псевдоним С. Энгельгардт, автора многочисленных консервативных повестей в Русском вестнике 18601880-х гг. и мн. др. Главными и отличительными особенностями этих произведений являются: самая резкая критика всех видов нигилизма и либерализма, доходящая до того, что государственная власть эпохи реформ от исправников и товарищей прокуроров (Вне колеи, Бездна до статс-секретарей (Перелом) изображается как пособница нигилизма, преступно потворствующая крамоле (последняя дается в разрезе бульварных романов), единодушная ставка на последних могикан славного дворянского прошлого крупных и независимых земледельцев как на единственных возможных спасителей государственной колесницы, несущейся к бездне (фигура феола Троекурова у Маркевича), предельная идеализация усадьбы ее пейзажных красот и идиллистически-патриархальных связей между господами и не за страх, а за совесть преданными им, патриотически настроенными крестьянами (чаще впрочем эти беллетристы предпочитали изображать дворню) и т. д. Именно к этой группе относится саркастическая характеристика, данная Лениным в статье Еще один поход на демократию по поводу клеветнических выступлений сотрудника Русской мысли: Больше всего места занимают у г. Шепетева очерки эмигрантского быта. Чтобы найти аналогию этим очеркам, следовало бы откопать Русский вестник времен Каткова и взять оттуда романы с описанием благородных предводителей дворянства, благодушных мужичков, недовольных извергов, негодяев и чудовищ-революционеров (т. XVI, стр. 135).
Какова была историко-литературная и общественная ценность всей этой продукции? Нельзя не признать ее крайне невысокой отражая интересы реакционно настроенных классов, вся эта беллетристическая продукция или сознательно извраща?/p>